Первого же удара оказалось достаточно, чтобы овальный
кусочек зеркала вылетел из своей, оправы и с глухим стуком упал на
специально расстеленный под зеркалом коврик. Это было так неожиданно, что я
непроизвольно зажмурил глаза и сделал глубокий вдох. В этот момент я стоял
на коленях (так мне было удобнее расправляться со стеклом); мое лицо, таким
образом, находилось совсем рядом с вырезанным в зеркале отверстием и когда я
вдохнул в себя воздух, в ноздри мне ударил чудовищный затхлый запах: ни до,
ни после того не доводилось мне ощущать такого омерзительного смрада. Все
вокруг внезапно стало серым и поплыло у меня перед глазами, а тело сковала
сильнейшая боль, которая буквально парализовала меня. Уже теряя сознание, я
сумел ухватиться за край оконной портьеры, но она тут же оборвалась, не
выдержав моего веса. Тело мое медленно сползло на пол, и я погрузился во
тьму беспамятства...
Придя в сознание, я обнаружил себя лежащим на спине. Туловище мое
располагалось на коврике, а ноги болтались где-то в воздухе. В комнате стоял
все тот же жуткий затхлый запах, что ударил мне в нос, едва я вырезал из
зеркала кусок стекла; и когда мои глаза стали воспринимать отдельные образы,
я увидел стоявшего передо мною Роберта Грандисона, во плоти и крови и в
нормальном цвете; он держал мои ноги поднятыми, чтобы кровь приливала к
голове так их учили в школе на уроках по оказанию первой помощи. Какое-то
время я не мог вымолвить ни слова от изумления, которое, однако, быстро
сменилось радостью и облегчением, после чего я обрел способность двигаться и
говорить.
- Все нормально, дружище, слабым голосом произнес я и, подняв руку
вверх, помахал ею в воздухе. Можешь опустить мои ноги на пол. Кажется, на
меня подействовал этот запах. Открой вон то окно в дальнем углу да, настежь.
Вот так... благодарю. Нет-нет, шторы поднимать не надо оставь их как есть.
Поднявшись на ноги, я ощутил, как застоявшаяся кровь волнами заходила
по моему телу. Я все еще покачивался от слабости, но дуновение свежего,
обжигающе холодного воздуха несколько оживило меня. Усевшись на стул, я
обратил взгляд на Роберта, который стоял в дальнем от меня углу комнаты.
- Роберт, произнес я с нетерпением, а где же все остальные? Где Хольм?
Что произошло с теми, когда я... когда я открыл выход?
Несколько секунд мальчик ничего не отвечал. Потом, пристально посмотрев
на меня, произнес очень серьезным, даже каким-то торжественным голосом:
- Они растворились в пространстве, мистер Кэневин обратились в ничто. Я
видел это собственными глазами. Вместе с ними исчезло все, что там было.
Больше нет никакого Зазеркалья благодаря Господу и вам, сэр!
И тут Роберт, который в продолжение всех этих ужасных одиннадцати дней
держался молодцом, неожиданно разрыдался, размазывая по лицу слезы и
заходясь в истеричных всхлипываниях. Я обнял его за плечи, бережно усадил на
кушетку рядом с собой и положил ладонь ему на лоб.
- Ну-ну, приятель, возьми себя в руки, сказал я успокаивающе.
Истерика Роберта, которая, впрочем, была совершенно естественной,
прошла так же внезапно, как и началась. Убедившись в том, что мальчик
успокоился, я принялся подробно излагать ему придуманную мною легенду о его
исчезновении из стен школы. Внимательно выслушав мои инструкции, он уверенно
повторил их, чем я остался очень доволен. После этого Роберт рассказал мне,
что, когда я резал стекло, он находился в "проекции" моей спальни, и в тот
самый момент, когда я разрушил скрывавшую его зеркальную тюрьму, он оказался
в реальной трехмерной комнате еще не осознавая, что очутился "снаружи".
Услышав стук падения моего тела в гостиной, он поспешил туда и нашел
меня распростертым на коврике в бессознательном состоянии.
Я не стану слишком подробно останавливаться на той инсценировке,
которую устроили мы с Робертом, чтобы скрыть от общественности истинную
картину его исчезновения. Скажу только, что едва лишь поздняя ночь сменилась
ранним утром, как я усадил мальчика в свою машину, отъехал на порядочное
расстояние от школы и, повторив по пути выдуманную мною легенду, вернулся
обратно и поднял на ноги всю школу что и говорить, возвращение Роберта,
столь неожиданное для всех, произвело среди учителей и учеников настоящий
фурор. По моим объяснениям выходило, что в день своего исчезновения Роберт в
полном одиночестве гулял в окрестностях школы. Мимо него проезжала машина, и
сидевшие в ней двое молодых людей предложили ему покататься с ними. Роберт
согласился проехаться только до Стэмфорда и обратно, и молодые люди сказали
"да, конечно", но вместо этого, достигнув Стэмфорда, не останавливаясь,
поехали еще дальше за город, в совершенно противоположную от школы сторону.
Роберту все же удалось ускользнуть от них, когда машина остановилась из-за
какой-то поломки. Скрывшись из виду от своих похитителей, он принялся ловить
на дороге попутку, чтобы поспеть к вечерней перекличке, и по неосторожности
попал под автомобиль. Очнулся он только десять дней спустя в доме того
самого водителя, под колесами чьей машины он оказался. Тут же, посреди ночи,
он позвонил в школу, и я, будучи единственным, кто не спал в этот поздний
час, приехал и забрал его. Вот такую версию изложил я Брауну. Он принял ее
без каких-либо сомнений и тотчас же позвонил родителям мальчика. Самого
Роберта он решил пока оставить в покое на нем и так лица не было от
пережитого им испытания. Миссис Браун, которая была когда-то медсестрой,
взялась ухаживать за ним до приезда родителей.
Правды об исчезновении Роберта Грандисона так никто и не узнал. Сейчас,
вспоминая эту невероятную историю, мы оба начинаем так или иначе сомневаться
в ее достоверности и задаемся вопросом а не является ли правдой выдуманная
нами версия о похищении Роберта бесшабашными юнцами? Но стоит только
сомнению закрасться в мою душу, как перед глазами у меня тут же возникает
фигура Роберта Грандисона, окрашенная в жуткий сине-зеленый цвет, а в ушах
начинает звучать его басовитый и глухой, будто из бочки, голос. Я не могу
забыть причудливые одеяния пленников Зазеркалья и его фантастические
декорации эти видения постоянно донимают меня. И наконец, этот омерзительный
затхлый запах, при одном воспоминании о котором меня начинает колотить
крупная дрожь... Сейчас я знаю, откуда он взялся: конечно же, он образовался
в тот момент, когда компаньоны Роберта, попавшие в чрево волшебного зеркала
не одну сотню лет назад, в мгновение ока обратились в ничто.
Несколько позже, тщательнейшим образом изучив датские архивы, я
окончательно убедился в том, что эта история отнюдь не была навеяна
таинственным блеском старого копенгагенского стекла. Разумеется, поиски мои
касались материалов об Алексе Хольме, и, надо сказать, мне удалось найти о
нем массу сведений такая незаурядная личность обязательно должна была
оставить глубокий след как в фольклоре, так и в письменных свидетельствах.
Мои многочасовые бдения в библиотечных залах и дотошные расспросы датских
ученых мужей позволили пролить изрядную порцию света на загадочную и
зловещую фигуру этого выдающегося мыслителя. Он был рожден на свет в 1612
году почтенными родителями, и кто бы мог подумать, что со временем он станет
настоящим исчадием ада, чьи устремления и деяния будут вызывать ужас в душах
его сограждан. Снедаемый желанием превзойти все остальное человечество в
овладении тайнами вселенной, он с малых лет окунулся в атмосферу богохульных
изысканий и, будучи совсем , еще молодым человеком, по праву считался
великим знатоком оккультных наук. Он вступил в общество, члены которого
посещали шабаши ведьм, после чего не на шутку увлекся старинной
скандинавской легендой о Хитром Локи и Волке Фенрире, что состоял на службе
у самого дьявола. Цели и намерения копенгагенского стеклодува неизменно
вызывали ужас у всех, кому становилось о них известно настолько
злонамеренными были они по своей сути. Я нашел запись о том, что два его
негра-раба, которых он купил на одном из островов Датской Вест-Индии, стали
немыми вскоре после того, как Алекс Хольм сделался их хозяином, и о том, что
они бесследно исчезли незадолго до его собственного ухода из мира людей.
Уже на закате своей долгой жизни Хольма посетила идея создания зеркала
бессмертия. О том, как он добыл заколдованное, невероятно древнее зеркало,
ходили самые противоречивые слухи, но наиболее правдоподобной представляется
версия, согласно которой он выпросил его обманным путем у одного знакомого
колдуна, пообещав якобы отполировать его поверхность. Легенды наделяли это
зеркало такой же волшебной силой, какой обладали щит Минервы или Молот Тора.
Оно представляло собой маленький овальный предмет и называлось "Зеркалом
Локи" того самого Хитрого Локи из древнего скандинавского фольклора.
Сделанное из отполированного куска некоего плавкого минерала, оно
действительно обладало магическими свойствами например, могло предсказывать
своему хозяину его ближайшее будущее или указывать на его скрытых врагов.
Однако в руках такого всезнающего чародея, каким был Хольм, оно должно было
обрести гораздо более зловещую силу; во всяком случае, добропорядочные
копенгаген-цы с тревогой передавали друг другу слухи о попытках Хольма
встроить кусок волшебного зеркала в обычное зеркало больших размеров. В 1687
году Хольм бесследно исчез, и это наделало много шума, тем более что вместе
с ним таинственным образом пропало и многое из его имущества. Конечно, не
имея доказательств правдивости этой истории, можно сколько угодно смеяться
над нею и считать ее забавной выдумкой; но как мне забыть видения, что
посещали меня во сне в продолжение всех тех одиннадцати дней, когда Роберта
Грандисона не было с нами?
Самое яркое и бесспорное подтверждение тому, что мой воспитанник
действительно побывал в чреве волшебного зеркала, я получил два дня спустя
после возвращения Роберта в нормальную жизнь. Он сидел тогда у меня в
комнате, у камина; и когда он подбросил в затухающий огонь полено, я с
удивлением для себя отметил неловкость его движений. В следующую же секунду
догадка озарила меня. Подозвав Роберта к своему столу, я с ходу приказал ему
взять чернильницу и не особенно удивился тому, что мгновение спустя она
оказалась зажатой в его левой руке. Затем я попросил его расстегнуть рубашку
и когда мальчик, недоуменно глядя на меня, все же исполнил мою просьбу, я
прильнул ухом к его грудной клетке и опять же не очень удивился тому, что
его сердце колотилось не слева, как у всех людей, а справа.
Он покинул нас правшой и с нормальным расположением внутренних органов.
Он вернулся к нам левшой, с перевернутыми органами и я не сомневался, что
таким он останется на всю жизнь. Да, налицо были все признаки того, что
Роберт побывал в неведомом нам пространственном измерении, и физические
изменения его организма свидетельствовали об этом более чем бесспорно. Если
бы только из этого дьявольского зеркала был нормальный выход, мальчик успел
бы подвергнуться соответствующим процедурам перехода в нормальное состояние
и вернулся бы в этот мир в точности в том виде, в каком он его оставил.
Слава Богу, повторял я про себя, что он успел обрести нормальную цветовую
гамму его кожа и предметы одежды сохранили первоначальную окраску.
Разумеется, насильственное вторжение в зазер-кальный мир дало знать о себе и
если "обратные" частоты спектральных волн успели смениться на изначальные,
то с пространственным расположением предметов этого, к сожалению, не
произошло.
Я не просто открыл ловушку Хольма: я разрушил ее, и на какой-то
определенной стадии ее разрушения, совпавшей с моментом выхода Роберта
наружу, некоторые свойства "перевернутого" мира оказались утраченными. Важно
отметить, что во время выхода из ловушки Роберт почти не чувствовал боли во
всяком случае, те болевые ощущения, что ему пришлось испытать, когда он
входил в Зазеркалье, были несравненно более сильными. Иногда я содрогаюсь
при мысли о том, что, доведись мне разрушить эту дьявольскую западню
быстрее, чем я это сделал и перевернутая цветовая гамма не успела бы
обратиться в нормальную. Бедный Роберт каково бы ему было жить с таким
жутким цветом кожи... Кстати сказать, не только сердце и другие внутренние
органы у Роберта сместились в противоположную сторону то же самое касалось и
деталей его одежды, таких, как карманы или пуговицы.
Сейчас Зеркало Локи хранится у меня дома. Я не стал вставлять его
обратно в старинное зеркало, служившее ему оправой. Оно покоится на моем
письменном столе, выполняя роль пресса для бумаг, в коих у меня недостатка
нет. Заглядывающие ко мне коллекционеры искренне восхищаются им и считают
его великолепным образчиком американского стеклянного антиквариата примерно
столетней давности. Я-то знаю, что мое пресс-папье представляет собой
образчик искусства несоизмеримо более древнего и высокого, но не вижу
совершенно никаких причин разубеждать эту восторженную публику.

"The trap (with Henry S. Whiiebad; laic 1931) Перевод Е.Мусихина



1 2 3 4