Говард Ф.Лавкрафт.
Ловушка

История эта началась незадолго до Рождества, когда однажды утром (а это
был обычный будний день четверг, если мне не изменяет память), стоя перед
старинным зеркалом копенгагенского стекла, я уловил в нем какое-то
мельтешение. Кроме меня, дома тогда никого не было, и это шевеление в
зеркале показалось мне несколько странным; впрочем, в следующую минуту,
пристально вглядевшись в затуманенную гладь стекла и не обнаружив в
отраженной картине ничего необычного, я решил, что это всего-навсего
оптическая иллюзия.
Это старинное зеркало я когда-то нашел в заброшенном особняке на
северном побережье острова Санта-Kpyc. После нескольких лет жизни на
Виргинских островах я перебрался оттуда в Соединенные Штаты. От более чем
двухсотлетнего пребывания в. тропическом климате старинное стекло помутнело;
была сильно повреждена верхняя часть изящной резной рамы из позолоченного
дерева, и мне пришлось тогда искать мастера, чтобы восстановить ее в прежнем
виде.
С тех пор минуло несколько лет. События, о которых пойдет речь,
происходили во время моего пребывания в частной школе, принадлежавшей моему
давнему приятелю Брауну я был там на положении гостя и наставника
одновременно. Школа располагалась в глубине штата Коннектикут, в холмистой,
открытой всем ветрам местности. Я жил в пустующем крыле одного из спальных
корпусов, где занимал две комнаты и разделявший их холл. Въехав сюда, я
первым делом распаковал зеркало, которое было тщательно увязано мною в
матрац, и торжественно водрузил его на пристенный столик из розового дерева
еще один предмет антиквариата, принадлежавший некогда моей прабабке.
Дверь моей спальни находилась как раз напротив входа в гостиную; эти
помещения, как я уже говорил, разделялись небольшим холлом. В одной из
комнат стоял шифоньер; зеркало в его дверце было обращено прямо к дверному
проему и точно так же было обращено к двери другой комнаты старое зеркало,
стоявшее на столике у стены, так что когда я бросал взгляд на дверь
шифоньера, через оба сквозных прохода я видел бесконечный оптический
коридор, образованный взаимным отражением двух зеркальных поверхностей,
размещенных одна напротив другой. Иллюзорное движение в зеркальном стекле,
привидевшееся мне в то утро, происходило именно в этом обычно пустом
оптическом туннеле
Придя в столовую, я застал там съежившихся от холода
воспитанников оказалось, что школьная система отопления временно вышла из
строя. Я совершенно не переношу холода, и потому предлржил ученикам моего
класса провести занятия в менее официальной обстановке, у огня моего камина
с чем мальчики радостно согласились.
По окончании урока один из учеников по имени Роберт Грандисон изъявил
желание остаться, поскольку следующий час у него не был занят. Я не
возражал, и Роберт, устроившись у самого камина, углубился в чтение. Однако
довольно скоро он пересел на другой стул, подальше от жаркого огня, и
оказался прямо напротив старого зеркала. Я сидел в противоположном от него
углу комнаты и хорошо видел, как он вдруг напрягся, вглядываясь в
затуманенную поверхность стекла. Что могло так заинтересовать его уж не то
ли самое мельтешение в зеркале, что почудилось мне нынче утром? Роберт между
тем не сводил глаз с зеркала; брови его слегка нахмурились.
- Что ты там увидел, Роберт? спросил я его.
Роберт ответил не сразу. Еще некоторое время он не сводил с зеркала
глаз, а потом, переведя взгляд на меня, проговорил, медленно подбирая слова:
- Волнистость стекла кажется, так это называется, мистер Кэневин. Из-за
нее мне показалось, что там, в зеркале, движутся какие-то фигурки, причем
все они выбегают из одной точки. Вот, смотрите сами!
С этими словами он вскочил со стула, приблизился к зеркалу и прижал
кончик указательного пальца к поверхности стекла недалеко от левого нижнего
угла.
- Вот здесь, сэр, сказал он, глядя на меня и не отрывая палец от
стекла.
Должно быть, в тот момент, когда он повернулся ко мне, его палец
слишком сильно вжался в стекло, потому что он тут же резким движением
отдернул руку от зеркала, тихо вскрикнул: "Ой!" и в изумлении уставился на
него.
- Что случилось? встревожился я.
- Я... мне... он выглядел смущенным. Понимаете, сэр... В общем, мне
показалось, что кто-то... или что-то... пыталось втянуть меня за палец туда,
внутрь. Конечно, это звучит смешно, но именно таким было ощущение, которое я
только что испытал. Роберт иной раз выражался в манере, нехарактерной для
пятнадцатилетнего мальчика.
Заинтригованный таким объяснением, я подошел к нему и попросил еще раз
показать тот участок зеркала, где он только что держал свой палец.
- Наверное, вы считаете, что я не в своем уме, сэр, ответил Роберт,
зардевшись, но... В общем, отсюда я не смогу показать это место наверняка.
Зато издали определю его безошибочно.
Усевшись на стул рядом с Робертом, я уставился на маленький участок
зеркала в левом нижнем углу и тут же взору моему открылось нечто
необыкновенное. Нет, даже не открылось, а буквально "выпрыгнуло" на меня из
зеркала в том месте, где брали свое начало отчетливо видные под
определенным углом зрения многочисленные завитки старого стекла:
криволинейные, радиально расходящиеся линии, берущие начало в одной точке
совсем как струны, растянутые в разные стороны и перехваченные в одном месте
чьей-то рукой в пучок.
Встав со стула и подойдя к зеркалу поближе, я убедился, что необычный
оптический эффект бесследно исчез он и в самом деле наблюдался только при
взгляде под определенным углом. А когда я смотрел на указанный Робертом
участок зеркала прямо, он вообще не давал никакого отражения еще один
странный феномен.
Прозвучал школьный гонг, извещавший о начале следующего часа занятий, и
Роберт Грандисон поспешил в учебный корпус, оставив меня один на один с
загадкой старого зеркала. Когда он ушел, я поднял шторы в обеих комнатах и,
миновав холл, подошел к шифоньеру, пытаясь обнаружить искомый участок
поверхности старого зеркала в его отражении на дверце шифоньера. Довольно
легко отыскав его, я впился в это место глазами и опять, как мне показалось,
уловил некоторое мельтешение; а когда, вытянув шею, добился нужного угла
зрения, это "нечто" снова "прыгнуло" на меня.
То, что я назвал мельтешением, сейчас можно было с большой долей
уверенности определить как некое вихревое движение. Оно напоминало
миниатюрный и в то же время весьма интенсивный круговорот, похожий, скажем,
на водяную воронку или пылевой вихрь. Подобно перемещению Земли в
пространстве, движение это было двойственным, будучи, с одной стороны,
циркулирующим, а с другой направленным внутрь зазеркального пространства:
нескончаемый поток, льющийся из какой-то одной точки по ту сторону стекла. Я
был зачарован этим движением и хотя понимал, что это не более чем иллюзия,
из головы у меня не шли слова Роберта: "Мне показалось, что меня хотели
втянуть за палец туда, внутрь". И действительно, когда я смотрел- на ни на
секунду не останавливающийся вихрь за стеклом, меня не покидало ощущение,
что он и в самом деле обладает засасывающим действием.
По спине у меня пробежал неприятный холодок. Обнаруженный мною
таинственный феномен, несомненно, заслуживал самого тщательного
исследования; и едва я успел подумать об этом, как тут же вспомнил взгляд,
который бросил на старое зеркало Роберт Грандисон, уходя на урок. Этого
наблюдательного и сообразительного малого следует обязав тельно привлечь к
разгадке тайны копенгагенског стекла, решил я тогда про себя.
Увы, случившееся вскоре после того событие на некоторое время заставило
меня забыть о зеркале и, по иронии судьбы, виновником тому стал именно
Роберт Грандисон. После его ухода я отлучился из школы и вернулся только к
вечерней перекличке, которая производилась ежедневно в четверть шестого
пополудни и являлась обязательной для всех воспитанников школы. Роберта на
ней не оказалось и это, учитывая его дисциплинированность, было более чем
необычно. Встревоженный этим обстоятельством, я тут же разыскал Брауна и
услышал от него, что мальчик бесследно исчез. Лихорадочные поиски не дали
никаких результатов: его не было ни в его комнате, ни в классах, ни в
спортивном зале, ни во всех других вообразимых и невообразимых местах, хотя
и это было самое странное все его вещи, включая верхнюю одежду, пребывали в
целости и сохранности там, где им и надлежало быть.
В тот же вечер мы опросили всю округу, но это не дало нам ровным счетом
ничего. Никто из местных жителей его не видел; мы позвонили всем жившим
поблизости торговцам, что снабжали нашу школу продуктами, но и они не
располагали никакой информацией об исчезнувшем воспитаннике. В последний раз
его видели на перемене после урока, закончившегося в два пятнадцать
пополудни он направлялся вверх по лестнице спального корпуса номер три, где
располагалась его комната.
Когда слух о его пропаже разнесся по всей школе, он произвел эффект
разорвавшейся бомбы. Бедняга Браун ходил сам не свой в его долгой практике
директора и владельца частной школы, которая всегда славилась дисциплиной и
порядком, ни разу не случалось столь экстраординарного происшествия. Была,
впрочем, слабая надежда, что мальчик объявится у себя дома в западной
Пенсильвании но время шло, а Роберта так и не дождались в родительском доме;
да и немудрено: на свежем снегу вокруг школы не было никаких следов стало
быть, за последние несколько дней никто не покидал пределов учебного
заведения. Это было невероятно, но мальчик исчез , исчез абсолютно
бесследно.
Родители Роберта приехали в школу уже на второй день после его
исчезновения. Они держались мужественно, хотя, конечно, это стоило им
огромных усилий видно было, что неожиданное горе буквально надломило их
обоих. Браун тоже выглядел постаревшим лет на десять, но и он, и убитые
горем родители были бессильны что-либо сделать. На четвертый день вся школа
утвердилась во мнении, что исчезновение Роберта Грандисона является
абсолютно неразрешимой загадкой и что школьной администрации только и
остается, что констатировать бесследную пропажу несчастного подростка.
Мистер Грандисон и его жена с большой неохотой уехали домой, и их отъезд как
раз совпал с началом десятидневных рождественских каникул.
Школа быстро опустела разъехались и ученики, и учителя с Брауном во
главе, и весь обслуживающий персонал. Я остался один-одинешенек в огромном
опустевшем здании.
Я хорошо помню тот день. Только-только пробило двенадцать; я сидел у
затопленного камина, размышляя об исчезновении Роберта и прокручивая в уме
все мыслимые и немыслимые теории на этот счет. К вечеру то ли от напряженных
раздумий, то ли от долгого сидения у жаркого огня у меня разболелась голова,
да так сильно, что я не смог справиться даже с легким ужином. Пройдясь
немного по длинным пустым коридорам, я вернулся к себе и снова погрузился в
раздумья. Когда часы пробили десять, я очнулся, обнаружив себя сидящим в
кресле посреди холодной комнаты пока я спал, огонь в камине угас совершенно.
Чувствовал я себя неважно если говорить о физическом состоянии; что же
касается умственных сил, то тут, напротив, я ощутил неожиданный прилив и
понял, что мои шансы на разгадку судьбы Роберта Грандисона не так уж
ничтожны. Дело в том, что видения моего давешнего сна позволяли (разумеется,
с известной долей осторожности) предположить, что Роберт отчаянно пытался
наладить со мною связь. Во всяком случае, я был твердо уверен в том, что
явившаяся мне во сне бледная тень была не чем иным, как тенью Роберта
Грандисона, бесследно исчезнувшего из мира людей несколько дней тому назад,
и это вселяло в меня надежду, что Роберт жив и что его можно спасти.
Такая уверенность может показаться вам странной, но не следует
забывать, что я много лет провел в Вест-Индии, где мне доводилось не раз
соприкасаться с разного рода необъяснимыми явлениями. Скажу и то, что прежде
чем заснуть, я сознательно напрягал свой мозг, пытаясь установить нечто
вроде мысленного контакта с исчезнувшим воспитанником. Даже самый
посредственный ученый, опираясь на труды Фрейда, Юнга и Адлера, может
подтвердить, что подсознание спящего человека наиболее восприимчиво к
впечатлениям извне, хотя впечатления эти, как правило, бесследно исчезают
при пробуждении.
Допустим, телепатия и в самом деле существует отсюда следует, что на
спящего человека можно оказывать довольно сильное телепатическое
воздействие. Так что если я надеялся получить какую-то весточку от Роберта,
то это должно было произойти в состоянии глубокого сна. Разумеется, после
пробуждения мой мозг мог и не сохранить содержание этого послания, но втайне
я надеялся на свою необычную способность удерживать в сознании следы самых
фантастических ночных видений она была выработана мною путем неустанных
умственных упражнений, которыми я скрашивал свое одиночество в тех случаях,
когда судьба заносила меня в какой-нибудь унылый и пустынный уголок земного
шара.
В тот раз я, должно быть, заснул мгновенно и, судя по необычайной
живописности и непрерывности видений, мой сон был очень глубок. Когда я
проснулся, часы показывали 6.45, и смутные ощущения, испытываемые мною в тот
момент, были явно навеяны недавним сном. Я все еще видел перед собой фигуру
Роберта Грандисона, окрашенную в необычные темно-сине-зеленые тона и все же,
несмотря на странную окраску его одежд и открытых участков тела, это,
несомненно, был Роберт. Он отчаянно пытался заговорить со мной, но по
каким-то неведомым причинам это ему было не под силу. Казалось, нас
разделяла некая пространственная преграда таинственная, невидимая стена,
природа которой была в одинаковой степени загадочной для нас обоих.
Да, я действительно видел Роберта и странное дело! хотя я лицезрел его
на значительном расстоянии от себя, он в то же время как будто находился
рядом со мной. Хоть и не сразу, но я нашел этому объяснение размеры его тела
непонятным образом изменялись в прямой, а не в обратной пропорции, то есть
чем больше было разделяющее нас расстояние, тем крупнее были размеры самого
Роберта, тогда как в реальной практике удаленность и величина предметов
находятся в обратной зависимости. Законы перспективы в данном случае были
явно поставлены с ног на голову. И все же более всего я был озадачен даже не
пропорциями размеров Роберта и не туманными, расплывчатыми очертаниями его
фигуры, а именно той, мягко говоря, аномальной расцветкой его одежды и тела,
какую я только что наблюдал во сне.
В один из моментов моего сна усилия голосовых связок Роберта наконец-то
оформились в слышимую хотя и в высшей степени нечленораздельную речь. Голос
мальчика звучал настолько глухо и басовито, что первое время я не мог понять
из сказанного ровным счетом ничего. Напрягая мозг в тщетных попытках уловить
в этом мычании хоть какой-нибудь намек на содержание произносимых слов, я не
мог не удивляться столь жуткой невнятности речи Роберта Грандисона; и все
же, спустя некоторое время с начала нашего, если так можно
выразиться, сеанса связи я стал понемногу различать отдельные слова и фразы,
уже первой из которых было достаточно для того, чтобы, с одной стороны,
привести мое блуждающее во сне сознание в состояние величайшего возбуждения,
а с другой установить с Робертом какие-то наметки телепатического контакта.
Не знаю, как долго вслушивался я в эти отрывистые фразы наверное, в
течение нескольких часов. Странный, отделенный от меня невидимой стеной
рассказчик пытался донести до моего сознания суть своего сообщения; боюсь,
впрочем, что читатель, неумудренный опытом знакомства с явлениями,
выходящими за рамки нашего обычного физического мира, скептически пожмет
плечами, пробегая глазами эти строки. Что делать далеко не каждый может
похвастаться познаниями в этой области, равными моим... Во всяком случае,
одно обстоятельство особенно порадовало меня я заметил, что, общаясь со
мной, мальчик направлял свой взгляд прямо мне в глаза, а когда я наконец
начал понимать его речь, лицо его просветлело и озарилось улыбкой,
исполненной благодарности и надежды.
1 2 3 4