Эбнер в раздражении отодвинул в сторону гроссбух, с трудом подавляя в
себе желание спалить его в камине. Дедовских записей, на которые он возлагал
такие большие надежды, оказалось явно недостаточно для того, чтобы раскрыть
обитавшую в этих старых стенах зловещую тайну рода Уэтли. Его раздражение
усиливалось зародившимся в душе смутным страхом он чувствовал, что малейшее
промедление в разгадке этой тайны может обернуться для него самым печальным
образом.
Он выглянул в окно. На Данвич уже опустилась безлунная летняя ночь;
всепроникающий гам лягушек и козодоев привычно оглушил его. Отбросив
надоедливые мысли, крутившиеся вокруг только что прочитанного дедовского
дневника, он принялся лихорадочно вспоминать бытовавшие в его семье
старинные предания и поверья. Козодои... совы... лягушки... крики в ночи...
кажется, песнь совы означала чью-то скорую смерть?.. Мысли о лягушках
невольно вызвали в его сознании ассоциации с кланом Маршей, представители
которого, если верить найденным в доме старого Лютера письмам, так походили
на этих земноводных. Он вдруг явственно представил себе уродливые,
карикатурные физиономии своей дальней иннсмутской родни и вздрогнул от
охватившего его отвращения.
Как ни странно, именно эта, казалось бы, совершенно случайная мысль о
лягушках вызвала у него душе непередаваемый испуг. Душераздирающие вопля
амфибий заполнили всю округу и что-то невероятно зловещее почудилось Эбнеру
в их несмолкающем хоре. Он пытался успокоить себя: эти ничем не
примечательные твари всегда в изобилии водились в здешних местах, и, может
статься, участок вокруг старинного дома с мельницей был облюбован ими еще
задолго до его приезда в Данвич. Разумеется, его присутствие здесь ни при
чем огромное количество амфибий объяснялось просто-напросто близостью
Мискатоника и множеством заболоченных участков вдоль его русла.
Возникшее в душе Эбнера раздражение понемногу прошло; следом за ним
улетучились и нелепые страхи, вызванные лягушачьими воплями. Сейчас он
чувствовал только усталость. Взяв со стола дедовский дневник, он бережно
уложил его в один из своих чемоданов, намереваясь еще раз просмотреть все
записи в более спокойной обстановке он еще не терял надежды на раскрытие
тайны старого особняка и заколоченной комнаты над мельницей. Все равно
где-то есть ключ к разгадке; во всяком случае, если в округе имели место
какие-то ужасные события, то они наверняка должны найти отражение в
свидетельствах более подробных, нежели скупые, невразумительные заметки
Лютера Уэтли. Но где добыть эти свидетельства? В разговорах с обитателями
Данвича? Об этом нечего было и думать Эбнер уже заранее знал, что их
реакцией будет упрямое и непреодолимое молчание: никто из них не станет
выговариваться перед странным городским чужаком, каким в их глазах, несмотря
на какие бы то ни было родственные узы, был Эбнер Уэтли, внук покойного
Лютера.
И тогда он вспомнил о кипах старых газет, которые собирался сжечь.
Усталость отступила прочь; не теряя времени, он принес в комнату несколько
связок "Эйлсбери Трэнскрипт" в этой газете существовала специальная рубрика
под названием "Новости из Данвича" и после часа лихорадочных поисков отложил
в сторону три статьи, которые заинтересовали его тем, что перекликались с
записями деда Лютера. Первая заметка шла под заголо вком: "ДАНВИЧ: ОВЦЫ И
КОРОВЫ ПАЛИ ЖЕРТВАМИ ДИКОГО ЖИВОТНОГО". Вот что в ней говорилось:
"Несколько овец и коров, содержавшихся на отдаленной ферме в
предместьях Данвича, стали жертвами нападения неустановленного дикого зверя.
Следы, обнаруженные на месте побоища, позволяют предположить, что нападение
совершено хищником довольно крупных размеров, однако д-р Бетнэлл, профессор
антропологии Мискатоникского университета, считает, что злодеяние вполне
могло быть совершено стаей волков, которая, вероятно, обитает где-нибудь в
безлюдной холмистой местности недалеко от Данвича. Специалисты утверждают,
что, судя по оставленным следам, нападавшее животное не относится ни к
одному из известных видов, обитающих на восточном побережье Северной
Америки. Власти графства ведут расследование".
Эбнер внимательно просмотрел другие газеты, но так и не нашел
продолжения этой истории. Тогда он обратился ко второй статье:
"Эйда Уилкерсон, 57-летняя вдова, жившая на отшибе в своем доме на
берегу Мискатоника, вероятно, стала жертвой преступления. Это произошло три
дня назад, когда она должна была нанести визит одному своему знакомому в
Данвиче. Не дождавшись миссис Уилкерсон, тот решил навестить ее сам и
обнаружил у нее в доме страшный беспорядок. Входная дверь была взломана,
мебель в комнатах перевернута и искорежена, как будто там происходила
отчаянная борьба. Сама же Эйда Уилкерсон бесследно исчезла. Свидетели
отмечают, помимо всего прочего, такую деталь, как сильнейший мускусный
запах, распространявшийся на довольно большое расстояние вокруг дома. О
дальнейшей судьбе миссис Уилкерсон до, сих пор не поступало никаких
известий".
В следующих двух абзацах коротко сообщалось, что власти пока не могут
сказать ничего определенного по поводу случившегося. И на этот раз возникли
гипотезы о "крупном животном" и о волчьей стае; это частично объяснялось тем
фактом, что у исчезнувшей леди в равной степени не было ни врагов, ни денег,
а следовательно, не было и сколько-нибудь серьезных мотивов убивать или
похищать ее.
После этого Эбнер перешел к отчету об убийстве Ховарда Уилли, который
подавался под заголовком "КОШМАРНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ДАНВИЧЕ":
"В ночь на 31-е Ховард Уилли, 37 лет, житель Данвича, был зверски убит
по пути домой. М-р Уилли возвращался с рыбной ловли и, проходя по небольшой
рощице, что в полутора милях вниз по течению от имения Лютера Уэтли, был
атакован неизвестным существом. Видимо, он оказал яростное сопротивление,
так как грунт на этом месте беспорядочно взрыхлен во всех направлениях. В
конце концов нападавший одержал верх и зверски расправился со своей
несчастной жертвой, буквально вырвав ей ноги из суставов, о чем
свидетельствует единственное, что осталось от м-ра Уилли его правая нога,
обутая в башмак. Очевидно, нападавший обладал необычайной физической силой.
Наш корреспондент в Данвиче отмечает, что здешние жители очень
некоммуникабельны и испытывают страх и острую неприязнь ко всем приезжим,
хотя в случившихся злодеяниях они подозревают исключительно Друг друга. И
тем не менее они упрямо отрицают тот факт, что в Данвиче мог найтись
человек, который отважился бы на убийство м-ра Уилли или миссис Уилкерсон,
бесследно исчезнувшей две недели тому назад".
Отчет завершался сведениями о семейных связях Ховарда Уилли, а после
него шли совершенно пустые материалы, должные, по-видимому, заполнить
информационный вакуум вокруг свершившихся в Данвиче злодеяний. Властям,
полиции и журналистам сказать было нечего все их усилия разбивались о
каменную стену молчания, которым все без исключения аборигены встречали
малейшую попытку заговорить с ними о случившихся ужасных событиях. Но один
многозначительный штрих не ускользнул все же от пытливых глаз исследователей
следы с места преступления неизменно вели к водам Мискатоника, и это
позволяло предположить, что существо, виновное в смерти двух несчастных
жителей этой глухой деревни, обитало где-то в реке.
Несмотря на полуночный час, спать Эбнеру совсем не хотелось. Собрав
просмотренные газеты, он вышел на берег реки, свалил их там в кучу и поджег.
Постояв немного у костра, он двинулся обратно в дом. Пожара он не опасался
ночной воздух был абсолютно недвижим, да и трава еще с прошлого раза
выгорела на много ярдов вокруг.
Громкий треск ломаемого дерева так внезапно вклинился в почти
оглушившее его жуткое крещендо лягушек и козодоев, что он вздрогнул и
поспешно шагнул обратно к костру. "Заколоченная комната", пронеслось у него
в голове. В тусклых отблесках костра ему показалось, что окно над мельничным
колесом стало шире, чем прежде. Неужели это древнее строение может рухнуть
сейчас, прямо у него на глазах? От этой мысли он непроизвольно зажмурился,
но за какое-то мгновение до этого уловил краем глаза некую бесформенную
тень, мелькнувшую и исчезнувшую где-то за мельничным колесом. Почти
одновременно с этим послышались размеренные всплески воды. Больше Эбнеру
ничего услышать не удалось голоса лягушек, которые за последнюю минуту будто
взбесились, намертво заглушили все остальные звуки.
Эбнер постоял в раздумье. Бог с ней, с тенью, сказал он себе, да и
вообще, никакая это не тень, а просто отблески пламени догоравшего костра.
Что касается плеска воды, то эти звуки вполне могла издать стая крупных рыб,
стремительно мчавшихся вниз по течению Мискатоника. И все же, и все же...
Покачав головой, он решительно направился в комнату с заколоченными
ставнями.
По пути он зашел в кухню, прихватил там керосиновую лампу и уже затем
двинулся наверх. Повернув в замке ключ, он распахнул дверь и едва не упал в
обморок от жуткого смешения запахов, которые плотной волной хлынули в
коридор. Аромат речной воды Мискатоника и резкая болотная вонь, тошнотворный
запах слизи, остающейся на прибрежных камнях и корягах после ухода воды, и
чудовищное зловоние гниющих останков животных самым кошмарным образом
перемешались в этом омерзительном помещении.
Несколько секунд Эбнер стоял, не решаясь переступить порог комнаты.
Причудливая, ни на что не похожая комбинация запахов в очередной раз вызвала
в его душе смутную тревогу, но он постарался, насколько мог, отогнать ее. В
конце концов, запахи могли свободно проникнуть сюда с реки сквозь незакрытый
оконный проем. Подняв лампу повыше, он осветил стену и окно, что
располагалось над колесом. Он все еще стоял у порога, но даже оттуда было
видно, что из оконного проема исчезло не только стекло, но и рама. И даже
оттуда было видно, что раму выломали изнутри!
Пораженный этим неожиданным открытием, Эбнер стремительно бросился
назад, в коридор, молниеносно закрыл дверь на ключ и кубарем скатился вниз
по лестнице, чувствуя, что вот-вот сойдет сума.
V
Внизу ему удалось взять себя в руки. Ему также удалось убедить себя в
том, что рама, выломанная изнутри это не более чем еще одна позиция в
неуклонно накапливающемся каталоге загадочных явлений, с первыми из которых
он столкнулся сразу же по приезде в этот угрюмый особняк. Сейчас он четко
осознавал, что все эти необъяснимые странности, будучи явлениями одного
плана, весьма тесно связаны между собой, и если ему удастся докопаться до
самой сути, все обязательно станет на свои места.
Настроение у него заметно упало, да и было из-за чего. Располагая
большим количеством данных, он не мог увязать их воедино этому мешал его
академический ум, не позволявший принять в качестве основополагающей
гипотезы дерзкую, почти невероятную и при этом верную догадку, которая могла
бы объяснить все от начала до конца. Теперь он уже не сомн вался, что в
комнате наверху нашла себе пристанище какая-то неведомая тварь. И чего ради
убеждал себя в том, что то странное смешение запахов пришло в заколоченную
комнату с улицы? Это было просто глупо поверить в то, что сильнейший запах
снаружи может проникнуть в одну комнату и совершенно не ощущаться при этом в
других помещениях: в кухне, спальне... Да, слишком глубоко засела в нем
привычка к рациональному мышлению, с сожалением отметил про себя Эбнер.
Достав из кармана прощальное письмо деда Лютера, он принялся в который
уже раз перечитывать его. "... Ты вышел в большой мир и получил знания,
которых тебе достаточно, чтобы рассматривать все события и явления, призывая
на помощь ум, не замутненный ни суеверием невежества, ни предрассудками,
свойственными излишней учености". Дед был прав разгадка леденящей кровь
тайны рода Уэтли лежала за пределами досягаемости рационального мышления.
Его беспорядочные мысли были внезапно прерваны резким телефонным
звонком. Эбнер поспешно сунул письмо в карман и схватил трубку.
Дрожащий от ужаса, умоляющий о помощи мужской голос вихрем ворвался в
его мозг. Он четко выделялся на фоне голосов других абонентов, которые,
прильнув к своим аппаратам, жадно ловили каждое слово человека, внезапно
застигнутого трагическим поворотом событий. Один из слушающих (Эбнер не
различал их по голосам, так как все они были для него одинаково безликими)
определил звонившего:
- Это Люк Лэнг!
- Вызовите сюда отряд полиции, да поскорее! верещал Люк Лэнг. Эта тварь
ходит у меня под дверью. Ходит и подлаживается, как бы ее высадить. Уже
пыталась влезть в окно!
- Что за тварь, Люк? послышался женский голос.
- Господи! Да откуда мне знать? Какая-то страшная, мерзкая тварь, каких
я отродясь не видывал. Шлепает вокруг дома, как будто не может ходить прямо
как кисель! Ох, вы поскорей там с полицией, а то будет поздно. Она уже
сожрала моего пса...
- Повесь трубку, Люк, а то мы не сможем вызвать полицию, сказал кто-то.
Но охваченный ужасом Люк был уже не в состоянии прислушиваться к
советам:
- О Боже, она ломает дверь! Дверь уже вся прогнулась...
- Люк! Люк! Ты слышишь? Повесь трубку!
- Она лезет в окно! орал обезумевший от страха Люк. Выбила стекло!
Боже! Боже! Не оставь же меня! О, эта рука! Какая жуткая ручища! Боже! Какая
у нее морда!..
Голос Люка перешел в леденящий душу вопль. В трубке послышался звон
разбитого стекла и треск дерева, а затем все внезапно стихло и в доме Люка
Лэнга, и на телефонной линии. Но уже секунду спустя хор голосов взорвался
вновь:
- Скорее на помощь!
- Встречаемся у Бишопов.
- Ну, попадись мне сейчас в руки Эбнер Уэтли! Невероятная, жуткая
догадка парализовала его мозг. С великим трудом он заставил себя оторвать
трубку от уха, опустить ее на рычаг и отключиться от воющего телефонного
бедлама. Он был расстроен и напуган. Оказывается, деревенские жители всерьез
считали его виновником происходивших в округе ужасов, и он интуитивно
чувствовал, что эти подозрения имели под собой нечто большее, нежели
традиционную неприязнь к чужаку.
Он и думать не хотел о том, что происходило сейчас в доме Люка Лэнга да
и в других данвичских домах, однако искаженный предсмертным ужасом голос
Люка все еще звучал у него в ушах. Бежать, бежать отсюда как можно скорее
эта мысль сверлила ему мозг, не давая ни секунды покоя... А невыполненные
обязательства перед покойным Лютером?.. Бог с ними, с этими распроклятыми
обязательствами тем более, что кое-что все-таки сделано: он просмотрел все
дедовские бумаги, за исключением книг; он договорился с эйлсберийскими
плотниками о сносе мельницы; а что касается продажи этого дряхлого особняка,
то это можно сделать через какое-нибудь агентство по продаже недвижимости.
Бросившись в спальню и лихорадочно растолкав по чемоданам свои вещи, он
отнес их в машину. Кажется, ничего не забыто, в том числе и дневник Лютера,
так что можно трогаться в путь. Но следом за этой мыслью у него возникла
другая: а почему, собственно? Почему он должен тайно, по-воровски, убегать
отсюда? За ним нет никакой вины и пусть кто-нибудь попытается доказать
обратное. Он вернулся в дом, и, устроившись за кухонным столом, достал из
кармана письмо деда Лютера. В доме стояла тишина, которую нарушал лишь
доносившийся снаружи кошмарный хор лягушек и козодоев. Но на сей раз Эбнеру
было не до ночных криков он с головой погрузился в содержание дедовского
послания.
Это письмо он уже перечитывал, наверное, в сотый раз, но от этого оно
не становились понятнее. Что, например, означала фраза "Но тут дело не
только во мне", которую Лютер написал при упоминании о безумии рода Уэтли?
Ведь сам-то он до конца дней своих сохранил здравый ум. Жена Лютера
скончалась задолго до рождения Эбнера, тетя Джулия умерла молодой девушкой,
а что касается матери Эбнера, то ее жизнь ничем не была запятнана.
Оставалась тетя Сари. В чем же состояло ее безумие? Ведь именно ее имел в
виду Лютер, когда писал о том, что род Уэтли поражен безумием.
1 2 3 4 5 6