Лишь
бы только снова не сидеть с ребенком!
- Да... - ответил я.
- Приходите на ужин... часам к семи.
Напряжение отпустило меня и я с облегчением выдохнул:
- Спасибо, приду.
Телефонный разговор отвлек меня от Маяковского и Лили Брик. Я бросил
книгу на диван и пошел на кухню пить кофе.
Крепкий кофе "в прикуску" с заоконным, летящим по косой линии снегом.
Биология и геометрия жизни, разделенные прозрачным стеклом. Два
пространства, одно из которых - замкнуто и превращено в отдельный мир,
отрезанный от природы. Мой собственный мир, не душевный, а совершенно
физический. Просто среда моего обитания. И я сам решаю когда и сколько
свежего воздуха пустить в эту среду, когда удлиннить световой день с
помощью электричества или укоротить его, закрыв окна занавесом. Власть над
замкнутым пространством - источник временной радости, мимолетного "чувства
глубокого удовлетворения". Власть языка над чашкой кофе - кофейную горечь
надо подсластить, и рука услужливо берет ложечку сахара, а глаза строго
следят: не слишком ли много сахара, может надо только полложечки?
Незаметная, неосознанная игра, сопровождающая любое движение, любое
желание. Собственно, само желание - уже проявление власти. Отсюда возникло
немало своеобразных истин, вроде: "Желание женщины - закон", "клиент (то
есть тот, кто чего-то желает) всегда прав". Мир построен желаниями, в том
числе и одним из самых важных желаний - желанием подчиняться. Мне кажется,
что я понимаю, как возникло это желание. Все началось с женщины...
Я вспомнил о своей жене. Она ушла от меня потому, что я отказался ей
подчиняться. Это подчинение не приносило мне радость и в конце концов она
нашла человека, восстановившего своим подчинением гармонию ее жизни. Я был
рад за нее. За себя, за свое освобождение. Но будучи по своему характеру
человеком мягким, я очень переживал свое одиночество, переживал отсутствие
той женщины, которой я буду подчиняться незаметно для себя самого. Так
всегда переживал русский народ отсутствие доброго царя. Я представлял себе
эту женщину мягкой, ласковой и достаточно умной, чтобы сделать мое
подчинение ее желаниям моим же источником радости и удовольствия.
И вот одиночество утратило свою тягостность, превратилось в
уединение, а уединение - издавна любимое монахами состояние - способствует
размышлениям и самоусовершенствованию. Правда, самоусовершенствоваться я
не собирался, я был из той категории людей, которые предпочитают, чтобы их
учила жизнь. А вот размышлять мне действительно нравилось.
А за окном летел снег.
Я пил кофе и продолжал размышлять о природе желаний, радуясь
неожиданным выводам, словно эти выводы доказывали неординарность моего
ума.

31
Вечером я ехал к Марине. Настроение было приподнятым. Мне попался
полупустой трамвай, я сидел и наблюдал проносящийся мимо зимний город,
город, в котором я бы с удовольствием родился еще раз, не боясь повторить
ошибки предыдущей жизни. На душе было необычайно легко. В самом воздухе я
ощущал приближение праздника, словно действительно вез меня трамвай на
какой-нибудь уличный карнавал или хотя бы на наше отечественное "Народное
Гуляние".
Приближался конец года и сегодняшнее приглашение на ужин
воспринималось, как начало целой серии праздников, логично переходящих в
новогоднее застолье.
- Было бы красиво прийти с цветами, - подумал я, зная, что цветы по
дороге купить негде.
Марина встретила меня улыбкой. Под вешалкой меня уже ждали тапочки, в
которые я переобулся.
Стол был накрыт в первой комнате. Ничего похожего на романтический
ужин. Никаких подсвечников на столе. Аккуратная сервировка, нарезанные
колбаса и сыр. Горячее еще на кухне, а бутылка красного вина уже здесь, но
еще не открыта - ждет меня.
Я заметил вдруг отсутствие детской кроватки. Марина вышла на кухню и
я из любопытства заглянул в спальню - кроватка теперь стояла там.
Промелькнула странная мысль, будто я в гостях у Кости, а не у Марины.
Просто пока он где-то задерживается, но мы решили его не ждать. И тут же в
сознании каким-то импульсом возникло ощущение вины. И спровоцированная
этим ощущением мысль спросила: "Как ты можешь приходить в разрушенный
тобою дом?" Но я не испугался этого вопроса, словно был у меня сильный
психологический иммунитет. Я просто вспомнил, что исполняю долг.
В этот момент в комнату зашла Марина. Она поставила на стол большое
блюдо с битками и варенной картошкой.
- Ой! Хлеб! - вспомнила она.
- Я нарежу! - твердо прозвучал мой голос и я последовал за ней на
кухню.
Потом она нашла штопор и я открыл вино. Разлил по бокалам. Мы уселись
за стол. Я взял бокал в руку и тут мною овладело смятение - ситуация
требовала тост, а мне вдруг показалось, что произносить тост в этой
квартире неуместно, так же неуместно, как шутить на похоронах. И мой
взгляд опять пробежался по стенам в поиске доказательств траура,
какой-нибудь черной ленточки, фотографии... Я вспомнил, как уже безуспешно
искал здесь фотографию Кости. И снова возникло ощущение, что он жив и
сейчас придет. Недаром Марина называет до сих пор себя женой Кости, а не
его вдовой. Я держал бокал навесу и чувствовал, как дрожит моя рука. А
Марина смотрела на меня как-то странно, и тоже держала в руке бокал с
вином. Наконец она сказала:
- Ну, за приближение Нового Года!
И я с радостью поддержал этот тост, мы чокнулись и звон хрусталя
оживил тишину квартиры, снял мое напряжение.
- Поставить музыку? - спросила Марина, подождав, пока я допью вино.
Я кивнул. Она принесла из спальни кассетник. Включила. Зазвучал
легкий джаз.
- Годится? - она посмотрела на меня с услужливостью во взгляде.
- Да.
Я чувствовал, что она хочет говорить, но сам никак не мог начать
разговор. Есть в полной тишине тоже было неприятно, в этом было что-то
траурное, что-то от поминок. Я снова налил вина - это было самым легким
заполнением паузы.
- За то, чтобы все плохое осталось в этом году, а все хорошее перешло
в новый год! - произнес я тост и тут же подумал, что понимать его можно
по-всякому.
Но Марина кивнула, улыбнулась. Отпила из бокала.
- Не дай бог, чтобы этот год когда-нибудь повторился... - выдохнула
она, но на лице присутствовала улыбка.
- Я тоже жду, когда этот год закончится. - Признался я. - Это был
самый худший год в моей жизни, - продолжил я и осекся. Посмотрел на
Марину, испугавшись вдруг ее возможных расспросов.
Но Марина только улыбалась и думала о чем-то своем. Ее улыбка была
тихой и уставшей и я решил, что именно эта улыбка очень подходит ее лицу.
- Я так привыкла в последнее время к тишине, - заговорила Марина. - А
сначала, когда Кости не стало, я думала, что сойду из-за нее с ума. Целую
неделю звонил телефон, спрашивали: что случилось, что я знаю... А потом
как отрезало. И тишина... Я в этой тишине поумнела... Сначала плакала, а
потом думаю - это же не я умерла! Я же жива!.. Убрала весь траур к чертям,
все фото... Уходя - уходи... Мертвый должен быть добрым, что ли, к
живым... Он не должен постоянно напоминать о себе... Вы извините, что я
так о Косте... Вы его знали... Давайте на "ты"?
- Давай, - сказал я.
- Налей еще, - попросила Марина. И тут же заговорила дальше, даже не
глядя на вновь наполненный бокал. - Понимаешь, мне кажется, что я давно
уже одна... Костя... Он постоянно пропадал, мотался по своим делам то в
Крым, то в Москву. Он ведь в следующем году собирался в университет на
юридический поступать. Говорил, что все договорено и все экзамены - чистая
формальность. Обещал, что как только начнет учиться - всю свою торговлю
бросит и будет дома сидеть, мне с Мишей помогать... денег он на несколько
лет вперед заработал...
- Какую торговлю он собирался бросать? - подумал я. И тут до меня
дошло, что Марина ничего о своем муже не знала. Да и это было совершенно
естественно. Она знала одного Костю, а меня жизнь столкнула с совсем
другим. Правда, в результате погибли оба...
- ...но его уже нет, а мне надо жить, надо растить Мишку... -
говорила Марина.
Наконец, она заметила наполненный бокал. Взяла его в руку.
- Я тебя раньше не знала, да Костя мне и не рассказывал о своих
друзьях. Здесь они не появлялись... Он сам этого не хотел... Может поэтому
мне так легко тебе все это говорить... Извини, конечно... Ну... давай,
может, выпьем за счастье в новом году!
Звон хрусталя не вписался в звуки негромкого джаза.
Мы выпили и я заметил, что бутылка уже почти пустая.
"Надо домой собираться", - подумал я.
Вдруг в спальне заплакал ребенок и Марина встала из-за стола.
- Я его сейчас покормлю и вернусь.
Я остался в комнате один. Тоже поднялся - решил размяться. Прошелся
вокруг стола, подошел к телевизору и увидел на его полированной
поверхности свой почерк: "Добрый вечер!". Буквы уже покрылись новой пылью,
но все еще читались. Я навел их, освежил надпись.
Когдя Марина вернулась, я попробовал откланяться, но не получилось.
- А торт? - спросила она. - Я же полдня на кухне провела...
Я сразу сдался. Сел на свое место. К торту Марина принесла чай и
ликер. Поставила маленькие стопочки.
Уходил я от нее около полуночи. На прощанье она чмокнула меня в щеку.
Попросила звонить ей и тогда я сказал, что у меня нет ее телефона. Она
нашла ручку и записала мне ее номер на маленьком календарике.
Уже дома я заметил, что календарик был на следующий год.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10