– Если бы она еще закрывала ему лицо, – проворчал Дэвид.
– Вы знаете, я не читаю бульварные газеты, – продолжала Горчица в почти оргастическом возбуждении, поскольку патологически ревновала Хоукли к Пиппе, – но мне показала это сестра-хозяйка.
Она протянула Дэвиду «Ивнинг Скорпион». С глубоким вздохом он нацепил очки.
С четвертой страницы на пятую шли не очень четкие снимки: Лизандер целуется с Джорджией на полу в танцевальной комнате на вечеринке прошлой ночью; Джорджия демонстрирует большую часть ноги, перелезая через забор в глубине сада. Тут же были и ясные фотографии Марты Уинтертон и снятых вместе Гая и Джорджии.
«ПАДЕНИЕ ГАЯ», – гласил громадный заголовок.
«Муженек года Гай Сеймур, – следовала подпись, – настолько терпеливый муж, что позволяет своей жене, певице и сочинительнице песен Джорджии Магуайр, целоваться и обниматься вечер за вечером в освещенных свечами ресторанах с Лизандером Хоукли, тем самым человеком, который заставляет мужей ревновать. Прошлой ночью они были замечены убегающими от облавы на наркотики в Фулеме.
Любитель этих развлечений – Лизандер, младший сын Хоукли, директора слишком уж воображающей о себе школы Флитли (стоимость обучения 14 000 фунтов стерлингов в год со всеми доплатами)».
С гневным ревом Дэвид отшвырнул газету. Лизандер, должно быть, занимается наркотиками, чтобы заработать те деньги, о которых говорила Гермиона. А все эти дегенеративные рок-звезды, подобные Джорджии Магуайр, всегда замешаны в чем-то таком.
Схватив телефон, он позвонил заместителю директора.
– Мне искренне жаль, директор. Я уже видел статью.
– Я, пожалуй, возьму сутки отпуска и попытаюсь разобраться.
– Ну конечно. Мы удержим крепость до вашего возвращения.
Оставшись одна в «Валгалле», Китти радовалась свободному вечеру. Она сильно скучала по Лизандеру – он так мил и заботлив, но ей было приятно и то, что она похудела еще на восемь фунтов и у нее прочертились скулы, ребра и даже что-то похожее на талию – впервые в жизни. Она должна продолжать заниматься и не сдаваться. У нее было полно работы на Гермиону, Раннальдини и теперь еще на Рэчел; а дорогой Вольфи, приславший ей на день рождения бумеранг и плакат с изображением разъяренного утконоса, заслуживал длинного, пространного письма.
Вчера в припадке отчаяния она срезала свой жуткий перманент. Лишившись лохматого ореола, ее лицо выглядело тоньше, большие серые глаза, слегка подсвеченные контактными линзами, приплюснутый нос и мягкий щедрый рот стали более выразительными. Глядя в зеркало, она вытягивала завитки волос на лоб и шею. Прическа была убийственно коротка, что скажет Раннальдини? Да скорее всего и не заметит. Кто-то дернул за колокольчик. У дверей стоял бесспорно привлекательный мужчина.
– Это тебе, – сказал он, протягивая пучок моркови.
– Ферди, – в восторге взвизгнула Китти. – О мой Боже, ты выглядишь потрясающе.
Перспектива выиграть спор удивительно подействовала на силу воли Ферди. Он так похудел, что был почти неузнаваем. Под солнцем Эльгарвы он стал черно-коричневым, черные волосы прорезали белокурые прядки, обозначился торс. Смеющийся кавалер постепенно превращался в Мела Гибсона.
– О Ферди, – вздохнула Китти.
– Да и ты выглядишь неплохо, – присвистнул Ферди, в изумлении обойдя вокруг нее. – Прическа стала лучше, контактные линзы вставили. О, пробужденная Китти, мы на верном пути. Давай-ка отметим это дело хорошей выпивкой.
– Но Лизандеру это не понравится, – произнесла Китти.
– Плевать мне на Лизандера.
Оба они уже целый месяц не притрагивались к спиртному, но Ферди уговорил Китти принести из подвала бутылочку охлажденного шампанского.
– Через минутку мы взвесимся, но доставь мне радость, выпей со мной, – попросил Ферди, думая, как мило она выглядит, не то, чтобы уж совсем хорошенькая, но симпатичная, как терьер у его мамы в Бостоне.
К этому времени Китти уже нагрузила его местными сплетнями, а он поведал ей об отпускных приключениях, они выпили еще по стаканчику, и Китти, которая ничего не ела с завтрака, вдруг стала невероятно смешливой. Они соскочили по ступенькам вниз для великого взвешивания и заспорили о том, сколько весит их одежда.
– Мужская одежда тяжелее женской, – заявил Ферди, скидывая башмаки.
– Не намного, – возразила Китти, сбрасывая белые туфельки на высоких каблуках.
Ферди снял рубашку, обнажив загорелую грудь, крепкую, как у бультерьера.
– О Ферди, ты выглядишь, как Эрни Суорт, вот как. Ты тренировался?
Ферди кивнул:
– Чуть не до смерти. При первом удобном случае занимался любовью.
Он прихватил по пригоршне плоти над талией.
– Но это все равно осталось. Он наполнил оба стакана.
– Это платье очень тяжелое. Давай-ка снимем. Черт возьми, – выдохнул он, когда после недолгого уговаривания Китти начала снимать через голову голубое отрезное платье, – да ты такая роскошная!
– Это вежливый способ признать, что я жирная, – донесся придушенный голос.
– Это вежливый способ признать, что у тебя великолепные округлости.
– У меня? – появилось розовое лицо Китти.
– Но ведь у тебя же нет там, в бюстгальтере, секретных подкладок? – Ферди пощупал кончики. – Нет, черт побери, все твое.
Китти пронзительно засмеялась:
– Глупышка, подкладки сделали бы меня тяжелее, а я хочу быть легче тебя.
Когда Лизандер с присоединившейся к нему Джорджией зашли взвесить Китти, там царило истерическое веселье – Ферди в боксерских шортиках «Черепашки Ниндзя» и Китти в белоснежном лифчике и трусиках.
– Да у тебя просто фантастическое тело, – восхищенно говорил Ферди. – Снимай лифчик, он весит не меньше семи фунтов.
Лизандер разозлился. Ведь Ферди сам всегда строжайше наказывал ему не соблазнять клиентов, а тут – в первых рядах. Наконец справившись с темпераментом, Ферди принялся за взвешивание. Китти похудела на стоун с половиной, а Ферди – на стоун и пять с половиной фунтов.
– Чертовски здорово, – признал Ферди. – Раннальдини придется съесть свои слова.
– Интересно, сколько в них калорий, – сказала Китти, повизгивая от смеха. – Я выиграла па-ари, я выиграла па-ари.
– Да вы оба пьяны, – холодно произнес Лизандер, когда Ферди, забыв, какой сегодня день недели, испортил три чека, выписывая Китти ее сотню фунтов. Не желая оставлять их одних в таком состоянии, Лизандер настоял на совместном ужине в коттедже «Магнит».
– Мне только половину грейпфрута и яйцо вкрутую, – заявила Китти.
– А Джорджия собиралась делать барбекю, – поддразнил Лизандер.
Зная, что Джорджии уж никак не до этого, Китти надела голубое платье и, вернувшись на кухню, прихватила холодного цыпленка, помидоры, печеный картофель и пересыпала из большой сумки в картонную коробку персики. Но не успела она закончить свои приготовления, как коридор сотрясся от взрыва.
– Ферди застрелился, проиграв пари, – захихикала Китти.
Но он всего лишь откупорил еще одну бутылку шампанского Раннальдини.
– Да здесь больше, чем я съел за месяц, – проговорил Ферди, заглядывая в коробку, а затем запел: «Давай потанцуем голые под дождем... Прижмись ко мне в экстазе»; – и пустился вскачь вокруг кухонного стола.
– Я люблю эту песню, – сказала Китти. – Как ты думаешь, будет ли вообще дождь?
Жара усилилась, вьюрки порхали над выгоревшим жнивьем, как мухи, отпугиваемые хвостом льва. Первый раз в жизни Китти чувствовала себя настолько похудевшей, чтобы спокойно сидеть на чьих-то коленях.
«Во мне меньше десяти стоунов», – говорила она сама себе непонятно зачем.
– Да опирайся всем весом, – подбадривал Ферди, делая глоток из бутылки. – Ты легка как фея. Хотя, если говорить о феях, так в священнике более семнадцати стоунов.
«Какого это черта Китти вдруг нашла Ферди таким привлекательным?» – в ярости думал Лизандер. Они оба были так глупы и пьяны, что не стоило и разговаривать. Должно быть, усталость и похмелье сделали его таким придирчивым, а главное, он сегодня не положил цветы на могилу матери.
Оставшись в одиночестве в коттедже «Магнит», Джорджия приняла душ, а затем, оставляя следы каннибала, вышла на поиски полотенца. Одно скрученное и засохшее, как колючая проволока, она нашла под кроватью Лизандера. Охваченная дьявольским импульсом сыска, она подавленно обнаружила, что роется в карманах его брюк, рубашки и блейзера, в которых он был прошлой ночью. В награду она получила дюжину визитных карточек девиц, с которыми он, должно быть, спит, с телефонами домашними и служебными в скобках. Одна из них, как снегодованием отметила Джорджия, принадлежала девице из отдела по связям с общественностью фирмы «Кетчитьюн», а другая – подружке одного из музыкантов Джорджии.
Она начала перетряхивать вещи, тщательно обыскивать выдвижные ящики в буфетах, но не нашла ничего. «Я просто больна, – подумала она. – Я знаю, что Лизандер не виноват, но мне невыносимо думать, что он бывает с кем-то еще. Конечно, с его внешностью и обаянием никак не останешься без предложений, куда ни кинь». А умирала ли она от ревности к кому-нибудь из тех, с кем была? Или это наследство, полученное ею от Гая?
Ненавидя себя, она принялась за бумажник Лизандера и была вознаграждена своим хорошим снимком и еще одним – Джека, Мегги и Артура. Затем ее чуть не сразила фотография сногсшибательно очаровательной смеющейся женщины, сидящей, откинувшись назад, на большой серой лошади. Она вздохнула вновь с облегчением, когда обнаружила надпись, сделанную Лизандером на обороте: «МАМА И АРТУР, 1989». Листва на фотографии уже облетела – должно быть, снимок сделан незадолго до смерти. Ох, бедный Лизандер! Спрятав фотографию обратно, Джорджия за драпировалась в саронг, расписанный огромными зо лотыми подсолнухами, который Лизандер купил дл нее в Лондоне, и начала заново отделывать лицо.
Как спокойно жилось до Джулии, когда Гай признавал, что любит ее ради нее самой, а она не проводила все дни в упреках.
Над холмами ворчал гром, но, несмотря на карающую жару, в окно залетел запах плесневелых листьев и дыма костров. «Сезон любовниц», – вздохнула Джорджия печально. Она видела, что у ворот в ожидании возвращения хозяина стоят Артур и Тини. Они отгоняли хвостами мух и почесывали друг друга у шеи. «Символ счастливого брака», – еще более печально подумала Джорджия.
Китти не настолько много выпила шампанского, чтобы, продираясь сквозь крапиву, не добраться до коттеджа Лизандера. Внутри дома царил полный разгром: немытая посуда в раковине, а на полу – разодранные жертвы Мегги – ботинки, диванные подушечки и накидка из лисьего меха, купленная Лизандером в антикварной лавке. Китти прихватила с собой бумеранг и плакатик с утконосом.
– У вас должен быть паук, имеющий право работать в западной Англии, – Ферди вошел в комнату с охапкой бутылок «Дом Периньон» Раннальдини. – Привет, Джорджия.
– Интересно, что скажут Мериголд и Комитет по сохранности деревни? – полюбопытствовала Китти, пытаясь найти место, куда бы выложить продукты из картонной коробки. Вытянувшийся на софе Динсдейл, почуяв запах цыпленка, открыл свои налитые кровью глаза. В заросшем льдом холодильнике Китти обнаружила те самые три баночки с паштетом, которые ужаснули еще и Рэчел.
– Листерия ведет к истерии, – оглянувшись через плечо, Ферди начал пропихивать бутылку сквозь лед, работая, как арктический экскаватор. – «Уходи от этой убогости и давай танцевать обнаженными под дожде» -.
– «И прижмись ко мне в экстазе » , – допела Китти. В конце концов она могла возместить расходы шампанского Раннальдини из чека Ферди. – Тебе не нужно столько пуговиц на рубашке.
– Да они все расстегивались, когда я был толстым, – признался Ферди, – а рубашка мне нравится.
– Я присмотрю такие же для себя.
Лизандер был слишком раздражен, чтобы хвалить их за потери в весе, но Джорджия восторгалась.
– У меня нет слов, насколько же вы оба очаровательно выглядите.
Поскольку задний двор зарос крапивой, они вытащили садовый столик и стулья на выгон Артура и Тини. Солнце село, оставив красно-желтую краску на горизонте, но на востоке собирались черные тучи.
Положив руку на плечо Джорджии, Лизандер разглядывал лежащий внизу Парадайз.
– Если бы здесь была натянута подвесная дорога, я бы промчался над долиной.
Но пришлось удовлетвориться выпивкой, сооруженной Ферди. Он также сконструировал и абажур с сильной лампой, повернутый под таким углом, что их тени, как в кино, падали на деревья в конце выгона. Над лесом мерцали звезды. По радио звучала поп-музыка. Посматривая на пуговицы на рубашке Ферди в перерывах между глотками «Дом Периньон», на вспыхивающий огонек его сигареты, Китти впервые в жизни обнаружила, что не боится, когда над ее плечом нависала косматая голова Артура.
– Как темно, – манерно выдохнул Лизандер подобно старой деве, открывающей окно, чтобы вдохнуть утреннего воздуха.
– Так ведь ночь уже.
Казалось, что жара и духота не ослабевают. Комары штурмовали их лица и лодыжки. Густая трава кишела пауками.
– Почему их называют «папочка-длинные-ноги»? – спросила Китти, разрывая паутинку.
– Потому что папочкам нужны длинные ноги, чтобы бегать по всем их хлопотным делам, – горько сказала Джорджия. – Ну а уж если говорить о хлопотах, мисс Боттомли грозит снова выгнать Флору. Как только Флора получила водительские права, то тут же повезла своих приятелей в паб в Ратминстере. Мисс Боттомли пригласила меня обсудить это за ленчем. Ну, завтра у меня и денек! Я ведь еще никогда не имела дел с подобными женщинами.
– И я тоже, – тоскливо произнес Ферди. Все захихикали.
– Ну теперь у тебя все будет по-другому, – ласково сказала Китти.
– Я никогда не мог распознать лесбиянок, – вдруг проговорил Ферди. – Может, у них есть усы?
– Усы – это у голубых, – возразила Джорджия.
– Суть общения противоположных полов, – начал объяснять Лизандер, вновь наполняя всем стаканы, – в том, чтобы объявить красивыми на самом-то деле тупиц...
– Как ты, – вставил Ферди.
– Как я, – согласился Лизандер. – Значит, объявить красивыми, а толстякам сказать, что они умные, а умным некрасивым – они красавцы, и тогда они сразу же ложатся в постель.
– А если оба некрасивые и толстые, как я? – задала вопрос Китти.
– Только не ты, – в унисон опровергли ее Джорджия, Ферди и Лизандер.
– Лизандер имеет в виду, что надо найти ахиллесову пяту у человека, – объяснил Ферди, – а затем расхваливать. А у вас прекрасная пятка, миссис Раннальдини.
– Он накличет Раннальдини. Ох, извините, Китти, – фыркнул Лизандер.
И все покатились в истерическом смехе над тупостью собственных шуток. Когда с «Дом Периньон» покончили, перешли к шнапсу. Пришив Ферди пуговицы, Китти теперь дурачилась с ним, пытаясь запустить бумеранг так, чтобы он вернулся. Каждый раз, когда она его бросала, он взлетал высоко в воздух. Один раз она чуть не сразила Артура.
– Эй, это дорогая лошадь. Лучше уж попади в Тини, – закричал Лизандер, разлегшийся теперь на двух стульях подобно киту, положив голову на колени Джорджии.
Ферди же, похожий на китайца с прищуренными глазами и огромной идиотской ухмылкой, теперь все время смеялся. На стволах деревьев их тени плясали, как фигурки шаловливых ребят, окунувшихся в гигантскую чернильницу.
– Посмотри, как мы уменьшаемся, приближаясь, – кричала Китти, размахивая руками.
– Проще, чем сидя на диете, – вопил Ферди.
– Ну разве им не славно вдвоем? – улыбнулась Джорджия, поглаживая лоб Лизандера. – И Ферди при деле. Ведь он так же одинок, как и она. А ведь было бы здорово, если бы он увел ее от Раннальдини!
Даже в своем ступорном состоянии Лизандер ощутил отчетливое беспокойство. Если Ферди займется Китти, то кто будет присматривать за ним самим?
– Даже бумеранг выглядит пьяным, – сказал он сердито.
– Будет ли еще когда-нибудь дождь? – вздохнула Джорджия.
Они все были слишком увлечены, чтобы сообразить, что тучи уже закрыли звезды.
Звучала музыка.
«Приди ко мне потанцевать обнаженными под дождем и прижмись ко мне в экстазе » , – пела Блю Перл.
«Во мне меньше десяти стоунов, – думала Китти, прыгая под музыку. – И мною восхищаются впервые за многие годы».
– Я так здорово не веселился с тех пор, как в школе в Бенидорме сбежал с крикетного матча с пьяной Шарон, – признался Ферди, прикуривая очередную сигарету.
– Ты бы мог меня встретить там, – крикнула Китти. Вдруг она перестала смеяться. – Слушайте все.
Сначала послышался слабый шелест, переходящий в нарастающий шум, и далее – безостановочная стрельба, как из пулемета. Постепенно первые капли на головах смягчили комариные укусы. А когда они подняли лица, сверху уже лилось, как из душа.
– Дождь, – завопила Джорджия, прыжком вскакивая на ноги. – Это же дождь! Теперь наши маленькие деревца спасены!
Пытаясь остановить ее, Лизандер схватился за саронг. И в следующий момент она, обнаженная, неистово танцевала на поле, блестя извивающимся телом, как тюлень, размахивая намокшей рыжей гривой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37