– Доброй ночи.
– Так и будет.
Она проследила за тем, как Билл шел по направлению к лестнице, затем вошла в комнату, закрыла и заперла дверь.
Темнота комнаты казалась мирной.
Соня не стала включать свет – она пересекла комнату и подошла к окну.
Долгое время она просто стояла очень тихо, внимательно приглядываясь к пальмам, лужайке, ночному небу и отдаленной полоске моря, ощупывая пальцами горло, с трудом сглатывая, пытаясь сквозь мрак разглядеть, наблюдает ли кто-нибудь за домом.
Наконец она поняла, что снаружи никого нет.
Только после этого Соня задвинула занавески и включила свет.
Глава 12
Часом позже, освежившись и немного придя в себя после теплого душа и пары стаканов холодной минеральной воды, хотя бы частично погасившей пожар в горле, Соня откинула покрывало и уже собиралась улечься в постель, когда услышала, что кто-то настойчиво барабанит в дверь. По решительному, крепкому, уверенному стуку она определила, что это Рудольф Сэйн, хотя не могла себе представить, о чем он теперь хочет спросить. Конечно же еще раньше, во время разговора на кухне, они успели обсудить все, что только можно. Смирившись с тем, что придется еще немного подождать, пока не кончится эта ночь, она пошла открывать дверь.
– Да? – спросила девушка, подойдя к двери.
На ней была пижама с высоким воротником в восточном стиле, прикрывавшая покрытое синяками горло; в таком виде она чувствовала себя увереннее, чем раньше.
– Прошу прощения, что потревожил вас, – сказал Сэйн. Впрочем, было ясно, что он не ощущает ни малейшего сожаления, так как всего лишь выполняет свою работу. Он не относился к людям, склонным извиняться за то, что их вынуждает выполнять долг.
– Я еще не спала. Телохранитель кивнул:
– За последние полчаса произошли еще кое-какие события, и я хочу, чтобы вы об этом знали.
Соня чувствовала, что ей совсем не хочется ни о чем знать, вне зависимости от того, что это были за события; в то же время она понимала, что этот человек все равно обо всем расскажет, даже если бы она пожелала остаться в неведении.
Он сказал:
– Конечно, у нас на острове нет телефонов в том виде, к которому вы привыкли. Когда мы хотим позвонить, то связываемся с оператором на Гваделупе с помощью радиотелефона, который стоит наверху, в кабинете мистера Доггерти. После этого оператор набирает нужный нам номер, так же как это делается обычно, и налаживает связь между телефонной линией абонента и нашим радиотелефоном. Звучит очень сложно, но на самом деле это простой и эффективный способ, как и должно быть, ведь мистер Доггерти довольно часто решает серьезные деловые вопросы по телефону. Такая связь несколько дороже обычной, но его это мало интересует.
Соня почувствовала, как напряжение мало-помалу снова охватывает все ее существо. Обычно Рудольф Сэйн был немногословен и быстро переходил непосредственно к делу. Казалось, что, подробно рассказывая об особенностях телефонной связи на островах, он старается как можно дольше оттянуть момент, когда придется сообщить ужасные новости. Ей и без того было плохо после кошмарных событий недавнего времени, но теперь сделалось еще хуже; девушка понимала, что кольцо постепенно сжимается и вскоре наступит самое кошмарное время в ее жизни. До сих пор она думала, что готова ко всему, что потеря родителей и последующие трудные годы ее достаточно закалили, но события на острове, издалека казавшемся самым настоящим раем, грозили нарушить эту уверенность. Кажется, теперь наступал момент, когда придется напрячь все свои силы и противостоять опасностям, которые она даже не могла себе представить в самых страшных видениях.
– Радиотелефон – это простая и удобная вещь, но он очень хрупкий, – сказал телохранитель, – например, он плохо работает в дождливую погоду и совсем отключается во время больших сезонных штормов. К тому же всего один раз ударив по нему молотком, любой может сломать достаточно деталей, чтобы телефон окончательно перестал функционировать. – Он откашлялся и наконец сообщил о самом худшем: – Кто-то так и сделал. Он разбил несколько трубок, но их я мог бы починить с помощью наших инструментов. Однако, кроме этого, уничтожена большая часть печатных схем, а их нельзя восстановить без помощи специалиста. Таким образом, пока что мы остались без связи с внешним миром.
– Кто? – спросила она.
– Уверен, это тот же человек, который напал на вас. Либо кто-то, работающий на него. Пока что ничего нельзя сказать точно. У меня есть некоторые предположения, но я не буду говорить о них до тех пор, пока не буду полностью уверен.
– Как он мог попасть в "Морской страж", да еще прямо на третий этаж, где стоял телефон?
Сэйн кисло улыбнулся:
– Если он живет здесь, то это вообще не проблема: один лестничный пролет, незапертая дверь...
– Значит, вы по-прежнему уверены, что этот человек служит в доме?
– Да. Однако я не исключаю других возможностей. Если на острове появился незнакомец, он мог проникнуть в дом любым из возможных способов, найти телефон и уничтожить его в то время, когда я опрашивал служащих на кухне. Мы здесь привыкли к отсутствию соседей и не слишком следим за безопасностью – в Нью-Джерси все было иначе. Тем не менее ему и там удавалось устраивать свои дела.
– Как он мог узнать о его существовании?
– Всем известно, что на таких маленьких островах, как Дистингью, нет телефонных линий; кроме того, совершенно ясно, что такой человек, как мистер Доггерти, нуждается в постоянном общении с внешним миром. Даже псих может сообразить такие вещи.
По голосу было видно, что телохранитель казнит себя за то, что позволил злоумышленнику добраться до радиотелефона, как будто он мог быть в двух местах одновременно и предотвратить подобную катастрофу. Соня знала, что Рудольф очень серьезно относится к обязанностям телохранителя. По-видимому, в отсутствие хозяев он считал своим долгом следить за тем, чтобы все шло как следует, и теперь очень расстроился из-за того, что допустил оплошность. Обычно на его грубоватом лице невозможно было прочесть следы эмоций, но теперь там явно проглядывало нечто... человеческое.
– Значит, вы не смогли позвонить Доггерти?
– Нет, – ответил он. – Правда, я решил отправить Билла Петерсона на Гваделупу, чтобы он позвонил в Калифорнию и заодно привез сюда полицейских. Наш друг оказался неожиданно умным – не хочу больше полагаться на случайности и не хочу дать ему хотя бы малейшую возможность добраться до детей. Сами видите, в одиночку я не могу следить за всем, что здесь происходит. Это большой дом, поэтому мне понадобится некоторая помощь, по крайней мере до тех пор, пока мерзавца не удается схватить и упрятать за решетку.
– Конечно, – сказала Соня. Хотя ей ужасно хотелось добраться до своей большой, удобной постели и погрузиться в долгий крепкий сон, девушка добавила: – Что я могу сделать, чтобы помочь вам до прибытия полиции?
Она всегда, еще со времен учебы, старалась по мере сил выполнять то, что считала своим долгом. Дети находились на ее попечении, и она готова была, несмотря на боль и упадок сил, делать все, чтобы они не пострадали.
– Ничего, – ответил Сэйн.
– Я действительно хорошо себя чувствую, – запротестовала она, – наверное, с виду все гораздо хуже, чем есть на самом деле.
– Я буду с Алексом и Тиной, – сказал он, – в комнате за запертой дверью и с револьвером под рукой. Никто не доберется до них раньше, чем прибудет подмога. Я просто хотел, чтобы все в доме знали, что случилось. И еще я собирался порекомендовать вам хорошенько закрывать дверь на замок, как вы это, очевидно, и делаете.
Она кивнула, чувствуя легкую скованность движений.
Помимо воли девушке пришли в голову воспоминания о том, что говорила Линда Спольдинг; она задумалась над тем, не ожидается ли, в довершение ко всему прочему, еще и ураган.
– И еще одно, – произнес Сэйн.
– Да?
Он слегка улыбнулся:
– Хочу, чтобы вы знали, Соня: теперь я почти уверен, что вы ко всему этому непричастны.
– Разве что я сама поранила себя для того, чтобы сбить вас со следа.
Улыбка его стала более теплой.
– Однако я надеюсь, что такая снисходительность с моей стороны не вызовет у вас ответной реакции. Не расслабляйтесь.
– Не буду, – сказала она. – Я по-прежнему вас подозреваю.
– Хорошо.
– Я серьезно, – продолжала Соня.
– Я знаю, что вы говорите серьезно. Убедительно прошу продолжать подозревать меня, подозревать каждого в этом доме. Если все мы будем немного параноиками, то, возможно, успешно выйдем из этой ситуации. В противном случае проиграем наверняка. – Он отошел от двери. – Теперь мне нужно идти. Не забудьте снова закрыть дверь.
– Я так и сделаю.
Она закрыла створку, защелкнула замок. Рудольф Сэйн повернулся и тяжело пошел прочь, но не раньше, чем услышал, что девушка заперлась.
Всего за несколько часов они перешли от состояния неясных предчувствий к самой настоящей осаде.

Книга третья
Глава 13
Мужчина был расстроен необходимостью импровизировать. В конце концов, он долгие ночи провел без сна, потратил множество времени, составляя подробный план действий, превосходный план, в котором было предусмотрено все: сколько ждать и тянуть время до тех пор, пока семья не погрузится целиком в ложное чувство безопасности; когда нанести удар; как попасть в запертые на замок комнаты детей, не потревожив их или кого-нибудь другого; как убить обоих до того, как они смогут позвать на помощь; какое алиби не сможет опровергнуть ни один свидетель, как сделать так, чтобы оно убедило и семью, и островную полицию... Кстати сказать, его план в точности походил на сверкающую, хорошо смазанную машину, которую он тщательно отлаживал до того состояния, когда достаточно повернуть один-единственный рычаг, и все будет работать безупречно, как швейцарские часы, бесшумно, эффективно – все было продумано до мелочей, исключительно для того, чтобы отнять две маленькие жизни... Однако теперь он действовал наугад, чувствуя, что заранее подготовленные действия уже не соответствуют обстановке, что события на Дистингью заставили превосходно выверенную схему потерять значимость и требуют уже не обдуманной стратегии, а гибкости, свежести мышления, быстрого и точного расчета при любом повороте сюжета и еще более быстрых действий. Не то чтобы это представляло собой проблему, вовсе нет. Он по праву гордился своим умом и быстротой, знал, что способен эффективно действовать в любой ситуации и все равно добьется своего. Просто жаль было, что такая превосходная задумка пропала даром из-за какой-то ерунды. Казалось бы, все было уточнено, выверено, все шло так, как надо, и вот... Казалось, что наиболее подходящее время для совершения задуманного настало после отъезда старших Доггерти. Теперь приходилось иметь дело только с двумя, менее опасными противниками. Кроме того, если ему удастся убить детей в то время, пока родители развлекаются в Калифорнии, далеко от острова, то он не только разобьет их жизнь, но и обрушит им на плечи невыносимый груз вины: они никогда не смогут забыть о том, что веселились, в то время как детей убивали самым жестоким образом... Тогда они почувствуют. Эти дни им не забыть никогда, даже если они потом проживут вечность, – она будет наполнена душевными муками и сожалениями о том, что ничего нельзя вернуть. Так лучше всего. Эти люди просто обязаны страдать, и он сделал все, чтобы они получили то, что заслужили, по полной программе, без исключений и без купюр. Да, все еще можно исправить. Небольшая гибкость мышления, чуть-чуть хитрости, смекалки и быстроты – и все будет в порядке, так, как должно быть. Он знал, что на свете есть справедливость, и умный человек способен сделать так, чтобы она восторжествовала.
Импровизировать...
Теперь он вынужден был импровизировать, потому что слишком неосторожно вел себя в саду и налетел прямо на эту девушку. Она выбила его из расписания. Теперь все знали, что убийца находится на острове, и он больше не мог позволить себя колебаться или медлить. К счастью, в этот же день ему удалось разбить радиотелефон, но теперь нужно позаботиться о других вещах, принять меры предосторожности, которые в этом случае просто необходимы. Импровизировать... Придумать что-нибудь особое, достаточно удачное, чтобы отвлечь внимание остальных от собственной персоны, заставить их заняться чем-то жизненно важным и забыть о детях, хотя бы на некоторое время.
Конечно, он допустил ошибку. Стыдно признаваться, но так оно и есть: нужно было убить девушку.
Он ненавидел самого себя за провал.
Нужно было не душить ее, а проткнуть ножом.
Нож был бы вернее.
Каким-то образом он поддался панике и позволил жертве сбежать.
Если бы только догадаться последовать за ней достаточно далеко, можно было бы найти ее без сознания посреди дороги и легко закончить начатое дело. Она заслуживает этого за то, что сотворила с его ногой. Слава богу, что крови не было и ему все еще удавалось не прихрамывать на ходу. Хромота обнаружила бы все с самого начала, поставила бы на нем клеймо. Мерзавка оказалась удивительно ловкой, а он – чересчур доверчивым. В другой раз не стоит терять время, нужно действовать наверняка.
Мужчина ходил по своей комнате туда-сюда, разминая ногу и время от времени поглядывая на свое отражение в зеркале.
Он считал себя красивым.
Разговаривая со своим отражением, он сказал:
– Джереми, ты просто идеально подходишь на роль ангела мщения. Твердая линия челюсти, вид сильного человека, потрясающее сложение.
На самом деле его звали по-другому. Иногда он об этом забывал. Уже несколько лет мужчине случалось разговаривать с несуществующим Джереми, и временами он чувствовал себя не кем иным, как Джереми.
Ему нравилось им быть.
Джереми был смелым и ярким.
И сдержанным.
Джереми ничего не боялся.
У него хватало смелости наносить удары тем, кто заслуживал страданий; для того чтобы быть одновременно судьей и палачом, чтобы приводить в исполнение приговор, каким бы он ни был жестоким, требовалась потрясающая сила воли. У него был дар с первого взгляда выделять в толпе тех, кто вел слишком легкую жизнь, он умел угадывать, кому необходимо обеспечить разнообразие в виде изрядной порции боли. Господь решил, что все должны получать свою долю страданий, тем более богачи. Джереми мог действовать как орудие Бога. Он умел ставить людей на место, конечно же умел, и по-настоящему быстро. Для этого у него было отличное орудие.
Нож.
Сверкающий кусок острого металла, наточенный, как бритва, отличный инструмент для того, кто творит правосудие.
Он займется этим.
Скоро.
Может быть, уже сегодня.
– Джереми, – сказал он зеркалу, – для тебя это великая ночь. Сегодня ты всех их выставишь дураками. Ты надуешь Сэйна, Петерсона, Миллза, всех и каждого в этом доме, не говоря уже о Кеннете Блендуэлле или уезжавших на каникулы Доггерти, которые будут выглядеть еще большими остолопами...
Мужчина хихикнул про себя.
Он был счастлив.
Ощущения были как у ребенка рождественским утром, утром, которое дарит только один подарок: смерть. Он даст всем смерть, наказание, боль.
Еще секунду он простоял перед зеркалом, разговаривая с самим собой, с той частью себя, которую звали Джереми. Как и прежде, перечисляя всех, кого предстоит надуть, он не забыл и себя включить в список. В конце концов, будучи Джереми, он не был собой – он ненавидел себя настоящего так же сильно, как и всех живущих на Дистингью. Теперь он был только Джереми, и никем иным. Когда Джереми называл настоящее имя убийцы, то говорил о другом человеке, о совершенно другом человеке. Когда же убийство произойдет и Джереми исчезнет, потеряет контроль над их общим мозгом, тогда вернется настоящий человек и его настоящая личность; он никогда не сможет осознать, что убивал этими самыми руками. Нет, это невозможно. Он не способен на такое. Все будут думать именно так, и это прекрасно, это самое лучшее, что только можно придумать.
В общем и целом, хотя этого не понял бы ни Джереми, ни настоящий хозяин этого тела, он не был злым. Просто этот человек страдал шизофренией, был полностью, абсолютно не в своем уме.
Глава 14
Несмотря на боль в горле и близкую угрозу, висевшую над домом как черное облако, Соня смогла уснуть почти сразу же после того, как ее голова коснулась подушки. Она проспала без сновидений всю ночь напролет и проснулась в девять часов утра в понедельник, чувствуя себя слабой и разбитой, но все-таки заметно лучше, чем вечером. Тогда девушка ощущала себя столетней старухой; теперь же она сбросила с плеч лет семьдесят и стала почти что прежней. Головная боль прошла, глаза перестали краснеть и слезиться. Горло саднило меньше, чем накануне вечером, но в нем по-прежнему было сухо – Соня знала, что придется потерпеть еще несколько дней, прежде чем это ощущение исчезнет окончательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24