Вернувшись в машину, она села, потирая и массажируя шею, когда ранние покупатели входили и выходили из маркета в двухстах футах от них. Она была голодна, с заспанными глазами и кислым запахом изо рта. Крис проснулся через десять минут, и она дала ему денег, чтобы он сходил в маркет и купил несколько сладких булочек и два пакета апельсинового сока. Это был не бог весть какой завтрак, но он придаст им энергии.
– А что с ним? – спросил Крис, показывая на ее спасителя.
Она вспомнила предупреждение доктора Бренкшоу о риске обезвоживания у пациента. Но она помнила и то, что могла влить в него жидкость. Пока он в коматозном состоянии, он мог захлебнуться.
– Хорошо… принеси три пакета апельсинового сока. Может, мне удастся привести его в сознание.
Когда Крис вылез из машины, она сказала:
– И купи что-нибудь для ленча, что-нибудь из того, что не надо варить, скажем, буханку хлеба и банку арахисового масла. Возьми еще банку дезодоранта и бутылку шампуня.
Он усмехнулся.
– Почему ты не разрешила мне так же есть дома?
– Потому что без хорошего питания у тебя в голове был бы ветер вместо мозгов, малыш.
– Даже в бегах от наемных убийц я удивляюсь, что ты не взяла с собой микроволновую печь, свежие овощи и бутылку витаминов.
– Ты хочешь сказать, что я заботливая мать? Комплимент принят. Теперь иди.
Он закрыл дверцу. Она сказала:
– И, Крис…
– Я знаю, – сказал мальчик.– Будь осторожен. Пока Криса не было, она завела двигатель и включила приемник, чтобы послушать девятичасовые утренние новости. Она услышала историю о самой себе: о сцене в ее доме в Бич Би и о перестрелке в Сан-Бернардино. Как и все истории в новостях, она была неточной, бессвязной и неправдоподобной. Но из нее следовало, что полиция разыскивает ее по всей Южной Калифорнии. В соответствии с сообщением, власти ожидали ее скорого задержания, в основном благодаря ее широко известной личности.
Она была потрясена прошлой ночью, когда Картер Бренкшоу узнал в ней Лауру Шан, известную писательницу. Она не думала о себе, как о знаменитости; она была только писательницей, сочинительницей историй. Она сделала всего лишь одно публичное представление одного из своих ранних романов и больше не повторяла этого. Она не была постоянным гостем на телевизионных шоу. Она никогда не участвовала в телевизионном бизнесе, никогда не высказывала своих политических взглядов, избегая быть вовлеченной в политические интриги. За свои 33 года она добилась репутации необыкновенной женщины, но никогда не могла себе представить такой известности, как о том говорила полиция.
Сейчас ее раздражала собственная известность, которая не только упрощала работу полиции, но которая в современной Америке равносильна потере способности к самокритике и частичному снижению артистических возможностей. Лишь немногим удалось быть сразу и общественной фигурой, и хорошим писателем, но и их в конце концов избаловала общественная признательность. Лаура боялась этого меньше ареста.
Неожиданно, с некоторым удивлением, она поняла, что если ее беспокоит известность и потеря собственной артистичности, то она еще может надеяться на безопасное будущее, когда сможет написать еще несколько книг. Она была готова сражаться до смерти, защищать своего сына до последний капли крови, но в то же время она чувствовала что их ситуация была безнадежна, их враги слишком могущественны и непобедимы. Теперь же что-то изменилось в ней, и она чувствовала больше оптимизма.
Может, это был всего лишь сон.
Крис вернулся с кульком сладких булочек, тремя литровыми пакетами апельсинового сока и другими покупками. Они ели булочки, пили сок, и ничто не могло быть вкуснее.
Когда они закончили завтрак, Лаура перебралась на заднее сиденье и попыталась привести своего спасителя в сознание. Все было тщетно.
Она дала третий пакет с соком Крису и сказала:
– Оставь это ему. Может быть, он скоро очнется.
– Если он не может пить, мы не можем дать ему пенициллин, – сказал Крис.
– Он ему не понадобится еще несколько часов. Доктор Бренкшоу ввел ему большую дозу, она все еще работает.
Но Лаура была обеспокоена. Если он не придет в сознание, они могут никогда не узнать правды о той опасности, в которую были вовлечены. И им, может быть, никогда не удастся выбраться из этого.
– Что дальше? – спросил Крис.
– Мы найдем оружейный магазин и купим патроны для «узи» и револьвера. Потом… мы начнем искать мотель, в котором могли бы спрятаться.
Сейчас они были в ста милях от дома доктора Бренкшоу, где враги в последний раз нашли их. Но имело ли это расстояние какое-нибудь значение для людей, которые совершали путешествия во времени?
Окрестности Санта-Аны Анахима и другие прилегающие районы предлагали огромное количество мотелей тех типов, которые она искала. Она не хотела современного сверкающего Ред Лион Инн или Говард Джонсон Мотор Лодж с цветными телевизорами в номерах, коврами и теплыми плавательными бассейнами, потому что это требовало регистрации кредитной карточки, что могло навести на ее след полицию или наемных убийц. Вместо этого она искала мотель, может быть, не очень чистый и не очень привлекательный для туристов, но в котором никто не мешал бы заниматься своим делом, там можно было расплачиваться наличными и где никто не задавал вопросов.
Она знала, что будет трудно найти комнату, и не была удивлена тем, что первые двенадцать отелей не устраивали ее. Чаще всего в подобные отели входили и выходили мексиканские женщины с детьми на руках или с целыми выводками позади и молодые или более зрелые мексиканские мужчины в спортивных тапочках, шароварах, фланелевых рубашках и цветных жакетах, на некоторых из них были широкополые ковбойские шляпы или бейсбольные кепки, все они были весьма подозрительными личностями. Большинство из этих ветхих отелей стали убежищем для нелегальных иммигрантов, сотен тысяч тех, кто не нашел подходящего убежища в Оранж Кантри. Целые семьи жили в одном номере, пять, шесть или даже семь человек ютились на узком пространстве, где стояла одна кровать и два стула, где водопровод едва функционировал, и за все это они платили сто пятьдесят или больше долларов в неделю. Но они скорее бы согласились на такие условия жизни и мизерную оплату труда, чем на возвращение на родину, где правило «революционное народное правительство».
В тринадцатом отеле «Птица счастья», хозяин, очевидно, все еще надеялся привлечь туристов и не рассчитывал на последние гроши бедных иммигрантов. Некоторые из двадцати четырех комнат были, очевидно, все же сданы иммигрантам, но в номерах были свежие полотенца, телевизоры и даже подушки. Как бы то ни было, служащий взял наличные и не спросил кредитки, избегая смотреть Лауре в глаза, что было печальным доказательством того, что через год «Птица счастья» станет еще одним памятником политической глупости и человеческой жадности, чем полон был этот район, как полно надгробными камнями старое городское кладбище.
Здание мотеля было построено в П-образной форме со стоянкой для автомобилей посередине, их номер находился в конце правого крыла. Возле двери в номер стояла большая пальма, которая цвела даже посреди зимы, стоя на маленьком клочке земли, ограниченном бетонными дорожками, словно природа специально выбрала ее, чтобы показать о своем стремлении снова завоевать землю, когда время человечества пройдет.
Лаура и Крис разложили кресло и усадили в него раненого, не скрывая своих действий, как будто они просто заботились об инвалиде. Прилично одетый, без пятен крови, ее спаситель мог сойти за паралитика – и только его голова беспомощно свисала на плечо.
Маленькая комната была довольно чистой. Потертый ковер был вычищен, а слой пыли на мебели был далек от толщины в палец. Цветастое покрывало на кровати было лишь слегка помято, но его цветной рисунок не мог скрыть два жирных пятна, простыни были достаточно свежими и накрахмаленными до хруста. Они перетащили спасителя с кресла на кровать и положили под его голову две подушки.
Небольшой телевизор был накрепко прикручен к изрезанной и облупленной поверхности полированного стола, ножки стола были привинчены к полу. Крис сел на один из жестких стульев, включил телевизор и стал переключать каналы в поисках мультфильмов или кино. Он выбрал фильм «Хитрец», который был «слишком глуп, чтобы быть смешным», и Лаура подумала о том, сколько еще мальчишек его возраста придут в конце концов к этому выводу.
Она села на другой стул.
– Почему бы тебе не принять душ?
– Чтобы потом одеться в то же самое белье? – спросил он с сомнением.
– Я знаю, что это звучит глупо, но попробуй. Я уверяю тебя, что ты почувствуешь себя чище, даже без свежего белья.
– Лезть в душ, чтобы потом натягивать мятое белье?
– Когда это ты стал таким порядочным, что не любишь мятое белье?
Он усмехнулся, встал со стула и поплелся в ванную, поняв всю тщетность дальнейшего спора.
– Король и королева были бы шокированы, увидев меня в эту минуту.
– Мы заставим одеть их черные повязки на глаза, если они придут, – сказала она.
Он вернулся из ванной через минуту.
– В раковине валяется дохлый клоп. Я думаю, что это таракан, но я не уверен.
– Ты думаешь, мы должны известить об этом его родственников?
Крис засмеялся. Господи, она так любила его смех.
– Что ж мне делать – смыть его?
– Можешь выловить его, положить в спичечную коробку и похоронить на цветочном газоне. Он снова засмеялся.
– Нет. Я похороню его в море. – В ванной он фыркнул.– Какая гадость, – и смыл таракана.
Пока мальчик мылся, по телевизору начался фильм «Гарлемские путешественники на острове Гилличан». Лаура в действительности не смотрела телевизор, но вскоре на экране стали происходить такие вещи, которых не могла выдержать даже женщина в бегах, поэтому она быстро переключила канал на какой-то журнал.
Она посмотрела на своего спасителя, но его неестественный сон расстроил ее. Не вставая со стула, она отдернула шторы, чтобы видеть стоянку, но никто на земле не знал, где она; она была вне опасности. Она бессмысленно уставилась на экран телевизора, но внезапно была загипнотизирована тем, что по нему шло. Ведущий журнала брал интервью у молодого актера, который рассказывал что-то о себе. Слушая его монотонную речь, Лаура задремала.
– Мама?
Она заморгала, выпрямилась и посмотрела на Криса, стоящего в дверях ванной. Он только что вылез из-под душа. Его волосы были мокрыми, на нем были только трусы. Вид его худого мальчишеского тела – острых ребер, локтей и коленей – тронул ее сердце, он выглядел таким невинным и безупречным. Он был таким маленьким и хрупким, что она удивилась, как он мог вообще защищать себя и бороться со страхом.
– Мам, он говорит, – сказал Крис, показывая на человека, лежащего на кровати.– Ты не слышала его? Он говорит.
– Воды, – слабым голосом сказал раненый.– Воды.
Она быстро подошла к кровати и нагнулась над ним. Он не был больше в коматозном состоянии. Он пытался сесть, но ему не хватало сил. Его голубые глаза были открыты и хотя белки были красными, эти глаза смотрели на нее с рассудком.
– Жажда, – сказал он. Она сказала:
– Крис…
Он уже стоял рядом со стаканом воды в руке. Она села на кровать позади своего спасителя, подняла его голову, взяла стакан у Криса и помогла раненому пить. Она дала выпить ему только несколько маленьких глотков, так как не хотела, чтобы он захлебнулся. Его губы потрескались, а язык был белым, словно он ел пепел.
Положив его голову обратно на подушку, она попробовала его лоб.
– Уже не такой горячий, как раньше.
Он повернул голову из стороны в сторону, пытаясь рассмотреть комнату. Несмотря на воду, его голос оставался сухим и надтреснутым.
– Где мы?
– В безопасности, – сказала она.
– Нигде… нет безопасности.
– Мы смогли больше понять в этой сумасшедшей ситуации, чем ты думаешь, – сказала она ему.
– Да, – сказал Крис, садясь на кровать, рядом с матерью.– Мы знаем что ты путешественник во времени!
Раненый посмотрел на мальчика, пытаясь улыбнуться, но сморщился от боли.
– У меня есть наркотики, – сказала Лаура.– Обезболивающие.
– Нет, – сказал он.– Не сейчас. Позже, может быть. Еще воды.
Лаура снова подняла его голову и позволила выпить все оставшееся содержимое стакана. Она вспомнила о пенициллине и дала его ему вместе с последними глотками воды.
– Из какого ты года? – возбужденно спросил Крис, забыв о каплях воды, стекавших по его лицу.– Из какого?
– Дорогой, – сказала Лаура, – он очень слаб, и мы не должны беспокоить его вопросами.
– Он может сказать нам хотя бы это, мама.– Крис снова обратился к раненому.– Из какого ты года?
Он посмотрел на Криса, потом на Лауру.
– Из какого ты года? А? Из 2100? 3000? Сухим голосом спаситель сказал:
– Из 1944-го.
Столь незначительная активность, очевидно, уже утомила его, взгляд стал тяжелым, а голос слабел. Лаура была уверена, что он снова теряет сознание.– Из какого? – переспросил Крис, удивленный ответом.
– Из 1944-го.
– Это невозможно, – сказал Крис.
– Берлин, – сказал спаситель.
– Он бредит, – сказала Лаура Крису.
Его голос превратился в шепот и совсем затих, но он довольно отчетливо произнес:
– Берлин.
– Берлин? – сказал Крис.– Ты имеешь в виду – Берлин, Германию?
Сон свалил раненого, это был не неестественный сон комы, а нормальный сон, о чем говорило тихое и спокойное дыхание. Но прежде чем впасть в этот сон, он успел еще выдавить из себя:
– Нацистская Германия.


ГЛАВА 4

По телевизору шла «Жизнь во имя жизни», но ни Лаура, ни Крис не проявляли никакого интереса к мыльной опере. Они поставили стулья к кровати, откуда могли наблюдать за спящим человеком. Крис оделся, и его волосы почти высохли, хотя на шее еще остались капли воды. Лауре очень хотелось принять душ, но она не могла оставить раненого, который мог вновь проснуться и заговорить. Она и мальчик переговаривались шепотом.
– Крис, до меня дошло, что если бы эти люди были из будущего, то они бы появились с лазерными пушками или чем-нибудь в этом роде, как ты думаешь?
– Они бы не захотели, чтобы кто-нибудь узнал о том, что они из будущего, – сказал Крис – Они бы не взяли с собой оружие и одежду, которые бы не подходили ко времени. Но, мама, он сказал, что он из…
– Я знаю, что он сказал. Но это звучит неправдоподобно, не так ли? Если бы они изобрели машину времени в 1944 году, мы знали б об этом, так?
В тринадцать тридцать спаситель снова очнулся и выглядел гораздо лучше. Он просил воды, и Лаура помогла ему напиться. Он сказал, что чувствует себя лучше, хотя был очень слаб и очень хотел спать. Он попросил поднять его повыше. Крис достал из шкафа еще две подушки и помог матери приподнять раненого.
– Как тебя зовут? – спросила Лаура.
– Стефан. Стефан Кригер.
Она тихо повторила имя, которое звучало не очень мелодично, но довольно твердо. Это не было имя ангела-спасителя, и она удивилась, что после стольких лет и после некоторого разочарования в нем, она все еще ожидала услышать неземное имя.
– И ты действительно появился из…
– 1944 года, – повторил он. Его лоб вспотел, возможно, от усилий, которых требовало его полусидячее положение, а может быть, от воспоминаний о том месте и времени, из которого он появился.
– Берлин, Германия. Там появился великий польский ученый, Владимир Псиловски, которого считали сумасшедшим – я думаю, он и был таким, – но он оказался гением. Он жил в Варшаве и работал над теорией об относительности времени уже двадцать пять лет, когда Россия и Германия объединились для оккупации Польши в 1939 году…
Псиловски, по рассказу Стефана Кригера, симпатизировал нацистам и приветствовал войска Гитлера. Возможно, он знал, что получит от Гитлера средства на свои исследования, которых он не получил бы от более разумного человека. Под персональной опекой самого Гитлера Псиловски и его ближайший помощник Владислав Янушка отправились в Берлин, чтобы организовать институт для дальнейших исследований, он был таким секретным, что даже никак не назывался. Он просто назывался институтом. Там, во взаимодействии с германскими учеными, менее мудрыми, чем он, и благодаря потоку финансов из Третьего рейха, Псиловски нашел способ проникать в пространство и время.
– Блитцштрассе, – сказал Стефан.
– Блитц – значит молния, – сказал Крис.– Как Блитцкриг – война молний – в этих старых фильмах.
– В этом случае Дорога Молний, – сказал Стефан.– Дорога сквозь время. Дорога в будущее.
Литературно это можно было бы назвать Зукун-фтиштрассе, или Дорога в будущее, объяснил Стефан, так как Владимир Псиловски не нашел способа посылать людей в прошлое с помощью той машины, которую он изобрел. Они могли путешествовать только в будущее и автоматически возвращаться в свою эру.
– Вероятно, существует какой-то космический механизм, который не позволяет путешествовать в прошлое, чтобы путешественники во времени не могли изменить настоящих событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41