В комнате Акерсонов стояла новая, неокрашенная дверная коробка и дверь, но окружающие ее стены были покороблены и покрыты черной сажей. Написанный знак предупреждал об опасности. Как на всех дверях в Маклярой, на этой двери не было замка, поэтому она не придала значения знаку, распахнула дверь, переступила через порог и увидела то, что она больше всего боялась увидеть: разрушение.
Коридорный свет позади нее и пурпурные блики заката в окнах едва освещали комнату, но она увидела, что остатки мебели были вынесены из комнаты; комната была пуста, здесь присутствовало лишь ужасное привидение огня. Пол почернел от сажи и покоробился. Стены потемнели от дыма. Дверцы шкафа превратились в пепел, и только обгоревшие останки остались висеть на петлях, которые тоже расплавились. Оба окна были, очевидно, выбиты пожарниками; их проемы были наскоро забиты пластиковыми пластинами, прибитыми к стене. К счастью для других детей, в Маклярой огонь рвался вверх, а не в стороны, пожирая потолок. Потолок практически выгорел, и сквозь него были ясно видны массивные почерневшие балки чердака. Очевидно, пламя было погашено до того, как оно добралось до крыши, потому что она не видела неба.
Лаура тяжело и шумно дышала не из-за утомительного путешествия из Касвелла и не из-за созерцания этого хаоса, который больно пронзил ее грудь и сделал дыхание затруднительным. Кроме того, в воздухе стоял тошнотворный запах угля.
Когда она в своей комнате в Касвелле впервые услышала о пожаре в Маклярой, она уже знала его причину, хотя не хотела верить своим догадкам. Тамми Хинсен уже однажды была поймана с банкой горючей жидкости и спичками, которыми она собиралась сжечь себя. Услышав о попытке самосожжения, Лаура поняла, что Тамми серьезно намеревалась это сделать, потому что ей подходило именно такое самоубийство, которое лишь бы подлило масла в огонь, что пожирал ее изнутри уже многие годы.
«Пожалуйста, Господи, она была одна в комнате, когда сделала это, пожалуйста!»
Взглянув в последний раз на руины пожарища, Лаура повернулась и вышла в коридор.
– Лаура?
Она подняла глаза и увидела Ребекку Богнер. К горлу Лауры подкатил ком, но она смогла выдавить их имена:
– Рут… Тельма?
Открытый взгляд Ребекки обещал вероятность того, что близняшки остались невредимы, но Лаура повторила их имена, чувствуя в своем надтреснутом голосе трагические нотки.
– Там, – сказала Ребекка, показывая в северный конец коридора, – Предпоследняя комната на лево. С неожиданной надеждой Лаура бросилась в эту комнату. Три кровати были пусты, но на четвертой кровати, освещенной ночной лампой, лицом к стене, на боку, лежала девочка.
– Рут? Тельма?
Девочка медленно повернулась – это была одна невредимая из сестер Акерсонов. На ней было тусклое, мятое, серое платье; ее волосы были в беспорядке; лицо опухло, глаза были мокрыми от слез. Она сделала шаг навстречу Лауре, но остановилась, как будто следующий шаг стоил ей больших усилий.
Лаура бросилась к ней и обняла.
Положив голову на плечо Лауры и прижавшись плечом к ее щеке, она сказала:
– О, лучше бы на ее месте была я, Шан. Если это должно было случиться с одной из нас, то почему это не случилось со мной?
Пока девочка не заговорила, Лаура думала, что это была Рут.
Отказываясь принимать этот ужас, Лаура спросила:
– Где Рути?
– Ее нет. Рути больше нет. Я думала, что ты знаешь, что моя Рути погибла.
Лаура почувствовала, как что-то оборвалось внутри. Ее скорбь была так сильна, что она даже не смогла прослезиться: она застыла, как внезапно окаменевшая.
Долгое время они обнимали друг друга. Сумерки за окном сгущались. Они сели на край кровати.
В дверях появились две девочки. Они, очевидно, жили в одной комнате с Тельмой, но Лаура махнула им, чтобы они ушли.
Глядя в пол, Тельма сказала:
– Я была разбужена этим воплем, этим ужасным криком… Яркий свет ослепил мне глаза. Потом я поняла, что комната в огне. Тамми была вся в огне. Она сверкала, как факел. Она металась в своей кровати, горела и кричала…
Лаура обняла ее и ждала.
– Огонь перекинулся на стену, на кровать Тамми, на ковер на полу…
Лаура вспомнила, как Тамми пела с ними рождественские песни, как она становилась спокойнее с каждым днем, как будто бы наконец обрела внутренний покой. Теперь было очевидно, что этот покой был основан на твердом решении о самоубийстве.
– Кровать Тамми была ближайшей к двери, дверь тоже загорелась, поэтому я разбила окно над своей кроватью. Я позвала Рут, и она… она ответила, что идет ко мне. Все было в дыму. Я ничего не видела, пока не появилась Хита Дорнинг, которая спала на твоей кровати. Она пробралась к окну, и я помогла ей вылезти. В этот момент дым немного рассеялся, и я видела, что Рут пытается накрыть Тамми одеялом, чтобы сбить пламя, но это одеяло тоже загорелось и я увидела, что Рут… Рут… Рут охватил огонь…
Снаружи последние блики пурпурного заката канули во тьму. Тени в углах комнаты сгустились. Тошнотворный запах гари, казалось, усилился.
– … и я бы бросилась к ней, я бы бросилась, но в этот момент огонь словно взорвался, он распространился по всей комнате. Дым был черным и густым, и я не могла разглядеть ни Рут, ни что-то другое… Потом я услышала сирены. Они приближались и громко выли, поэтому я пыталась заверить себя, что они успеют помочь Рут, но это была л-ложь. Я лгала себе и хотела в это верить и… я оставила ее там, Шан. О Господи, я вылезла в окно и оставила Рут, горящей в огне…
– Ты не могла ничего сделать, – заверила ее Лаура.
– Я оставила Рут в огне.
– Ты ничем не могла ей помочь.
– Я оставила Рути.
– Тебе не было смысла тоже умирать.
– Я оставила Рути в огне.

В мае, когда ей исполнилось тринадцать лет, Тельма была переведена в Касвелл и помещена в комнату с Лаурой. Воспитатели согласились на это потому, что Тельма страдала от депрессии, которую нельзя было вылечить. Быть может, она найдет необходимую помощь в дружбе с Лаурой.
Лаура приходила в отчаяние от упадка Тельмы. По ночам Тельму мучили кошмары, а днем она сидела словно на иголках. По всей видимости, время излечивало ее, хотя раны никогда полностью не затянутся. Ее чувство юмора вернулось и остроумие стало таким же как всегда, но у нее появилась меланхолия.
Они прожили в этой комнате в Касвелл-Холл пять лет, пока не вышли из под опеки штата и не начали свою собственную жизнь без постороннего контроля. Им многое пришлось пережить за эти годы. Их жизнь снова наладилась, но она никогда не была такой, как до пожара.


ГЛАВА 11

В главной лаборатории института возвышались ворота, которые вели в другие года. За ними было огромное устройство округлой формы, двенадцати футов длиной и восьми футов в диаметре, из полированной стали снаружи и полированной меди внутри. Оно стояло на медных болванках, которые удерживали его на восемнадцати дюймах от пола. Из него выходили толстые электронные кабели, а в самом устройстве нагнетающиеся воздушные потоки гудели подобно клокотанью воды.
Кокошка прошел сквозь время и материализовался внутри огромного цилиндра. В этот день он сделал несколько путешествий, став тенью Стефана в далеких временах и местах, и наконец узнал, почему предатель был так заинтересован в жизни Лауры Шан. Он торопливо вышел через ворота и оказался в главной лаборатории, где его ждали двое ученых и трое его людей.
– Девчонка не имеет никакого отношения к заговору против правительства и к попыткам уничтожить проект путешествий во времени, – сказал Кокошка.– Она имеет отношение только к нему лично.
– Теперь мы знаем все, что он сделал и почему, – сказал один из ученых, – и ты можешь убить его.
– Да, – сказал Кокошка, направляясь к главной приборной панели, – Мы раскрыли все секреты предателя и можем его теперь убить.
Когда он сел перед приборами, намереваясь отправить себя в другое время, где он мог застать предателя врасплох, Кокошка решил убить и Лауру.
Это будет легкая работа, которую он сможет сделать сам, так как неожиданность будет на его стороне; к тому же предпочитал работать один: это доставляло ему удовольствие. Лаура не представляла опасности для правительства и для его планов изменить будущее мира, но он убьет ее первой на глазах Стефана, чтобы разбить сердце предателя прежде, чем всадить в него пулю. Кроме того, Кокошка любил убивать.



ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СВЕТ ВО ТЬМЕ

ГЛАВА 1

12 января 1977 года, когда Лауре Шан исполнилось двадцать два года, она получила по почте жабу. На посылочной коробке не было обратного адреса, не было в ней и записки. Она открыла ее на столе возле окна, в гостиной своей квартиры, и яркий солнечный свет необыкновенно теплого зимнего дня засиял на очаровательной маленькой фигурке. Жаба была сделана из керамики, два дюйма высотой, стоящей на керамическом листе лилии, в шляпе и с тростью в лапе.
Двумя неделями раньше, университетский журнал опубликовал «Сказание об амфибии» – ее короткий рассказ о девочке, отец которой придумывал забавные истории о жабе, сэре Томми из Англии. Только она знала, насколько правдивым был этот рассказ, хотя все-таки кто-то догадался о его происхождении, судя по этой ухмыляющейся жабе в шляпе, которая была упакована с необыкновенной заботой. Она была аккуратно завернута в мягкую ткань, перевязанную красной лентой, потом она была завернута в оберточную бумагу и положена в белую коробку на подстилку из кусочков хлопка, в свою очередь эта коробка была несколько раз обернута газетами и положена в другую коробку. Никто бы не стал так заботиться о пятидолларовой фигурке, если бы только отправитель не был посвящен в события, связывающие Лауру со «Сказанием об амфибии».
Чтобы уменьшить плату, онаразделяла свою квартиру в Ирвине с двумя подругами по университету, с Мег Фалкон и Джулией Ишимина, и сначала подумала, что кто-то из них послал ей жабу. Но они были не совсем подходящими кандидатурами, так как Лаура не была близка ни с одной из них. Они были заняты учебой и своими интересами; к тому же они жили с ней всего с сентября. Они заявили, что ничего не знают о жабе, и их утверждения казались искренними.
Может, доктор Матлин, факультетный консультант литературного журнала, мог послать эту статуэтку. Со второго курса, когда она начала посещать лекции Матлина по творческому писанию, он отметил ее талант и уделил особое внимание оттачиванию ее мастерства. Он был очень доволен «Сказанием об амфибии», поэтому он мог послать жабу, чтобы сказать «хорошая работа». Но почему нет ни обратного адреса, ни записки? К чему эта секретность? Нет, это было не в характере Гарри Матлина.
У нее были друзья в университете, но в действительности она не была близка ни к кому из-за нехватки времени для установления дружбы. Практически все ее время уходило на учебу, работу и ее сочинения, и едва хватало времени на сон и еду. Она не имела понятия, кто бы мог купить эту жабу, упаковать ее и послать анонимно по почте.
Мистика.
На следующий день ее занятия начинались в восемь часов и заканчивались в два. После занятий она подошла к своему девятилетнему «чеви», припаркованному на университетской стоянке, открыла дверцу, села за руль и в недоумении уставилась на другую фигурку жабы, стоящую на приборной доске.
Она была два дюйма высотой и четыре длиной. Фигурка была тоже сделана из керамики изумрудного цвета, ее мечтательно улыбающаяся мордочка покоилась на согнутой лапке.
Лаура была уверена, что запирала машину, к тому же она была заперта, когда Лаура вернулась из университета. У таинственного поклонника должны быть соответственные трудности, чтобы открыть «чеви» без ключа, – обычно автоворы разбивали стекло, чтобы добраться до фиксатора дверцы, – и оставить в машине жабу.
Позднее она поставила эту фигурку на ночной столик рядом с жабой в шляпе и с тростью. Вечер она провела в кровати за чтением и время от времени бросала взгляд на керамические фигурки.
На следующее утро Лаура, когда вышла из квартиры, нашла у порога небольшую коробку. Внутри была еще одна, тщательно запакованная жаба. Оловянная фигурка сидела на бревне с банджо в лапах. Мистика.
В течение лета она работала целую смену в качестве официантки в «Хамлей-гамбургер» в Коста Меса, но во время учебы, из-за нехватки времени, она могла работать только три вечера в неделю. «Хамлей» был высококлассным рестораном гамбургеров, предлагавшим хорошую еду по сносным ценам в совершенном и своеобразном интерьере – бревенчатый потолок, отделка деревянными панелями, огромные деревянные кресла, – поэтому посетители были обычно довольны, чего нельзя было сказать о других заведениях, где Лауре приходилось работать.
Даже если атмосфера в ресторане была бы нездоровой, а посетители хмурыми, ей все равно пришлось бы работать, потому что ей нужны были деньги. В день своего восемнадцатилетия, четыре года назад, она узнала о сбережениях своего отца, к которым добавились средства от продажи имущества после его смерти и которые не могли быть использованы штатом на ее содержание в Маклярой и Касвелл-Холл. Эти сбережения перешли к ней, и она потратила их на оплату жилья и учебы. Ее отец не был богатым; на его счету было только двенадцать тысяч долларов. Даже шестилетних процентов было недостаточно на оплату ренты за квартиру, на пищу, одежду и обучение, поэтому она зависела от зарплаты, которую получала в ресторанах.
В субботний вечер, 16 января, она работала в «Хамлей», когда хозяин подвел пожилую пару к столику, который обслуживала Лаура. Просмотрев меню, они попросили мичелобы. Через несколько минут, когда она вернулась от стойки с пивом и парой замороженных языков, увидела на их столе керамическую жабу. Удивившись, она чуть не уронила поднос. Лаура посмотрела на улыбающуюся пожилую пару, но они молчали и она сказала:
– Это вы присылали мне жаб? Но я ведь не знаю вас. Или знаю?
Мужчина сказал:
– О, у вас их уже много?
– Это четвертая. А разве не вы принесли мне это? Тут ничего не было еще несколько минут назад. Кто положил это на стол?
Он подмигнул своей жене, и она сказала Лауре:
– У вас есть тайный поклонник, моя дорогая.
– Кто?
– Молодой парень, который сидел вон за тем столиком, – сказал мужчина, указывая через комнату на столик, который обслуживала Хепплемен. Столик теперь был пуст: мальчик только что убрал грязную посуду.
– Как только вы отошли за нашим пивом, он подошел и попросил оставить это вам.
Это была рождественская жаба в костюме Санта-Клауса без бороды и с мешком игрушек за спиной. Женщина спросила:
– Вы действительно не знаете, кто он?
– Нет. Как он выглядел?
– Высокий, – сказал мужчина, – рослый и сильный. С коричневыми волосами.
– У него были карие глаза, – сказала его жена, – и мягкая речь.
Держа жабу и глядя на нее, Лаура сказала:
– В этом есть кое-что… что беспокоит меня.
– Беспокоит? – удивилась женщина.– Но это всего лишь молодой человек, который неравнодушен к вам, дорогая.
– Вы так думаете? – спросила она.
Лаура подошла к Ами Хепплемен, которая готовила салат, и получила от нее более подробное описание таинственного воздыхателя.
– Он заказал грибной омлет, тост и коку, – сказала Ами, накладывая зелень металлическими щипцами.– Ты разве не видела его?
– Я не заметила.
– Здоровый парень. В джинсах. Голубая рубашка. Короткая прическа. Мало разговаривал. Кажется, довольно робкий.
– Он расплачивался кредитной карточкой?
– Нет. Наличными.
– Черт возьми, – сказала Лаура.
Она взяла рождественскую жабу домой и поставила ее рядом с другими фигурками.
На следующее утро, в понедельник, она обнаружила на пороге еще одну белую коробку. Она открыла ее с неохотой. В ней лежала прозрачная стеклянная жаба. Когда Лаура вернулась из университета тем же полуднем, Джулия Ишимина сидела за обеденным столом, читала ежедневный выпуск газеты и пила кофе.
– Вон еще одна, – сказала она, показывая на коробку, лежащую на кухонном буфете.– Пришла по почте.
Лаура развернула тщательно упакованную посылку. На этот раз были сразу две жабы – формочки для соли и перца.
Она поставила их рядом с другими фигурками на ночном столике и долгое время сидела на краю кровати, нахмуренно глядя на растущую коллекцию.

В пять часов вечера она позвонила Тельме Акерсон в Лос-Анджелес и рассказала ей о жабах.
Лишенная какого-либо наследства, Тельма не могла учиться в колледже, но, как она сказала, это не было трагедией, потому что она сама не была заинтересована в учебе. Закончив школу в Касвелл-Холл она переехала в Лос-Анджелес, намереваясь работать в шоу-бизнесе, в качестве комика.
Почти каждую ночь, с вечера до двух ночи, она крутилась по комедийным клубам – Импрув, Комеди-Стэр и другим, участвуя в импровизированных выступлениях на сцене в составе комик-группы из молодых людей.
Она работала целыми днями, чтобы платить ренту, метаясь от одной работы к другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41