Смотри, храни верность его величеству, иначе и тебя ждет казнь.
– Да, сэр! – охотно согласилась Бронуин, стараясь не замечать исходившего от соседа запаха свежей крови.
Только что съеденный пирог неприятно дал о себе знать, когда девушка увидела, что палач набросил петли на шеи осужденных. Если бы этих людей казнили в Уэльсе, отец никогда не позволил бы ей присутствовать на казни, да она и сама не осмелилась бы смотреть.
– Эдвин!
Бронуин обернулась к ней сквозь толпу пробивался Натан.
– Это не просто повешение! – сообщил ей мальчик, блестящие глаза которого были устремлены на эшафот. – Хозяину подвернулся случай хорошо заработать. Народ собрался со всей округи! Торговля у нас пойдет!
– Этих людей могут убить только один раз, они и так полумертвы, – сухо заметила Бронуин. – Что еще можно с ними сделать?
Натан усмехнулся, обнажив испорченные зубы, которые Бронуин не рассмотрела накануне – по правде говоря, освещение в конюшне было неважным, да и, кроме того, почти все время Натан упирался лбом в коровий бок.
– Подожди, парень! Сейчас сам все увидишь!
И она увидела. Даже больше, чем хотела. Осужденных повесили, но когда они уже начали терять сознание и задергались под радостные крики и вопли толпы, то к ее ужасу, им распороли животы прямо у людей на глазах и господин в черном колпаке разрубил тела на четыре части. Душераздирающие крики несчастных будут ее преследовать до скончания дней, не сомневалась Бронуин.
Девушка в оцепенении стояла перед эшафотом, залитым кровью, не в силах пошевелиться, в то время как люди расходились в поисках новых развлечений. Она никогда прежде не могла себе представить, что однажды ей придется увидеть столь варварскую казнь, но несколько недель назад довелось лицезреть последствия подобного кровожадного безумства.
– Ну что скажешь, Эдвин? – Натан сиял, словно гордясь спектаклем. – Эй, Эдвин!
Бронуин глянула на своего товарища, лицо которого расплывалось у нее перед глазами, и кровь отхлынула от ее щек, колени подогнулись.
– Тебе плохо? – усмехнулся Натан, склонив голову к плечу и презрительно поглядев на Бронуин.
Конюшни и городские стены за его спиной тоже начали расплываться. Все вокруг пришло в движение, только оставались неподвижными ее ноги. Ее мутило, тошнота подкатила к горлу. Бронуин показалось, что ее сейчас вырвет, и она предостерегающе махнула рукой Натану, чтобы он отошел в сторону, но, упав на колени, девушка закачалась, и черный водоворот беспамятства затянул ее, лишив чувств.
Никогда в жизни Бронуин не падала в обморок, это было для нее так же ново, как и английский город Лондон. Она слышала голоса или же, по крайней мере, думала, что слышит – громче других был испуганный голос Натана. Потом стали различимы голоса людей, которые, казалось, поднимали ее вверх, заставляя плыть в каком-то черном облаке. Ее ноздрей коснулся запах пыльного сена – на таком же сене она спала накануне. В темноте было очень уютно… и так спокойно, что, казалось, она погружается во мрак все глубже и глубже, уходя туда, где ярко-красная кровь и отвратительное зловоние смерти не смогут до нее добраться.
Бронуин не знала, долго ли она пребывала в таком состоянии, сознавая лишь одно: ей не хочется возвращаться к жизни. И она осталась бы насовсем в той тьме, если бы голос Вольфа не извлек ее из глубин небытия. Только слыша его, чувствовала она себя в безопасности в этом странном мире, где кровопролитие было развлечением.
Он держал ее за руку. Она чувствовала его крепкую ладонь, сомкнувшуюся вокруг ее пальцев – такую теплую во внезапно показавшемся леденящем мире.
– Вольф?
– Да, милая, я здесь.
Где она? Бронуин опасливо приоткрыла глаза. Она лежала в постели, а не на сене, и в комнате, а не в конюшне. В красивой комнате. Высоко вздымался потолок, окна были прикрыты ставнями, едва пропускавшими свет зимнего дня. Кровать оказалась массивной, широкой, с матрацем, плотно набитым камышом. Над кроватью висел балдахин с пологом из шелка с кисточками. Яркий огонь очага, пылающий в нескольких футах от кровати, освещал комнату. «Где я?» – удивилась Бронуин, потому что комната была слишком мала, чтобы оказаться залом замка, а отдельные спальни, по ее понятию, полагались разве что королю или, быть может, папе римскому.
– Где я?
– В Вестминстерском дворце, – сообщил ей Вольф, широко улыбнувшись, в то время как она изумленно охнула.
– Боже, ты уложил меня в постель самого короля?
– Нет, это одна из тех небольших комнат, которые предоставляются гостям.
– Что со мной было? – Бронуин побледнела еще сильнее, вызвав горячее сочувствие мужчины, сидевшего рядом, у ее постели.
Сберег ли Вольф ее тайну? Известно ли Ульрику Кентскому и королю о ее присутствии во дворце? Проклятье, не придется ли ей умереть такой же ужасной смертью, как тем двум беднягам, растерзанным на эшафоте? Множество вопросов металось в ее голове, не находя выхода.
– Я решил, что эта комната понравится вам больше конюшни, миледи. К тому же, вы хотели попасть во дворец, где Ульрик Кентский разделяет общество короля, не так ли?
– Но я не собиралась быть в числе их гостей! – раздраженно отрезала девушка. – Что вы ему сказали?
– Кому?
– Королю! Он уже знает о гибели моего отца?
Вольф пожал плечами.
– Откуда мне-то может быть известно? Король не удостоил меня аудиенции. Все это, – обвел он рукой комнату – любезность, оказанная мне одним другом из свиты Эдуарда. Со многими рыцарями из окружения короля я сражался в течение последних восьми лет в Святой Земле.
– С кем именно? – подозрительно спросила Бронуин.
Казалось невероятным, что она находится в королевском дворце, а сам король об этом ничего не знает.
– С Родериком Беркли. После нападения сарацинов на караван паломников, в число которых он входил, я извлек стрелу из его бедра, а потом долго тащил беднягу по песчаному аду в безопасное место.
– А вы сами тоже были ранены?
– Кажется, – небрежно заметил Вольф, словно речь шла об укусе насекомого.
Но Бронуин видела его шрамы, оставшиеся от ран, смертельных для обычного человека.
– Я отвлекся. Не могли бы вы рассказать мне, что произошло с вами в Смитфилде?
Бронуин села на кровать и подогнула под себя ноги.
– Там казнили двоих людей, и, причем таким образом, что я никогда прежде и представить себе подобного не могла, – она содрогнулась при воспоминании. – Я… ни разу не падала в обморок, но повсюду текла кровь, и вдруг… я увидела отца в луже крови, рядом лежит мама… и бедная Кэрин…
Она вздохнула. Вольф снова сжал ее руку.
– Никогда не думала, что можно быть такой усталой… и подавленной. Вы знаете, что я владелица Карадока?
Вольф мягко усмехнулся.
– Да, миледи. Я все стараюсь убедить себя в этом, с тех самых пор как обнаружил… вашу болезнь.
Тень улыбки мелькнула на губах Бронуин, а щеки начали приобретать живые краски.
– Мой отец всегда хотел иметь сына, – грустно призналась она. – Много лет я пыталась заменить его отцу, и мне это удавалось, пока не исполнилось двенадцать. В двенадцать лет меня лишили общества наставника и оруженосцев и заставили иметь дело с иглой, а вовсе не с мечом. Но рукоделие не показалось мне увлекательным занятием.
– Но владение мечом необходимо влечет за собой кровопролитие, что не соответствует вашей чувствительной натуре.
– Кровь Ульрика Кентского – совсем другое дело, – возразила Бронуин, понимая, куда клонит ее самонадеянный наставник. – Где сейчас этот дьявол? В этой башне?
– В башне короля, куда не допускаются рыцари, не приближенные к его величеству.
– Вы рыцарь?
Вольф покачал головой.
– Я отношусь к числу друзей одного из приближенных к королю рыцарей.
– В Карадоке мы все спим в большом зале замка.
Ее родной дом казался таким убогим в сравнении с этим дворцом. Трудно было привыкнуть, что у кого-то могут быть отдельные комнаты.
– Думаю, Лондон вам покажется более привлекательным, чем ваши уэльские замки и деревни.
– Да, мне уже удалось убедиться в его «привлекательности», – нахмурилась Бронуин.
– Вы видели лишь небольшую часть жизни Лондона, милая, и, должен заметить, не самую хорошую. После того как вы отдохнете, я покажу вам много интересного.
– Вы хорошо знаете Лондон?
– Так же хорошо, как Флоренцию, Париж и Иерусалим, и…
– Сэр Вольф-Неведомо-Откуда! – воскликнула Бронуин.
Вольф расхохотался. Девушка пыталась сохранить самообладание и чопорную холодность знатной дамы, но не могла не присоединиться к шумному веселью Вольфа. Когда он смеялся не над нею, то его смех казался ей заразительным. Кроме того, следовало все-таки признать, что Лондон был самым интересным местом, в которое ей когда-либо довелось побывать, а она здесь, по сути дела, ничего не видела, кроме городских стен и реки.
– Я уже отдохнула! – объявила Бронуин, выскакивая из постели и уже сгорая от нетерпения.
Город ждал ее, и без того много времени было потеряно впустую.
Бронуин удивилась, что Вестминстер находился вне кольца стен, окружавших Тауэр. Это был дворец со своими дворами и парками, крепостными стенами, он величественно выглядел даже в неприглядную зимнюю пору. Все арки были украшены зелеными ветками по случаю Рождества. Лорды и леди в богатых одеждах прогуливались по дворцовым площадкам, где в ярких балаганах мимы и актеры давали представления, а певцы распевали баллады. Девушка высматривала актеров, с которыми ей пришлось проехать часть пути, но, скорее всего, они разместились в Тауэре, а не в Вестминстере.
В квартале под названием Стрэнд, тянувшемся вдоль реки, встречались и бедные дома, но преобладали богатые владения с огороженными садами и дворцами. Террасы, построенные скорее для удобства, чем для защиты, уступами спускались к реке, на которой всевозможные суда и лодки боролись с ветром и ледяным течением.
Бронуин пришла в восторг от барж, курсировавших вверх и вниз по реке с тем, чтобы забирать и высаживать людей в определенных местах, обустроенных вдоль илистых берегов. С бортов барж высовывались большие весла. Гребцы усердно работали веслами, направляя баржу против течения, и спокойно гребли, когда баржа скользила вниз по реке. Те, кто поднимались на баржу последними, теснились на верхней палубе, что, наверное, было б приятно, не будь столь ветреным день, но когда судно приставало к берегу у небольших пристаней, пассажиры торопливо спускались в освободившиеся теплые нижние помещения, чтобы согреться.
Привыкнув к влажной прохладе реки, Бронуин все же вздрагивала при взгляде на холодную воду. Ветер трепал ее локоны, обрамлявшие лицо, хотя она надвинула шляпу как можно глубже. Увидев Лондонский мост, Бронуин вскрикнула от восторга. В Уэльсе был мост, на котором могли разъехаться две повозки, Но по обеим сторонам Лондонского моста стояли дома!
– Подумать только, ведь можно удить рыбу из окна собственного дома! – удивилась девушка, ее ярко-голубые глаза загорелись от возбуждения. – А нам можно прогуляться по мосту?
Вольф снисходительно глянул на нее:
– Почему бы и нет? Кто знает, вдруг это ваш последний день на этом свете, и надо сделать его приятным.
Чтобы не портить настроение в этот чудесный день, Бронуин пропустила насмешку Вольфа мимо ушей. Пританцовывая, она устремилась вперед, заглядывая в окна лавок и останавливаясь на каждом шагу, чтобы посмотреть на уличных комедиантов и певцов, которых здесь было великое множество.
– Наверное, корабли со всего света прибыли сюда, чтобы удостовериться в поражении Ллевелина! – воскликнула Бронуин, рассматривая море мачт и свернутых парусов у Биллингсгейта. – Я уверена, здесь люди изо всех стран!
– Как насчет того, чтобы попробовать немецкого эля? Неподалеку, в Чипсайде, есть одна неплохая таверна. Мы видели в Лондоне все кроме рынка, не стоит что-либо упускать!
– Вы правы!
Преисполненная решимости все увидеть и все запомнить, Бронуин схватила своего дюжего спутника за руку и с готовностью двинулась в путь, но Вольф, сердито нахмурившись, вырвал свою руку.
– Черт побери, парень, ты совсем с ума сошел?
Сердце сжалось, но, заметив бесовские искорки в глазах Вольфа, она вздохнула с облегчением и рассмеялась.
– Извините, сэр, забыл! Виноват! Я угощаю в искупление вины.
Платить Бронуин собиралась деньгами Вольфа, но это было самое меньшее, что она могла сделать в благодарность за его внимание. С тех пор как Вольф узнал, кто она есть на самом деле, он часто становился задумчивым. За последние несколько часов Бронуин почти забыла о своем замысле мщения, который теперь намеревалась осуществить не в конюшне, когда король и его гости удалятся ночью на покой.
В Карадоке девушка привыкла принимать как должное знаки внимания со стороны поклонников, но любезность и забота Вольфа проявлялись совсем иначе. Хотя он и был простым наемником, в его глазах светилось что-то особенное, теплое, чудесное – свидетельство искренности чувств. Его участие казалось сердечным, как и мимолетное замечание о том, что она очень милая, даже если это говорилось, чтобы вогнать ее в краску. На лице Бронуин горел румянец – такой же яркий, как те знамена, что трепетали на ветру у великолепного Вестминстерского дворца и вдоль всей улицы.
Они свернули на Чипсайд, и перед Бронуин развернулась панорама лавок и палаток с товарами. Молодые люди прошлись по улице, вдыхая соблазнительные запахи и рассматривая прилавки. Вольф показал на ветку плюща, свисавшую с одного дома чуть ли не на всю улицу, что говорило о том, что в доме находится пивная. Бронуин протянула руку к кошельку, которым снабдил ее Вольф.
– Он исчез! – воскликнула она, обнаружив, что кошелька на поясе нет, выражение недоверия появилось на ее лице, морщинка прорезала лоб. – Меня обокрали!
– Ничего! Денег у меня хватит на двоих.
– Но кто-то обокрал меня!
– Такое случается. В Лондоне промышляют лучшие карманники мира. Ты можешь вспомнить, парень, когда в последний раз видел кошелек у себя на поясе?
Бронуин задумалась.
– Еще до полудня. Я покупала пирог, и кошелек был при мне.
– Право же, парень, его не только украли, но уже трижды истратили его содержимое! – Вольф сочувственно хлопнул ее по спине. – Нам потребуется море эля, чтобы залить горечь потери. В этом и будет состоять твое лечение! Кроме того, – добавил он, понизив голос, чтобы никто больше не услышал их разговора, – не подобает владелице Карадока иметь при себе всего лишь несколько пенсов.
– Не деньги важны, а сам факт: меня обокрали! – снова вспыхнула Бронуин, поднимая взор на своего высокого спутника, уже входившего в таверну.
Над дверью висела зеленая ветка с маленькими белыми ягодками. Собачья душа, это же омела! Бронуин отскочила, словно увидела привидение.
– Вольф, какой сегодня день?
– Три дня до Рождества. А теперь, Бога ради, входи и закрой дверь!
Бронуин покачала головой.
– Ноги моей не будет в том месте, где вот это висит над дверью.
Видя, что с ней не договоришься, Вольф снова вышел из таверны и закрыл за собой дверь, успокоив хозяев.
– Чем тебе не нравится омела?
– Нельзя вешать омелу до самого что ни на есть кануна Рождества. На сегодня с меня хватит несчастий!
– Но ты можешь не опасаться, что я под омелой сорву с твоих губ поцелуй прямо перед всеми прохожими, ведь сейчас ты выглядишь как мальчишка.
Бронуин нетерпеливо поморщилась.
– Это плохая примета! Весь год над тобой будет висеть проклятие. Омела во многом помогает человеку, но если ее повесить…
– До наступления самого что ни на есть кануна Рождества… так ведь? – скептически отозвался о суеверии спутник. – И ты веришь в подобную чепуху?
– Твое невежество не спасет тебя! Нехорошо смеяться над тем, чего не понимаешь, – вспомнила Бронуин изречения тети Агнес.
– Тогда иди по этой улице до Ладгейта и возвращайся по Стрэнду в Вестминстер. Там мы с тобой и увидимся.
Взглянув на ее расстроенное лицо, Вольфу стало жалко ее.
– Я подойду к воротам через полчаса. Посмотри пока на реку, поджидая меня. Мне нужно здесь кое с кем повидаться по одному делу.
– Тогда скажи владельцам таверны, чтобы сняли омелу и помолились о прощении, – мрачно посоветовала Бронуин. – Может быть, они не знают приметы, если и сами родом из Германии, раз варят немецкий эль.
– Я слышал, что уэльсцы очень суеверны, – сурово заметил Вольф, – но, уверяю тебя, все это чепуха и ничего больше.
– Осторожность, вот что это! Есть духи, которых понимает только всемогущий Господь, и не стоит сердить их понапрасну.
– Да, есть, и ты один из них, парень, тупой, как пень, и упрямый, как осел.
Вне себя от раздражения Вольф вошел в таверну и захлопнул за собой дверь, резко оборвав спор, прежде чем Бронуин успела ответить достойным образом. Покачав головой, она направилась вдоль улицы к Ладгейту. Мужчины многое не понимают, предположила Бронуин, размышляя о наблюдениях тети Агнес над Оуэном Карадокским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Да, сэр! – охотно согласилась Бронуин, стараясь не замечать исходившего от соседа запаха свежей крови.
Только что съеденный пирог неприятно дал о себе знать, когда девушка увидела, что палач набросил петли на шеи осужденных. Если бы этих людей казнили в Уэльсе, отец никогда не позволил бы ей присутствовать на казни, да она и сама не осмелилась бы смотреть.
– Эдвин!
Бронуин обернулась к ней сквозь толпу пробивался Натан.
– Это не просто повешение! – сообщил ей мальчик, блестящие глаза которого были устремлены на эшафот. – Хозяину подвернулся случай хорошо заработать. Народ собрался со всей округи! Торговля у нас пойдет!
– Этих людей могут убить только один раз, они и так полумертвы, – сухо заметила Бронуин. – Что еще можно с ними сделать?
Натан усмехнулся, обнажив испорченные зубы, которые Бронуин не рассмотрела накануне – по правде говоря, освещение в конюшне было неважным, да и, кроме того, почти все время Натан упирался лбом в коровий бок.
– Подожди, парень! Сейчас сам все увидишь!
И она увидела. Даже больше, чем хотела. Осужденных повесили, но когда они уже начали терять сознание и задергались под радостные крики и вопли толпы, то к ее ужасу, им распороли животы прямо у людей на глазах и господин в черном колпаке разрубил тела на четыре части. Душераздирающие крики несчастных будут ее преследовать до скончания дней, не сомневалась Бронуин.
Девушка в оцепенении стояла перед эшафотом, залитым кровью, не в силах пошевелиться, в то время как люди расходились в поисках новых развлечений. Она никогда прежде не могла себе представить, что однажды ей придется увидеть столь варварскую казнь, но несколько недель назад довелось лицезреть последствия подобного кровожадного безумства.
– Ну что скажешь, Эдвин? – Натан сиял, словно гордясь спектаклем. – Эй, Эдвин!
Бронуин глянула на своего товарища, лицо которого расплывалось у нее перед глазами, и кровь отхлынула от ее щек, колени подогнулись.
– Тебе плохо? – усмехнулся Натан, склонив голову к плечу и презрительно поглядев на Бронуин.
Конюшни и городские стены за его спиной тоже начали расплываться. Все вокруг пришло в движение, только оставались неподвижными ее ноги. Ее мутило, тошнота подкатила к горлу. Бронуин показалось, что ее сейчас вырвет, и она предостерегающе махнула рукой Натану, чтобы он отошел в сторону, но, упав на колени, девушка закачалась, и черный водоворот беспамятства затянул ее, лишив чувств.
Никогда в жизни Бронуин не падала в обморок, это было для нее так же ново, как и английский город Лондон. Она слышала голоса или же, по крайней мере, думала, что слышит – громче других был испуганный голос Натана. Потом стали различимы голоса людей, которые, казалось, поднимали ее вверх, заставляя плыть в каком-то черном облаке. Ее ноздрей коснулся запах пыльного сена – на таком же сене она спала накануне. В темноте было очень уютно… и так спокойно, что, казалось, она погружается во мрак все глубже и глубже, уходя туда, где ярко-красная кровь и отвратительное зловоние смерти не смогут до нее добраться.
Бронуин не знала, долго ли она пребывала в таком состоянии, сознавая лишь одно: ей не хочется возвращаться к жизни. И она осталась бы насовсем в той тьме, если бы голос Вольфа не извлек ее из глубин небытия. Только слыша его, чувствовала она себя в безопасности в этом странном мире, где кровопролитие было развлечением.
Он держал ее за руку. Она чувствовала его крепкую ладонь, сомкнувшуюся вокруг ее пальцев – такую теплую во внезапно показавшемся леденящем мире.
– Вольф?
– Да, милая, я здесь.
Где она? Бронуин опасливо приоткрыла глаза. Она лежала в постели, а не на сене, и в комнате, а не в конюшне. В красивой комнате. Высоко вздымался потолок, окна были прикрыты ставнями, едва пропускавшими свет зимнего дня. Кровать оказалась массивной, широкой, с матрацем, плотно набитым камышом. Над кроватью висел балдахин с пологом из шелка с кисточками. Яркий огонь очага, пылающий в нескольких футах от кровати, освещал комнату. «Где я?» – удивилась Бронуин, потому что комната была слишком мала, чтобы оказаться залом замка, а отдельные спальни, по ее понятию, полагались разве что королю или, быть может, папе римскому.
– Где я?
– В Вестминстерском дворце, – сообщил ей Вольф, широко улыбнувшись, в то время как она изумленно охнула.
– Боже, ты уложил меня в постель самого короля?
– Нет, это одна из тех небольших комнат, которые предоставляются гостям.
– Что со мной было? – Бронуин побледнела еще сильнее, вызвав горячее сочувствие мужчины, сидевшего рядом, у ее постели.
Сберег ли Вольф ее тайну? Известно ли Ульрику Кентскому и королю о ее присутствии во дворце? Проклятье, не придется ли ей умереть такой же ужасной смертью, как тем двум беднягам, растерзанным на эшафоте? Множество вопросов металось в ее голове, не находя выхода.
– Я решил, что эта комната понравится вам больше конюшни, миледи. К тому же, вы хотели попасть во дворец, где Ульрик Кентский разделяет общество короля, не так ли?
– Но я не собиралась быть в числе их гостей! – раздраженно отрезала девушка. – Что вы ему сказали?
– Кому?
– Королю! Он уже знает о гибели моего отца?
Вольф пожал плечами.
– Откуда мне-то может быть известно? Король не удостоил меня аудиенции. Все это, – обвел он рукой комнату – любезность, оказанная мне одним другом из свиты Эдуарда. Со многими рыцарями из окружения короля я сражался в течение последних восьми лет в Святой Земле.
– С кем именно? – подозрительно спросила Бронуин.
Казалось невероятным, что она находится в королевском дворце, а сам король об этом ничего не знает.
– С Родериком Беркли. После нападения сарацинов на караван паломников, в число которых он входил, я извлек стрелу из его бедра, а потом долго тащил беднягу по песчаному аду в безопасное место.
– А вы сами тоже были ранены?
– Кажется, – небрежно заметил Вольф, словно речь шла об укусе насекомого.
Но Бронуин видела его шрамы, оставшиеся от ран, смертельных для обычного человека.
– Я отвлекся. Не могли бы вы рассказать мне, что произошло с вами в Смитфилде?
Бронуин села на кровать и подогнула под себя ноги.
– Там казнили двоих людей, и, причем таким образом, что я никогда прежде и представить себе подобного не могла, – она содрогнулась при воспоминании. – Я… ни разу не падала в обморок, но повсюду текла кровь, и вдруг… я увидела отца в луже крови, рядом лежит мама… и бедная Кэрин…
Она вздохнула. Вольф снова сжал ее руку.
– Никогда не думала, что можно быть такой усталой… и подавленной. Вы знаете, что я владелица Карадока?
Вольф мягко усмехнулся.
– Да, миледи. Я все стараюсь убедить себя в этом, с тех самых пор как обнаружил… вашу болезнь.
Тень улыбки мелькнула на губах Бронуин, а щеки начали приобретать живые краски.
– Мой отец всегда хотел иметь сына, – грустно призналась она. – Много лет я пыталась заменить его отцу, и мне это удавалось, пока не исполнилось двенадцать. В двенадцать лет меня лишили общества наставника и оруженосцев и заставили иметь дело с иглой, а вовсе не с мечом. Но рукоделие не показалось мне увлекательным занятием.
– Но владение мечом необходимо влечет за собой кровопролитие, что не соответствует вашей чувствительной натуре.
– Кровь Ульрика Кентского – совсем другое дело, – возразила Бронуин, понимая, куда клонит ее самонадеянный наставник. – Где сейчас этот дьявол? В этой башне?
– В башне короля, куда не допускаются рыцари, не приближенные к его величеству.
– Вы рыцарь?
Вольф покачал головой.
– Я отношусь к числу друзей одного из приближенных к королю рыцарей.
– В Карадоке мы все спим в большом зале замка.
Ее родной дом казался таким убогим в сравнении с этим дворцом. Трудно было привыкнуть, что у кого-то могут быть отдельные комнаты.
– Думаю, Лондон вам покажется более привлекательным, чем ваши уэльские замки и деревни.
– Да, мне уже удалось убедиться в его «привлекательности», – нахмурилась Бронуин.
– Вы видели лишь небольшую часть жизни Лондона, милая, и, должен заметить, не самую хорошую. После того как вы отдохнете, я покажу вам много интересного.
– Вы хорошо знаете Лондон?
– Так же хорошо, как Флоренцию, Париж и Иерусалим, и…
– Сэр Вольф-Неведомо-Откуда! – воскликнула Бронуин.
Вольф расхохотался. Девушка пыталась сохранить самообладание и чопорную холодность знатной дамы, но не могла не присоединиться к шумному веселью Вольфа. Когда он смеялся не над нею, то его смех казался ей заразительным. Кроме того, следовало все-таки признать, что Лондон был самым интересным местом, в которое ей когда-либо довелось побывать, а она здесь, по сути дела, ничего не видела, кроме городских стен и реки.
– Я уже отдохнула! – объявила Бронуин, выскакивая из постели и уже сгорая от нетерпения.
Город ждал ее, и без того много времени было потеряно впустую.
Бронуин удивилась, что Вестминстер находился вне кольца стен, окружавших Тауэр. Это был дворец со своими дворами и парками, крепостными стенами, он величественно выглядел даже в неприглядную зимнюю пору. Все арки были украшены зелеными ветками по случаю Рождества. Лорды и леди в богатых одеждах прогуливались по дворцовым площадкам, где в ярких балаганах мимы и актеры давали представления, а певцы распевали баллады. Девушка высматривала актеров, с которыми ей пришлось проехать часть пути, но, скорее всего, они разместились в Тауэре, а не в Вестминстере.
В квартале под названием Стрэнд, тянувшемся вдоль реки, встречались и бедные дома, но преобладали богатые владения с огороженными садами и дворцами. Террасы, построенные скорее для удобства, чем для защиты, уступами спускались к реке, на которой всевозможные суда и лодки боролись с ветром и ледяным течением.
Бронуин пришла в восторг от барж, курсировавших вверх и вниз по реке с тем, чтобы забирать и высаживать людей в определенных местах, обустроенных вдоль илистых берегов. С бортов барж высовывались большие весла. Гребцы усердно работали веслами, направляя баржу против течения, и спокойно гребли, когда баржа скользила вниз по реке. Те, кто поднимались на баржу последними, теснились на верхней палубе, что, наверное, было б приятно, не будь столь ветреным день, но когда судно приставало к берегу у небольших пристаней, пассажиры торопливо спускались в освободившиеся теплые нижние помещения, чтобы согреться.
Привыкнув к влажной прохладе реки, Бронуин все же вздрагивала при взгляде на холодную воду. Ветер трепал ее локоны, обрамлявшие лицо, хотя она надвинула шляпу как можно глубже. Увидев Лондонский мост, Бронуин вскрикнула от восторга. В Уэльсе был мост, на котором могли разъехаться две повозки, Но по обеим сторонам Лондонского моста стояли дома!
– Подумать только, ведь можно удить рыбу из окна собственного дома! – удивилась девушка, ее ярко-голубые глаза загорелись от возбуждения. – А нам можно прогуляться по мосту?
Вольф снисходительно глянул на нее:
– Почему бы и нет? Кто знает, вдруг это ваш последний день на этом свете, и надо сделать его приятным.
Чтобы не портить настроение в этот чудесный день, Бронуин пропустила насмешку Вольфа мимо ушей. Пританцовывая, она устремилась вперед, заглядывая в окна лавок и останавливаясь на каждом шагу, чтобы посмотреть на уличных комедиантов и певцов, которых здесь было великое множество.
– Наверное, корабли со всего света прибыли сюда, чтобы удостовериться в поражении Ллевелина! – воскликнула Бронуин, рассматривая море мачт и свернутых парусов у Биллингсгейта. – Я уверена, здесь люди изо всех стран!
– Как насчет того, чтобы попробовать немецкого эля? Неподалеку, в Чипсайде, есть одна неплохая таверна. Мы видели в Лондоне все кроме рынка, не стоит что-либо упускать!
– Вы правы!
Преисполненная решимости все увидеть и все запомнить, Бронуин схватила своего дюжего спутника за руку и с готовностью двинулась в путь, но Вольф, сердито нахмурившись, вырвал свою руку.
– Черт побери, парень, ты совсем с ума сошел?
Сердце сжалось, но, заметив бесовские искорки в глазах Вольфа, она вздохнула с облегчением и рассмеялась.
– Извините, сэр, забыл! Виноват! Я угощаю в искупление вины.
Платить Бронуин собиралась деньгами Вольфа, но это было самое меньшее, что она могла сделать в благодарность за его внимание. С тех пор как Вольф узнал, кто она есть на самом деле, он часто становился задумчивым. За последние несколько часов Бронуин почти забыла о своем замысле мщения, который теперь намеревалась осуществить не в конюшне, когда король и его гости удалятся ночью на покой.
В Карадоке девушка привыкла принимать как должное знаки внимания со стороны поклонников, но любезность и забота Вольфа проявлялись совсем иначе. Хотя он и был простым наемником, в его глазах светилось что-то особенное, теплое, чудесное – свидетельство искренности чувств. Его участие казалось сердечным, как и мимолетное замечание о том, что она очень милая, даже если это говорилось, чтобы вогнать ее в краску. На лице Бронуин горел румянец – такой же яркий, как те знамена, что трепетали на ветру у великолепного Вестминстерского дворца и вдоль всей улицы.
Они свернули на Чипсайд, и перед Бронуин развернулась панорама лавок и палаток с товарами. Молодые люди прошлись по улице, вдыхая соблазнительные запахи и рассматривая прилавки. Вольф показал на ветку плюща, свисавшую с одного дома чуть ли не на всю улицу, что говорило о том, что в доме находится пивная. Бронуин протянула руку к кошельку, которым снабдил ее Вольф.
– Он исчез! – воскликнула она, обнаружив, что кошелька на поясе нет, выражение недоверия появилось на ее лице, морщинка прорезала лоб. – Меня обокрали!
– Ничего! Денег у меня хватит на двоих.
– Но кто-то обокрал меня!
– Такое случается. В Лондоне промышляют лучшие карманники мира. Ты можешь вспомнить, парень, когда в последний раз видел кошелек у себя на поясе?
Бронуин задумалась.
– Еще до полудня. Я покупала пирог, и кошелек был при мне.
– Право же, парень, его не только украли, но уже трижды истратили его содержимое! – Вольф сочувственно хлопнул ее по спине. – Нам потребуется море эля, чтобы залить горечь потери. В этом и будет состоять твое лечение! Кроме того, – добавил он, понизив голос, чтобы никто больше не услышал их разговора, – не подобает владелице Карадока иметь при себе всего лишь несколько пенсов.
– Не деньги важны, а сам факт: меня обокрали! – снова вспыхнула Бронуин, поднимая взор на своего высокого спутника, уже входившего в таверну.
Над дверью висела зеленая ветка с маленькими белыми ягодками. Собачья душа, это же омела! Бронуин отскочила, словно увидела привидение.
– Вольф, какой сегодня день?
– Три дня до Рождества. А теперь, Бога ради, входи и закрой дверь!
Бронуин покачала головой.
– Ноги моей не будет в том месте, где вот это висит над дверью.
Видя, что с ней не договоришься, Вольф снова вышел из таверны и закрыл за собой дверь, успокоив хозяев.
– Чем тебе не нравится омела?
– Нельзя вешать омелу до самого что ни на есть кануна Рождества. На сегодня с меня хватит несчастий!
– Но ты можешь не опасаться, что я под омелой сорву с твоих губ поцелуй прямо перед всеми прохожими, ведь сейчас ты выглядишь как мальчишка.
Бронуин нетерпеливо поморщилась.
– Это плохая примета! Весь год над тобой будет висеть проклятие. Омела во многом помогает человеку, но если ее повесить…
– До наступления самого что ни на есть кануна Рождества… так ведь? – скептически отозвался о суеверии спутник. – И ты веришь в подобную чепуху?
– Твое невежество не спасет тебя! Нехорошо смеяться над тем, чего не понимаешь, – вспомнила Бронуин изречения тети Агнес.
– Тогда иди по этой улице до Ладгейта и возвращайся по Стрэнду в Вестминстер. Там мы с тобой и увидимся.
Взглянув на ее расстроенное лицо, Вольфу стало жалко ее.
– Я подойду к воротам через полчаса. Посмотри пока на реку, поджидая меня. Мне нужно здесь кое с кем повидаться по одному делу.
– Тогда скажи владельцам таверны, чтобы сняли омелу и помолились о прощении, – мрачно посоветовала Бронуин. – Может быть, они не знают приметы, если и сами родом из Германии, раз варят немецкий эль.
– Я слышал, что уэльсцы очень суеверны, – сурово заметил Вольф, – но, уверяю тебя, все это чепуха и ничего больше.
– Осторожность, вот что это! Есть духи, которых понимает только всемогущий Господь, и не стоит сердить их понапрасну.
– Да, есть, и ты один из них, парень, тупой, как пень, и упрямый, как осел.
Вне себя от раздражения Вольф вошел в таверну и захлопнул за собой дверь, резко оборвав спор, прежде чем Бронуин успела ответить достойным образом. Покачав головой, она направилась вдоль улицы к Ладгейту. Мужчины многое не понимают, предположила Бронуин, размышляя о наблюдениях тети Агнес над Оуэном Карадокским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46