– Да, это действительно глупо, Сью, что ты не хочешь довериться старому другу, – продолжала Грейс, усаживая подругу, садясь рядом и ласково приказывая: – А теперь, Сью, дорогая, расскажи обо всем. Ты же знаешь, какие бы ни были у тебя неприятности, ты всегда найдешь у меня сочувствие. Ну, говори, что произошло?– О, Грейси, Грейси, девочка моя дорогая, это не у меня неприятности, а у тебя…– У меня?– Да, милая. Я хотела промолчать. В таком деликатном деле, наверное, так и следует, я не хотела вмешиваться, хотела, чтобы ты сама обо всем узнала…– Узнала? О чем?– О скандалезных слухах, Грейс, касательно тебя.– Но какие же скандалезные слухи могут быть на мой счет? Я никогда в жизни не сделала ничего такого, что подало бы хоть малейший повод для злословия самому недоброжелательному человеку!Негодующий взгляд, искренний, выразительный голос явно свидетельствовали о том, что Грейс говорит правду.– Я знала, Грейси, что это подлая ложь, трусливая месть чистой женщине с незапятнанной репутацией!– Но, Сью, скажи, пожалуйста, в чем дело? И кто обо мне сплетничает?– Бог знает, как и с чего все началось. Мне рассказала герцогиня. Во время ланча я заговорила о тебе, сказала, какой прекрасный у тебя голос и как ты любишь музыку. Она все недовольно кивала париком и как-то отрывисто потом заметила: «Да, мне известно, что она поет». А когда слуга вышел, спросила, разве я не слышала о тебе чего-нибудь плохого…– Плохого? О, ради Бога, скажи, что? И оставь герцогиню в покое!– Что ж, скажу напрямик. Трое или четверо твоих светских знакомых, кто точно – не знаю, говорили, что видели тебя в Алжире, на Корсике и Сардинии с полковником Рэнноком, и что ты с ним путешествовала под видом его жены, но все называли тебя миссис Рэндалл.– Как отвратительно, как глупо! Но почему же они это рассказывали?– Они говорят, что сами видели тебя и узнали, и это разные люди, но они все с тобой знакомы. И они встретили вас в Алжире. И в других местах видели.– Путешествующей с полковником Рэнноком! Под видом его жены! Господи Боже, с человеком, которому я трижды отказала, целых три раза, – и Грейс засмеялась почти истерически. – Да он стоял на коленях в этой самой гостиной, Сью, словно любовник из какой-нибудь старинной комедии! А я могла только смеяться в ответ.– Но это очень опасно, Грейс, смеяться над некоторыми мужчинами.– О, полковник Рэннок не из тех людей, которые мстят женщине за то, что она не любит. Да он и сам напоминает веселого бродячего философа и легко относится ко всему на свете.– Неужели? Никогда нельзя знать, что скрывается под внешней беспечностью. Что, если полковник сам распустил эти слухи с намерением сделать четвертое предложение и на этот раз получить согласие?– Но как же он сумел заставить других говорить, что они меня видели, да еще и в Алжире? – когда я безвыездно жила в Италии? Все это чепуха, Сью, злокозненная чепуха. Моим именем воспользовались для прикрытия какой-то другой женщины. Но теперь я в Лондоне, и надо немедленно рассеять это заблуждение. Достаточно увидеть меня один раз, чтобы понять: я не из тех женщин, которые на такое способны. А что касается полковника Рэннока, то он человек суетный, он бездельник и мот, но он из хорошей семьи и не может поступить не как джентльмен.– Никто и не говорит, что он не благородного происхождения, но есть добропорядочные семьи, а есть безнравственные. Полковник Рэннок из такой. Его дедушка, лорд Киркмайкл, имел самую скверную репутацию во времена Регентства.– Меня не интересует его дедушка!– А должен бы интересовать. Яблоко от яблони недалеко падает. Человек – это история его семьи, это все его предки. И внук лорда Киркмайкла тоже способен на любую низость.– Ну, это уж слишком опрометчивое суждение, и ты все воспринимаешь в чересчур мрачном свете!Однако, вспомнив почти пустой поднос с тремя конвертами вместо горы писем и карточек, Грейс – весьма непоследовательно – воскликнула:– Но как же им не стыдно, и как это жестоко – поверить в такое про меня! Можно возненавидеть все человечество, раз люди так глупы! И я никогда не прощу этих скверных его представителей, которых называла своими друзьями, как бы они потом ни старались загладить свою невежливость!Теперь уж и речи быть не могло о том, чтобы не придавать событиям чрезмерного значения, и Грейс Перивейл разрыдалась. Теперь ей тоже все представлялось в очень мрачном свете.– Грейс, дорогая, ну, пожалуйста, умоляю тебя, успокойся! И не оставайся ты в этом ужасном Лондоне, среди бессердечных сплетников. Почему бы тебе не уехать на некоторое время в замок и не пожить там, пока тайна не прояснится, а так оно несомненно и будет?– Уехать? – вскричала леди Перивейл, немедленно воспрянув духом и оставив позу сломленной несчастьем женщины. – Отступить и признать поражение? Даже если бы этот дом стал раскаленной жаровней, я бы все равно осталась, чтобы посмотреть прямо в глаза своим лжедрузьям, чтобы они узнали, какова я на самом деле!– Что ж, дорогая, наверное, это наилучшее решение, если ты только сможешь все вытерпеть, – довольно грустно ответила Сью.– Но почему молчит полковник Рэннок? Он же не потерял дар речи! И это его долг – вывести сплетников на чистую воду!– Вот то же самое я ответила герцогине. Но полковника не видели в Лондоне с самой осени, говорят, он охотится в Скалистых горах. А теперь я должна бежать на уроки. Еще раз до свидания, дорогая. Не забудь, что в пятницу я у тебя обедаю.– Не пригласить ли человек двадцать в твою честь, известив гостей по телеграфу, как я сделала в прошлом году, чтобы отметить свое возвращение в Лондон? – с горечью спросила Грейс. – Ладно, дорогая, не беспокойся обо мне чересчур. Я выдержу эту бурю. И вообще эта чепуха должна меня скорее забавлять, чем расстраивать.Мисс Родни вытерла заплаканные глаза и, спускаясь по лестнице, постаралась сделать спокойное лицо. Лакей, подавив зевок, подошел к двери. Мисс Родни быстро оглядела холл, вобрав в один взгляд всю его протяженность. И великолепие, с мраморной скульптурой у подножья лестницы, бронзой канделябров, пурпуром мягких, как мох, ковров.«Богата так, что никакому скупцу и во сне не приснится, – и так несчастна!» – подумала Сью и быстро вышла, чтобы успеть на омнибус, идущий в Челси. ГЛАВА 2 Нечасто приходилось леди Перивейл в разгар лондонского сезона вкушать прелести одиночества, сидя у собственного камина, не получая писем, визиток, телеграмм; одиночества, не нарушаемого внезапными набегами друзей в одиннадцать вечера, после обеда и до начала танцев, когда от нее настоятельно требовали ответа, почему она отсутствовала на обеде и поедет ли она танцевать, и что за случайность или каприз помешали их обожаемой звезде явиться на светском небосклоне. В этот первый вечер по возвращении в Лондон, после ухода Сьюзен Родни не прозвенел ни один звонок. Тишина в доме была такой непривычной, что она ощущала ее почти болезненно.«Я начинаю понимать, что должен чувствовать прокаженный в своей норе, затерянной в пустыне, – говорила она себе. – То, что произошло – почти трагично, и, в то же время это какой-то совершеннейший абсурд. Трагично узнать, что светские дружбы зиждятся на песке, который при первом порыве неблагоприятного ветра рассеивается и уносится с ним прочь».Она сделала вид, что обедает, потому что слуги могли слышать о происшедшем, и она не хотела выглядеть в их глазах подавленной несчастьем, пусть и незаслуженным. Они, конечно, знают правду, ведь у нее два свидетеля, которые могут опровергнуть все домыслы на ее счет: дворецкий Джонсон и преданная горничная, Эмили Скотт. Но она не знала, что главный лакей и кухарка подняли на смех негодующего Джонсона, когда он заявил, что хозяйка ни разу не выезжала из Порто-Маурицио:. – Не такой вы человек, чтобы выдать ее, если даже она и позволила себе немного развлечься. Вы и мисс Скотт глядели в другую сторону, когда она паковала чемоданы, – сказал лакей.– И она могла нанять другую горничную, вместо Эмили, – заметила кухарка. – Что поделаешь, время такое, недаром называется «финн дер секл». Искаженное fin de siиcle (фр.) – «конец века», т. е. – время, отмеченное падением нравов.
Дворецкий и Эмили приходили в ярость от таких разговоров, и только дух сотрудничества и тот факт, что лакей Джеймс был ростом более шести футов с лишним, а также великолепно чистил бронзу, мешали Джонсону рассчитать его немедленно.– Разве я когда-нибудь врал? – возмущенно спросил Джонсон.– А я? – прорыдала Эмили.– Что касается ваших собственных дел, то нет, – ответила кухарка, – но вы можете с три короба наврать, чтобы выгородить хозяйку.– Да, я могла бы, – ответила горничная, – если бы ей нужно было что-нибудь скрывать, но ей этого не надо и никогда не потребуется.– Ладно, я могу только сказать, что весь Лондон болтает об этом, – ответил Джеймс, – и мне пришлось туговато в таверне Физерса, когда я стал защищать миледи и поклялся, что все это вранье, но меня приперли к стенке доказательствами, да и сам я думаю, что дыма без огня не бывает.Так они спорили, пока не легли спать.Грейс, пытаясь читать, сидела в маленькой гостиной, а в складках ее кружевного вечернего платья уютно устроился коричневый пудель. Она брала книгу за книгой – Мередит, Харди, Браунинг, Анатоль Франс, – надеясь найти что-нибудь, что успокоило бы ее и направило мысли в другое русло. Но сегодня литература была не в помощь.«Да, только счастливые могут читать», – подумала она. Оставив книги в покое, Грейс предалась размышлениям. Ей уже приходилось испытывать чувство печали, длительной и глубокой, из-за смерти мужа, к которому она была нежно привязана, а до этого она потеряла горячо любимого отца, но, несмотря на эти утраты, она не чувствовала себя несчастной. У нее был счастливый склад характера, она любила удовольствия жизни, любила все, что есть в мире интересного и прекрасного: искусство, музыку, цветы, природу, лошадей, собак – и даже людей. Она любила путешествия, веселую суету светских лондонских сезонов и тишину одиночества на итальянской вилле. Детство она провела в сельском уединении, и все ее девичьи радости были просты и незамысловаты. Она была единственным ребенком в семье. Отец, с того дня как совершил погребальную службу над гробом молодой жены, порвал почти все связи с внешним миром и не покидал пределов прихода. Он был ученым человеком и взял помощника, которому передоверил бремя церковных треб, а сам, держа хороших лошадей, то в двуколке, то верхом объезжал свою паству, которая его любила, даже самые грубые и черствые ее представители. Из близких родных у него была только дочь, и вся его любовь досталась ей. Он сам ее учил, воспитывая ее вкус на лучшем, что есть в литературе, однако держал ее за ребенка, даже когда ей исполнилось восемнадцать, и был чрезвычайно удивлен тем, что в конце одного охотничьего сезона к нему явился сэр Гектор Перивейл и попросил руку дочери – он неоднократно встречал Грейс в дружеском кругу соседей.Но сначала он сделал предложение самой Грейс, и она не сказала «нет» и позволила поговорить с отцом.Мистер Мэлландайн оторвался от книги и рассеянно взглянул на сэра Гектора.– Жениться на Грейс! – воскликнул он. – Да ведь она лишь недавно кончила играть в куклы! Ведь еще вчера, кажется, она сидела вот там, на ковре, и возилась со своим кукольным семейством.– Но, ваше преподобие, теперь она взрослая и очень умная женщина. Позавчера она дала мне замечательный совет по случаю всех напугавшей забастовки в северных графствах. Она понимает в делах лучше меня!– Это вполне возможно, – ответил, улыбаясь, мистер Мэлландайн, но она еще недостаточно взрослая, чтобы выходить замуж.– Но, сэр, через год она отпразднует свой день рождения в девятнадцатый раз!– Как вы настойчивы, молодой человек! Ее следующий день рождения будет через год! И, кроме того, она не может взять на себя обязанности жены и хозяйки, пока ей не исполнится двадцать.– Но это означает, что надо ждать еще два года, ваше преподобие, а что я буду делать все это время? – грустно спросил сэр Гектор.– Ну, то, чем обычно занимаются другие молодые люди вашего круга. Неужели для вас недостаточно спорта и путешествий? Поезжайте в Канаду, на Северный полюс, на Памир. Мне кажется, ни один молодой человек не должен успокаиваться, пока не побывает на Памире или не постреляет львов в Африке.– Но с тех пор, как я встретил Грейс, подобные вещи меня не привлекают.– Вы должны вооружиться терпением. Юность моей дочери принадлежит мне. Через два года она станет взрослой женщиной, способной разобраться в своих чувствах и понять, достаточно ли она любит вас, чтобы вместе жить и умереть, или только хочет, чтобы ее называли «миледи». Но даже и тогда мне будет трудно с ней расстаться.– Но вы с ней не расстанетесь, ваше преподобие. Только кроме дочери у вас будет еще и сын, вот и вся разница.– Все будущие зятья говорят то же самое. Ладно, сэр Гектор, я не хочу быть эгоистом. Грейс – единственный луч света в моей жизни с тех пор, как мы с ней остались одни в этом мире. Я хотел бы, чтобы она счастливо вышла замуж до того, как я засну последним сладким сном. Но я не желаю, чтобы она вышла замуж прежде, чем как следует узнает человека, которому доверит свою судьбу.Оставалось подчиниться, тем более что Грейс была согласна с отцом, и сэр Гектор приготовился к двухлетней помолвке и только улыбался при мысли о том, каким коротким оказался бы срок его испытания, выбирай он жену на светской ярмарке невест. Однако судьба оказалась на его стороне. Он и Грейс были помолвлены немногим более полугода, но за это время пастор Мэлландайн успел узнать характер будущего зятя. Он не нашел в нем никаких дурных качеств, зато открыл много достоинств – доброе сердце, честность, искренность, врожденную жизнерадостность и выдержку. Да, Грейс была умнее его, вне всякого сомнения. Она могла подать нужный совет даже в таких трудных делах, как отношения между рабочими и хозяевами, причем всегда советовала идти на уступки, а проявлять твердость только в тех случаях, когда рабочие держались враждебно и не хотели слушать доводов разума.И вот однажды вечером, когда они сидели за рюмкой портвейна, пастор неожиданно протянул руку сэру Гектору и сказал:– Думаю, что вы славный человек, Гектор, и сделаете мою Грейс счастливой. Женитесь на ней так скоро, как вы оба сочтете возможным, а что касается меня, то чем скорее это будет, тем лучше.– О, сэр, как вы великодушны!– Нет, это не великодушие, а предусмотрительность. Я вам говорил, что хотел бы увидеть дочь замужем, прежде чем умру. Ну, вот, когда я позавчера был в Лондоне, то по совету здешнего врача проконсультировался со специалистом, и он сказал, что здоровье мое совсем не так хорошо, как я предполагал.– Сэр, надеюсь, нет ничего опасного!– Я тоже надеюсь, Гектор, но должен действовать, как если бы специалист был прав. Он не сказал ничего определенного, а человек и смертельная болезнь могут иногда сосуществовать долгое время, так что – ни слова Грейс, чтобы не взволновать ее. Я не хотел бы, чтобы ясное утро ее молодости было омрачено страхом за меня. Можете ей сказать, что вы мне нравитесь, и я именно вас хочу видеть своим зятем, и никого больше. А ей я скажу, чтобы она занялась приданым.Потребовалось много уговоров со стороны отца и Гектора, чтобы Грейс, наконец, согласилась на скорый брак. Она была уверена, что отцу не хочется с ней расставаться. Последнее время, к тому же, он плохо выглядел. Он больше не ездил верхом рано утром, а пастор очень любил такие ранние прогулки, и она обычно составляла ему компанию. Они скакали рядом по зеленой опушке соснового леса и дышали свежестью наступающего дня. Теперь он ездил только в двуколке, и слуга вел на поводу его любимого жеребца, не признававшего прежде ничьей руки, кроме хозяйской. Грейс стала беспокоиться, но отец смеялся над ее опасениями.– А ты думала, что я никогда не состарюсь, Грейси?– Но так быстро, папа! Во всяком случае, это должно быть лет через девять-двенадцать. Ведь еще в прошлом году все удивлялись, как ты молодо выглядишь и не только не старишься, но словно молодеешь:– Это было прошлом летом, Грейси, но «Oщ sont les neiges d'antan». «Но где же прошлогодний снег?» (фр.). Строчка из стихотворения средневекового французского поэта Франсуа Вийона. Оно было положено на музыку в XX веке французским шансонье Ж. Брассенсом.
Разве ты не знаешь, что когда время словно замирает на месте, и мы не замечаем никаких перемен, то потом оно пускается вскачь, словно наверстывая упущенное? Песок в часах времени сыплет непрестанно, его коса, любимая моя девочка, косит медленно, но верно, медленно – и очень верно. Но я буду счастливым стариком, когда моя дорогая дочка выйдет замуж за своего избранника.– Но если ты считаешь себя стариком, значит, мне не надо выходить замуж, – сказала, надувшись, Грейс, – если ты старик, значит, тебе нужна дочь – старая дева, чтобы ухаживать за тобой, и значит я никогда не выйду замуж!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Дворецкий и Эмили приходили в ярость от таких разговоров, и только дух сотрудничества и тот факт, что лакей Джеймс был ростом более шести футов с лишним, а также великолепно чистил бронзу, мешали Джонсону рассчитать его немедленно.– Разве я когда-нибудь врал? – возмущенно спросил Джонсон.– А я? – прорыдала Эмили.– Что касается ваших собственных дел, то нет, – ответила кухарка, – но вы можете с три короба наврать, чтобы выгородить хозяйку.– Да, я могла бы, – ответила горничная, – если бы ей нужно было что-нибудь скрывать, но ей этого не надо и никогда не потребуется.– Ладно, я могу только сказать, что весь Лондон болтает об этом, – ответил Джеймс, – и мне пришлось туговато в таверне Физерса, когда я стал защищать миледи и поклялся, что все это вранье, но меня приперли к стенке доказательствами, да и сам я думаю, что дыма без огня не бывает.Так они спорили, пока не легли спать.Грейс, пытаясь читать, сидела в маленькой гостиной, а в складках ее кружевного вечернего платья уютно устроился коричневый пудель. Она брала книгу за книгой – Мередит, Харди, Браунинг, Анатоль Франс, – надеясь найти что-нибудь, что успокоило бы ее и направило мысли в другое русло. Но сегодня литература была не в помощь.«Да, только счастливые могут читать», – подумала она. Оставив книги в покое, Грейс предалась размышлениям. Ей уже приходилось испытывать чувство печали, длительной и глубокой, из-за смерти мужа, к которому она была нежно привязана, а до этого она потеряла горячо любимого отца, но, несмотря на эти утраты, она не чувствовала себя несчастной. У нее был счастливый склад характера, она любила удовольствия жизни, любила все, что есть в мире интересного и прекрасного: искусство, музыку, цветы, природу, лошадей, собак – и даже людей. Она любила путешествия, веселую суету светских лондонских сезонов и тишину одиночества на итальянской вилле. Детство она провела в сельском уединении, и все ее девичьи радости были просты и незамысловаты. Она была единственным ребенком в семье. Отец, с того дня как совершил погребальную службу над гробом молодой жены, порвал почти все связи с внешним миром и не покидал пределов прихода. Он был ученым человеком и взял помощника, которому передоверил бремя церковных треб, а сам, держа хороших лошадей, то в двуколке, то верхом объезжал свою паству, которая его любила, даже самые грубые и черствые ее представители. Из близких родных у него была только дочь, и вся его любовь досталась ей. Он сам ее учил, воспитывая ее вкус на лучшем, что есть в литературе, однако держал ее за ребенка, даже когда ей исполнилось восемнадцать, и был чрезвычайно удивлен тем, что в конце одного охотничьего сезона к нему явился сэр Гектор Перивейл и попросил руку дочери – он неоднократно встречал Грейс в дружеском кругу соседей.Но сначала он сделал предложение самой Грейс, и она не сказала «нет» и позволила поговорить с отцом.Мистер Мэлландайн оторвался от книги и рассеянно взглянул на сэра Гектора.– Жениться на Грейс! – воскликнул он. – Да ведь она лишь недавно кончила играть в куклы! Ведь еще вчера, кажется, она сидела вот там, на ковре, и возилась со своим кукольным семейством.– Но, ваше преподобие, теперь она взрослая и очень умная женщина. Позавчера она дала мне замечательный совет по случаю всех напугавшей забастовки в северных графствах. Она понимает в делах лучше меня!– Это вполне возможно, – ответил, улыбаясь, мистер Мэлландайн, но она еще недостаточно взрослая, чтобы выходить замуж.– Но, сэр, через год она отпразднует свой день рождения в девятнадцатый раз!– Как вы настойчивы, молодой человек! Ее следующий день рождения будет через год! И, кроме того, она не может взять на себя обязанности жены и хозяйки, пока ей не исполнится двадцать.– Но это означает, что надо ждать еще два года, ваше преподобие, а что я буду делать все это время? – грустно спросил сэр Гектор.– Ну, то, чем обычно занимаются другие молодые люди вашего круга. Неужели для вас недостаточно спорта и путешествий? Поезжайте в Канаду, на Северный полюс, на Памир. Мне кажется, ни один молодой человек не должен успокаиваться, пока не побывает на Памире или не постреляет львов в Африке.– Но с тех пор, как я встретил Грейс, подобные вещи меня не привлекают.– Вы должны вооружиться терпением. Юность моей дочери принадлежит мне. Через два года она станет взрослой женщиной, способной разобраться в своих чувствах и понять, достаточно ли она любит вас, чтобы вместе жить и умереть, или только хочет, чтобы ее называли «миледи». Но даже и тогда мне будет трудно с ней расстаться.– Но вы с ней не расстанетесь, ваше преподобие. Только кроме дочери у вас будет еще и сын, вот и вся разница.– Все будущие зятья говорят то же самое. Ладно, сэр Гектор, я не хочу быть эгоистом. Грейс – единственный луч света в моей жизни с тех пор, как мы с ней остались одни в этом мире. Я хотел бы, чтобы она счастливо вышла замуж до того, как я засну последним сладким сном. Но я не желаю, чтобы она вышла замуж прежде, чем как следует узнает человека, которому доверит свою судьбу.Оставалось подчиниться, тем более что Грейс была согласна с отцом, и сэр Гектор приготовился к двухлетней помолвке и только улыбался при мысли о том, каким коротким оказался бы срок его испытания, выбирай он жену на светской ярмарке невест. Однако судьба оказалась на его стороне. Он и Грейс были помолвлены немногим более полугода, но за это время пастор Мэлландайн успел узнать характер будущего зятя. Он не нашел в нем никаких дурных качеств, зато открыл много достоинств – доброе сердце, честность, искренность, врожденную жизнерадостность и выдержку. Да, Грейс была умнее его, вне всякого сомнения. Она могла подать нужный совет даже в таких трудных делах, как отношения между рабочими и хозяевами, причем всегда советовала идти на уступки, а проявлять твердость только в тех случаях, когда рабочие держались враждебно и не хотели слушать доводов разума.И вот однажды вечером, когда они сидели за рюмкой портвейна, пастор неожиданно протянул руку сэру Гектору и сказал:– Думаю, что вы славный человек, Гектор, и сделаете мою Грейс счастливой. Женитесь на ней так скоро, как вы оба сочтете возможным, а что касается меня, то чем скорее это будет, тем лучше.– О, сэр, как вы великодушны!– Нет, это не великодушие, а предусмотрительность. Я вам говорил, что хотел бы увидеть дочь замужем, прежде чем умру. Ну, вот, когда я позавчера был в Лондоне, то по совету здешнего врача проконсультировался со специалистом, и он сказал, что здоровье мое совсем не так хорошо, как я предполагал.– Сэр, надеюсь, нет ничего опасного!– Я тоже надеюсь, Гектор, но должен действовать, как если бы специалист был прав. Он не сказал ничего определенного, а человек и смертельная болезнь могут иногда сосуществовать долгое время, так что – ни слова Грейс, чтобы не взволновать ее. Я не хотел бы, чтобы ясное утро ее молодости было омрачено страхом за меня. Можете ей сказать, что вы мне нравитесь, и я именно вас хочу видеть своим зятем, и никого больше. А ей я скажу, чтобы она занялась приданым.Потребовалось много уговоров со стороны отца и Гектора, чтобы Грейс, наконец, согласилась на скорый брак. Она была уверена, что отцу не хочется с ней расставаться. Последнее время, к тому же, он плохо выглядел. Он больше не ездил верхом рано утром, а пастор очень любил такие ранние прогулки, и она обычно составляла ему компанию. Они скакали рядом по зеленой опушке соснового леса и дышали свежестью наступающего дня. Теперь он ездил только в двуколке, и слуга вел на поводу его любимого жеребца, не признававшего прежде ничьей руки, кроме хозяйской. Грейс стала беспокоиться, но отец смеялся над ее опасениями.– А ты думала, что я никогда не состарюсь, Грейси?– Но так быстро, папа! Во всяком случае, это должно быть лет через девять-двенадцать. Ведь еще в прошлом году все удивлялись, как ты молодо выглядишь и не только не старишься, но словно молодеешь:– Это было прошлом летом, Грейси, но «Oщ sont les neiges d'antan». «Но где же прошлогодний снег?» (фр.). Строчка из стихотворения средневекового французского поэта Франсуа Вийона. Оно было положено на музыку в XX веке французским шансонье Ж. Брассенсом.
Разве ты не знаешь, что когда время словно замирает на месте, и мы не замечаем никаких перемен, то потом оно пускается вскачь, словно наверстывая упущенное? Песок в часах времени сыплет непрестанно, его коса, любимая моя девочка, косит медленно, но верно, медленно – и очень верно. Но я буду счастливым стариком, когда моя дорогая дочка выйдет замуж за своего избранника.– Но если ты считаешь себя стариком, значит, мне не надо выходить замуж, – сказала, надувшись, Грейс, – если ты старик, значит, тебе нужна дочь – старая дева, чтобы ухаживать за тобой, и значит я никогда не выйду замуж!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21