Дикон мог часами рассматривать темные силуэты арок и прекрасно выполненные, изящные фонари; он с гордостью рассказывал Танзи о том, что необычная крыша в Вестминстерском зале была сделана для Ричарда Второго предком его учителя, Хью Орландом. Король называл его «наш уважаемый мастер».
– Я отдал бы все, чтобы создать для короля такую красоту! – воскликнул он, и Танзи не сомневалась, что это замечание относится только к Плантагенету.
Они нередко располагались на берегу Темзы, в тени, обедая тем, что приносила Танзи, и разговаривая. Они должны были наверстать то время, которое провели в разлуке, вдали друг от друга, и у каждого было что рассказать другому. Им никогда не было скучно друг с другом, и свидания всегда казались слишком короткими. Однако разговаривая с Диконом даже о самых обыденных вещах, Танзи с грустью отмечала, что не знает его так хорошо, как Тома. Многое в душе юноши было еще скрыто от нее, а реакция на некоторые слова и события поражала неожиданным гневом.
– Вы когда-нибудь видели короля Генриха возле дворца? – спросила она, наблюдая за груженой баржой, которая плыла вдоль королевской верфи.
Дикон неожиданно резко зашвырнул в камыши огрызок яблока.
– Однажды. Случайно.
– Я видела его в Лестере, когда он жил в «Золотой Короне». На вид он очень хилый. Но говорят, что работает он много, больше, чем его приближенные.
– Может быть так оно и есть. Когда я видел его, он шел в док осматривать какие-то новые торговые суда.
Натолкнувшись на его неожиданную злость, Танзи решила сменить тему и, протянув ему кусок пирога, сказала:
– Прошлой осенью я очень волновалась за вас, дорогой мой, когда здесь была эта ужасная эпидемия оспы. Нам рассказывали об этом.
– Да, это было действительно ужасно, – согласился Дикон более спокойным тоном. – Тогда умер один из лучших наших плотников. Еще в полдень он смешил нас своими рассказами, а в полночь его не стало.
– Нам говорили, что и мэр Лондона тоже умер от оспы.
– Два мэра. Один за другим в течение пяти дней. И многие члены городской управы. Эпидемия закончилась так же неожиданно, как и началась. Как раз к коронации Тюдора, к тому дню, на который она была назначена. Ему всегда везет!
Вопреки намерениям Танзи они вернулись к той же теме, которая, как ни старались они обходить ее, редко оставляла их в покое.
– Как могли люди так быстро признать и поддержать его? – прошептала Танзи, подбирая под себя ноги, чтобы волна не смогла добраться до них.
– Многие смогли и признали. Торговцы и судовладельцы имели для этого веские основания. Однако это только кажется, что его все признали. Внутри страны все не так, как на поверхности, и это ясно из разговоров в тавернах и на стрельбищах, где тренируются стрелки из лука. Отчасти потому, что он объявил всех, кто поддерживал, как и я, короля Ричарда и Йоркскую династию, изменниками и предателями. А потом простил большинство из них, и теперь людям кажется, что они должны быть благодарны ему за его милосердие.
– Я знаю. Люди в Лестере тоже говорили об этом. Как можно считать предателями тех, кто поддерживает здравствующего короля?
– Тюдору даже некоторые его приближенные говорили, что это абсурд. Даже люди вроде Стэнли, которым, кажется, все известно про предательство! В результате Тюдор начал считать днем начала своего правления день накануне Босворта, то самое воскресенье, когда, как вы помните, я догнал королевскую армию, которая уже разбила лагерь.
– С этим отвратительным человеком, Джервезом, который присвоил ваши деньги, – сказала Танзи, думая о том, как бы они сейчас пригодились Дикону. – Лорд Стэнли был вознагражден за свои труды титулом графа Дерби, да?
– Да. И, кроме того, он что-то вроде королевского отчима, хотя всем известно, что он давно не живет вместе с леди Маргаритой Бофор. И вот наш дорогой дядюшка Яспер Пемброк теперь стал графом Дерби. В то время, как такие верные люди, как Лоуэлл, прозябает где-то в изгнании… если он вообще жив.
– А что случилось с молодым Уориком, сыном покойного герцога Кларенса? Я слышала, как милорд Лоуэлл говорил кому-то, что король Ричард отправил его в безопасное место, куда-то на север, вместе с леди Елизаветой Йоркской.
– К шерифу Хаттону, в Йоркшир. Но Тюдор привез его в Лондон и посадил в Тауэр. И это еще одна тема, которую тоже все обсуждают. Многие считают, что его уже нет в живых.
– В здешнем «Голубом Кабане» посетители всегда хвалят нового короля за то, что он сдержал слово и женился на леди Елизавете. И недовольны тем, что даже сейчас, когда она родила ему сына и считается королевой, все еще не коронована.
– Похоже, это волнует всех женщин, – Дикон стряхнул крошки со своей выходной одежды и повернулся к Танзи, улыбаясь своей неповторимой очаровательной улыбкой.
– Но почему этот узурпатор со всеми его делами должен портить наши короткие свидания? – спросил он, притягивая ее к себе.
– Похоже, что мы живем в очень трудное время, – прошептала Танзи, с грустью понимая, что ему гораздо сложнее отречься от всех этих мыслей даже тогда, когда он держит в объятиях любимую девушку.
– Известно, что всегда трудно живется при смене династий, – сказал он, глядя на Танзи с нежностью. – Но я обещаю, что бы ни произошло, всегда прежде всего думать о своей любимой жене и о своем ремесле.
Однако вскоре выяснилось, что сдержать это обещание очень непросто. Оказалось, что Фрэнсис, лорд Лоуэлл, не погиб, и Джон де ля Поль, сын одной из сестер короля Ричарда, перебрался к нему в Дублин, при этом он распространял слухи о том, что Уорику удалось бежать из Тауэра и он находится вместе с ними, и ребенок, которого Ричард Саймон отвез в Ирландию, вовсе не его ученик, а мальчик, которого собираются выдать за наследника Плантагенетов.
В Англии начались разговоры об этом ребенке и о том, что те, кто поддерживают его, стремятся к возрождению Йоркской династии. Кто-то упорно поговаривал о том, что мальчик – всего лишь сын какого-то пекаря. Другие верили, что он – один из двух юных принцев, которые так таинственно исчезли после того, как епископ Стиллингтонский признал брак их матери незаконным, и короной завладел Ричард Третий.
Королева-мать, разумеется, была заинтригована, что же касается другой сестры Ричарда, вдовствующей герцогини Бургундской, то она была готова помочь любому, кто выступит против узурпатора, отнявшего корону у ее брата и прервавшего их династию.
Распространение и обсуждение подробностей, касающихся жизни ребенка, отправленного в Ирландию, возмутило кажущееся спокойствие начавшегося правления Генриха Седьмого и несколько пошатнуло его популярность, которая была связана не столько с его личностью, сколько со стремлением страны, измученной войнами, к спокойной жизни и ожиданием некоего процветания особенно после того, как он дал своему сыну, родившемуся в Винчестере, легендарное имя Артур. Несмотря на всю свою хитрость и трудолюбие Генрих Уэльский не был привлекательным человеком и не имел ни шарма, ни обаяния, чем сильно отличался от Плантагенета, которого либо ненавидели, либо боготворили. Даже после его смерти еще оставались люди, готовые рисковать жизнью ради него.
Дикону, хоть он и был поглощен любовью и работой, не удавалось отвлечься от всех этих мыслей, возвращавших его к давним событиям, с которыми он чувствовал теснейшую связь. Юный подмастерье прикладывал невероятные усилия для того, чтобы казаться совершенно равнодушным к разговорам и скрывать свой интерес к новостям, однако он испытывал сильнейшее внутреннее волнение всякий раз, когда при нем обсуждали поступки Лоуэлла или Линкольна или упоминали юного претендента.
Дикон работал над украшением камина в доме сэра Вальтера Мойла – наносил резной рисунок на пилястры, поддерживающие навес, – и был полностью поглощен своим делом. Однако, услышав, как мастер Дэйл и слуга сэра Вальтера обсуждают эти проблемы, он весь обратился в слух.
– Я думаю, что когда Линкольн присоединится к остальным в Ирландии, он скажет Лоуэллу, что юный Уорик сбежал из Тауэра и жив, – говорил Орланд Дэйл, ведя своего спутника из комнаты в комнату по почти достроенному дому. – А пока эти безумные йоркцы утверждают, что мальчишка – Эдуард, граф Уорик.
– Он должен быть прекрасным учеником, чтобы сыграть роль графа, – рассмеялся слуга, которого значительно больше волновало, будет ли готов дом к возвращению его хозяина из Кале.
– Ему надо быть таким же острым и блестящим, как толедский клинок, чтобы провести Генриха Тюдора, – сказал Дэйл, чьи интересы – и это было известно всем – были связаны с участием в строительстве одного из королевских дворцов. – Несколько недель назад король сам сказал Вертье, своему мастеру-строителю, что он послал секретных агентов разузнать про мальчишку все подробности. Королю известно, что он – сын оксфордского столяра и его имя Ламберт Сайнел. Отец мальчишки участвовал в строительстве нового колледжа, названного в честь Магдалины, и заработал кучу денег, вот и нанял сыну учителя.
Хотя собеседники ушли довольно далеко, и Дикон больше не мог их слышать, он стоял неподвижно, как статуя, в своем белом переднике, держа в опущенных руках стамеску и деревянный молоток. Его мысли были далеко отсюда, под узкой входной аркой колледжа Святого Эдмунда, где добросердечный священник, торопящийся уехать в Ирландию, предложил ему и Танзи переночевать в своем доме. Священник, который собирался начать борьбу с Генрихом Тюдором.
Вскоре по Англии с необыкновенной скоростью распространилась новость о том, что Ирландия встретила Ламберта Сайнела с восторгом, и что Линкольн и Лоуэлл короновали его в дублинском соборе под именем Эдуарда Шестого.
Как только закончилась трудовая неделя, Дикон появился в «Голубом Кабане». Госпожа Гудер всегда встречала его очень приветливо, хотя и не упускала случая сказать, что никогда не простит Дикону того, что он собирается забрать у нее Танзи. Как бы много клиентов ни сидело в таверне, она всегда позволяла им поболтать наедине несколько минут, а в этот вечер Дикон торопился сообщить своей невесте то, что ему случайно удалось узнать про оксфордского священника.
– Его зовут Ричард Саймон, – сказал Дикон. – Он тогда еще обратил внимание на то, что мы тезки.
– Он смотрел на вас с таким вниманием, которое всегда пугает меня. Вы понравились ему, и он оставил нам ключ, – ответила Танзи. – Что будет с ним, если король до него доберется?
– Неужели вы не понимаете, Танзи, что все эти тюдоровские россказни – вранье? Что этот мальчик действительно может быть настоящим графом Уориком?
Танзи смотрела на него с удивлением и жалостью.
– Господи, Дикон, неужели вы не слышали? Конечно, откуда, ведь вы целый день трудились в этом доме. Но глашатаи кричали об этом с утра. И в таверне только об этом и говорят.
– О чем?
– О том, что граф Уорик жив. И чтобы доказать это, король велел выпустить его из Тауэра. Он должен проехать через город. Вверх по Темз стрит, Ист Чип и дальше – до собора Святого Павла и обратно через Тауэр стрит.
– Когда?
– В воскресенье. Чтобы все могли его увидеть. Молодые люди, как мы, и старики, которые могут его узнать.
Дикон ничего не ответил. Только сейчас со всей неизбежностью он осознал, насколько его личные интересы связаны со всеми этими событиями и насколько сильно он хочет, чтобы тем или иным способом к власти вновь вернулись Плантагенеты. Чтобы его отец, наконец, был отомщен.
– Опять у Тюдора козырная карта, – с горечью сказал он.
В таверне, заполненной посетителями, обсуждающими ту же самую тему, Танзи не могла успокоить его. Она только сжала его руки и прошептала:
– Следует ли вам так беспокоиться?
Однако Дикон совсем не слушал ее, пытаясь проникнуть в скрытый замысел Тюдора.
– Он должен опасаться появления графа Уорика на улице, – злобно прошептал юноша.
– Почему? Ведь этим он может помешать своим врагам?
– Если племянник Ричарда проедет по улицам Лондона, этого будет достаточно для того, чтобы люди вновь почувствовали симпатию к своему покойному королю. Тюдор не дурак. Он не может не понимать этого. И ему надо как следует все обдумать. Может ли он заплатить такую цену за то, чтобы доказать, что не убивал графа Уорика, и разрушить планы Лоуэлла.
– Говорят, что граф появится в полдень. Мы оба будем свободны. Давайте пойдем и посмотрим.
– Я должен увидеть его, – сказал Дикон. – Я никогда не видел никого из своих родственников и никогда ни с кем не разговаривал, кроме отца, а Эдуард Уорик – мой двоюродный брат.
Глава 17
В воскресенье, задолго до назначенного часа, Дикон и Танзи были возле наружных ворот Тауэра. Конечно, они могли бы наблюдать процессию и на Чипсайд, как большинство людей, пришедших сюда исключительно ради простого любопытства, но, Дикону необходимо было рассмотреть графа Уорика как можно лучше, и присутствовать при его столь драматическом появлении на свободе от начала до конца.
Рядом с Диконом и Танзи оказалось немало зрителей – владельцев складов с Темз стрит и докеров с королевской верфи. На протяжении всего длинного пути от Тауэра до собора Святого Павла стояла толпа, которая увеличивалась по мере приближения к собору.
– Коронации, экзекуции, свадьбы – как вы, лондонцы, любите все это! – обратился к Дикону и Танзи торговец шерстью из Фландрии, и в его словах чувствовалась добродушная насмешка. – Однако эта – самая странная процессия из всех, не правда ли? Мужчину провозят по улицам и показывают толпе просто для того, чтобы подтвердить, что он жив!
– Если его можно назвать мужчиной. Этот сын убитого герцога Кларенса еще совсем мальчик, – ответил ему человек, похожий по внешнему виду на школьного учителя.
– Вы помните его, сэр? Вы знаете, как он выглядит? – спросила Танзи, не в последнюю очередь потому, что этот торговец напомнил ей Уилла Джордана.
– Конечно. Большинство из нас знает, – уверил он ее. – Правда, он большую часть времени проводил в Мидлгеме, в Йоркшире, где покойный король и королева устроили свою резиденцию. Ведь он не только был племянником покойного короля Ричарда, но и королевы – Анны Невилл, потому что ее сестра была замужем за Кларенсом. И, кроме того, многие из нас часто видели молодого графа на пони в королевской свите здесь, в Лондоне.
– Так что вы узнаете его, когда увидите? – настаивала Танзи.
– Разумеется, узнаю. По его благородству и скромности, которые и не снились всем этим фальшивым претендентам.
Внезапно среди гвардейцев началось какое-то движение, где-то за толстыми стенами Тауэра заиграла труба, толпа рванулась вперед, но была сдержанно остановлена скрещенными пиками вооруженных стражей. Когда колокола церкви Всех Святых отзвонили полдень, с грохотом распахнулись большие ворота, и из них выехал на черной лошади комендант Тауэра, за которым шла колонна королевских гвардейцев. Позади них, охраняемый со всех сторон пешими солдатами, шедшими, однако на таком расстоянии, чтобы не мешать людям видеть графа, ехал сам Эдуард, граф Уорик, темноволосый стройный юноша, одетый в серый бархат в полном соответствии с его высоким положением.
Дикон и Танзи оказались так близко от него, что если бы не пешая охрана, они без труда могли бы дотронуться до юноши. Он держался на лошади напряженно, что было вполне понятно: впервые за много месяцев он оказался на свободе. При виде возбужденной, глазеющей на него толпы он поднял руку в перчатке и приложил ее ко лбу, словно хотел защититься от слишком яркого света. Но это был солнечный майский день, а он был юн, и после минутного замешательства его лицо осветила искренняя, радостная улыбка, преобразившая весь его облик, и он с явным удовольствием продолжил путь, поддавшись иллюзии свободы. Большинство собравшихся приветствовали его с нескрываемым радушием.
– Это действительно граф? – спрашивали молодые люди, обступившие человека, которого Дикон и Танзи приняли за учителя, в то время, как гвардия вернулась к воротам Тауэра, чтобы ждать возвращения кавалькады.
– Да. Граф собственной персоной, – снова подтвердил он, но на этот раз голос его звучал менее уверенно, возможно, потому, что во время этих бесконечных войн между Розами ему довелось видеть слишком много титулованных особ, которые исчезали так же неожиданно, как и появлялись.
Стоя в толпе, Дикон и Танзи слышали, как усиливается одобрительный гул, нарастая по мере продвижения кавалькады вдоль Темз стрит.
– Правда ли это, что Генрих Седьмой немного простоват и наивен? – спросил подмастерье ювелира, который неоднократно относил в Вестминстер изделия своего учителя. – Так говорят слуги.
– Генрих Шестой тоже был наивен. А вспомните, какое побоище было при нем по всей стране, – отреагировал кто-то на этот вопрос.
– Нам не нужны больше наивные короли, – согласился другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28