И лишить ее тех преимуществ, которыми пользовалась Сильвия, было невозможно. Она знала, что старшая сестра – любимица, и ревновала к ней своих родителей. Селеста тратила деньги без всякого зазрения совести. Она никогда не задумывалась, как Сильвия, над тем, какой ценой достаются ее дорогие бальные туалеты, шелковые чулки, стоившие не менее пяти долларов пара, небрежно комкала и топтала один раз надетое платье и своей беспечностью представлялась подраставшим сестрам, Пегги и Мэри, какой-то восточной принцессой из волшебной сказки.
Сильвия все больше убеждалась в том, что оставаться дольше дома и принимать участие в этом расхищении последних крох из доходов отца она не может. Она решила, что должна выйти замуж, и вместе с тем она понимала, что никогда уже не сможет полюбить кого-либо. Сколько бы она ни боролась, сколько бы она не оттягивала, раньше или позже придется сдаться и выйти за человека, которого она не будет любить. Перед нею и выбора-то большого не было. Один был менее, другой более занимателен, но прикосновение к ней каждого из них внушало ей только отвращение. Но если счастье любимых ею, близких ей людей зависит от того, победит ли она в себе это чувство отвращения, то, конечно, она должна его побороть. Как-то раз она спросила мать, всегда ли женщины выходят лишь за любимого человека? Она сознавала, что вопрос ее наивен, но у нее не было уже твердой почвы под ногами, и она невольно искала в других опоры и поддержки. Мать, конечно, ответила ей, что браки по безрассудной любви очень редки, и женщины, выходящие замуж за человека, которого полюбили впервые, редко бывают счастливы. Молодые девушки, не знающие людей, так часто ошибаются. И, наоборот, выходя замуж за человека, к которому как будто равнодушны, бывают счастливы. Привыкают к своим мужьям, находят качества, которых не замечали раньше. Дети вместе с заботами приносят и радости, а главное, становится некогда думать много о себе и копаться в своих чувствах.
Слова матери запали в душу Сильвии. На следующий день тетя Варина рассказала ей подробно историю своего несчастного замужества, а ведь это был брак по страстной любви. Затем приехала жена дяди Барри, за сто миль приехала, чтобы поговорить с Сильвией о долге женщины, о браке, о счастье. Наконец приехал и дядя Базиль, мнением которого она искренно дорожила. Ван Тьювер все еще гостил у них в доме, и разговор, естественно, перешел на него. Но и от дяди Базиля она услышала на этот раз то же, что слышала от других. Отчего ей не выйти, в самом деле, за ван Тьювера? Он порядочный человек, истинный христианин. Сильвия ничего ему не ответила. Она мало говорила в эти дни и вся ушла в себя, в свои мысли. На дом Кассельменов между тем надвигалось несчастье. Экономический кризис в стране принял угрожающие размеры, частные кредиторы настойчиво требовали уплаты долгов, а затем и банки потребовали платежей по кредитам. Майор вернулся однажды из города с помертвевшим лицом, заперся в своем кабинете, не вышел к столу, и когда Сильвия на следующее утро проскользнула в его комнату, она догадалась по его красным глазам и окуркам сигар на всех столах, что он вовсе не ложился в эту ночь. Он отказался дать ей какие бы то ни было объяснения, и Сильвия поняла по его тону, что настаивать будет бесполезно. Но матери он, очевидно, поведал о своем горе – она тоже ходила весь день с заплаканными глазами. После долгих просьб Сильвия узнала от нее, в чем дело: они накануне разорения, банки приступили с ножом к горлу, и в недалеком будущем все их имущество будет продана с молотка. Сильвия побелела, как полотно.
– Ах, если бы этот человек не владел больше твоей душой! – добавила мать.
– Причем здесь этот человек? – удивилась Сильвия.
– Будь проклят день, когда ты встретила его! – продолжала мать сквозь слезы. – Если бы не он, ты давно полюбила бы хорошего человека и могла бы помочь отцу в такую тяжелую минуту.
– Мама! – воскликнула Сильвия, она никогда не думала, что услышит когда-либо такие слова от милой, нежной «мисс Маргарет». – Разве я могу предотвратить несчастье? Ведь это бедствие для многих людей!
– Но ты могла бы выручить отца! – ответила мать.
Поздней приехала тетя Ненни и сообщила, что состояние ван Тьювера в полной безопасности. Экономический кризис в стране его не коснулся.
Сильвия выждала удобную минуту, отвела тетю Ненни в сторону и спросила ее.
– Тетя, если я дам слово мистеру ван Тьюверу, я могу попросить его, чтобы он дал папе денег в долг?
Миссис Чайльтон рассмеялась:
– Дорогая моя, быть отцом будущей миссис Дуглас ван Тьювер – достаточное ручательство на денежном рынке.
Сильвия приняла решение в тот же день. Но она не хотела обманывать ни себя, ни ван Тьювера. Она пригласила к себе миллионера, увела его в маленькую гостиную и, усадив его против себя, начала плохо повиновавшимся ей голосом:
– Мистер ван Тьювер, вы просили моей руки, и я хотела вам сказать, что старалась прийти к какому-нибудь решению…
– К какому, миссис Сильвия? – нетерпеливо подхватил он.
– Я любила Франка Ширли, – продолжала она, – и опять полюбить кого-нибудь не смогу. Но я знаю, что должна выйти замуж. Мои родители будут очень удручены, если я этого не сделаю, это будет для них несчастье. Вы знаете, как я люблю отца. Это единственный человек, которого я люблю всей душой.
– Я знаю, мисс Сильвия!
Она опустила глаза перед его горячим возбужденным взглядом. Руки его дрожали.
– Я все сделаю ради отца, – продолжала она. – У него теперь большие неприятности – денежные затруднения. Я знаю, если я выйду замуж, я смогу помочь ему. Я решилась. Сегодня я говорю «да». Дальнейшее будет зависеть от вас.
– От меня, мисс Сильвия?
– Я буду вполне искренна с вами. Я не могу быть иной, чем я есть, и выражать чувства, которых нет в моей душе. Если я выйду за вас, я буду стараться исполнять мой долг в отношении вас. Я сделаю все, что будет в моих силах, но я не люблю вас и не думаю, чтобы могла полюбить вас.
– Мисс Сильвия… – начал он прерывающимся от волнения голосом, – но вы, вы даете мне обещание?
– Я не думала, что вы решитесь жениться на мне после того, что я сказала вам.
Он подался вперед, нервно сжимая руки и ломая свои пальцы.
– Я… я не решусь? – промолвил он.
– Даже зная…
– Мисс Сильвия! – прервал он ее. – Я люблю вас! Неужели вы не понимаете, что я люблю вас…
– Да, но если я не могу… если я вас не люблю…
– Я приму от вас то, что вы можете мне дать. Я безгранично люблю вас. И я смею надеяться, что вы когда-нибудь полюбите меня. Если бы вы только дали мне надежду, мисс Сильвия…
– Но если вы убедитесь, что я никогда не смогу?.. Представьте себе…
Но в эту минуту он не мог смущать себя какими-либо тягостными предположениями. Он бессвязно лепетал о своем счастье, упал перед нею на колени, схватил ее руку и хотел поднести ее к губам. Она отдернула было ее, но сделала над собою усилие и дала ему целовать свою руку. Кровь пурпуром заливала ее шею, щеки и лоб.
Руки его были неприятно влажны и горячи. Она взглянула на него, и выражение его лица надолго запечатлелось в ее памяти. Холодная маска воспитанного корректного человека исчезла. Это было лицо человека, добившегося своей цели. Сильвия с трудом могла бы облечь в слова то, что поразило ее в нем. Она уловила только, что он облизывал губы.
Ван Тьювер едва верил, что долгая осада, наконец, кончена, что победа за ним. Она должна была несколько раз повторить ему, что решение ее серьезно и неизменно, что она дает ему слово и не возьмет его обратно. Он пожелал доказательств. Ему мало было приложиться к руке. Он хотел обнять ее. Она, однако, уклонилась от объятия, сказав ему, что у них на Юге это не принято.
– Дайте мне время привыкнуть к вам, – добавила она, – ведь я только сегодня приняла это решение.
– Но вы не измените его? – воскликнул он.
– Нет, нет! Это было бы бесчестно с моей стороны. Я решила и сделаю это. Имейте только терпение…
– Когда мы можем венчаться? – спросил он, видимо мало веря в ее решимость.
– Не, знаю. Я думаю, скоро. Я поговорю с моими родителями?
– Когда?
– Скоро. И вот что я хотела еще вам сказать: я бы не хотела, чтобы свадьба состоялась здесь. Тут так много воспоминаний для меня. Я бы не перенесла этого. Но мне очень трудно будет убедить в этом моих родных. Они очень горды, самолюбивы, и такое домашнее торжество, конечно, порадовало бы их. Но это будет свыше моих сил. Я прошу вас поддержать меня.
– Хорошо, – ответил он, – я буду настаивать на том, чтобы свадьба состоялась в Нью-Йорке.
– Обещайте мне еще, – добавила Сильвия, – помолчав немного, – что вы никому ни слова не скажете о том, что я говорила вам… ни о моих чувствах, ни о мотивах, побудивших меня…
Он усмехнулся.
– Мне хвастать нечем…
– Даже самым близким друзьям ничего не скажете, обещайте мне, ни тете Ненни, ни миссис Винтроп. Я должна уверить моих родителей, что действую по собственному побуждению. Если бы отец знал, что его положение сыграло роль в моем решении, он, конечно, решительно воспротивился бы. И если он узнает когда-нибудь, то это будет для него ударом.
– Я понимаю, – тихо сказал ван Тьювер.
– Не знаю, как я справлюсь с этой задачей, – добавила она, – мне придется убеждать всех, что я счастлива. Я прошу у вас сочувствия и помощи. И не пеняйте на меня, если я буду временами несдержанна и капризна…
Он ответил, что сделает со своей стороны все, что будет в его силах, взял ее руку, хотел поцеловать, но, заметив, что она тихо вздрогнула, только пожал ее и, поблагодарив, ушел.
6
Помолвка была тотчас объявлена, и свадьба назначена через шесть недель в Нью-Йорке. Весть о помолвке Сильвии с Дугласом ван Тьювером распространилась с быстротою молнии. Через день уже вся страна читала в газетах подробности ее романа. Сильвия была поражена фурором, вызванным этим событием ее жизни. Она получила груды поздравлений не только от друзей, но и от совершенно незнакомых ей лиц. Она отвечала, улыбалась, принимала гостей и беспрерывно играла взятую на себя роль счастливой невесты. Ван Тьювер первое время не отходил от нее и постоянно изливался перед ней в своих благодарных чувствах. Но тетя Ненни поспешила ей на помощь. Она убедила ван Тьювера уехать в Нью-Йорк и сидеть там, пока Сильвия не приедет заказывать приданое.
Между тем майор получил из банка извещение, что взносы платежей можно отсрочить на время. Он опять успокоился и вновь проводил с Сильвией целые дни в цветниках и за чтением истории Соединенных Штатов. Сильвия убеждалась теперь, как тщетны и даже наивны были ее попытки демократизировать ван Тьювера. Она видела, как меняется ее собственное положение и отношение к ней ближайших друзей. Какая-то новая нотка почтительности чувствовалась в обращении ее знакомых с нею. Куда она ни являлась, она была предметом всеобщего внимания. Она получала сотни писем от лиц разного общественного положения: от изобретателей, предлагавших ей возможности утроить ее будущее богатство, от преступников, томившихся в тюрьмах за не совершенные ими преступления, от чувствительных жен фермеров, читавших о ее романе и призывавших на нее все блага небесные, от апостолов классовой борьбы, запугивавших ее неизбежным возмездием…
И Сильвия начинала уже сознавать всю ответственность положения будущей миссис Дуглас ван Тьювер.
Она поехала в Нью-Йорк, как было условлено. И уже в первый день приезда она поняла, почему сильные мира так любят путешествовать инкогнито. Едва она вышла из вагона, как щелкнул направленный на нее фотографический аппарат. Перед отелем выстроился целый отряд фотографов, но она прикрыла лицо рукою и на следующий день увидала в газетах свой портрет – заслоненное ладонью лицо и надпись: «Царственная красавица. Угадайте, чье лицо под этой рукой?»
Ван Тьювера, конечно, хорошо знали во всех местах, посещаемых людьми его круга. И Сильвии пришлось побывать с ним там, для того чтобы и ее знали. Когда она входила в модный ресторан или кафе, она улавливала восторженно почтительный шепот и чувствовала, что все взгляды устремлены на нее.
Ливрейные лакеи раболепно кланялись и прислуживали ей, старались предугадать каждое желание и исполняли его рачительно и безмолвно.
Приказчики и приказчицы в магазинах, показывавшие ей товары, вздрагивали и менялись в лице, когда она называла свое имя, смотрели на нее внезапно загоревшимися глазами и почтительно лепетали благодарные слова, словно одно имя будущей миссис Дуглас ван Тьювер олицетворяло молодость и красоту.
Как Сильвия сама относилась к своему новому положению? Совестилась ли она своей власти? Обидно ли было ей за раболепство и угодливость окружавших ее людей? Или она привыкала понемногу ко всем этим знакам внимания? Она видела, что этого ждет от нее ван Тьювер. Он избрал ее среди тысяч других женщин, потому что она была, по его мнению, самая подходящая для него и самая достойная его жена, и если она желала сдержать обещание и быть ему верной женой, то должна была серьезно отнестись к своей задаче и умело играть роль, выпавшую на ее долю.
Каково было ее душевное состояние в те дни? Она искала забвения в развлечениях, встречах с новыми людьми, в приобретении дорогих нарядов. На танцевальных вечерах и званых ужинах оставалась далеко за полночь, чтобы только устать и заснуть на несколько часов. Но по ночам у нее бывали кошмары, и она просыпалась в слезах и рыданиях. И всегда видела почти один и тот же сон: она где-то в плену, и кто-то твердит ей, что она никогда уже не будет свободна, что она вечная, вечная раба. Комната ее всегда была полна чудесных роз, но она велела их убрать, так как, проснувшись однажды ночью и увидев их, она вспомнила аллеи роз в усадьбе Кассельмен, по которым однажды ночью она бродила босиком и плакала о Франке Ширли.
В детстве она читала поразившую ее повесть о клоуне, который кувыркался на арене и тешил публику, находясь почти при смерти. И этот клоун казался ей трагическим символом человеческой жизни. Но теперь она знала не менее трагическую, не менее потрясающую фигуру – героиню романа округа Кассельмен. Фотографы при каждом удобном случае снимали ее, репортеры писали о ней в газетах, люди смотрели на нее с любопытством и восторгом, и она улыбалась блаженной улыбкой, словно внимала хору ангелов небесных, а сердце ее исходило кровью.
Сильвия тяжко боролась с собою. То говорила себе, что никогда, никогда не сможет совершить этого страшного шага, на который решилась, то убеждала себя, что, дав обещание, изменить ему не может и не должна. И каждый день она тратила все больше и больше денег, знакомилась с друзьями ван Тьювера и читала в газетах дотошные статьи о себе.
Однажды утром ей подали визитную карточку. Она вздрогнула – Тубби Бэтс! Живое напоминание о счастливых днях! Он вошел оживленный, ласковый… Сильвия плохо провела ночь и едва держалась на ногах. Голос не повиновался ей, она не находила слов. И она увидала, что глаза ее гостя внезапно наполнились слезами.
– Мисс Кассельмен, – тихо сказал он, – вы несчастны?
И не дождавшись ее ответа, печально добавил:
– Зачем вы это сделали?
Сильвия беззвучно ответила:
– Это было необходимо ради отца.
Оба долго молчали.
– Послушайте, мистер Бэтс! – с внезапной решимостью заговорила наконец Сильвия, – я хочу спросить у вас кое о чем. Мне тяжело, страшно тяжело говорить об этом. Но молчать и не знать еще тяжелей. Я не успокоюсь, пока не поговорю об этом с кем-нибудь.
– О чем, мисс Кассельмен?
– О Франке Ширли!
– О! – воскликнул он только.
– Вы знаете, что я была его невестой?
– Да, мне говорили…
– Вы догадываетесь, может быть, о том, что я пережила за это время. Я знаю только то, что напечатано было в газетах. Вы были тогда в Гарварде и, наверное, знаете все… Это правда, что Франк совершил такой поступок, после которого я никогда уже не могу встречаться с ним?
Кровь залила ее лицо, но она не опустила глаз и с напряженным ожиданием смотрела на Бэтса. Она должна, наконец, узнать правду, всю правду!
Он подумал немного и серьезно ответил:
– Пет, мисс Кассельмен, такого поступка он не совершил.
– Но… но ведь это было в таком месте… – продолжала Сильвия.
– Я знаю, – ответил Бэтс. – Вы помните товарища Ширли Джека Кольтона? Франк всегда убеждал его бросить беспутный образ жизни, следил за ним, чтобы он не напивался, и часто силой уводил его домой из…
– Да, да, вот как это было! – вскрикнула Сильвия. И Бэтс вздрогнул от тоскливых, страстных звуков ее голоса.
– Да, мисс Кассельмен, – продолжал он. – Что касается этой драки, то дело было так: Франк Ширли заступился за несчастную женщину, повалил на пол человека, который издевался над нею. Я знаю этого человека, он вполне заслужил такую расправу. К несчастью, он при падении ударился головой об острый угол стола.
– Я знаю, – прошептала Сильвия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Сильвия все больше убеждалась в том, что оставаться дольше дома и принимать участие в этом расхищении последних крох из доходов отца она не может. Она решила, что должна выйти замуж, и вместе с тем она понимала, что никогда уже не сможет полюбить кого-либо. Сколько бы она ни боролась, сколько бы она не оттягивала, раньше или позже придется сдаться и выйти за человека, которого она не будет любить. Перед нею и выбора-то большого не было. Один был менее, другой более занимателен, но прикосновение к ней каждого из них внушало ей только отвращение. Но если счастье любимых ею, близких ей людей зависит от того, победит ли она в себе это чувство отвращения, то, конечно, она должна его побороть. Как-то раз она спросила мать, всегда ли женщины выходят лишь за любимого человека? Она сознавала, что вопрос ее наивен, но у нее не было уже твердой почвы под ногами, и она невольно искала в других опоры и поддержки. Мать, конечно, ответила ей, что браки по безрассудной любви очень редки, и женщины, выходящие замуж за человека, которого полюбили впервые, редко бывают счастливы. Молодые девушки, не знающие людей, так часто ошибаются. И, наоборот, выходя замуж за человека, к которому как будто равнодушны, бывают счастливы. Привыкают к своим мужьям, находят качества, которых не замечали раньше. Дети вместе с заботами приносят и радости, а главное, становится некогда думать много о себе и копаться в своих чувствах.
Слова матери запали в душу Сильвии. На следующий день тетя Варина рассказала ей подробно историю своего несчастного замужества, а ведь это был брак по страстной любви. Затем приехала жена дяди Барри, за сто миль приехала, чтобы поговорить с Сильвией о долге женщины, о браке, о счастье. Наконец приехал и дядя Базиль, мнением которого она искренно дорожила. Ван Тьювер все еще гостил у них в доме, и разговор, естественно, перешел на него. Но и от дяди Базиля она услышала на этот раз то же, что слышала от других. Отчего ей не выйти, в самом деле, за ван Тьювера? Он порядочный человек, истинный христианин. Сильвия ничего ему не ответила. Она мало говорила в эти дни и вся ушла в себя, в свои мысли. На дом Кассельменов между тем надвигалось несчастье. Экономический кризис в стране принял угрожающие размеры, частные кредиторы настойчиво требовали уплаты долгов, а затем и банки потребовали платежей по кредитам. Майор вернулся однажды из города с помертвевшим лицом, заперся в своем кабинете, не вышел к столу, и когда Сильвия на следующее утро проскользнула в его комнату, она догадалась по его красным глазам и окуркам сигар на всех столах, что он вовсе не ложился в эту ночь. Он отказался дать ей какие бы то ни было объяснения, и Сильвия поняла по его тону, что настаивать будет бесполезно. Но матери он, очевидно, поведал о своем горе – она тоже ходила весь день с заплаканными глазами. После долгих просьб Сильвия узнала от нее, в чем дело: они накануне разорения, банки приступили с ножом к горлу, и в недалеком будущем все их имущество будет продана с молотка. Сильвия побелела, как полотно.
– Ах, если бы этот человек не владел больше твоей душой! – добавила мать.
– Причем здесь этот человек? – удивилась Сильвия.
– Будь проклят день, когда ты встретила его! – продолжала мать сквозь слезы. – Если бы не он, ты давно полюбила бы хорошего человека и могла бы помочь отцу в такую тяжелую минуту.
– Мама! – воскликнула Сильвия, она никогда не думала, что услышит когда-либо такие слова от милой, нежной «мисс Маргарет». – Разве я могу предотвратить несчастье? Ведь это бедствие для многих людей!
– Но ты могла бы выручить отца! – ответила мать.
Поздней приехала тетя Ненни и сообщила, что состояние ван Тьювера в полной безопасности. Экономический кризис в стране его не коснулся.
Сильвия выждала удобную минуту, отвела тетю Ненни в сторону и спросила ее.
– Тетя, если я дам слово мистеру ван Тьюверу, я могу попросить его, чтобы он дал папе денег в долг?
Миссис Чайльтон рассмеялась:
– Дорогая моя, быть отцом будущей миссис Дуглас ван Тьювер – достаточное ручательство на денежном рынке.
Сильвия приняла решение в тот же день. Но она не хотела обманывать ни себя, ни ван Тьювера. Она пригласила к себе миллионера, увела его в маленькую гостиную и, усадив его против себя, начала плохо повиновавшимся ей голосом:
– Мистер ван Тьювер, вы просили моей руки, и я хотела вам сказать, что старалась прийти к какому-нибудь решению…
– К какому, миссис Сильвия? – нетерпеливо подхватил он.
– Я любила Франка Ширли, – продолжала она, – и опять полюбить кого-нибудь не смогу. Но я знаю, что должна выйти замуж. Мои родители будут очень удручены, если я этого не сделаю, это будет для них несчастье. Вы знаете, как я люблю отца. Это единственный человек, которого я люблю всей душой.
– Я знаю, мисс Сильвия!
Она опустила глаза перед его горячим возбужденным взглядом. Руки его дрожали.
– Я все сделаю ради отца, – продолжала она. – У него теперь большие неприятности – денежные затруднения. Я знаю, если я выйду замуж, я смогу помочь ему. Я решилась. Сегодня я говорю «да». Дальнейшее будет зависеть от вас.
– От меня, мисс Сильвия?
– Я буду вполне искренна с вами. Я не могу быть иной, чем я есть, и выражать чувства, которых нет в моей душе. Если я выйду за вас, я буду стараться исполнять мой долг в отношении вас. Я сделаю все, что будет в моих силах, но я не люблю вас и не думаю, чтобы могла полюбить вас.
– Мисс Сильвия… – начал он прерывающимся от волнения голосом, – но вы, вы даете мне обещание?
– Я не думала, что вы решитесь жениться на мне после того, что я сказала вам.
Он подался вперед, нервно сжимая руки и ломая свои пальцы.
– Я… я не решусь? – промолвил он.
– Даже зная…
– Мисс Сильвия! – прервал он ее. – Я люблю вас! Неужели вы не понимаете, что я люблю вас…
– Да, но если я не могу… если я вас не люблю…
– Я приму от вас то, что вы можете мне дать. Я безгранично люблю вас. И я смею надеяться, что вы когда-нибудь полюбите меня. Если бы вы только дали мне надежду, мисс Сильвия…
– Но если вы убедитесь, что я никогда не смогу?.. Представьте себе…
Но в эту минуту он не мог смущать себя какими-либо тягостными предположениями. Он бессвязно лепетал о своем счастье, упал перед нею на колени, схватил ее руку и хотел поднести ее к губам. Она отдернула было ее, но сделала над собою усилие и дала ему целовать свою руку. Кровь пурпуром заливала ее шею, щеки и лоб.
Руки его были неприятно влажны и горячи. Она взглянула на него, и выражение его лица надолго запечатлелось в ее памяти. Холодная маска воспитанного корректного человека исчезла. Это было лицо человека, добившегося своей цели. Сильвия с трудом могла бы облечь в слова то, что поразило ее в нем. Она уловила только, что он облизывал губы.
Ван Тьювер едва верил, что долгая осада, наконец, кончена, что победа за ним. Она должна была несколько раз повторить ему, что решение ее серьезно и неизменно, что она дает ему слово и не возьмет его обратно. Он пожелал доказательств. Ему мало было приложиться к руке. Он хотел обнять ее. Она, однако, уклонилась от объятия, сказав ему, что у них на Юге это не принято.
– Дайте мне время привыкнуть к вам, – добавила она, – ведь я только сегодня приняла это решение.
– Но вы не измените его? – воскликнул он.
– Нет, нет! Это было бы бесчестно с моей стороны. Я решила и сделаю это. Имейте только терпение…
– Когда мы можем венчаться? – спросил он, видимо мало веря в ее решимость.
– Не, знаю. Я думаю, скоро. Я поговорю с моими родителями?
– Когда?
– Скоро. И вот что я хотела еще вам сказать: я бы не хотела, чтобы свадьба состоялась здесь. Тут так много воспоминаний для меня. Я бы не перенесла этого. Но мне очень трудно будет убедить в этом моих родных. Они очень горды, самолюбивы, и такое домашнее торжество, конечно, порадовало бы их. Но это будет свыше моих сил. Я прошу вас поддержать меня.
– Хорошо, – ответил он, – я буду настаивать на том, чтобы свадьба состоялась в Нью-Йорке.
– Обещайте мне еще, – добавила Сильвия, – помолчав немного, – что вы никому ни слова не скажете о том, что я говорила вам… ни о моих чувствах, ни о мотивах, побудивших меня…
Он усмехнулся.
– Мне хвастать нечем…
– Даже самым близким друзьям ничего не скажете, обещайте мне, ни тете Ненни, ни миссис Винтроп. Я должна уверить моих родителей, что действую по собственному побуждению. Если бы отец знал, что его положение сыграло роль в моем решении, он, конечно, решительно воспротивился бы. И если он узнает когда-нибудь, то это будет для него ударом.
– Я понимаю, – тихо сказал ван Тьювер.
– Не знаю, как я справлюсь с этой задачей, – добавила она, – мне придется убеждать всех, что я счастлива. Я прошу у вас сочувствия и помощи. И не пеняйте на меня, если я буду временами несдержанна и капризна…
Он ответил, что сделает со своей стороны все, что будет в его силах, взял ее руку, хотел поцеловать, но, заметив, что она тихо вздрогнула, только пожал ее и, поблагодарив, ушел.
6
Помолвка была тотчас объявлена, и свадьба назначена через шесть недель в Нью-Йорке. Весть о помолвке Сильвии с Дугласом ван Тьювером распространилась с быстротою молнии. Через день уже вся страна читала в газетах подробности ее романа. Сильвия была поражена фурором, вызванным этим событием ее жизни. Она получила груды поздравлений не только от друзей, но и от совершенно незнакомых ей лиц. Она отвечала, улыбалась, принимала гостей и беспрерывно играла взятую на себя роль счастливой невесты. Ван Тьювер первое время не отходил от нее и постоянно изливался перед ней в своих благодарных чувствах. Но тетя Ненни поспешила ей на помощь. Она убедила ван Тьювера уехать в Нью-Йорк и сидеть там, пока Сильвия не приедет заказывать приданое.
Между тем майор получил из банка извещение, что взносы платежей можно отсрочить на время. Он опять успокоился и вновь проводил с Сильвией целые дни в цветниках и за чтением истории Соединенных Штатов. Сильвия убеждалась теперь, как тщетны и даже наивны были ее попытки демократизировать ван Тьювера. Она видела, как меняется ее собственное положение и отношение к ней ближайших друзей. Какая-то новая нотка почтительности чувствовалась в обращении ее знакомых с нею. Куда она ни являлась, она была предметом всеобщего внимания. Она получала сотни писем от лиц разного общественного положения: от изобретателей, предлагавших ей возможности утроить ее будущее богатство, от преступников, томившихся в тюрьмах за не совершенные ими преступления, от чувствительных жен фермеров, читавших о ее романе и призывавших на нее все блага небесные, от апостолов классовой борьбы, запугивавших ее неизбежным возмездием…
И Сильвия начинала уже сознавать всю ответственность положения будущей миссис Дуглас ван Тьювер.
Она поехала в Нью-Йорк, как было условлено. И уже в первый день приезда она поняла, почему сильные мира так любят путешествовать инкогнито. Едва она вышла из вагона, как щелкнул направленный на нее фотографический аппарат. Перед отелем выстроился целый отряд фотографов, но она прикрыла лицо рукою и на следующий день увидала в газетах свой портрет – заслоненное ладонью лицо и надпись: «Царственная красавица. Угадайте, чье лицо под этой рукой?»
Ван Тьювера, конечно, хорошо знали во всех местах, посещаемых людьми его круга. И Сильвии пришлось побывать с ним там, для того чтобы и ее знали. Когда она входила в модный ресторан или кафе, она улавливала восторженно почтительный шепот и чувствовала, что все взгляды устремлены на нее.
Ливрейные лакеи раболепно кланялись и прислуживали ей, старались предугадать каждое желание и исполняли его рачительно и безмолвно.
Приказчики и приказчицы в магазинах, показывавшие ей товары, вздрагивали и менялись в лице, когда она называла свое имя, смотрели на нее внезапно загоревшимися глазами и почтительно лепетали благодарные слова, словно одно имя будущей миссис Дуглас ван Тьювер олицетворяло молодость и красоту.
Как Сильвия сама относилась к своему новому положению? Совестилась ли она своей власти? Обидно ли было ей за раболепство и угодливость окружавших ее людей? Или она привыкала понемногу ко всем этим знакам внимания? Она видела, что этого ждет от нее ван Тьювер. Он избрал ее среди тысяч других женщин, потому что она была, по его мнению, самая подходящая для него и самая достойная его жена, и если она желала сдержать обещание и быть ему верной женой, то должна была серьезно отнестись к своей задаче и умело играть роль, выпавшую на ее долю.
Каково было ее душевное состояние в те дни? Она искала забвения в развлечениях, встречах с новыми людьми, в приобретении дорогих нарядов. На танцевальных вечерах и званых ужинах оставалась далеко за полночь, чтобы только устать и заснуть на несколько часов. Но по ночам у нее бывали кошмары, и она просыпалась в слезах и рыданиях. И всегда видела почти один и тот же сон: она где-то в плену, и кто-то твердит ей, что она никогда уже не будет свободна, что она вечная, вечная раба. Комната ее всегда была полна чудесных роз, но она велела их убрать, так как, проснувшись однажды ночью и увидев их, она вспомнила аллеи роз в усадьбе Кассельмен, по которым однажды ночью она бродила босиком и плакала о Франке Ширли.
В детстве она читала поразившую ее повесть о клоуне, который кувыркался на арене и тешил публику, находясь почти при смерти. И этот клоун казался ей трагическим символом человеческой жизни. Но теперь она знала не менее трагическую, не менее потрясающую фигуру – героиню романа округа Кассельмен. Фотографы при каждом удобном случае снимали ее, репортеры писали о ней в газетах, люди смотрели на нее с любопытством и восторгом, и она улыбалась блаженной улыбкой, словно внимала хору ангелов небесных, а сердце ее исходило кровью.
Сильвия тяжко боролась с собою. То говорила себе, что никогда, никогда не сможет совершить этого страшного шага, на который решилась, то убеждала себя, что, дав обещание, изменить ему не может и не должна. И каждый день она тратила все больше и больше денег, знакомилась с друзьями ван Тьювера и читала в газетах дотошные статьи о себе.
Однажды утром ей подали визитную карточку. Она вздрогнула – Тубби Бэтс! Живое напоминание о счастливых днях! Он вошел оживленный, ласковый… Сильвия плохо провела ночь и едва держалась на ногах. Голос не повиновался ей, она не находила слов. И она увидала, что глаза ее гостя внезапно наполнились слезами.
– Мисс Кассельмен, – тихо сказал он, – вы несчастны?
И не дождавшись ее ответа, печально добавил:
– Зачем вы это сделали?
Сильвия беззвучно ответила:
– Это было необходимо ради отца.
Оба долго молчали.
– Послушайте, мистер Бэтс! – с внезапной решимостью заговорила наконец Сильвия, – я хочу спросить у вас кое о чем. Мне тяжело, страшно тяжело говорить об этом. Но молчать и не знать еще тяжелей. Я не успокоюсь, пока не поговорю об этом с кем-нибудь.
– О чем, мисс Кассельмен?
– О Франке Ширли!
– О! – воскликнул он только.
– Вы знаете, что я была его невестой?
– Да, мне говорили…
– Вы догадываетесь, может быть, о том, что я пережила за это время. Я знаю только то, что напечатано было в газетах. Вы были тогда в Гарварде и, наверное, знаете все… Это правда, что Франк совершил такой поступок, после которого я никогда уже не могу встречаться с ним?
Кровь залила ее лицо, но она не опустила глаз и с напряженным ожиданием смотрела на Бэтса. Она должна, наконец, узнать правду, всю правду!
Он подумал немного и серьезно ответил:
– Пет, мисс Кассельмен, такого поступка он не совершил.
– Но… но ведь это было в таком месте… – продолжала Сильвия.
– Я знаю, – ответил Бэтс. – Вы помните товарища Ширли Джека Кольтона? Франк всегда убеждал его бросить беспутный образ жизни, следил за ним, чтобы он не напивался, и часто силой уводил его домой из…
– Да, да, вот как это было! – вскрикнула Сильвия. И Бэтс вздрогнул от тоскливых, страстных звуков ее голоса.
– Да, мисс Кассельмен, – продолжал он. – Что касается этой драки, то дело было так: Франк Ширли заступился за несчастную женщину, повалил на пол человека, который издевался над нею. Я знаю этого человека, он вполне заслужил такую расправу. К несчастью, он при падении ударился головой об острый угол стола.
– Я знаю, – прошептала Сильвия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25