Но радости в этих совместных прогулках было мало. Ван Тьювер умышленно не замечал Селесты, и бедная девочка кусала губы и возвращалась домой со слезами на глазах. В эти дни Сильвия возненавидела ван Тьювера за его самоуверенность и ледяной тон в обращении с людьми, которые ему не нужны были или которые его не занимали. Она поняла вдруг, что он смертельно надоел ей своей безукоризненностью, своей корректностью и своими рассказами о замках его знакомых герцогов в Шотландии и о великосветских охотах.
– Мистер ван Тьювер, – внезапно прервала она его однажды. – Я должна вам сказать кое-что. Я давно уже собиралась сказать вам это. Мне кажется, вам не следовало бы дольше оставаться здесь…
Учтиво-ласковое выражение мгновенно сошло с лица ван Тьювера.
– Почему, мисс Сильвия! – воскликнул он.
– Я хочу быть совершенно откровенна с вами. Если вы живете здесь по причине, не имеющей ко мне никакого отношения, то это дело ваше, но если вы здесь только ради меня, то… то мой долг сказать вам, что вы напрасно обольщаете себя какими-либо надеждами…
Он явно делал невероятные усилия, чтобы вновь овладеть собою.
– Я начал уже надеяться… – заговорил он. – Вы… вы вполне уверены, что это так?
– Да. Вы понимали, конечно, с самого начала, что тетя Ненни взяла на себя нелегкую задачу. Она надеялась, что ей удастся вместе с вами убедить меня принять ваше предложение. Многие из моих друзей и даже мои ближайшие родственники были бы очень рады, если бы я согласилась выйти за вас. Сознаюсь вам, что сама убеждала себя и доказывала себе, что должна это сделать. – Она опустила глаза и добавила: – Я думала, что это мой долг… что это, быть может, единственное, что я могу сделать в жизни – выйти замуж за богатого человека и помочь его деньгами моим близким. Но я напрасно убеждала себя. Это невозможно – я не могу, не могу… Она замолчала.
– Мисс Сильвия, – начал он после долгой паузы, – но, быть может, если вы выйдете за меня, вы…
– Нет! – прервала она его. – Ради бога, не говорите. Я знаю, я знаю только, что вы не должны дольше оставаться здесь. Я никогда не выйду за вас, и вы напрасно теряете здесь время. Уезжайте лучше!
Опять наступило молчание.
– Мисс Сильвия, – сказал он наконец, – это для меня все равно что смертный приговор.
– Мне очень жаль! – ответила она. – Но я ничем не могу вам помочь. А оставаясь здесь, вы только ухудшаете ваше положение…
– Не заботьтесь обо мне, – сказал он. – Мне некуда уезжать и нечего искать во всем мире. Если бы вы разрешили мне остаться здесь и попытаться быть вам полезным чем-нибудь…
– Нет, нет, вы ничем не можете быть мне полезны. Я хочу быть одна, с отцом и близкими людьми, которых я люблю. Меня только расстраивают встречи с вами.
Он встал и несколько мгновений тоскливо смотрел на нее.
– Это все, что вы можете сказать мне, мисс Сильвия?
– Да, это все. Если хотите доказать мне, что действительно уважаете меня, то уезжайте и постарайтесь забыть о моем существовании.
5
Ван Тьювер уехал, но неделю спустя вернулся опять и написал Сильвии письмо, в котором уверял ее в своих бескорыстно дружеских чувствах и просил свидания. Затем опять нагрянула тетя Ненни, и опять состоялся семейный совет. Тетя Ненни делала Сильвии те же упреки, которые она слышала уже в Бостоне от миссис Винтроп: она не имеет права играть с человеком, на котором лежит ответственность и общественного положения, и огромного состояния. Это человек, который может еще сыграть крупную роль в политической жизни страны… Дядя Мандевиль тоже полагает, что одно его влияние может ослабить влияние демократической партии в Соединенных Штатах. Сильвия почтительно верила в политическую прозорливость своих дядей и ничего на это возразить не могла. Она ответила только, что ничего против ван Тьювера не имеет, но видеть его и принимать его не желает. Тетя Ненни заметила ей, что ван Тьювер был ее гостем, и последнее объяснение с ним – неслыханная бестактность. Сильвия выразила готовность извиниться и перед тетей Ненни, и перед ван Тьювером, но видеть его все же наотрез отказалась.
Ван Тьювер уехал в Ньюпорт, где жила в то время семья Доротеи Кортланд, и Сильвию на время оставили в покое. Она читала отцу вслух, играла с ним в карты, увлекала его за собой на далекие прогулки. Тетя Ненни уехала на морские купанья, и в ее отсутствие Сильвии легче было уклоняться от всяких приглашений на вечера, обеды и пикники. У нее был и благовидный предлог: у отца ее было много работы на плантациях, а силы стали изменять ему в последнее время. Ранней весной в этом году, как раз в разгар полевых работ, было наводнение, и урожай хлопка погиб. Все размыло, скот затонул, и палатки негров унесло неведомо куда. У майора были три крупные плантации, и многочисленных негров-рабочих надо было содержать весь год. Пришлось прибегнуть к займу в местных банках, а банки тоже были в затруднительном положении, так как наводнение повторилось на следующий год и наличность в банках убавлялась с каждым месяцем. Майор Кассельмен ночи напролет просиживал над своими счетами и упорно молчал, когда с ним заговаривали о делах.
Больше всего удручало Сильвию то, что никакой попытки не делалось хоть сколько-нибудь сократить расходы. Тетя Варина уехала с детьми в горы, и жили они этим летом на два дома. Селеста приглашала гостей, выписывала из Нью-Йорка наряды, и на письменном столе майора росли груды счетов.
Между тем здоровье его стало внушать серьезные опасения, и доктора настаивали на том, чтобы он уехал куда-нибудь на время. Дядя Мандевиль нанял дачу на берегу моря и звал к себе брата и Сильвию. Он писал, что если они поторопятся, то поспеют к парусным гонкам. Они поехали, а неделю спустя в гавань величаво вошла великолепная морская яхта. На следующее утро Сильвия прочла в газете, что Дуглас ван Тьювер, курсировавший с несколькими друзьями в южных водах, прибыл на предстоявшие гонки.
– Я не хочу его видеть! – заявила Сильвия.
И дядя Мандевиль, в отсутствие тети Ненни храбро высказывавший свое мнение, поддержал ее и обещал ей подстрелить этого господина, если он будет назойлив. Это была, конечно, шутка, но дядя Мандевиль искренне и убежденно говорил, что Кассельмены не нуждаются в новоамериканских князьях для того, чтобы выпутаться из денежных затруднений.
Сильвия решила всячески избегать встречи с ван Тьювером. Но он вызвал себе союзницу на помощь. В один прекрасный день к подъезду дачи дяди Мандевиля подкатил автомобиль, и Сильвия, сидевшая на балконе, к изумлению своему, узнала в гостье миссис Винтроп.
Миссис Винтроп была с головы до ног в белом, загорелая, живописная и праздничная! Сильвия была одна, и посетительница могла беспрепятственно развернуть всю мощь своих чар. Она медленно поднялась по ступенькам, взяла обеими руками протянутую ей руку и молча впилась глазами в исхудавшее бледное лицо Сильвии.
– О, позвольте мне помочь вам, – сказала она только.
– Благодарю вас! – ответила Сильвия.
– Моя лесная нимфа! – прошептала миссис Винтроп. Слезы участия быстро катились по ее загорелым щекам.
Она смахнула их тонкой замшевой перчаткой.
– Верьте мне, Сильвия, я тоже знавала горе, – добавила она после продолжительной паузы.
Сильвия была тронута до глубины души. Из этих мечтательных очей глядела сама печаль, тихая, чарующая печаль. Она вспомнила – ей рассказывали в Бостоне, – что миссис Винтроп не была счастлива в своем замужестве. Они сели.
– Сильвия, вам необходимо развлекаться! – сказала миссис Винтроп. – Поедем на яхту.
– Я не желаю больше встречаться с мистером ван Тьювером, – ответила Сильвия.
– Я понимаю и вполне ценю мотивы вашего отказа. Но верьте моей наблюдательности, Сильвия. Мистер ван Тьювер совершенно овладел собою и теперь избегать встречи с ним нет никакой надобности.
– Он стал другим человеком, – продолжала «королева Изабелла», – он настолько изменился, что ближайшие друзья едва узнают его. И лицо у него теперь такое одухотворенное, грустное. Сильвия, вы обязаны дать ему возможность показать, что у него есть сила воли и характер, и вместе с тем общие знакомые увидят, что вы не отвернулись от него с презрением. На яхте прелестное общество: тетка мистера ван Тьювера, миссис Гарольд Клайвден, о которой вы, вероятно, слышали; ее племянница, мисс Вайленд, и лорд Говард Эннерсли, жених мисс Вайленд. Это очень романтичная история, я расскажу вам ее.
Сильвия ответила, что отец болен и она не может оставлять его одного.
– Но он тоже поедет, – возразила миссис Винтроп. – Развлечение ему ничего, кроме пользы, не принесет.
И Сильвия в конце концов обещала приехать завтракать на яхту.
Ван Тьювер лично явился за ними на следующий день. Он был почти трогателен в своей роли великосветского Вертера. Держал себя очень просто, впрочем, говорил только о своей прогулке по морю и о своих гостях, главным образом о лорде Говарде. Сильвия шутливо заметила, что никогда еще не видела лорда, это для нее какое-то сказочное существо. И ван Тьювер мягко и любезно ответил, что лорд Говард не гоняется за богатством, он искренний, преданный друг. Сильвия отточила было свое оружие против лорда, но не воспользовалась им на яхте ван Тьювера: лорд оказался самым обыкновенным молодым человеком.
Ответом на этот завтрак на яхте была устроенная дядей Мандевилем прогулка в автомобилях и роскошный пикник на берегу моря. За пикником последовала прогулка при луне на парусных лодках. Сильвия очутилась на корме лодки рядом с ван Тьювером, который дрожащим голосом говорил ей, что старался забыть ее, что не может жить без нее и что, если она не даст ему хоть какую-нибудь надежду, он покончит с собою. Она слушала его с досадой, давала ему односложные ответы, и наконец пересела ближе к лорду Говарду, который в ее присутствии совершенно забывал, что приближается к апогею своего романа с мисс Вайленд. Она клялась себе самой, что не будет больше принимать никаких приглашений и что ван Тьюверу не удастся больше обмануть ее. Миссис Винтроп догадалась по выражению ее лица, что она рассержена, и, когда причалили к берегу, пошла рядом с нею.
– Ах, эти мужчины! – воскликнула она с искренним сокрушением. – Сильвия, ну что сделаешь с этими мужчинами!
Сильвия ничего не ответила, и она продолжала:
– Вы должны быть солидарны со своими сестрами. Мы все должны влиять и воздействовать на мужчин.
– Но что же я должна сделать? – спросила Сильвия. – Выйти за него замуж?
Она думала, что вложила в свои слова самый едкий сарказм. Но, к удивлению ее, миссис Винтроп схватила ее руку и воскликнула:
– Да, дорогая моя, я бы очень хотела, чтобы вы вышли за него!
– Но что же будет тогда с моим душевным благородством? – ядовито спросила Сильвия.
«Королева Изабелла» сказала только:
– Он любит вас!
– Я знаю, но я его не люблю.
– Он искренно любит вас. И я думаю, вы все-таки выйдете за него.
– Несмотря на то, что я не люблю его? Миссис Винтроп ласково улыбнулась:
– Позвольте мне приехать к вам и поговорить с вами об этом.
– Приезжайте, миссис Винтроп, но не говорите мне о том, что я должна выйти за ван Тьювера.
– Я хотела бы объяснить вам кое-что. И вы меня выслушаете, я прошу вас об этом.
Сильвия ничего не ответила, и миссис Винтроп приняла молчание ее за согласие.
Она приехала на следующий день и повела речь совсем в ином тоне, чем несколько недель тому назад, в Бостоне. Она горячо ратовала за ван Тьювера, рисовала Сильвии картины блестящей будущности, какие ждут жену мистера ван Тьювера: все двери Европы будут открыты перед нею, жизнь ее будет сплошным торжеством, и потом, сколько добра могла бы Сильвия сделать с деньгами ван Тьювера.
Это свидание с миссис Винтроп еще и по другой причине произвело на Сильвию сильное впечатление. Оно рассеяло в ней томившие ее сомнения насчет Франка Ширли. Миссис Винтроп осторожно и деликатно коснулась этой темы, но вместе с тем сумела дать понять Сильвии, что она вполне осведомлена насчет этой злополучной истории. Это была правда, в Кембридже все знали об этом. Есть мужчины, вставила между прочим миссис Винтроп, которые тайком делают такие постыдные вещи и начинают мучиться угрызением совести, лишь когда позор их всплывет наружу. Она полунамеками, полусловами объяснила Сильвии, что это дурные, недостойные мужчины встречаются преимущественно среди людей низкого происхождения, унаследовавших преступные наклонности.
В голове Сильвии вспыхнул целый вихрь новых мыслей. Не в этом ли суть социальных различий? Не потому ли ее родители так подозрительно относились к каждому новому ее знакомству? Эти мысли бросали новый свет и на возмущавшую ее когда-то надменную обособленность известного кружка университетской молодежи. По словам миссис Винтроп, члены аристократического клуба были отменно порядочные люди и вели целомудренную жизнь. И слова миссис Винтроп об исключительности Дугласа ван Тьювера теперь иначе звучали в ушах Сильвии, – он держал себя особняком, гордецом, чуждался товарищей, но не унизился до такого пошлого поступка, до которого дошел Франк…
Ван Тьювер, конечно, осаждал ее письмами и извинениями. Но она не отвечала ему и отказывалась видеть его. И так как яхта его все стояла в гавани, она стала нервничать и обрадовалась, когда майор решил вернуться домой к розам и истории Соединенных Штатов. Вскоре она узнала из газет, что яхта ван Тьювера вернулась в Нью-Йорк, а недели через две «король Дуглас Первый» опять уже был у тети Ненни и надоедал Сильвии своими письмами и просьбами о свидании.
В округе Кассельмен все были в курсе этой истории. Она стала романом чуть ли не всего штата или, вернее, сплетней штата. Сильвия осознала в эти дни значение и власть общественного мнения. Девушке разрешались всевозможные причуды, им даже потворствовали, она могла быть кокетлива, капризна – это было в порядке вещей. Но так долго вести игру – это было уже слишком и прежде всего свидетельствовало о сомнительном вкусе Сильвии…
Жители округа Кассельмен светились отраженным сиянием славы Сильвии, и всем казалось, что она отнимает у них что-то своим эксцентричным упорством.
Сильвия много думала в это время. В душе ее шла беспрерывная мучительная борьба. Она глубоко возненавидела жизнь. Все, что было ей прежде дорого и мило, все превратилось в пепел. Светская жизнь, для которой она воспитывалась с такой тщательностью и денежными затратами и три года тому назад так увлекавшая ее своей новизной, казалась ей теперь злой насмешкой над искренней молодой радостью. Это была только охота на мужчин и стремление удержать их внимание. С деланно-очаровательной улыбкой на лице увлекать, обманывать и кружить головы – это казалось всем совершенно естественным и никого не возмущало.
Она всем существом своим жаждала жить со своей семьей, с близкими, любимыми людьми. Тут были истинные ее друзья, которые всегда могли служить ей защитой против ужасов жизни. Семья, какая бы она ни была, – в конце концов всегда позволяет укрыться от враждебного, хищного мира.
– Человек человеку – волк, – говорил дядя Мандевиль. – Если вы не будете грызть других, вас загрызут.
А дядя Мандевиль знал жизнь и людей.
И Сильвия все больше утверждалась в мысли, что должна поддержать свою семью. Признаки грозившей ее семье опасности с каждым днем выступали все очевиднее. Майор тщетно старался таить от других свои заботы, и его удрученность начала уже заражать других членов семьи. Даже «миссис Маргарет», к изумлению всей семьи, стала экономить. Она лениво бродила по своим великолепным палатам в прошлогоднем полинявшем платье, в истоптанных туфлях, и ее никак нельзя было убедить заказать новое платье, пока, наконец, майор сам не послал заказ ее портному в Новый Орлеан.
Тетя Варина принялась несколько сокращать невероятные хозяйственные расходы. На кухне целый штат праздных, объедающих их негров! Столько нелепых, невероятных счетов от прачек, из бакалейных и фруктовых лавок. Слухи о том, что происходило в усадьбе Кассельмен, проникли в город, и поставщики с неудовольствием и изумлением узнали, что у Кассельменов стали проверять счета и не желают больше платить за недоставленные товары или вещи, украденные неграми-посыльными.
Тетя Варина предложила переехать в какой-нибудь небольшой дом на одной из плантаций. Предложение привело всех в ужас. «Мисс Маргарет» воскликнула: «А что скажут соседи?» Все знали, что были засуха и наводнение, и подумают, что бедствие коснулось и их. И миссис Кассельмен рассудила, что необходимо дать бал, чтобы предупредить даже возможность таких предположений. Тогда Селеста заволновалась: если устраивать бал, то отчего не купить ей маленький автомобиль, о котором она просит целое лето…
Селеста вскоре опять поехала в Нью-Йорк, в пансион мисс Аберкромби, и каждую неделю объезжала магазины на Пятой авеню, покупала самые дорогие вещи и подписывала чеки так же, как делала прежде Сильвия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Мистер ван Тьювер, – внезапно прервала она его однажды. – Я должна вам сказать кое-что. Я давно уже собиралась сказать вам это. Мне кажется, вам не следовало бы дольше оставаться здесь…
Учтиво-ласковое выражение мгновенно сошло с лица ван Тьювера.
– Почему, мисс Сильвия! – воскликнул он.
– Я хочу быть совершенно откровенна с вами. Если вы живете здесь по причине, не имеющей ко мне никакого отношения, то это дело ваше, но если вы здесь только ради меня, то… то мой долг сказать вам, что вы напрасно обольщаете себя какими-либо надеждами…
Он явно делал невероятные усилия, чтобы вновь овладеть собою.
– Я начал уже надеяться… – заговорил он. – Вы… вы вполне уверены, что это так?
– Да. Вы понимали, конечно, с самого начала, что тетя Ненни взяла на себя нелегкую задачу. Она надеялась, что ей удастся вместе с вами убедить меня принять ваше предложение. Многие из моих друзей и даже мои ближайшие родственники были бы очень рады, если бы я согласилась выйти за вас. Сознаюсь вам, что сама убеждала себя и доказывала себе, что должна это сделать. – Она опустила глаза и добавила: – Я думала, что это мой долг… что это, быть может, единственное, что я могу сделать в жизни – выйти замуж за богатого человека и помочь его деньгами моим близким. Но я напрасно убеждала себя. Это невозможно – я не могу, не могу… Она замолчала.
– Мисс Сильвия, – начал он после долгой паузы, – но, быть может, если вы выйдете за меня, вы…
– Нет! – прервала она его. – Ради бога, не говорите. Я знаю, я знаю только, что вы не должны дольше оставаться здесь. Я никогда не выйду за вас, и вы напрасно теряете здесь время. Уезжайте лучше!
Опять наступило молчание.
– Мисс Сильвия, – сказал он наконец, – это для меня все равно что смертный приговор.
– Мне очень жаль! – ответила она. – Но я ничем не могу вам помочь. А оставаясь здесь, вы только ухудшаете ваше положение…
– Не заботьтесь обо мне, – сказал он. – Мне некуда уезжать и нечего искать во всем мире. Если бы вы разрешили мне остаться здесь и попытаться быть вам полезным чем-нибудь…
– Нет, нет, вы ничем не можете быть мне полезны. Я хочу быть одна, с отцом и близкими людьми, которых я люблю. Меня только расстраивают встречи с вами.
Он встал и несколько мгновений тоскливо смотрел на нее.
– Это все, что вы можете сказать мне, мисс Сильвия?
– Да, это все. Если хотите доказать мне, что действительно уважаете меня, то уезжайте и постарайтесь забыть о моем существовании.
5
Ван Тьювер уехал, но неделю спустя вернулся опять и написал Сильвии письмо, в котором уверял ее в своих бескорыстно дружеских чувствах и просил свидания. Затем опять нагрянула тетя Ненни, и опять состоялся семейный совет. Тетя Ненни делала Сильвии те же упреки, которые она слышала уже в Бостоне от миссис Винтроп: она не имеет права играть с человеком, на котором лежит ответственность и общественного положения, и огромного состояния. Это человек, который может еще сыграть крупную роль в политической жизни страны… Дядя Мандевиль тоже полагает, что одно его влияние может ослабить влияние демократической партии в Соединенных Штатах. Сильвия почтительно верила в политическую прозорливость своих дядей и ничего на это возразить не могла. Она ответила только, что ничего против ван Тьювера не имеет, но видеть его и принимать его не желает. Тетя Ненни заметила ей, что ван Тьювер был ее гостем, и последнее объяснение с ним – неслыханная бестактность. Сильвия выразила готовность извиниться и перед тетей Ненни, и перед ван Тьювером, но видеть его все же наотрез отказалась.
Ван Тьювер уехал в Ньюпорт, где жила в то время семья Доротеи Кортланд, и Сильвию на время оставили в покое. Она читала отцу вслух, играла с ним в карты, увлекала его за собой на далекие прогулки. Тетя Ненни уехала на морские купанья, и в ее отсутствие Сильвии легче было уклоняться от всяких приглашений на вечера, обеды и пикники. У нее был и благовидный предлог: у отца ее было много работы на плантациях, а силы стали изменять ему в последнее время. Ранней весной в этом году, как раз в разгар полевых работ, было наводнение, и урожай хлопка погиб. Все размыло, скот затонул, и палатки негров унесло неведомо куда. У майора были три крупные плантации, и многочисленных негров-рабочих надо было содержать весь год. Пришлось прибегнуть к займу в местных банках, а банки тоже были в затруднительном положении, так как наводнение повторилось на следующий год и наличность в банках убавлялась с каждым месяцем. Майор Кассельмен ночи напролет просиживал над своими счетами и упорно молчал, когда с ним заговаривали о делах.
Больше всего удручало Сильвию то, что никакой попытки не делалось хоть сколько-нибудь сократить расходы. Тетя Варина уехала с детьми в горы, и жили они этим летом на два дома. Селеста приглашала гостей, выписывала из Нью-Йорка наряды, и на письменном столе майора росли груды счетов.
Между тем здоровье его стало внушать серьезные опасения, и доктора настаивали на том, чтобы он уехал куда-нибудь на время. Дядя Мандевиль нанял дачу на берегу моря и звал к себе брата и Сильвию. Он писал, что если они поторопятся, то поспеют к парусным гонкам. Они поехали, а неделю спустя в гавань величаво вошла великолепная морская яхта. На следующее утро Сильвия прочла в газете, что Дуглас ван Тьювер, курсировавший с несколькими друзьями в южных водах, прибыл на предстоявшие гонки.
– Я не хочу его видеть! – заявила Сильвия.
И дядя Мандевиль, в отсутствие тети Ненни храбро высказывавший свое мнение, поддержал ее и обещал ей подстрелить этого господина, если он будет назойлив. Это была, конечно, шутка, но дядя Мандевиль искренне и убежденно говорил, что Кассельмены не нуждаются в новоамериканских князьях для того, чтобы выпутаться из денежных затруднений.
Сильвия решила всячески избегать встречи с ван Тьювером. Но он вызвал себе союзницу на помощь. В один прекрасный день к подъезду дачи дяди Мандевиля подкатил автомобиль, и Сильвия, сидевшая на балконе, к изумлению своему, узнала в гостье миссис Винтроп.
Миссис Винтроп была с головы до ног в белом, загорелая, живописная и праздничная! Сильвия была одна, и посетительница могла беспрепятственно развернуть всю мощь своих чар. Она медленно поднялась по ступенькам, взяла обеими руками протянутую ей руку и молча впилась глазами в исхудавшее бледное лицо Сильвии.
– О, позвольте мне помочь вам, – сказала она только.
– Благодарю вас! – ответила Сильвия.
– Моя лесная нимфа! – прошептала миссис Винтроп. Слезы участия быстро катились по ее загорелым щекам.
Она смахнула их тонкой замшевой перчаткой.
– Верьте мне, Сильвия, я тоже знавала горе, – добавила она после продолжительной паузы.
Сильвия была тронута до глубины души. Из этих мечтательных очей глядела сама печаль, тихая, чарующая печаль. Она вспомнила – ей рассказывали в Бостоне, – что миссис Винтроп не была счастлива в своем замужестве. Они сели.
– Сильвия, вам необходимо развлекаться! – сказала миссис Винтроп. – Поедем на яхту.
– Я не желаю больше встречаться с мистером ван Тьювером, – ответила Сильвия.
– Я понимаю и вполне ценю мотивы вашего отказа. Но верьте моей наблюдательности, Сильвия. Мистер ван Тьювер совершенно овладел собою и теперь избегать встречи с ним нет никакой надобности.
– Он стал другим человеком, – продолжала «королева Изабелла», – он настолько изменился, что ближайшие друзья едва узнают его. И лицо у него теперь такое одухотворенное, грустное. Сильвия, вы обязаны дать ему возможность показать, что у него есть сила воли и характер, и вместе с тем общие знакомые увидят, что вы не отвернулись от него с презрением. На яхте прелестное общество: тетка мистера ван Тьювера, миссис Гарольд Клайвден, о которой вы, вероятно, слышали; ее племянница, мисс Вайленд, и лорд Говард Эннерсли, жених мисс Вайленд. Это очень романтичная история, я расскажу вам ее.
Сильвия ответила, что отец болен и она не может оставлять его одного.
– Но он тоже поедет, – возразила миссис Винтроп. – Развлечение ему ничего, кроме пользы, не принесет.
И Сильвия в конце концов обещала приехать завтракать на яхту.
Ван Тьювер лично явился за ними на следующий день. Он был почти трогателен в своей роли великосветского Вертера. Держал себя очень просто, впрочем, говорил только о своей прогулке по морю и о своих гостях, главным образом о лорде Говарде. Сильвия шутливо заметила, что никогда еще не видела лорда, это для нее какое-то сказочное существо. И ван Тьювер мягко и любезно ответил, что лорд Говард не гоняется за богатством, он искренний, преданный друг. Сильвия отточила было свое оружие против лорда, но не воспользовалась им на яхте ван Тьювера: лорд оказался самым обыкновенным молодым человеком.
Ответом на этот завтрак на яхте была устроенная дядей Мандевилем прогулка в автомобилях и роскошный пикник на берегу моря. За пикником последовала прогулка при луне на парусных лодках. Сильвия очутилась на корме лодки рядом с ван Тьювером, который дрожащим голосом говорил ей, что старался забыть ее, что не может жить без нее и что, если она не даст ему хоть какую-нибудь надежду, он покончит с собою. Она слушала его с досадой, давала ему односложные ответы, и наконец пересела ближе к лорду Говарду, который в ее присутствии совершенно забывал, что приближается к апогею своего романа с мисс Вайленд. Она клялась себе самой, что не будет больше принимать никаких приглашений и что ван Тьюверу не удастся больше обмануть ее. Миссис Винтроп догадалась по выражению ее лица, что она рассержена, и, когда причалили к берегу, пошла рядом с нею.
– Ах, эти мужчины! – воскликнула она с искренним сокрушением. – Сильвия, ну что сделаешь с этими мужчинами!
Сильвия ничего не ответила, и она продолжала:
– Вы должны быть солидарны со своими сестрами. Мы все должны влиять и воздействовать на мужчин.
– Но что же я должна сделать? – спросила Сильвия. – Выйти за него замуж?
Она думала, что вложила в свои слова самый едкий сарказм. Но, к удивлению ее, миссис Винтроп схватила ее руку и воскликнула:
– Да, дорогая моя, я бы очень хотела, чтобы вы вышли за него!
– Но что же будет тогда с моим душевным благородством? – ядовито спросила Сильвия.
«Королева Изабелла» сказала только:
– Он любит вас!
– Я знаю, но я его не люблю.
– Он искренно любит вас. И я думаю, вы все-таки выйдете за него.
– Несмотря на то, что я не люблю его? Миссис Винтроп ласково улыбнулась:
– Позвольте мне приехать к вам и поговорить с вами об этом.
– Приезжайте, миссис Винтроп, но не говорите мне о том, что я должна выйти за ван Тьювера.
– Я хотела бы объяснить вам кое-что. И вы меня выслушаете, я прошу вас об этом.
Сильвия ничего не ответила, и миссис Винтроп приняла молчание ее за согласие.
Она приехала на следующий день и повела речь совсем в ином тоне, чем несколько недель тому назад, в Бостоне. Она горячо ратовала за ван Тьювера, рисовала Сильвии картины блестящей будущности, какие ждут жену мистера ван Тьювера: все двери Европы будут открыты перед нею, жизнь ее будет сплошным торжеством, и потом, сколько добра могла бы Сильвия сделать с деньгами ван Тьювера.
Это свидание с миссис Винтроп еще и по другой причине произвело на Сильвию сильное впечатление. Оно рассеяло в ней томившие ее сомнения насчет Франка Ширли. Миссис Винтроп осторожно и деликатно коснулась этой темы, но вместе с тем сумела дать понять Сильвии, что она вполне осведомлена насчет этой злополучной истории. Это была правда, в Кембридже все знали об этом. Есть мужчины, вставила между прочим миссис Винтроп, которые тайком делают такие постыдные вещи и начинают мучиться угрызением совести, лишь когда позор их всплывет наружу. Она полунамеками, полусловами объяснила Сильвии, что это дурные, недостойные мужчины встречаются преимущественно среди людей низкого происхождения, унаследовавших преступные наклонности.
В голове Сильвии вспыхнул целый вихрь новых мыслей. Не в этом ли суть социальных различий? Не потому ли ее родители так подозрительно относились к каждому новому ее знакомству? Эти мысли бросали новый свет и на возмущавшую ее когда-то надменную обособленность известного кружка университетской молодежи. По словам миссис Винтроп, члены аристократического клуба были отменно порядочные люди и вели целомудренную жизнь. И слова миссис Винтроп об исключительности Дугласа ван Тьювера теперь иначе звучали в ушах Сильвии, – он держал себя особняком, гордецом, чуждался товарищей, но не унизился до такого пошлого поступка, до которого дошел Франк…
Ван Тьювер, конечно, осаждал ее письмами и извинениями. Но она не отвечала ему и отказывалась видеть его. И так как яхта его все стояла в гавани, она стала нервничать и обрадовалась, когда майор решил вернуться домой к розам и истории Соединенных Штатов. Вскоре она узнала из газет, что яхта ван Тьювера вернулась в Нью-Йорк, а недели через две «король Дуглас Первый» опять уже был у тети Ненни и надоедал Сильвии своими письмами и просьбами о свидании.
В округе Кассельмен все были в курсе этой истории. Она стала романом чуть ли не всего штата или, вернее, сплетней штата. Сильвия осознала в эти дни значение и власть общественного мнения. Девушке разрешались всевозможные причуды, им даже потворствовали, она могла быть кокетлива, капризна – это было в порядке вещей. Но так долго вести игру – это было уже слишком и прежде всего свидетельствовало о сомнительном вкусе Сильвии…
Жители округа Кассельмен светились отраженным сиянием славы Сильвии, и всем казалось, что она отнимает у них что-то своим эксцентричным упорством.
Сильвия много думала в это время. В душе ее шла беспрерывная мучительная борьба. Она глубоко возненавидела жизнь. Все, что было ей прежде дорого и мило, все превратилось в пепел. Светская жизнь, для которой она воспитывалась с такой тщательностью и денежными затратами и три года тому назад так увлекавшая ее своей новизной, казалась ей теперь злой насмешкой над искренней молодой радостью. Это была только охота на мужчин и стремление удержать их внимание. С деланно-очаровательной улыбкой на лице увлекать, обманывать и кружить головы – это казалось всем совершенно естественным и никого не возмущало.
Она всем существом своим жаждала жить со своей семьей, с близкими, любимыми людьми. Тут были истинные ее друзья, которые всегда могли служить ей защитой против ужасов жизни. Семья, какая бы она ни была, – в конце концов всегда позволяет укрыться от враждебного, хищного мира.
– Человек человеку – волк, – говорил дядя Мандевиль. – Если вы не будете грызть других, вас загрызут.
А дядя Мандевиль знал жизнь и людей.
И Сильвия все больше утверждалась в мысли, что должна поддержать свою семью. Признаки грозившей ее семье опасности с каждым днем выступали все очевиднее. Майор тщетно старался таить от других свои заботы, и его удрученность начала уже заражать других членов семьи. Даже «миссис Маргарет», к изумлению всей семьи, стала экономить. Она лениво бродила по своим великолепным палатам в прошлогоднем полинявшем платье, в истоптанных туфлях, и ее никак нельзя было убедить заказать новое платье, пока, наконец, майор сам не послал заказ ее портному в Новый Орлеан.
Тетя Варина принялась несколько сокращать невероятные хозяйственные расходы. На кухне целый штат праздных, объедающих их негров! Столько нелепых, невероятных счетов от прачек, из бакалейных и фруктовых лавок. Слухи о том, что происходило в усадьбе Кассельмен, проникли в город, и поставщики с неудовольствием и изумлением узнали, что у Кассельменов стали проверять счета и не желают больше платить за недоставленные товары или вещи, украденные неграми-посыльными.
Тетя Варина предложила переехать в какой-нибудь небольшой дом на одной из плантаций. Предложение привело всех в ужас. «Мисс Маргарет» воскликнула: «А что скажут соседи?» Все знали, что были засуха и наводнение, и подумают, что бедствие коснулось и их. И миссис Кассельмен рассудила, что необходимо дать бал, чтобы предупредить даже возможность таких предположений. Тогда Селеста заволновалась: если устраивать бал, то отчего не купить ей маленький автомобиль, о котором она просит целое лето…
Селеста вскоре опять поехала в Нью-Йорк, в пансион мисс Аберкромби, и каждую неделю объезжала магазины на Пятой авеню, покупала самые дорогие вещи и подписывала чеки так же, как делала прежде Сильвия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25