Но что? Никаких лекарств у нас не было. Я насильно лил ему в рот холодное консервированное молоко, он стискивал зубы и, захлебываясь, бессвязно что-то бормотал.
Что же делать? До ближайшего населенного пункта дней двадцать ходу. Вызвать "скорую помощь" - самолет или вертолет, - но чем? Рация наша была слишком тяжела, и мы оставили ее на берегу Бахты. Туда тоже было не меньше семи дней ходу.
А пульс у Николая Панкратовича становился все слабее.
- Делайте искусственное дыхание, - распорядился Павел. - А ты, Саша, раздувай скорей костер, поставь воды. Вы, - обратился он к Курдюкову, настругайте в котелок мыла.
Распаковав резиновую лодку, он принялся отвинчивать от насоса шланг. Пробив в консервной банке дыры, он вставил туда шланг, налил в банку мыльной воды.
- Желудок надо от яда освободить, - пояснил он.
- Что вы со мной делаете, бесстыдники! - дико зарычал "умирающий".
От радости, что Николай Панкратович ожил, Павел бросился обнимать всех.
Промывание оказало эффективное действие. Ослабевший старик качался как пьяный. Его поддерживал коллектор, над ним, отгоняя комаров, размахивал веником Сашка.
- Хорош. Кажись, все доподлинно вычистило, - говорил он, заползая в палатку. Но немного спустя, снова умоляюще попросил: - Сашок, милый, скорей помахай веником.
Наконец старик угомонился.
- Товарищ начальник, как ваше блюдо в кулинарном реестре значится? Акзария, что ли? - обратился он ко мне под хохот всех сотрудников. Доподлинное блюдо! Вы мне обязательно подарите рецепт. Вот когда моя старуха пилить меня начнет по поводу строительства дачи - пропишу ей компот из акзарии.
До самого рассвета зубоскалили они надо мной. А на рассвете, позавтракав перловой кашей и поворчав на Николая Панкратовича, что он поступил не по-товарищески, выпив компот, мы двинулись к речке Майгушаша. Мы уже прошли порядочно, как вдруг Сашка спохватился: "Постойте, я забыл... - и побежал обратно в лагерь. Минут через десять он вернулся к каравану.
- Что забыл? - окружили мы Сашку.
- Да эту самую... окзирию для коллекции. - Он вытащил из-за пазухи жирный зеленый лопух такой величины, что в него свободно можно было бы завернуть самого коллекционера.
Ненавистный теремок
Чернушка почему-то возненавидела красивый деревянный домик. Все мы восторгались беличьим теремком, у которого были и труба, и окна. А вот хозяйку теремка приходилось запихивать туда насильно, она отказывалась сидеть там, норовила залезть в мой спальный мешок. Почему именно в мой, никто не знал. Наверное, потому, что несколько дней, когда пустовал лагерь, я носил ее в маршрутах за пазухой. Малышка, вероятно, запомнила это и стала считать меня "своим человеком", вернее, родной белкой. Сколько раз я бесцеремонно вытаскивал ее из спального мешка! Она пищала, цеплялась лапками за мех, царапалась и даже кусалась, правда, не больно уж так ей не хотелось находиться в своих деревянных хоромах. В конце концов мне стало жалко белочку и она поселилась в моем мешке. Заберется мне под бороду, опояшет шею, как будто воротником, и лежит себе, не шелохнувшись. В холодную погоду забиралась под мышку или растягивалась на груди. Пригреется, лапки в стороны раскинет. Любила, чтоб ее гладили и причесывали, особенно между пальчиками. Она даже урчала от удовольствия. Сперва я спал тревожно, боялся, как бы случайно не придавить малышку. Но постепенно приспособился спать осторожно. Один раз она разбудила меня среди ночи - вдруг принялась бегать по животу. А коготки у нее остренькие, царапучие - мертвого подымут. Спросонья я подумал, что она испугалась слишком громкого храпа Николая Панкратовича. Но, прислушавшись, понял - это были грозовые раскаты.
Чернушка не выносила одиночества. В деревянный теремок ее закрывали только от Найды; когда никого не оставалось в палатке. А так все к ней привязались, точно к забавному домашнему зверьку. И правда, в нашей серой, однообразной жизни она была чем-то вроде веселого, игривого котенка. Да и вела себя частенько, словно котенок, - опрокидывалась на спину, шустро ловила быстрыми лапками пальцы рук, хватала их зубами и кусала, но просто так, ради забавы.
Однажды мы с Сашкой ушли в многодневный маршрут. Ночевали прямо в тайге.
Ничего интересного нам не попадалось: только мох, травы, кусты и деревья.
Перед нами вздыбились чахлые лиственницы. Но странно, на многих из них темнели старые, покинутые гнезда белок. Вероятно, когда-то здесь расплодившиеся зверьки пировали богатым урожаем лиственничных шишек.
Я скинул сапоги. Влез на дерево. Там я тщательно осмотрел гайно. Обследовал и другие деревья, где были беличьи гнезда. Удивленный моими необычными занятиями, Волынов спросил:
- Мы что, не по азимуту идем? Заблудились? Или вы коренные обнажения ищите таким способом?
- Нет, Саша! Все в порядке! Мы идем правильно, не сбились с маршрута. Я просто воспользовался случаем, чтобы узнать, как белки устраивают свои жилища.
- Зачем?
- Да ведь ты, наверное, обратил внимание, что Чернушка боится деревянного домика больше, чем Найды. Может быть, мы сделаем его более естественным и удобным. Спальный мешок ей, конечно, нравится. Но я все еще побаиваюсь, как бы случайно во сне не придавил Чернушку. Всякое бывает...
Однако мои "исследования" ничего нового не дали. Бахтинские белки предпочитают строить гнезда не на качающихся суках, а прижимают их к стволам, чтоб не сбило ветром, чтобы не очень-то были заметны для хищных зверей и птиц. Делают они гнезда-шары из подручного материала: веток, травы, мха, лишайника и даже из размельченной коры. Каждое гайно обязательно имеет два лаза - вход и выход. Серединка - спаленка выстлана шерстью, перьями, пухом, тончайшими, как папиросная бумага, берестинками.
Попадались и совсем примитивные, грубо свитые гнезда, без "перин" и "одеялок". Вероятно, и среди белок, как и среди людей, есть хозяйственные, трудолюбивые, а есть лентяйки, которым лень набрать перышек для постели.
Наша Чернушка возненавидела свой теремок, вероятно, потому, что он имел только один вход, который мы всегда закрывали на крючок. Совершенно ясно, она хотела жить свободно, как все белки. Что ж, подросла, возмужала, пусть живет теперь самостоятельно. Надо непременно отпустить ее на свободу. Иначе попадет в зубы Найды.
Мы вернулись в лагерь через несколько дней. У костра кашеварил Павел, остальные были еще в тайге.
- Ну, что новенького, Павлуша?
- Да ничего особенного. Все по-старому. Кони целы, сыты, здоровы. И люди покамест не болеют.
- Ну, а Чернушка, жива ли?
- Чернушка у нас молодчина, носится как угорелая. Когда я в лагере, Найда за версту палатку обходит. Ну, а стоит мне отлучиться к лошадям, она тут как тут - так и норовит к белочке пробраться. Поэтому я не оставляю Чернушку без надзора, брал с собой или запирал в домике. Не хочет спокойно сидеть в домике, бьется, как рябчик в силке. Даже волосы на макушке вытерла о доски, лысой теперь стала. Когда вы ушли в маршрут, я взял ее к себе. Но она вскоре сбежала к вам в мешок. И чем вы ее приворожили? Интересно, узнает ли вас? Давайте войдем одновременно в палатку все вместе, она там сейчас мячик тряпочный гоняет, футболисткой сделалась. Войдем и всем хором начнем звать ее. Любопытно все-таки: к кому первому бросится?
Мы втроем приоткрыли полог и стали кричать:
- Чернушка! Чернушка! Чернушка!
Белочка встрепенулась, вытянула головку, навострила кисточки. "Ко-ко-ко!.." - заквохтала она наседкой и мигом очутилась на моем плече. Замурлыкала и заворковала, забившись под бороду, юркнула через расстегнутый воротник за пазуху, проверяя, какие подарки у меня в кармане. А принес я рябиновые ягоды и кедровые орехи. Чернушка выносила во рту кедровые орехи, каждый раз всего лишь по одному орешку, и, усевшись на плечо, проворно щелкала. И так сновала она без устали. Все улыбались. И я улыбался. Что там ни говори, очень приятно, когда тебя кто-то ждет в тайге, когда ты кому-то нужен. В тот день белочка стала для меня еще ближе, еще дороже. У меня появилась к ней какая-то необъяснимая, прямо-таки необыкновенно нежная привязанность. Я готов был ее целовать и, признаюсь, целовал, когда никто этого не видел. Не правда ли, смешно? Я твердо решил привезти белочку в Ленинград: ведь она сделалась совсем ручной.
Павел сказал, что теперь каждый вечер он носит Чернушку в тайгу, сажает на дерево, чтоб она привыкла к дикой жизни. Белочка далеко не убегает, она еще не умеет прыгать с ветки на ветку, боится высоты, колючих еловых иголок и мокрой осиновой листвы.
До ужина оставалось много времени, поэтому я решил заняться воспитанием Чернушки. Выбрал одинокую лиственницу с сухой хвоей и пустил на нее белочку. Зверюшка с радостью принялась кружиться по стволу, качаться на ветках, лакомиться смолистыми почками, откусывать и бросать на землю пустые шишки. Когда я звал ее и протягивал орех, она послушно спускалась вниз, вытянув голову, повисала на задних лапах и в такой неудобной позе, видимо, дурачась, грызла орехи. Постепенно я добился того, что она стала бегать за орехами на концы качающихся сучков. Белочка оказалась способной ученицей. Она так осмелела, что стала прыгать на меня с веток лиственницы, и, судя по восторженному квохтанью, по блеску глазенок, эта новая игра ей очень понравилась.
"Нет худа без добра"
Как только я возвращался из маршрута, первым делом заглядывал в Чернушкин теремок. Я всегда очень скучал по ней и, что греха таить, боялся, как бы она не убежала, не затерялась в тайге. Но однажды белочки в домике не оказалось, а дверка была открыта. Павел всполошился. Он только что играл с нею. Куда же она запропастилась? Неужели ее все-таки сцапала Найда? Едва ли! Собака бегала со мной в тайгу, помогала нам охотиться на глухарей и тетеревов.
А может, утащил соболь? Хищник этот, хоть и ночной, осторожный, но очень дерзкий, от него можно ожидать всего.
Нет, скорей всего удрала в тайгу: ведь Павел забыл закрыть дверку теремка. А может, на наше счастье, спряталась в палатке? Такие сюрпризы уже случались.
Мы вывернули наизнанку карманы во всех ватниках и спецовках, вытрясли все спальные мешки и рюкзаки, прощупали каждую тряпку - белочка как сквозь землю провалилась. Все очень огорчились, жалко было так неожиданно с ней расстаться...
Павел позвал на помощь Найду.
- Ищи! - сердито приказал он.
Собака обнюхала все вещи, но не поняв, кого надо искать, зевнула. Тогда поднесли к ней Чернушкин теремок и тоже заставили обнюхать.
Найда вопросительно посмотрела на Павла.
- Да, да, ищи Чернушку! - произнес он.
Собака неторопливо обошла вокруг палатки, потянула носом воздух и быстрыми прыжками с заливистым лаем бросилась к островку мелких приземистых елок.
"Пиик!" - точно ножом полоснуло мне по сердцу.
- Готова! - с жалостью промолвил Сашка.
- Загрызла! - сказал Николай Панкратович.
Вскоре Найда неторопливо подбежала к нам. В ее крепко стиснутой пасти судорожно дергался беспомощный, смоляной хвостик...
Сашка замахнулся на лайку тяжелой палкой, но Павел сердито, властно его остановил:
- Не бей напрасно собаку! На то она и лайка охотничья, чтобы белок хватать. Чернушку уже не воскресить.
Найда бережно положила добычу к ногам помрачневшего Павла. Зверюшка не шевелилась. Найда громко, отрывисто залаяла, Чернушка вдруг встрепенулась и прыгнула на Павла, с Павла - на Сашку, с Сашки - на меня. Юркнула ко мне за пазуху и мелко дрожала от испуга. Ни одной царапины не было на ней. Так осторожно схватила ее собака, так бережно держала в зубах.
Павел бросился тискать, обнимать лайку:
- Ай да Найда! Ай да молодчина!
В этот вечер все угощали собаку пшеничными лепешками. Она дурачилась, с веселым гавканьем скакала вокруг нас, а беглянка, выглядывая из-за пазухи, возмущенно цурюкала.
Хищный грызун
Составив геологическую карту, набрав нужное количество металлометрических и шлиховых проб, мы прибыли на метеостанцию, где наш отряд ожидал начальник партии Шустряков. Мои помощники хорошо отдохнули, попарились в баньке и пошли с караваном лошадей по берегу Бахты - на этот раз в рыбацкий поселок. На прощанье я поблагодарил их за добросовестную работу.
Курдюков и я остались временно на метеостанции готовить полевые материалы для приемной комиссии экспедиции. К ближайшей енисейской пристани мы отправимся на понтоне по Бахте.
Чернушка быстро приспособилась к новой обстановке: догадалась, что попасть из комнаты в другую можно только через дверь, и потому, словно кошка, дежурила у порога.
Белка одолевала нас игрой в "колы", которая запомнилась ей с тех пор, когда мы жили в палатке, и она кружилась по стоячным подпоркам. Но в бревенчатой избе не было ни колов, ни столбов.
Проказница нашла выход из такого положения. Забравшись на подоконник, она терпеливо дожидалась, когда начнут вылезать из спальных мешков геологи.
Первым вставал начальник партии, снимал майку и делал зарядку. Чернушка мгновенно прыгала на него. Раздавался крик.
Бедный "кол" не знал, как избавиться от белки. Коготки у нее, что колючки татарника: так и вонзаются в тело. Шустряков пытался схватить дерзкую шалунью, но она увертывалась с неуловимостью ртутного шарика, перескакивала на спину и выделывала там такие замысловатые крендели, только хвост мелькал.
- Снимите, пожалуйста! - умолял начальник партии, а сам извивался, как танцор.
Чернушка от удовольствия ворковала и кружилась еще быстрей. На помощь начальнику из спального мешка выползал Курдюков. Белка мигом перепрыгивала на прораба.
- О-ой! - раздавался новый истошный крик.
Вечером Чернушка забиралась в мою шапку и требовала, чтоб я щекотал ее, проказницу. Она вертелась, отбивалась лапками. Белка походила тогда на котенка, только не мяукала, а как-то смешно кряхтела. Потом, утомленная, крепко засыпала прямо в шапке.
А утро снова начиналось веселыми играми да забавами. И все было бы хорошо, если бы...
Как-то мы оставили ее одну в комнате. И вот что увидели, когда вернулись: Чернушка неизвестно куда затащила канцелярские резинки, обкорнала пробковую ручку у спиннинга, искромсала на мелкие кусочки цветные карандаши, не тронув почему-то один синий. Она гордо сидела среди груды карандашных огрызков и крошек. Но что с ней стало?! Она была не черная, а вся белая, точно вывалялась в муке. На полу лежала опрокинутая банка с сухими сливками.
- Ух ты, хищник, грызун двурезцовый! - не на шутку рассердился начальник партии, собирая уцелевшие огрызки карандашей. - Чем же мы теперь будем красить геологическую карту?
Любовь к свободе
Метеостанция располагалась на вершине холма. Кругом расстилалась необозримая осенняя тайга. Это был громадный ковер, сотканный из оранжевых лиственниц, зеленых елей, золотых берез, синих пихт, малиновых осин, сизых кедров.
Чернушка с утра до вечера металась на широком подоконнике, глядя на радужные переливы таежных красок. Она перестала играть, сделалась нелюдимкой, сварливой, на всех дерзко бросалась.
Однажды она юркнула в открытую дверь, стрелой взлетела на первую ближайшую лиственницу, перемахнула на березу. Никогда прежде я не видел ее такой прыткой, проворной и непослушной. Белку охватил какой-то безумный порыв. Я бежал за ней и звал: "Чернушка! Чернушка!" Но она точно оглохла, как будто сразу одичала. И вскоре пушистый чернявый комочек совсем затерялся в яркой осенней пестроте.
Растерянный, медленно бродил я между высокими деревьями и повторял без умолку, точно заведенный:
- Чернушка! Чернушка! Чернушка!
В ответ мне печально, надрывно кричали серые гуси, летящие стройными косяками на юг.
"Как жаль, что нет Найды! Она непременно помогла бы найти беглянку! - думал я. И ругал себя: - Ах, какой же все-таки я плохой, бездушный человек! Ну что из того, что мы вспоили, вскормили осиротевшего зверька? Неужели за это "благодеяние" я должен лишить Чернушку самого главного в жизни - свободы?! Очень даже хорошо, что нет Найды. Пускай белочка резвится в лесу, как все ее дикие подруги! Пускай живет так, как ей положено".
Грустный, вернулся я поздно вечером в избушку. Мы уже собрались тушить керосиновую лампу, как вдруг кто-то начал царапать стекло. Я выскочил на улицу, с радостью снял любимую зверюшку с деревянной рамы. Холодная, облезлая белочка забилась мне под бороду и сразу же уснула.
Утром густыми крупными хлопьями повалил снег. Оставить беззащитную Чернушку в суровой тайге я не мог. Ведь она еще не подготовилась к лютым сибирским морозам, не успела отрастить пушистую зимнюю шубку и, конечно, погибла бы.
Конкурент Дурова
И вот мы в рыбацком поселке.
К временной переносной пристани пришвартовался долгожданный старенький пароход "Спартак".
Мы разместились в небольшой каюте вчетвером: Повеликин, Волынов, Рыжов, я, ну и, конечно, Чернушка. Запыхавшись, на палубу поднялся Павел. Он торопливо раскрыл громадную корзину и, вытащив оттуда берестяные туески с затейливыми узорами, смущенно положил перед каждым из нас по штуке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12