- пожелал узнать Бобик.
- Гм... самцы. Нет, не женского.
- Это очень интересно, - отметил Бобик, уже окончательно успокоившись и готовый задавать дальнейшие глубокие вопросы.
Мышка на столе пошевелилась, и немного желтого песка ссыпалось с ее шубки. Мать Толека сидела, как загипнотизированная, и глядела на подергивающее лапками существо так, словно перед ней была бомба замедленного действия.
- Жив! Жив! - завопил Бобик. - Дайте ему торта, дайте ему торта! Просиявший ребенок недолго думая вскарабкался на колени к гостье и, поерзав, устроился, как ему было удобно.
Элегантная дама сидела не шевелясь. Она была удивлена, но не подавала виду.
- Какой милый мальчуган, - заметила она из-за взлохмаченной головки Бобика, стараясь не прикасаться к его запыленной курточке.
- За-бе-ри-те э-ту мышь, - с трудом пролепетала Юлия, близкая к обмороку.
- Ах, в самом деле, - спохватилась вдруг мама Жак и, помогая себе ложечкой, положила мышь на тарелку. - Жачек, унеси эту несчастную тварь. Извините нас, ради бога. У Бобика бывают такие заскоки.
- Ничего, ничего, - поспешили успокоить маму гости.
Мышь была унесена. Цеся сманила Бобика с колен величественной дамы, положив на тарелочку большущий кусок торта и поставив эту приманку на противоположный конец стола. Дедушка ловко свернул разговор на Вольтера, отец возвратился к квантам, Юлия постепенно начала обретать нормальный цвет лица. Однако родные ошибались, полагая, что Бобик позволит заткнуть себе рот тортом. Проглотив, чудом не подавившись, огромный кусище, он слизал крем с пальцев и заметил:
- О, что я вижу? Сервиз Новаковского!
- Вкусный тортик? - надрывно вскричала мама Жак.
- Замечательный, - немедленно откликнулась гостья.
- Замечательный, кхе-кхе!
- Я по голубым рисуночкам узнал, - похвастался Бобик. - У меня глаз наметанный. Мама Новаковского говорила, что они за него заплатили в антикварном...
- Бобик! - сказала Юлия.
11
И все-таки, несмотря ни на что, прием прошел удачно. После кошмарной промашки Бобика ничего худшего случиться уже не могло. Сознание этого принесло всем членам семьи Жак острое чувство облегчения: лед внезапно был сломан, и общая атмосфера заметно потеплела. Вторая часть встречи прошла в приятной беседе без перебоев.
Выяснилось, что родители Толека, по сути дела, просто счастливы: наконец-то им удалось попасть в круг людей, близких по духу, людей, с которыми можно потолковать о неслыханно увлекательных вещах - таких, как современные проблемы квантовой механики или качество керамической глины отечественного производства. Не говоря уж об обоюдном интересе к знаменитым французским просветителям, который обнаружился у дедушки и Толекиного папы. Правда, дедушка со cвойственной ему чистосердечностью несколько нарушил общую гармонию сообщив, что о Руссо сказать пока ничего не может, поскольку еще его не прорабатывал - он добрался только до буквы "Д", - однако в задушевной обстановке, которая сложилась к тому времени, его заявление прошло незамеченным.
Когда отец и мать Толека поднялись из-за стола, никто уже не помнил ни о мыши, ни о сервизе Новаковского. Чаепитие благополучно завершилось, и после заключительного обмена любезностями, приглашениями в гости и взаимных восторгов от знакомства со столь интересными людьми окрашенная в белый цвет входная дверь наконец захлопнулась за Толеком и его родителями.
- Ушли, слава богу! - сказал Жачек и вздохнул с облегчением бессильно прислонясь к вешалке для верхней одежды. И в ту же секунду в дверь легонько постучали.
Это отец Толека вернулся за своим зонтом.
- Он наверняка слышал! - с отчаянием прошептала Юлия, когда Жачек, на этот раз проявив большую осмотрительность, проводил гостя вместе с зонтом на площадку и удостоверился, что тот окончательно ушел.
- Ничего он не слышал, - буркнул Жачек без особой уверенное тщательно закрывая дверь на задвижку. - Он немного глуховат, я сам видел.
- Господи, что ты мог видеть?
- Что он глух. Как пень, - сказал Жачек и добавил с оттенком высокомерия: - И вообще, напрасно ты волнуешься, дорогая, не такие уж они аристократы.
- Неправда, он не глух как пень! - безумно вращая глазами, в кликнула Юлия.
- Глух. Глух, как Бетховен. Я своими глазами видел, что пользуется специальным рожком. Вставляет его в ушную раковину.
- Сам ты раковина! - зарычала Юлия. - С рожком! А он еще хоть куда и наверняка расслышал твое бестактное высказывание. О господи, почему вы все такие ужасные?
- Юлия, а что, этот юноша хочет на тебе жениться? - полюбопытствовал дедушка.
- Н-не знаю, - вспыхнула Юлия. - Я вообще ничего не знаю.
- Конечно, хочет, - убежденно сказала мама. - Иначе зачем ему было приводить родителей?
- Он-то хочет, - изрек Жачек тоном пророка, - но как они к этому отнесутся, вот вопрос.
Юлия неожиданно начала всхлипывать:
- Это все из-за вас! Из-за вас и из-за этого чудовища Бобика!
- Ну, ну, полегче насчет чудовища, - возмущенно сказала тетя Веся, выглядывая из ванной. - Ты знаешь, я не люблю, когда его так называют.
- А я считаю, что по-другому его никак не назовешь.
- А я нет!
Атмосфера явно накалялась, и Цеся предпочла убраться подальше от эпицентра склоки. Захватив из кухни несколько оставшихся от обеда холодных картофельных оладий, она поднялась на башенку.
12
Данка, разумеется, лежала на матрасе и писала стихи. Из проигрывателя неслись звуки флейты, и вообще не похоже было, что кому-то здесь хочется заниматься.
Цеся поставила перед Данкой картофельные оладьи и приглушила проигрыватель.
- Данка! - строго сказала она. - Пора поговорить серьезно.
- Я пишу, - заметила Данка.
- Ты должна начать что-то делать.
- Не мешай.
- Учиться, к сожалению, нужно, от этого не отвертишься, как ни старайся, продолжала Цеся, твердо решившая не сдаваться. - У тебя что, совсем нету честолюбия?
- Нету. Я пишу. Не мешай мне, черт подери!
Цеся выключила проигрыватель.
- Нет, ты меня выслушай! Мне надоело! - крикнула она. - Ты относишься ко мне как к вещи! Даже не соизволишь посмотреть в мою сторону!
Данка посмотрела на Телятинку с издевательской ухмылкой и села на матрасе, откинув со лба блестящие каштановые волосы.
- Ну, давай говори, хотя я заранее знаю, что ты собираешься сказать.
Цеся, растерявшись, молчала.
- Ну? - подбодрила ее Данка. - Ты остановилась на том, что у меня нет честолюбия.
- Вот именно. И элементарного чувства благодарности, - выпалила Цеся. - Ты даже не замечаешь, что я трачу на тебя все свободное время. Я хочу тебе помочь, но ведь ты сопротивляешься! Ты так чудовищно ленива, что у меня просто руки опускаются!
- Ну, ну...
- Хоть намек на чувство собственного достоинства у тебя есть? Ты не понимаешь, что это унизительно, когда тебя перед всем классом постоянно называют лентяйкой? А ведь ты не глупей других, даже совсем наоборот...
Данка встала и нервным движением одернула юбку.
- Послушай, - сказала она, снимая невидимую ниточку с рукава зеленой вязаной кофты, - условимся раз и навсегда, что у меня нет честолюбия, чувства благодарности, чувства собственного достоинства и что я лентяйка. Сразу станет легче жить. И тебе будет спокойнее, и я смогу писать без помех.
- Ничего не понимаю. Ты что, хочешь остаться на второй год? - застонала Цеся, хватаясь за голову.
- В принципе мне все равно, - призналась Данка. - У меня уже столько хвостов...
- Да ведь я хочу тебе помочь!
- Не станешь же ты за меня учиться.
- Послушай, - сказала Цеся. - Еще одно. Я за тебя отвечаю. Я обещала Дмухавецу, что тебя вытяну, и обязана это сделать.
- Чего тебе дался этот старик? - обозлилась Данка. - К учителям надо относиться по-особому. Были б они обыкновенные люди - другое дело, но это же надзиратели.
- Ха! - возмутилась Цеся. - И Дмухавец?
- Ну, может, он в меньшей степени.
- Дануся... - снова начала Целестина просительно. - Ты такая умная, талантливая, у тебя столько замечательных качеств... подумай о своем будущем. Чем скорее ты кончишь школу, тем раньше станешь свободна! Ты непременно будешь великой поэтессой. Отец Толека сказал, что у тебя талант, а уж он-то в литературе разбирается...
Данка подняла голову и нахмурилась:
- Что? Что? Как это он, интересно, может судить о моем таланте?
- Я ему показала тетрадку... с твоей поэмой... - поперхнулась Цеся.
- С поэмой "Отчуждение"?! - спросила Данка бледнея.
- Да, он пришел в восторг... - Цеся почувствовала, что Данку это сообщение не особенно обрадовало, и осеклась.
- Принеси мне эту тетрадь, - проговорила подруга безжизненным голосом. - И заодно отдай маме кошелек. Когда я пришла с тортом, была такая суматоха...
- Данка, ты... ты сердишься? - с замиранием сердца робко спросила Цеся.
Дануся недвижно, как изваяние, сидела на матрасе, прислонясь к стене, и лицо ее было лишено всякого выражения.
- Принеси тетрадь, - повторила она.
Цеся, в ужасе от того, что натворила, помчалась в столовую, где возле тарелки с тортом еще лежала Данкина тетрадь - увы, уже не в том виде, в каком была: Бобик, воспользовавшись случаем, нарисовал в ней акварелью танк, атакуемый вертолетом со множеством людей на борту. Телятинка почувствовала сухость в горле и странную пустоту в голове. Она не в силах была вообразить, как ее подруга раскроет тетрадь, где на лучших страницах "Отчуждения" намалеван танк. Больше всего ей хотелось отдалить эту минуту в бесконечность. А пока что она решила пойти к маме.
13
Родители были у себя в комнате, и Цеся, заглянув в дверь, позавидовала их душевному спокойствию и возможности работать в нормальной обстановке.
Мама, повязав поверх юбки какую-то тряпку, за большим столом лепила из глины изящные сахарницы в форме гиппопотамов. Разгороженная пополам книжным стеллажом комната освещалась двумя одинаковыми лампами. Однако одна половина нисколько не походила на другую. Вокруг мамы царил хаос: на полу - глина, на столе - гипс и глина, на стульях - глина и гипс; на полках стояли бутылочки и баночки с глазурью, кисти в стеклянных банках и высохший стебель кукурузы в бутылке от вина. Мама была весела и полна трудового энтузиазма, пальцы ее двигались быстро и ловко, красивые губы тоже были в движении - она что-то напевала. Отец сидел в своем углу в наушниках, предназначенных для индивидуального пользования телевизором. Однако в данном случае наушники ограждали его от посторонних звуков. Он работал и не желал слушать всякие там дурацкие куявяки[7]. Склонившись над сверкающим чистотой столом, Жачек аккуратно чертил что-то на большом листе кальки. Его книги стояли на полках ровными рядами, чертежные приборы были в идеальном порядке разложены по правую руку, а цветочки в вазе, хоть и очень скромные, выглядели свежими и красивыми.
- Мама, - позвала Цеся.
- Да, да? Смотри, доченька, какой смешной у меня получился гиппопотамчик.
- Гиппопотамчик что надо. Мама, я тебе принесла кошелек.
- Какой кошелек?
- Ну, кошелек. Ты разве не помнишь, что его отдала?
Мама рассмеялась:
- Не помню. - Покосившись на Жачека, она с облегчением убедилась, что на ушах у него звуконепроницаемые наушники.
- Мама, - спросила Цеся, глядя на мать с нежностью, - ты любишь деньги?
- Я? - удивилась мама. - А что?
- Ничего. Просто мне вдруг интересно стало, как ты к ним относишься.
- Хм! - мама задумалась. - Я б сказала - как к человеку, по которому я скучаю, хотя он меня явно избегает. А что, деньжата понадобились? Много, боюсь, я не наскребу.
- А сколько их у тебя вообще, ты знаешь?
- Не-а, не знаю.
- Никогда-никогда не знаешь?
- Никогда, - призналась мама, фыркнула и тут же, спохватившись, поглядела на Жачека. - Только ради бога, не проболтайся отцу! Я знаю, это мой серьезный недостаток. Но мне недосуг думать о деньгах. Столько других интересных вещей на свете... По-моему, если работаешь не покладая рук и получаешь за это деньги, наплевать, сколько именно их у тебя.
- Ты у нас трудовая пчелка.
- Что, это плохо?
- Наоборот. Ты молоток.
- Ну, спасибо тебе большое, деточка, - обрадовалась мама, - Приятно заслужить уважение собственной дочери.
- И гиппопотамчики у тебя получаются прелестные.
- Еще бы. Они пользуются грандиозным успехом. А тебе должны нравиться хотя бы потому, что благодаря им ты получишь новую кофточку.
- Серьезно?
- Единственно и исключительно. Что вы там с Данкой наверху сделаете?
Цеся мгновенно вспомнила, что произошло.
- Ох! З-занимаемся, - ответила она, а сама подумала, отчего это появляется все больше и больше вещей, о которых нельзя рассказать родителям, хотя она старается жить честно и следовать их советам?
Цеся тяжело вздохнула.
- Что, хандра? - спросила мама.
- Э, нет. Просто жизнь тяжелая.
- Фу, какая банальность! - поморщилась мама. - Могла бы сформулировать то же самое более оригинально.
- Эх, жизнь, жизнь! - изрекла Целестина.
- И вообще, ко всему нужно относиться проще, детка. Знаешь, сколько у человека чувств?
- Э-э-э... в принципе пять, - сказала Цеся, будущий медик.
- Шесть у него чувств. Причем шестое - может быть, самое нужное. Я имею в виду чувство юмора. Чем сильнее оно развито, тем легче кажется жизнь.
- Хм-м-м... - с сомнением сказала Цеся и отправилась на башенку.
Чувство юмора, ничего себе.
Вероятно, мама не совсем права. Когда заденешь самые возвышенные чувства другого человека, никакой юмор не спасет. Цеся поднималась по ступенькам с ощущением, будто сердце ее весит тонну. Добравшись до площадки перед входом в башенку, она повернула дверную ручку.
Дверь была заперта. За тонкими досками явственно слышались громкие рыдания.
- Эй! Открой! - крикнула Цеся.
- Иди отсюда! - донеслось из-за двери.
- Данка! Не валяй дурака! Надо поговорить...
- Мне не надо! Иди, разговаривай с этим типом! Читай ему стихи! О боже, боже, что за люди живут на этом свете!
- Дануся... извини... я правда, правда...
- Все небось слушали, да? - Всхлипывание.
- Что ты! - горячо заверила ее Цеся. - Никто даже внимания не обратил...
- Профаны! - прогнусавила Данка и громко высморкалась.
- Что, что?
- А впрочем, я тебе не верю. Наверняка все прочли "Отчуждение" и теперь надо мной смеются! - Взрыв плача. - Нет, я отсюда не выйду! Как я теперь покажусь им на глаза!
- Данка, умоляю...
- Отвяжись! Нашли чем развлекать своих гостей... моим "Отчуждением"!.. Подлые!
- Не останешься же ты здесь...
- Именно останусь. Теперь я уже никогда отсюда не выйду. - Бурные рыдания. - Здесь и умру, зачем куда-то выходить.
- О господи! - сказала Цеся и без сил опустилась на ступеньки. - Этого я от тебя не ожидала, Данка. Ради бога, пойми: ты все преувеличиваешь. Никто уже о твоей поэме не помнит. Кончай паясничать.
- Я паясничаю?! - В донесшемся из-за двери восклицании прозвучало глубокое возмущение.
- Как дура, - со злостью ответила Цеся. - Сама же будешь жалеть.
Увы, хуже способа повлиять на Данку она не могла придумать.
- Это мы еще посмотрим, - ожесточенно заявила добровольная узница.
С этой минуты за дверью установилось упорное молчание.
14
После получаса безуспешных призывов и бесплодных уговоров Цеся покинула свой пост под дверями башенки и сбежала вниз. Ситуация осложнилась - пора было просить помощи у родных.
Семейство Жак сидело в большой комнате за ужином. Как обычно, собравшись вместе, все болтали и дурачились наперебой. В комнате стоял веселый гам. Цеся с неодобрением оглядела небрежно накрытый стол, вокруг которого, конечно, тоже царил беспорядок.
- Мне нужна помощь, - объявила она, вступая в круг света.
- О, Цеся! - радостно приветствовала ее Кристина, сидевшая рядом с Войтеком в конце длинного стола. Молодые супруги с достоинством сохраняли продовольственную автономию; в тот вечер их ужин состоял из ржаного хлеба и сыра. - Цеся, хочешь выкупать Иренку? - закричала Кристина.
- I am an engineer[8], - долбила Юлия, которой на следующий день предстояло сдавать зачет по английскому.
Она сидела спиной к обществу, опершись о край стола, а ее красивые ноги лежали на подлокотнике соседнего кресла. В одной руке юная художница держала учебник, в другой - стакан чая.
- Садись, Телятинка, - сказала мама, кладя на тарелку несколько бутербродов. - А где Данка, уже ушла?
- Данка сидит в башне, - многозначительным тоном сообщила Целестина. Заперлась и не хочет выходить.
- Подумать только! Тебе с колбаской?
- С какой еще колбаской?!
- Обыкновенной, - ответила мама. - А хочешь, с брынзой или с шпротным паштетом.
- Данка сидит в башне и отказывается выходить! - крикнула Цеся.
- Ты уже говорила. - Мама даже немного обиделась. - Не понимаю, зачем так кричать.
- If it rains, I will stay at home[9], - заверила Юлия.
Бобик кормил свою мышь творогом.
- Знаешь, Цеська, мой мыш уже умеет пить какао.
- Мне, пожалуйста, с брынзой, - потребовал с другого конца стола Жачек.
- Что вы заладили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
- Гм... самцы. Нет, не женского.
- Это очень интересно, - отметил Бобик, уже окончательно успокоившись и готовый задавать дальнейшие глубокие вопросы.
Мышка на столе пошевелилась, и немного желтого песка ссыпалось с ее шубки. Мать Толека сидела, как загипнотизированная, и глядела на подергивающее лапками существо так, словно перед ней была бомба замедленного действия.
- Жив! Жив! - завопил Бобик. - Дайте ему торта, дайте ему торта! Просиявший ребенок недолго думая вскарабкался на колени к гостье и, поерзав, устроился, как ему было удобно.
Элегантная дама сидела не шевелясь. Она была удивлена, но не подавала виду.
- Какой милый мальчуган, - заметила она из-за взлохмаченной головки Бобика, стараясь не прикасаться к его запыленной курточке.
- За-бе-ри-те э-ту мышь, - с трудом пролепетала Юлия, близкая к обмороку.
- Ах, в самом деле, - спохватилась вдруг мама Жак и, помогая себе ложечкой, положила мышь на тарелку. - Жачек, унеси эту несчастную тварь. Извините нас, ради бога. У Бобика бывают такие заскоки.
- Ничего, ничего, - поспешили успокоить маму гости.
Мышь была унесена. Цеся сманила Бобика с колен величественной дамы, положив на тарелочку большущий кусок торта и поставив эту приманку на противоположный конец стола. Дедушка ловко свернул разговор на Вольтера, отец возвратился к квантам, Юлия постепенно начала обретать нормальный цвет лица. Однако родные ошибались, полагая, что Бобик позволит заткнуть себе рот тортом. Проглотив, чудом не подавившись, огромный кусище, он слизал крем с пальцев и заметил:
- О, что я вижу? Сервиз Новаковского!
- Вкусный тортик? - надрывно вскричала мама Жак.
- Замечательный, - немедленно откликнулась гостья.
- Замечательный, кхе-кхе!
- Я по голубым рисуночкам узнал, - похвастался Бобик. - У меня глаз наметанный. Мама Новаковского говорила, что они за него заплатили в антикварном...
- Бобик! - сказала Юлия.
11
И все-таки, несмотря ни на что, прием прошел удачно. После кошмарной промашки Бобика ничего худшего случиться уже не могло. Сознание этого принесло всем членам семьи Жак острое чувство облегчения: лед внезапно был сломан, и общая атмосфера заметно потеплела. Вторая часть встречи прошла в приятной беседе без перебоев.
Выяснилось, что родители Толека, по сути дела, просто счастливы: наконец-то им удалось попасть в круг людей, близких по духу, людей, с которыми можно потолковать о неслыханно увлекательных вещах - таких, как современные проблемы квантовой механики или качество керамической глины отечественного производства. Не говоря уж об обоюдном интересе к знаменитым французским просветителям, который обнаружился у дедушки и Толекиного папы. Правда, дедушка со cвойственной ему чистосердечностью несколько нарушил общую гармонию сообщив, что о Руссо сказать пока ничего не может, поскольку еще его не прорабатывал - он добрался только до буквы "Д", - однако в задушевной обстановке, которая сложилась к тому времени, его заявление прошло незамеченным.
Когда отец и мать Толека поднялись из-за стола, никто уже не помнил ни о мыши, ни о сервизе Новаковского. Чаепитие благополучно завершилось, и после заключительного обмена любезностями, приглашениями в гости и взаимных восторгов от знакомства со столь интересными людьми окрашенная в белый цвет входная дверь наконец захлопнулась за Толеком и его родителями.
- Ушли, слава богу! - сказал Жачек и вздохнул с облегчением бессильно прислонясь к вешалке для верхней одежды. И в ту же секунду в дверь легонько постучали.
Это отец Толека вернулся за своим зонтом.
- Он наверняка слышал! - с отчаянием прошептала Юлия, когда Жачек, на этот раз проявив большую осмотрительность, проводил гостя вместе с зонтом на площадку и удостоверился, что тот окончательно ушел.
- Ничего он не слышал, - буркнул Жачек без особой уверенное тщательно закрывая дверь на задвижку. - Он немного глуховат, я сам видел.
- Господи, что ты мог видеть?
- Что он глух. Как пень, - сказал Жачек и добавил с оттенком высокомерия: - И вообще, напрасно ты волнуешься, дорогая, не такие уж они аристократы.
- Неправда, он не глух как пень! - безумно вращая глазами, в кликнула Юлия.
- Глух. Глух, как Бетховен. Я своими глазами видел, что пользуется специальным рожком. Вставляет его в ушную раковину.
- Сам ты раковина! - зарычала Юлия. - С рожком! А он еще хоть куда и наверняка расслышал твое бестактное высказывание. О господи, почему вы все такие ужасные?
- Юлия, а что, этот юноша хочет на тебе жениться? - полюбопытствовал дедушка.
- Н-не знаю, - вспыхнула Юлия. - Я вообще ничего не знаю.
- Конечно, хочет, - убежденно сказала мама. - Иначе зачем ему было приводить родителей?
- Он-то хочет, - изрек Жачек тоном пророка, - но как они к этому отнесутся, вот вопрос.
Юлия неожиданно начала всхлипывать:
- Это все из-за вас! Из-за вас и из-за этого чудовища Бобика!
- Ну, ну, полегче насчет чудовища, - возмущенно сказала тетя Веся, выглядывая из ванной. - Ты знаешь, я не люблю, когда его так называют.
- А я считаю, что по-другому его никак не назовешь.
- А я нет!
Атмосфера явно накалялась, и Цеся предпочла убраться подальше от эпицентра склоки. Захватив из кухни несколько оставшихся от обеда холодных картофельных оладий, она поднялась на башенку.
12
Данка, разумеется, лежала на матрасе и писала стихи. Из проигрывателя неслись звуки флейты, и вообще не похоже было, что кому-то здесь хочется заниматься.
Цеся поставила перед Данкой картофельные оладьи и приглушила проигрыватель.
- Данка! - строго сказала она. - Пора поговорить серьезно.
- Я пишу, - заметила Данка.
- Ты должна начать что-то делать.
- Не мешай.
- Учиться, к сожалению, нужно, от этого не отвертишься, как ни старайся, продолжала Цеся, твердо решившая не сдаваться. - У тебя что, совсем нету честолюбия?
- Нету. Я пишу. Не мешай мне, черт подери!
Цеся выключила проигрыватель.
- Нет, ты меня выслушай! Мне надоело! - крикнула она. - Ты относишься ко мне как к вещи! Даже не соизволишь посмотреть в мою сторону!
Данка посмотрела на Телятинку с издевательской ухмылкой и села на матрасе, откинув со лба блестящие каштановые волосы.
- Ну, давай говори, хотя я заранее знаю, что ты собираешься сказать.
Цеся, растерявшись, молчала.
- Ну? - подбодрила ее Данка. - Ты остановилась на том, что у меня нет честолюбия.
- Вот именно. И элементарного чувства благодарности, - выпалила Цеся. - Ты даже не замечаешь, что я трачу на тебя все свободное время. Я хочу тебе помочь, но ведь ты сопротивляешься! Ты так чудовищно ленива, что у меня просто руки опускаются!
- Ну, ну...
- Хоть намек на чувство собственного достоинства у тебя есть? Ты не понимаешь, что это унизительно, когда тебя перед всем классом постоянно называют лентяйкой? А ведь ты не глупей других, даже совсем наоборот...
Данка встала и нервным движением одернула юбку.
- Послушай, - сказала она, снимая невидимую ниточку с рукава зеленой вязаной кофты, - условимся раз и навсегда, что у меня нет честолюбия, чувства благодарности, чувства собственного достоинства и что я лентяйка. Сразу станет легче жить. И тебе будет спокойнее, и я смогу писать без помех.
- Ничего не понимаю. Ты что, хочешь остаться на второй год? - застонала Цеся, хватаясь за голову.
- В принципе мне все равно, - призналась Данка. - У меня уже столько хвостов...
- Да ведь я хочу тебе помочь!
- Не станешь же ты за меня учиться.
- Послушай, - сказала Цеся. - Еще одно. Я за тебя отвечаю. Я обещала Дмухавецу, что тебя вытяну, и обязана это сделать.
- Чего тебе дался этот старик? - обозлилась Данка. - К учителям надо относиться по-особому. Были б они обыкновенные люди - другое дело, но это же надзиратели.
- Ха! - возмутилась Цеся. - И Дмухавец?
- Ну, может, он в меньшей степени.
- Дануся... - снова начала Целестина просительно. - Ты такая умная, талантливая, у тебя столько замечательных качеств... подумай о своем будущем. Чем скорее ты кончишь школу, тем раньше станешь свободна! Ты непременно будешь великой поэтессой. Отец Толека сказал, что у тебя талант, а уж он-то в литературе разбирается...
Данка подняла голову и нахмурилась:
- Что? Что? Как это он, интересно, может судить о моем таланте?
- Я ему показала тетрадку... с твоей поэмой... - поперхнулась Цеся.
- С поэмой "Отчуждение"?! - спросила Данка бледнея.
- Да, он пришел в восторг... - Цеся почувствовала, что Данку это сообщение не особенно обрадовало, и осеклась.
- Принеси мне эту тетрадь, - проговорила подруга безжизненным голосом. - И заодно отдай маме кошелек. Когда я пришла с тортом, была такая суматоха...
- Данка, ты... ты сердишься? - с замиранием сердца робко спросила Цеся.
Дануся недвижно, как изваяние, сидела на матрасе, прислонясь к стене, и лицо ее было лишено всякого выражения.
- Принеси тетрадь, - повторила она.
Цеся, в ужасе от того, что натворила, помчалась в столовую, где возле тарелки с тортом еще лежала Данкина тетрадь - увы, уже не в том виде, в каком была: Бобик, воспользовавшись случаем, нарисовал в ней акварелью танк, атакуемый вертолетом со множеством людей на борту. Телятинка почувствовала сухость в горле и странную пустоту в голове. Она не в силах была вообразить, как ее подруга раскроет тетрадь, где на лучших страницах "Отчуждения" намалеван танк. Больше всего ей хотелось отдалить эту минуту в бесконечность. А пока что она решила пойти к маме.
13
Родители были у себя в комнате, и Цеся, заглянув в дверь, позавидовала их душевному спокойствию и возможности работать в нормальной обстановке.
Мама, повязав поверх юбки какую-то тряпку, за большим столом лепила из глины изящные сахарницы в форме гиппопотамов. Разгороженная пополам книжным стеллажом комната освещалась двумя одинаковыми лампами. Однако одна половина нисколько не походила на другую. Вокруг мамы царил хаос: на полу - глина, на столе - гипс и глина, на стульях - глина и гипс; на полках стояли бутылочки и баночки с глазурью, кисти в стеклянных банках и высохший стебель кукурузы в бутылке от вина. Мама была весела и полна трудового энтузиазма, пальцы ее двигались быстро и ловко, красивые губы тоже были в движении - она что-то напевала. Отец сидел в своем углу в наушниках, предназначенных для индивидуального пользования телевизором. Однако в данном случае наушники ограждали его от посторонних звуков. Он работал и не желал слушать всякие там дурацкие куявяки[7]. Склонившись над сверкающим чистотой столом, Жачек аккуратно чертил что-то на большом листе кальки. Его книги стояли на полках ровными рядами, чертежные приборы были в идеальном порядке разложены по правую руку, а цветочки в вазе, хоть и очень скромные, выглядели свежими и красивыми.
- Мама, - позвала Цеся.
- Да, да? Смотри, доченька, какой смешной у меня получился гиппопотамчик.
- Гиппопотамчик что надо. Мама, я тебе принесла кошелек.
- Какой кошелек?
- Ну, кошелек. Ты разве не помнишь, что его отдала?
Мама рассмеялась:
- Не помню. - Покосившись на Жачека, она с облегчением убедилась, что на ушах у него звуконепроницаемые наушники.
- Мама, - спросила Цеся, глядя на мать с нежностью, - ты любишь деньги?
- Я? - удивилась мама. - А что?
- Ничего. Просто мне вдруг интересно стало, как ты к ним относишься.
- Хм! - мама задумалась. - Я б сказала - как к человеку, по которому я скучаю, хотя он меня явно избегает. А что, деньжата понадобились? Много, боюсь, я не наскребу.
- А сколько их у тебя вообще, ты знаешь?
- Не-а, не знаю.
- Никогда-никогда не знаешь?
- Никогда, - призналась мама, фыркнула и тут же, спохватившись, поглядела на Жачека. - Только ради бога, не проболтайся отцу! Я знаю, это мой серьезный недостаток. Но мне недосуг думать о деньгах. Столько других интересных вещей на свете... По-моему, если работаешь не покладая рук и получаешь за это деньги, наплевать, сколько именно их у тебя.
- Ты у нас трудовая пчелка.
- Что, это плохо?
- Наоборот. Ты молоток.
- Ну, спасибо тебе большое, деточка, - обрадовалась мама, - Приятно заслужить уважение собственной дочери.
- И гиппопотамчики у тебя получаются прелестные.
- Еще бы. Они пользуются грандиозным успехом. А тебе должны нравиться хотя бы потому, что благодаря им ты получишь новую кофточку.
- Серьезно?
- Единственно и исключительно. Что вы там с Данкой наверху сделаете?
Цеся мгновенно вспомнила, что произошло.
- Ох! З-занимаемся, - ответила она, а сама подумала, отчего это появляется все больше и больше вещей, о которых нельзя рассказать родителям, хотя она старается жить честно и следовать их советам?
Цеся тяжело вздохнула.
- Что, хандра? - спросила мама.
- Э, нет. Просто жизнь тяжелая.
- Фу, какая банальность! - поморщилась мама. - Могла бы сформулировать то же самое более оригинально.
- Эх, жизнь, жизнь! - изрекла Целестина.
- И вообще, ко всему нужно относиться проще, детка. Знаешь, сколько у человека чувств?
- Э-э-э... в принципе пять, - сказала Цеся, будущий медик.
- Шесть у него чувств. Причем шестое - может быть, самое нужное. Я имею в виду чувство юмора. Чем сильнее оно развито, тем легче кажется жизнь.
- Хм-м-м... - с сомнением сказала Цеся и отправилась на башенку.
Чувство юмора, ничего себе.
Вероятно, мама не совсем права. Когда заденешь самые возвышенные чувства другого человека, никакой юмор не спасет. Цеся поднималась по ступенькам с ощущением, будто сердце ее весит тонну. Добравшись до площадки перед входом в башенку, она повернула дверную ручку.
Дверь была заперта. За тонкими досками явственно слышались громкие рыдания.
- Эй! Открой! - крикнула Цеся.
- Иди отсюда! - донеслось из-за двери.
- Данка! Не валяй дурака! Надо поговорить...
- Мне не надо! Иди, разговаривай с этим типом! Читай ему стихи! О боже, боже, что за люди живут на этом свете!
- Дануся... извини... я правда, правда...
- Все небось слушали, да? - Всхлипывание.
- Что ты! - горячо заверила ее Цеся. - Никто даже внимания не обратил...
- Профаны! - прогнусавила Данка и громко высморкалась.
- Что, что?
- А впрочем, я тебе не верю. Наверняка все прочли "Отчуждение" и теперь надо мной смеются! - Взрыв плача. - Нет, я отсюда не выйду! Как я теперь покажусь им на глаза!
- Данка, умоляю...
- Отвяжись! Нашли чем развлекать своих гостей... моим "Отчуждением"!.. Подлые!
- Не останешься же ты здесь...
- Именно останусь. Теперь я уже никогда отсюда не выйду. - Бурные рыдания. - Здесь и умру, зачем куда-то выходить.
- О господи! - сказала Цеся и без сил опустилась на ступеньки. - Этого я от тебя не ожидала, Данка. Ради бога, пойми: ты все преувеличиваешь. Никто уже о твоей поэме не помнит. Кончай паясничать.
- Я паясничаю?! - В донесшемся из-за двери восклицании прозвучало глубокое возмущение.
- Как дура, - со злостью ответила Цеся. - Сама же будешь жалеть.
Увы, хуже способа повлиять на Данку она не могла придумать.
- Это мы еще посмотрим, - ожесточенно заявила добровольная узница.
С этой минуты за дверью установилось упорное молчание.
14
После получаса безуспешных призывов и бесплодных уговоров Цеся покинула свой пост под дверями башенки и сбежала вниз. Ситуация осложнилась - пора было просить помощи у родных.
Семейство Жак сидело в большой комнате за ужином. Как обычно, собравшись вместе, все болтали и дурачились наперебой. В комнате стоял веселый гам. Цеся с неодобрением оглядела небрежно накрытый стол, вокруг которого, конечно, тоже царил беспорядок.
- Мне нужна помощь, - объявила она, вступая в круг света.
- О, Цеся! - радостно приветствовала ее Кристина, сидевшая рядом с Войтеком в конце длинного стола. Молодые супруги с достоинством сохраняли продовольственную автономию; в тот вечер их ужин состоял из ржаного хлеба и сыра. - Цеся, хочешь выкупать Иренку? - закричала Кристина.
- I am an engineer[8], - долбила Юлия, которой на следующий день предстояло сдавать зачет по английскому.
Она сидела спиной к обществу, опершись о край стола, а ее красивые ноги лежали на подлокотнике соседнего кресла. В одной руке юная художница держала учебник, в другой - стакан чая.
- Садись, Телятинка, - сказала мама, кладя на тарелку несколько бутербродов. - А где Данка, уже ушла?
- Данка сидит в башне, - многозначительным тоном сообщила Целестина. Заперлась и не хочет выходить.
- Подумать только! Тебе с колбаской?
- С какой еще колбаской?!
- Обыкновенной, - ответила мама. - А хочешь, с брынзой или с шпротным паштетом.
- Данка сидит в башне и отказывается выходить! - крикнула Цеся.
- Ты уже говорила. - Мама даже немного обиделась. - Не понимаю, зачем так кричать.
- If it rains, I will stay at home[9], - заверила Юлия.
Бобик кормил свою мышь творогом.
- Знаешь, Цеська, мой мыш уже умеет пить какао.
- Мне, пожалуйста, с брынзой, - потребовал с другого конца стола Жачек.
- Что вы заладили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21