Того и гляди, нагрянут в лавку, начнется проверка документов, выяснение личности, да мало ли еще что...
Кроме того, в лавке часто бывали немцы. Да, да, они бывали там, покупали пиво, прославленные французские сыры и охотно болтали с приказчиком по-немецки. Ведь Келлер, уроженец Эльзаса, говорил по-немецки, как истый немец, да и похож был на немца - крупноголовый и крупнотелый и тоже любитель пива. Но именно на своей родине, в Эльзасе, Жан-Пьер Келлер насмотрелся на повадки бошей, на их грубость, самомнение, жестокость. Когда к власти пришел Гитлер, он окончательно возненавидел всех его последователей. А уж когда гитлеровцы явились в Париж...
- Ого, поглядите-ка в окно! - закричал однажды утром своим домашним парикмахер Греа, живший в домике напротив лавки. - Ну-ка, ну-ка, что вы там видите?
Домашние Греа, а вместе с ними и другие жители Виль-дю-Буа увидели у лавки Келлера развевающиеся на ветру, выставленные для продажи ситцевые платья и фартуки. Все эти платья и фартуки были трех цветов - синие, белые и красные. Издали казалось, что над домом Келлеров реют национальные флаги Франции, те самые флаги, которые были строго-настрого запрещены оккупантами.
А на следующий день Келлер выставил прямо на улицу ящики с мылом в трехцветной обертке. А потом вдруг Фабьен и Арлетт появились на улице в красных косынках, белых блузках и синих юбках. Они весело подмигивали встречным: мотайте, мол, на ус - жив дух Франции, ничем его не сломить, и настоящие патриоты-французы плевать хотят на бошей.
Проделки Келлера и его семейства нравились рабочему люду в Виль-дю-Буа, однако многие боялись за толстяка и его семейство.
- Он многим рискует, наш верзила. Надо его предостеречь. Недолго и попасть в лапы наци. Ведь здесь всюду бывают боши. Вдруг поймут...
Однако с некоторых пор Келлер прекратил свои "трехцветные" проделки. Теперь, открывая утром окна, обитатели Виль-дю-Буа уже не видели у лавки французские национальные цвета. Лавка как лавка, каких тысячи под Парижем. Жители, хотя они сами предостерегали Жан-Пьера, теперь, когда он послушался их советов, были как будто даже слегка разочарованы.
- Эге, струсил, видно, наш Келлер.
- Возможно, боши догадались и пригрозили ему арестом, чтоб он унялся.
А мсье Греа, парикмахер, пустил слух, что Келлера даже вызывали в префектуру.
Как бы там ни было, но Жан-Пьер действительно больше не шалил, никак не отзывался на антинемецкие анекдоты покупателей, сделался очень сдержан и, казалось, был совершенно поглощен лавкой и домом.
Впрочем, Жан-Пьер был только приказчиком в лавке, как и Фабьен и Андре. Владелец, крупный финансист Номе, у которого было несколько тысяч таких лавок по всей Франции, уехал в начале войны в Виши и в Париже не появлялся.
Жан-Пьер снимал двухкомнатную квартирку над лавкой. Одна комната полукухня-полукдадовая. Вторая служила спальной, столовой и кабинетом для всей семьи. Здесь на длинном столе обедали, делали уроки, писали счета поставщикам. Родители спали на широкой кровати, для детей были сделаны двухэтажные нары: наверху спал Андре, внизу - Арлетт. В уборную приходилось бегать вниз, во двор, умывались под рукомойником.
Было и еще одно помещение - подвал под лавкой, служивший некогда складом товаров. Там в хорошие, довоенные времена хранились бочки с вином и прованским маслом, мешки с мукой и сахаром. Но сейчас запасов уже давно не было, и ни Келлер, ни его жена, ни Андре не спускались в подвал. Про Арлетт и говорить нечего: хотя она и считала себя совершенно взрослой, ни за что не пошла бы одна в подвал; ей чудились там то затаившиеся грабители, то привидения.
И вот однажды, когда семья уже готовилась ко сну, влетела бледная Арлетт. Она только что спустилась в уборную.
- Шаги!
Андре, который уже лег, свесил лохматую голову со своей "башни":
- Какие шаги? Где?
- В подвале. Там кто-то ходит!
Андре незаметно переглянулся с отцом. Потом насмешливо засвистел:
- Фью-у! Опять привидения? Вот трусиха-то! А еще хвастает, что взрослая.
- Что ты мне толкуешь! - закричала, чуть не плача, Арлетт. - Я не сумасшедшая, я очень хорошо слышала шаги. Там кто-то есть!
Келлер, который уже собирался ложиться, сказал успокоительно:
- Ну, вот что, ты укладывайся спать, а мы с Андре сейчас сойдем вниз и все осмотрим.
- О папа, я боюсь, на вас там нападут! Я пойду с вами! - взмолилась Арлетт.
- Глупенькая, ничего с ними не случится. А здесь с тобой останусь я, - нежно сказала ей мать. - Не бойся ничего.
Арлетт для храбрости заползла в постель к матери, а двое мужчин из семейства Келлеров вооружились фонариком и отправились вниз, в подвал. Со своего места Арлетт не могла видеть, что вместе с фонариком отец захватил большую булку, изрядный кусок масла и кастрюлю с супом, оставшимся от обеда.
Отец и брат пропадали так долго, что Арлетт еще больше встревожилась и предложила матери вдвоем идти на выручку.
- Мы здесь лежим, а там их, может, убивают, - дрожа, шептала она Фабьен и уже порывалась вскочить и бежать прямо в ночной длинной рубашке вниз.
Но тут вернулись мужчины. У обоих был совершенно спокойный и буднично-равнодушный вид. Келлер направился к постели.
- Ну-ка, несчастная трусиха, перебирайся к себе, - решительно сказал он Арлетт.
- Она вовсе не такая уж трусиха, - вступилась за дочку Фабьен. - Она даже собиралась бежать к вам на помощь. - Фабьен смеющимися глазами исподтишка взглянула на мужа.
Андре взобрался на свою "башню" и оттуда хихикал и строил Арлетт насмешливые гримасы.
- Что ж вы там нашли? Был там кто-нибудь? - все еще трепеща, спросила Арлетт.
Брат захохотал:
- Были. Там были две большие крысы.
- Кры-сы? - недоверчиво протянула Арлетт. - Но разве крысы могут так сильно топать?
Андре окончательно развеселился.
- Еще как! - закричал он. - Топают прямо как лошади!
- Папа, а он не врет? Неужто крысы действительно топают? повернулась Арлетт к отцу.
Жан-Пьер потушил лампочку у изголовья.
- А ты, оказывается, не только трусиха, но и дурочка, - донесся до Арлетт его сонный голос. - Спи, крысоловка!
3. РУССКИЕ
С этого вечера Арлетт невольно для себя начала примечать в доме много такого, на что раньше не обращала внимания. Например - она это хорошо знала, - со времени прихода бошей отец терпеть не мог ездить в Париж, а если была такая необходимость, торопился как можно скорее вернуться домой и, воротясь, на чем свет стоит проклинал оккупантов и все их новые порядки. А теперь то Жан-Пьер, то Андре забирали старенький дребезжащий велосипед, битком набивали багажную сумку какими-то свертками и пропадали иногда до самого комендантского часа. Зачастили к ним в дом какие-то новые, не известные Арлетт люди: рыжеватый молчаливый молодой человек, которого отец звал Гюставом, и еще долговязая девушка со смешными мальчишескими вихрами, решительными манерами и смущенным лицом, приезжавшая всегда на минутку. Отец и брат вели их обычно наверх, в комнаты, о чем-то тихо разговаривали и под разными предлогами выпроваживали Арлетт.
Были и другие происшествия, помельче, но тоже странные. Например, пропала, точно в воду канула, любимая фаянсовая кружка Арлетт, из которой она с детства пила молоко. Девочка нигде не могла ее найти, хотя спрашивала всех домашних. Исчезли куда-то две раскладушки, на которых обычно устраивали дядю и тетку, приезжавших раз в год из Прованса. Арлетт лезла с вопросами к Фабьен, но та либо не слышала, либо отделывалась самыми неопределенными ответами.
А подвал! Арлетт теперь ни за что не хотела одна проходить мимо подвала. Ведь ей чудились не только шаги, но и голоса, и хотя Андре продолжал насмешничать, она брала его в провожатые и все-таки боязливо косилась на серую, плотно закрытую дверь.
А однажды, вернувшись из школы, Арлетт услышала, как мать сердито выговаривает отцу:
- Ты доведешь бедняжку до галлюцинаций! Когда уж вы покончите со своими секретами? Ведь это глупо, наконец, она же не маленькая!
- И все-таки недостаточно взрослая, чтобы ей доверять такие вещи, не сдавался отец. - Вдруг разболтает подружкам в школе или похвастает, что ей известно такое, чего не знают другие... А тут дело идет о судьбе людей. Вот Андре - на того уж можно опереться, как на взрослого. Ты знаешь, как он...
Отец заговорил шепотом, и Арлетт, навострившая уши, больше ничего не смогла разобрать.
- И все-таки надо ей сказать, - не сдавалась Фабьен.
Должно быть, она сумела убедить Келлера, потому что в тот же вечер он взял Арлетт за руку и повел по лестнице вниз, к двери подвала.
- Зачем? Куда ты меня ведешь, папа? Я не хочу, - отбивалась изо всех сил удивленная и испуганная Арлетт.
- Хочу познакомить тебя с нашими крысами, - усмехаясь, сказал отец.
- С крысами?
- Ну да, с теми, которые топочут и разговаривают.
Жан-Пьер трижды постучал в дверь подвала. Дверь бесшумно открылась, и в глаза Арлетт блеснул свет керосиновой металлической лампы, которая раньше - Арлетт это помнила - валялась, позабытая и ненужная, у них в чулане.
Первое, что увидела девочка, - две раскладушки, приткнутые к углу и накрытые одеялами, что продавались у них в лавке. Посреди подвала возвышался грубо сколоченный стол ("И когда это папа его сколотил?" удивилась Арлетт), на котором лежала доска с металлическим барабаном, заканчивающимся ручкой-вертушкой. На столе Арлетт заметила и свою пропавшую кружку, и старую пишущую машинку отца. Но все это она увидела уже как бы вторым зрением и мельком. Главное же, на что устремился ее взгляд, - были двое юношей в толстых темных свитерах, чуть постарше ее самой, может быть ровесники Филиппа Греа - сына соседа-парикмахера, с которым уже начинала кокетничать Арлетт.
Один юноша - темноволосый, очень бледный - показался Арлетт необыкновенно красивым и значительным. Другой был кудрявым блондином с мелкими чертами лица. Увидев ее, он дружески улыбнулся и протянул руку.
- Вот вам новая знакомая, ребята, - обратился к ним Келлер. - Трех членов семьи Келлер вы уже знаете, а это четвертый - моя храбрая дочка Арлетт. - Он повернул к Арлетт свое круглое добродушное лицо. - Арлетт, ты уже большая и все понимаешь. Я думаю, ты сумеешь сохранить тайну, которую мы тебе доверим. Эти парни - русские. Ты никогда еще не видела русских, но слышала, какие они храбрые и как побеждают бошей. Ну вот, этих ребят боши увезли с их родины, хотели сделать рабами, а они не поддались, удрали. Их преследовали, чтобы с ними расправиться, до сих пор, наверное, ищут по всем городам. А мы решили спрятать их пока у нас. Здесь они в безопасности. Но ты понимаешь, дочка, ни одна душа не должна знать, что они здесь.
- Понимаю, - прошептала Арлетт.
- Ты даешь мне слово, что никому на свете не проговоришься?
- О папа! - только и сказала Арлетт и так посмотрела на отца, что Жан-Пьера бросило в жар - ему стало стыдно.
- Хорошо, хорошо, ты не подведешь нас, я уверен, ты же у нас умница, - зачастил он и, чтобы скрыть смущение, обратился к юношам: - Ну как, справились с этой партией?
- Давно готова, можете забирать, Жан-Пьер, - тотчас же отозвался темноволосый, и Арлетт удивилась, как хорошо и правильно говорит он по-французски, почти без всякого акцента. - На этот раз Поль крутил ротатор, а я был за машинистку.
Так Арлетт узнала, что неизвестную машину с валом называют ротатором и на ней печатают листовки. Что это за листовки, она уже сообразила сама. Темноволосый сказал несколько слов на незнакомом языке, и кудрявый вытащил из-под раскладушки тяжелый на вид сверток.
- Вот все здесь.
Келлер приотворил дверь, негромко позвал:
- Андре!
Мальчик вырос словно из-под земли - видно, стоял поблизости. Увидев сестру, подмигнул:
- Ага, так тебе наконец показали наших крыс? Вот это Дени, - он кивнул в сторону темноволосого, - а это его земляк и товарищ Поль. Оба очень стоящие парни, можешь мне поверить.
- Ну ладно, ладно, успеете еще познакомиться по-настоящему, - прервал его отец. - А сейчас, Андре, бери велосипед. Поедешь, как всегда, к Орлеанским воротам. В самый центр города незачем ехать. Да хорошенько упакуй сверток, чтоб к тебе не прицепились. А то полиция и боши так и рыщут.
- Не беспокойся, ко мне не прицепятся, - махнул рукой Андре. - Я им чего-нибудь навру. А там, у Орлеанских, кто-нибудь возьмет у меня эту штуку?
- Там тебя будут ждать.
- Конечно, опять явится эта ваша долговязая? Она у меня в печенках сидит, даю слово! Соплячка такая, сама еще за партой, наверно, а туда же. Кличет меня "малышом", дразнится...
- Это ты о Николь? - со смехом прервал его Дени. - За что ты на нее взъелся? Она очень милая и товарищ отличный, да и вообще...
- Для кого, может, и милая, а для меня так довольно противная, проворчал Андре. - Ну ладно, довольно трепаться, давайте, чего вы там настряпали. Мне ехать пора.
Андре явно рисовался перед сестрой своей деловитостью и доверием, которое оказывали ему взрослые.
Арлетт не выдержала:
- О папа, а я?..
- Что тебе? - обернулся к ней Келлер.
- Папа, а я что? Разве я не могу тоже делать что-то, помогать, как Андре?
- Но ты же учишься в школе.
- Школа? Кто сейчас всерьез думает о школе? Я говорю не об этом. Я тоже хочу участвовать в ваших делах. Я тоже могу ездить на велосипеде, выполнять поручения. И я ничего не побоюсь.
У Арлетт был решительный вид. За те несколько минут, что она провела здесь, в подвале, с русскими, о которых знала до сих пор только по книжкам да по военным сводкам, все вдруг предстало перед ней в новом свете. Слова "Сопротивление", "листовки", "подпольная типография", известные лишь понаслышке, внезапно обрели плоть и кровь, приблизились, стали ощутимо реальными. Так вот кто эти ребята, вот кто ее отец, мать, брат Андре!.. Значит, и они в Сопротивлении! Значит, и те люди, которые приезжали сюда, и даже эта длинноногая девочка-подросток - все делают одно большое, самое нужное сейчас дело! Так неужто же она, Арлетт, останется в стороне?
- Ты еще маленькая для таких поручений! - донесся до нее голос отца. - Да и мама будет против.
- Мама? Мама не будет против, ручаюсь. Мама знает, что я все могу, все понимаю! - Арлетт нахмурилась.
- В самом деле, Жан-Пьер, почему бы не приспособить вашу Арлетт к работе? - вмешался вдруг Даня. - Она могла бы, например, стать отличной связной, ездить в Париж, передавать что нужно товарищам. Да мало ли что может сделать полезного Арлетт. Полиции и в голову не придет, что девчурка помогает подпольной организации.
Арлетт с благодарностью посмотрела на своего защитника.
- А когда нам будет разрешено появиться на свет из этого подвала, мы сможем брать ее с собой, - продолжал Даня. - Отличная будет маскировка: полиция никак не заподозрит приличных юношей, которые ведут, скажем, младшую сестренку в школу или в кино.
- Эге, здорово же ты идеализируешь нашу полицию и бошей, Дени! проворчал Келлер. - Знаешь, они с превеликим удовольствием уничтожают даже детей. - Он обратился к Арлетт: - Подумаем. Поговорим с мамой. Может, ты и правда сможешь кое в чем помочь.
Арлетт в восторге подскочила к отцу и звонко чмокнула его в пухлую щеку.
- Но помни: это не игра. И дело идет не только о нас и наших жизнях. Дело идет о многих людях, - сурово добавил Келлер.
4. ТАЙНЫЕ БОЙЦЫ
На бульварах каштаны выбросили первые свечки. В садах крепко пахнет травой, свежими почками, теплой землей. Солнце золотыми яблоками падает на дорожки. В Париже весна. В Париже продают фиалки и крокусы. В Люксембургском саду, в Булонском лесу бегают еще не загорелые ребятишки, галдят, как грачи, весело и беспорядочно, пускают в фонтанах разноцветные кораблики. А у садовых решеток, там, на улице, где можно только издали любоваться новой травой, где чуть слышно дуновение весны, гуляют со своими детьми еврейские матери. И у матерей и у ребятишек на груди желтые звезды - знаки отверженных. Это немцы велели всем евреям носить желтые звезды и запретили им вход в сады и парки.
О весне и о желтых звездах рассказала Дане и Павлу Николь, приехавшая в Виль-дю-Буа.
- Проклятые! - Даня говорил сквозь зубы. - Когда, когда же наконец мы выйдем отсюда? Когда начнем делать что-то настоящее?!
- Но послушай, Дени, ведь то, что ты и Поль делаете, это тоже очень важно, - попыталась утешить его Николь. - Из ваших листовок люди узнают правду о положении на фронтах, о том, что делается в России, во Франции, в Англии... Если бы не вы, французам патриотам пришлось бы пробавляться враньем бошей.
- О, я и без тебя все понимаю! - с досадой отмахнулся Даня. - Но Гюстав обещал, понимаешь ты, твердо обещал свести нас с нашими советскими товарищами, обещал, что мы скоро сможем выбраться из этого подвала, стать настоящими бойцами!
Николь смущенно замолкла: она-то хорошо понимала нетерпение своего друга. Особенно теперь, когда такой напряженной стала жизнь, когда каждый день приносил известия о какой-нибудь "акции". То на станции метро убивали эсэсовского офицера, то бесследно исчезал немецкий патруль, то в колонну нацистских солдат бросали бомбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34