И тем не менее за три месяца погибло уже три ребенка. Многовато для такой небольшой деревни, как Марфорд…
— Как это ужасно! — воскликнула Дебра, хватаясь за руку Питера.
— Да, но это случилось. Во всяком случае, после тех случаев по деревне стали расползаться темные слухи. Вначале — ничего определенного, просто отмечали совпадения, затем появились более направленные намеки. Очень уж странным казалось в то время поведение Яна Гарднера. Он начал ссориться со своей женой — иногда довольно бурно, вообще стал более нелюдимым, неразговорчивым.
— И за это из него сделали что-то вроде маньяка, гнусно расправившегося с тремя детишками! — не скрывая раздражения, воскликнул Питер.
Полковник смущенно развел руками:
— Ну, не совсем так. Может, это и говорилось втихомолку, но не было конкретности. В общем, Гарднер стал промежуточным звеном между этими смертями и гибелью собственной жены. Он якобы способствовал излучению скрытого зла и сам излучал его, подобно тому, как нагретый кусок металла отдает тепло… Да вы наверняка знаете такие сплетни: ничего прямо не говорится, все только подразумевается… и осуждающие глаза!
— Выходит, Ян Гарднер стал вестником бедствий Марфорда!
— Вроде того. Он был подозреваемым номер один, им и остается.
— Теперь понятно, — горько усмехнулся Питер. — Он был осужден еще до убийства его жены, не так ли?
— Не будете же вы отрицать предположения, основанные на вероятности!
— И даже по прошествии стольких лет вы все еще убеждены в его виновности?
— Да, конечно, но чисто дедуктивно, как я вам уже объяснял. Только у него был мотив… Я имею в виду убийство миссис Гарднер, а что касается троих детей… Мне трудно представить Гарднера в роли их палача. Хотя и был он мрачен и неразговорчив, было в нем что-то симпатичное. И конечно, он был умен. Однако, учитывая хитроумное убийство Виолетты Гарднер, это качество не говорит в его пользу…
— Интересно, что с ним стало, — заметила Дебра, кладя ладонь на руку Питера, сидевшего рядом на софе.
— Никаких новостей о нем с тех пор, как он покинул наши края, — ответил полковник, пожав плечами. — Да и неудивительно…
— А как он выглядел внешне?
— Брюнет, среднего роста… ничего особенного… — подумав, ответил полковник. — Улыбчивый, симпатичный — сначала по крайней мере, а вообще-то — бесцветный.
— Вы бы его узнали?
— Да. А впрочем… — поправился он. — Все-таки почти двадцать лет минуло. В ту пору и ему, и жене было по двадцать пять.
— К чему этот вопрос, Дебра? — осведомился Питер с едва уловимым раздражением.
— Просто интересно…
Питер взглянул на нее, вздохнул и с таким же оттенком раскаяния произнес:
— Пожалуй, ты права. Мне тоже интересно. Но вот что меня озадачивает: почему мужчина, не глупый, зная, что уже является объектом подозрений, замышляет — и осуществляет — убийство жены при таких странных обстоятельствах?
— Вы забываете о железном алиби! — заметил полковник.
— Которое в конечном итоге оказалось не таким уж железным!
— А мнимое самоубийство жертвы? Если бы не путаница с отпечатками пальцев, ему бы вынесли приговор!
— Разве вы не сказали, что он сам удивился, увидев труп своей жены, что та покончила с собой?
— Да, но это могло быть хитростью второго плана либо мерой предосторожности на тот случай, если бы дело осложнилось…
Питер не стал возражать, однако его скептицизм не укрылся от хозяина.
— А были ли потом подозрительные смерти?
— Нет, — задумчиво ответил полковник Энтони Хоук. — В последующие годы ничего такого. Хотя лет пять или шесть спустя произошли два прискорбных несчастных случая, довольно похожих, но никто не усмотрел в них никакой связи с гибелью миссис Гарднер. Яна Гарднера уже добрых пять лет не было в деревне. Если хотите узнать об этом побольше, советую поговорить с миссис Маршал, а еще лучше с миссис Миллер — она живет по соседству с приглянувшимся вам домом. Женщина в возрасте, и мимо нее не пробежит ни один деревенский слушок. Зайдите к ней, она с радостью примет вас. Не сомневаюсь, что она прожужжит вам уши о неприятностях, доставляемых ей ее сыном… Однако она хитрая бестия, очень наблюдательна и хорошо была знакома с супругами Гарднер.
Миссис Элизабет Миллер оказалась весьма приятной старушкой, которая, казалось, была неотделимой частью Марфорда. От нее исходил некий шарм, старомодный, как от обветшалых фасадов старинных, отживающих свой век домов. Внутри ее жилища это чувство усиливалось.
Переступив порог домика под черепичной крышей, которая, казалось, едва держалась от старости, вы попадали в обстановку другой эпохи.
Небольшие окна пропускали яркие лучи, оттенявшие безупречную белизну стен, скатерок и салфеточек, белоснежную пену кружев занавесок; они словно силились разбудить дремлющий мир, населенный приятно пахнувшей воском мебелью, способной свести с ума антиквара.
Да и сама жизнь миссис Миллер, казалось, уже принадлежала прошлому. Совсем молоденькой она вышла замуж за офицера-кавалериста до того, как тот уехал в Южную Африку, где и погиб на войне с бурами. На память он оставил ей сыночка Поля — «очаровательное дитя, но…»
— Когда я думаю о нем, я вновь вижу его таким приветливым, таким предупредительным, располагающим к себе… — с волнением говорила старушка. — Все в деревне любили его. Он был таким милым, что я даже временами забывала о том, что его отец безвременно погиб. Когда же он подрос и начал бегать за юбками, озорничать, вести беспутную жизнь, я подумала, что это возрастное, что это пройдет. Но это продолжалось, пока сыну не исполнилось сорок… Тогда-то он и женился на одной добропорядочной девушке из наших краев… — За толстыми стеклами очков мелькнула лукавинка. — Полагаю, вы пришли не затем, чтобы слушать мои россказни?
Питер откашлялся и ответил:
— Раз уж мы теперь соседи, у нас будет время наговориться, миссис Миллер.
Та снисходительно улыбнулась:
— Да знаю я. Новости быстро расходятся по Марфорду. Во всяком случае, примите мои поздравления, — вы смельчаки. Не одна семья отказалась от этого дома, боялись… Я уж и не чаяла иметь соседей… Думаю, что люди находят удовольствие в чужом горе… Я хочу сказать, они обожают обсасывать старые истории с несчастливым концом, а это, не знаю уж, каким образом, приводит к тому, что истории повторяются, навлекая на людей новые беды.
— Стало быть, по-вашему, в нашем доме нет привидений? — шутливо спросил Питер.
— Я больше верю в людскую злобу, чем в так называемые проклятые места. Говорю так потому, что после дела Гарднера долго ничего не случалось…
— Выходит, вы тоже убеждены в виновности Яна?
— Этого я не сказала, — возразила старушка. — Но кое-кто из местных мог испытывать глубокую неприязнь к семье Гарднер и перестал приносить людям горе, когда их не стало, вы понимаете?
— Вы подозреваете кого-нибудь конкретно?
Хозяйка дома многозначительно покачала головой:
— Лучше не говорить… Лица, которых я подразумеваю, наверняка не имеют отношения к этой драме. Это я к примеру, чтобы вы знали, что видимость часто бывает обманчива.
Питер напомнил соседке о несчастных случаях, упомянутых полковником, и спросил, что она об этом думает.
Миссис Миллер помолчала, потом внезапно ответила вопросом на вопрос:
— Известно ли вам, что миссис Гарднер любила писать?
— Разумеется, нам об этом говорили, — вырвалось у Дебры. — Знаем мы и то, что она любила цветы.
— Да, это была ее страсть. Мы с ней хорошо поладили и часто разговаривали о цветах. Она окружала себя таким количеством цветов, что я находила это несколько чрезмерным… Однажды, когда Поль уже вернулся, она пригласила меня в свою комнату… Поль, как я вам уже говорила, женился на девушке из наших краев… Он сделал ей троих детишек. Как раз перед Второй мировой войной. И знаете, что он сделал, вернувшись? Ни за что не угадаете! Напомню, что было это в сорок пятом и…
Миссис Миллер сняла очки и тряхнула головой, словно пыталась сдержать поток своих мыслей.
— Хотя… не стоит больше говорить о нем. Мне совсем нечем гордиться… Так вот, о комнате Виолетты… Я тогда сказала себе, что неплохо бы иногда проветривать ее, потому что аромат цветов был таким тяжелым, что у меня закружилась голова. А ведь она проводила там целые часы, когда сочиняла стихи или писала в своем дневнике.
— Дневник? — переспросил явно заинтригованный Питер.
— Да, конечно, — улыбнулась старушка. — А что тут удивительного: ведь она вообще любила писать.
— И вы видели этот дневник?
— Видела, но не читала… это же личное… Надо же, я только теперь подумала… При расследовании о нем и речи не было! Либо полицейским он не попался на глаза, либо они посчитали его неинтересным. Жаль, потому что в таких интимных излияниях часто содержится ценная информация.
— Как он выглядел, этот дневник? — быстро спросил Питер. — Какая у него была обложка, вы помните?
— Естественно. Я несколько раз видела его. Бедняжка Виолетта не была зазнайкой, ей, должно быть, очень хотелось, чтобы я что-нибудь прочитала, но я никогда не решалась… Знаю, что она иногда перекладывала страницы засушенными цветками.
— А обложка фиолетовая с зеленым орнаментом?
— Верно, я это хорошо помню. Сиреневая с тонкими зелеными завитками по краям… Но что с вами? Похоже, вы чем-то удивлены…
Питер и Дебра смотрели друг на друга. Каждый подумал о привидении, которое, показавшись Дебре, открыло при ней похожую тетрадь.
11
— Да, был конец сорок пятого, и наши раны еще не зажили, — вздохнула миссис Миллер. — Все очень желали примирения обеих сторон, конечно, но Поль смотрел на вещи… на свой манер. Именно это время он выбрал, чтобы влюбиться в одну молоденькую немку из Баварии, на двадцать лет моложе его. Но этого ему показалось мало, и он переехал к ней в Германию. Какой же это был удар для всех нас!
— Понимаю вас, миссис Миллер, — посочувствовал Питер.
— Я, как вы себе представляете, была сражена: речь-то шла о его жене и троих детях, подумать только! Сперва я даже не осмеливалась показываться в деревне, так я была опозорена собственным сыном! Но люди вошли в мое положение и поддержали меня, особенно моя невестка. По правде говоря, мы все были поражены: Поль, мой мальчик Поль, такой послушный и любящий, как он мог сыграть с нами подобную штуку? Покинуть нас, свою мать, жену, троих детей ради какой-то… Гретхен?
— Вы будто бы потеряли его…
— Да, можно сказать и так. Но к горю примешивался стыд…
— Вернемся к тем трагическим несчастным случаям, миссис Миллер. Те загадочные смерти, должно быть, были настоящей драмой для родителей…
— Еще бы, это несравнимо с моей бедой!
— Не думаете ли вы, что могла быть какая-то связь между гибелью детей и смертью миссис Гарднер?
— Ах, да! — всполошилась старушка, опять снимая очки. — Наконец-то я вспомнила, что хотела вам сказать. Видите ли, вполне вероятно, что моя соседка записала что-то в дневник. Потому-то я и заговорила о нем, когда вы меня спросили.
Огонек заинтересованности загорелся в глазах Питера.
— Она делилась с вами своими соображениями по этому поводу?
— Более или менее… К сожалению, Виолетта ничего не уточняла. Она находила странной последовательность этих смертей и… — Старушка умолкла, напряженно сдвинула брови, затем продолжила: — Да, теперь вспоминаю. Однажды она ясно дала понять, что подозревает кого-то в злом умысле.
— Кого же именно?
— Она не сказала. Хотя…
— Да?
— Нет, я и вправду больше ничего не знаю. Она никого не называла. Мне просто показалось. Кроме того, у нее были только подозрения, основанные на сопоставлении некоторых фактов.
Питер с мрачным видом потер подбородок, сказав:
— Злой умысел? Стало быть, три хладнокровных убийства невинных детей.
Чувствовалось, что старушка явно не в своей тарелке.
— Да… И я думаю, что эти гнусности могли быть совершены только неким неуравновешенным существом. Не исключено, в те времена кто-нибудь мог и свихнуться, но все это настолько не вяжется с остальным… Мне никогда не удавалось составить себе точного представления об этих несчастных случаях.
— Постойте-ка! — осенило Питера. — Ведь это мотив убийства! Раз миссис Гарднер подозревала кого-то, и этот кто-то догадался об этом, то у него были все основания как можно скорее заставить ее замолчать! Так что муж не обязательно должен быть убийцей, как считают!
— Да… при условии, если он сам не был этим маньяком.
— Вы так полагаете?
— Нет, так считают другие. А я уж и не знаю, что думать об этих трагических происшествиях… Преступления или несчастные случаи? Все мои наблюдения мне кажутся противоречивыми. Зато я более уверена в тех, которые относятся к лету пятьдесят седьмого. Мне хорошо запомнилась эта дата — родился мой шестой внук Юрген… Я никогда не видела его, но он, похоже, очаровательный… Поль оставил первой жене троих ребят и, несомненно, для равновесия, сделал еще троих своей немочке. Вообще-то он всегда был безответственным. Злые языки в деревне судачат, что я во всем виновата, потому что слишком баловала сына.
Миссис Миллер повернулась к фотографии на комоде, на которой был изображен мужчина с располагающим лицом, со светлыми вьющимися волосами. Рядом стояла другая фотография в рамочке: молодой человек, очень похожий на первого, но с более волевым лицом и в мундире офицера английской армии.
— Вы, конечно, понимаете, — когда в девятнадцать лет я стала вдовой, да еще и матерью, то оказалась в очень трудном положении, к которому добавилось горе… Этот ребенок был моей единственной опорой, смыслом моей жизни… Он плакал вместе со мною перед фотографией своего покойного отца, моего супруга.
Питеру потребовалось немало такта, чтобы вернуть разговор в нужное русло.
— Итак, лето пятьдесят седьмого… — задумчиво повторила миссис Миллер. — Над деревней пронесся ураган, пострадали крыши многих домов… Кстати, не мешало бы сейчас целиком перекрыть мою… Молодой Томми, подручный кровельщика, пришел чинить крышу церкви. Он очень гордился ответственным поручением, которое, к сожалению, ему не удалось выполнить. Он даже не долез до края колокольни.
Длинная лестница, которую паренек приставил к стене, неожиданно потеряла опору внизу и заскользила, когда он взбирался по ней. Он упал с высоты нескольких метров, разбил голову и умер. Ножки лестницы были обмотаны большой веревкой. Помощник Томми видел, что она странно дергалась как раз перед падением, а сам он находился чуть дальше. Так как его не было в тот момент у основания лестницы, чтобы удерживать ее, все предположили, что он все это выдумал для оправдания.
Второй несчастный случай произошел несколько недель спустя. Сын фермера, мальчуган шести или семи лет, упал в яму с навозной жижей за домом и захлебнулся: под ним подломилась трухлявая доска. Должно быть, он играл со скакалкой, — она валялась рядом со сломанной доской.
В антикварной гостиной миссис Миллер воцарилась тишина. Питер задумался. Потом нерешительно спросил:
— Почему вы думаете, что второй случай мог быть убийством?
— Скакалка. Мальчишка не любил с ней играть… За несколько дней до драмы я видела, как один человек учил его прыгать через нее.
— Боже, теперь понятно… Тогда это — отвратительное, подлое убийство! А здесь не могло быть случайности?
— Я тоже спрашивала себя об этом, вообразите. Потом стала наблюдать за тем человеком, и мне показалось, что он немножко не в своем уме. Но как убедиться в этом? Сомневаясь, я предпочла держать язык за зубами… надеюсь, правильно поступила.
— Во всяком случае, это кое-что доказывает, — запальчиво произнес Питер. — Если эти происшествия и были похожи на убийства, то виновен никак не Ян Гарднер, поскольку в пятьдесят седьмом его не было в деревне, он уже давно покинул ее!
— Вы правы, но не совсем. Эти плачевные события не обязательно могут быть убийствами, а если даже это и так, здесь действовала не одна и та же преступная рука.
— Удивительно было бы, если бы в такой деревеньке, как Марфорд, оказалось два схожих маньяка, даже с разрывом в несколько лет!
Миссис Миллер печально покачала головой:
— Вы правы, мистер Сатклиф. Однако в жизни много удивительного, это я вам точно говорю. Мой сыночек Поль, который был таким милым мальчиком…
Вернувшись домой, Дебра и Питер устроились на кухне, чтобы выпить чаю. Пчелка, влетевшая в открытое окно, кружила вокруг тостов и блюдечка с апельсиновым мармеладом. Они отвлеченно следили за ее маневрами; каждый, казалось, углубился в свои мысли.
— Теперь кое-что прояснилось, — нарушил молчание Питер.
— Вот как? А что именно? Мне, наоборот, кажется, что все запуталось!
— Я имею в виду призрак Виолетты, смысл его появления. Дневник, который нам описала миссис Миллер, исключает малейшие сомнения, Дебра. Тебе не могла присниться такая точная деталь, понимаешь? Все дело в том, что несчастная Виолетта пытается оставить нам послание, сообщить имя убийцы, а для этого…
— Мы должны найти ее дневник!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Как это ужасно! — воскликнула Дебра, хватаясь за руку Питера.
— Да, но это случилось. Во всяком случае, после тех случаев по деревне стали расползаться темные слухи. Вначале — ничего определенного, просто отмечали совпадения, затем появились более направленные намеки. Очень уж странным казалось в то время поведение Яна Гарднера. Он начал ссориться со своей женой — иногда довольно бурно, вообще стал более нелюдимым, неразговорчивым.
— И за это из него сделали что-то вроде маньяка, гнусно расправившегося с тремя детишками! — не скрывая раздражения, воскликнул Питер.
Полковник смущенно развел руками:
— Ну, не совсем так. Может, это и говорилось втихомолку, но не было конкретности. В общем, Гарднер стал промежуточным звеном между этими смертями и гибелью собственной жены. Он якобы способствовал излучению скрытого зла и сам излучал его, подобно тому, как нагретый кусок металла отдает тепло… Да вы наверняка знаете такие сплетни: ничего прямо не говорится, все только подразумевается… и осуждающие глаза!
— Выходит, Ян Гарднер стал вестником бедствий Марфорда!
— Вроде того. Он был подозреваемым номер один, им и остается.
— Теперь понятно, — горько усмехнулся Питер. — Он был осужден еще до убийства его жены, не так ли?
— Не будете же вы отрицать предположения, основанные на вероятности!
— И даже по прошествии стольких лет вы все еще убеждены в его виновности?
— Да, конечно, но чисто дедуктивно, как я вам уже объяснял. Только у него был мотив… Я имею в виду убийство миссис Гарднер, а что касается троих детей… Мне трудно представить Гарднера в роли их палача. Хотя и был он мрачен и неразговорчив, было в нем что-то симпатичное. И конечно, он был умен. Однако, учитывая хитроумное убийство Виолетты Гарднер, это качество не говорит в его пользу…
— Интересно, что с ним стало, — заметила Дебра, кладя ладонь на руку Питера, сидевшего рядом на софе.
— Никаких новостей о нем с тех пор, как он покинул наши края, — ответил полковник, пожав плечами. — Да и неудивительно…
— А как он выглядел внешне?
— Брюнет, среднего роста… ничего особенного… — подумав, ответил полковник. — Улыбчивый, симпатичный — сначала по крайней мере, а вообще-то — бесцветный.
— Вы бы его узнали?
— Да. А впрочем… — поправился он. — Все-таки почти двадцать лет минуло. В ту пору и ему, и жене было по двадцать пять.
— К чему этот вопрос, Дебра? — осведомился Питер с едва уловимым раздражением.
— Просто интересно…
Питер взглянул на нее, вздохнул и с таким же оттенком раскаяния произнес:
— Пожалуй, ты права. Мне тоже интересно. Но вот что меня озадачивает: почему мужчина, не глупый, зная, что уже является объектом подозрений, замышляет — и осуществляет — убийство жены при таких странных обстоятельствах?
— Вы забываете о железном алиби! — заметил полковник.
— Которое в конечном итоге оказалось не таким уж железным!
— А мнимое самоубийство жертвы? Если бы не путаница с отпечатками пальцев, ему бы вынесли приговор!
— Разве вы не сказали, что он сам удивился, увидев труп своей жены, что та покончила с собой?
— Да, но это могло быть хитростью второго плана либо мерой предосторожности на тот случай, если бы дело осложнилось…
Питер не стал возражать, однако его скептицизм не укрылся от хозяина.
— А были ли потом подозрительные смерти?
— Нет, — задумчиво ответил полковник Энтони Хоук. — В последующие годы ничего такого. Хотя лет пять или шесть спустя произошли два прискорбных несчастных случая, довольно похожих, но никто не усмотрел в них никакой связи с гибелью миссис Гарднер. Яна Гарднера уже добрых пять лет не было в деревне. Если хотите узнать об этом побольше, советую поговорить с миссис Маршал, а еще лучше с миссис Миллер — она живет по соседству с приглянувшимся вам домом. Женщина в возрасте, и мимо нее не пробежит ни один деревенский слушок. Зайдите к ней, она с радостью примет вас. Не сомневаюсь, что она прожужжит вам уши о неприятностях, доставляемых ей ее сыном… Однако она хитрая бестия, очень наблюдательна и хорошо была знакома с супругами Гарднер.
Миссис Элизабет Миллер оказалась весьма приятной старушкой, которая, казалось, была неотделимой частью Марфорда. От нее исходил некий шарм, старомодный, как от обветшалых фасадов старинных, отживающих свой век домов. Внутри ее жилища это чувство усиливалось.
Переступив порог домика под черепичной крышей, которая, казалось, едва держалась от старости, вы попадали в обстановку другой эпохи.
Небольшие окна пропускали яркие лучи, оттенявшие безупречную белизну стен, скатерок и салфеточек, белоснежную пену кружев занавесок; они словно силились разбудить дремлющий мир, населенный приятно пахнувшей воском мебелью, способной свести с ума антиквара.
Да и сама жизнь миссис Миллер, казалось, уже принадлежала прошлому. Совсем молоденькой она вышла замуж за офицера-кавалериста до того, как тот уехал в Южную Африку, где и погиб на войне с бурами. На память он оставил ей сыночка Поля — «очаровательное дитя, но…»
— Когда я думаю о нем, я вновь вижу его таким приветливым, таким предупредительным, располагающим к себе… — с волнением говорила старушка. — Все в деревне любили его. Он был таким милым, что я даже временами забывала о том, что его отец безвременно погиб. Когда же он подрос и начал бегать за юбками, озорничать, вести беспутную жизнь, я подумала, что это возрастное, что это пройдет. Но это продолжалось, пока сыну не исполнилось сорок… Тогда-то он и женился на одной добропорядочной девушке из наших краев… — За толстыми стеклами очков мелькнула лукавинка. — Полагаю, вы пришли не затем, чтобы слушать мои россказни?
Питер откашлялся и ответил:
— Раз уж мы теперь соседи, у нас будет время наговориться, миссис Миллер.
Та снисходительно улыбнулась:
— Да знаю я. Новости быстро расходятся по Марфорду. Во всяком случае, примите мои поздравления, — вы смельчаки. Не одна семья отказалась от этого дома, боялись… Я уж и не чаяла иметь соседей… Думаю, что люди находят удовольствие в чужом горе… Я хочу сказать, они обожают обсасывать старые истории с несчастливым концом, а это, не знаю уж, каким образом, приводит к тому, что истории повторяются, навлекая на людей новые беды.
— Стало быть, по-вашему, в нашем доме нет привидений? — шутливо спросил Питер.
— Я больше верю в людскую злобу, чем в так называемые проклятые места. Говорю так потому, что после дела Гарднера долго ничего не случалось…
— Выходит, вы тоже убеждены в виновности Яна?
— Этого я не сказала, — возразила старушка. — Но кое-кто из местных мог испытывать глубокую неприязнь к семье Гарднер и перестал приносить людям горе, когда их не стало, вы понимаете?
— Вы подозреваете кого-нибудь конкретно?
Хозяйка дома многозначительно покачала головой:
— Лучше не говорить… Лица, которых я подразумеваю, наверняка не имеют отношения к этой драме. Это я к примеру, чтобы вы знали, что видимость часто бывает обманчива.
Питер напомнил соседке о несчастных случаях, упомянутых полковником, и спросил, что она об этом думает.
Миссис Миллер помолчала, потом внезапно ответила вопросом на вопрос:
— Известно ли вам, что миссис Гарднер любила писать?
— Разумеется, нам об этом говорили, — вырвалось у Дебры. — Знаем мы и то, что она любила цветы.
— Да, это была ее страсть. Мы с ней хорошо поладили и часто разговаривали о цветах. Она окружала себя таким количеством цветов, что я находила это несколько чрезмерным… Однажды, когда Поль уже вернулся, она пригласила меня в свою комнату… Поль, как я вам уже говорила, женился на девушке из наших краев… Он сделал ей троих детишек. Как раз перед Второй мировой войной. И знаете, что он сделал, вернувшись? Ни за что не угадаете! Напомню, что было это в сорок пятом и…
Миссис Миллер сняла очки и тряхнула головой, словно пыталась сдержать поток своих мыслей.
— Хотя… не стоит больше говорить о нем. Мне совсем нечем гордиться… Так вот, о комнате Виолетты… Я тогда сказала себе, что неплохо бы иногда проветривать ее, потому что аромат цветов был таким тяжелым, что у меня закружилась голова. А ведь она проводила там целые часы, когда сочиняла стихи или писала в своем дневнике.
— Дневник? — переспросил явно заинтригованный Питер.
— Да, конечно, — улыбнулась старушка. — А что тут удивительного: ведь она вообще любила писать.
— И вы видели этот дневник?
— Видела, но не читала… это же личное… Надо же, я только теперь подумала… При расследовании о нем и речи не было! Либо полицейским он не попался на глаза, либо они посчитали его неинтересным. Жаль, потому что в таких интимных излияниях часто содержится ценная информация.
— Как он выглядел, этот дневник? — быстро спросил Питер. — Какая у него была обложка, вы помните?
— Естественно. Я несколько раз видела его. Бедняжка Виолетта не была зазнайкой, ей, должно быть, очень хотелось, чтобы я что-нибудь прочитала, но я никогда не решалась… Знаю, что она иногда перекладывала страницы засушенными цветками.
— А обложка фиолетовая с зеленым орнаментом?
— Верно, я это хорошо помню. Сиреневая с тонкими зелеными завитками по краям… Но что с вами? Похоже, вы чем-то удивлены…
Питер и Дебра смотрели друг на друга. Каждый подумал о привидении, которое, показавшись Дебре, открыло при ней похожую тетрадь.
11
— Да, был конец сорок пятого, и наши раны еще не зажили, — вздохнула миссис Миллер. — Все очень желали примирения обеих сторон, конечно, но Поль смотрел на вещи… на свой манер. Именно это время он выбрал, чтобы влюбиться в одну молоденькую немку из Баварии, на двадцать лет моложе его. Но этого ему показалось мало, и он переехал к ней в Германию. Какой же это был удар для всех нас!
— Понимаю вас, миссис Миллер, — посочувствовал Питер.
— Я, как вы себе представляете, была сражена: речь-то шла о его жене и троих детях, подумать только! Сперва я даже не осмеливалась показываться в деревне, так я была опозорена собственным сыном! Но люди вошли в мое положение и поддержали меня, особенно моя невестка. По правде говоря, мы все были поражены: Поль, мой мальчик Поль, такой послушный и любящий, как он мог сыграть с нами подобную штуку? Покинуть нас, свою мать, жену, троих детей ради какой-то… Гретхен?
— Вы будто бы потеряли его…
— Да, можно сказать и так. Но к горю примешивался стыд…
— Вернемся к тем трагическим несчастным случаям, миссис Миллер. Те загадочные смерти, должно быть, были настоящей драмой для родителей…
— Еще бы, это несравнимо с моей бедой!
— Не думаете ли вы, что могла быть какая-то связь между гибелью детей и смертью миссис Гарднер?
— Ах, да! — всполошилась старушка, опять снимая очки. — Наконец-то я вспомнила, что хотела вам сказать. Видите ли, вполне вероятно, что моя соседка записала что-то в дневник. Потому-то я и заговорила о нем, когда вы меня спросили.
Огонек заинтересованности загорелся в глазах Питера.
— Она делилась с вами своими соображениями по этому поводу?
— Более или менее… К сожалению, Виолетта ничего не уточняла. Она находила странной последовательность этих смертей и… — Старушка умолкла, напряженно сдвинула брови, затем продолжила: — Да, теперь вспоминаю. Однажды она ясно дала понять, что подозревает кого-то в злом умысле.
— Кого же именно?
— Она не сказала. Хотя…
— Да?
— Нет, я и вправду больше ничего не знаю. Она никого не называла. Мне просто показалось. Кроме того, у нее были только подозрения, основанные на сопоставлении некоторых фактов.
Питер с мрачным видом потер подбородок, сказав:
— Злой умысел? Стало быть, три хладнокровных убийства невинных детей.
Чувствовалось, что старушка явно не в своей тарелке.
— Да… И я думаю, что эти гнусности могли быть совершены только неким неуравновешенным существом. Не исключено, в те времена кто-нибудь мог и свихнуться, но все это настолько не вяжется с остальным… Мне никогда не удавалось составить себе точного представления об этих несчастных случаях.
— Постойте-ка! — осенило Питера. — Ведь это мотив убийства! Раз миссис Гарднер подозревала кого-то, и этот кто-то догадался об этом, то у него были все основания как можно скорее заставить ее замолчать! Так что муж не обязательно должен быть убийцей, как считают!
— Да… при условии, если он сам не был этим маньяком.
— Вы так полагаете?
— Нет, так считают другие. А я уж и не знаю, что думать об этих трагических происшествиях… Преступления или несчастные случаи? Все мои наблюдения мне кажутся противоречивыми. Зато я более уверена в тех, которые относятся к лету пятьдесят седьмого. Мне хорошо запомнилась эта дата — родился мой шестой внук Юрген… Я никогда не видела его, но он, похоже, очаровательный… Поль оставил первой жене троих ребят и, несомненно, для равновесия, сделал еще троих своей немочке. Вообще-то он всегда был безответственным. Злые языки в деревне судачат, что я во всем виновата, потому что слишком баловала сына.
Миссис Миллер повернулась к фотографии на комоде, на которой был изображен мужчина с располагающим лицом, со светлыми вьющимися волосами. Рядом стояла другая фотография в рамочке: молодой человек, очень похожий на первого, но с более волевым лицом и в мундире офицера английской армии.
— Вы, конечно, понимаете, — когда в девятнадцать лет я стала вдовой, да еще и матерью, то оказалась в очень трудном положении, к которому добавилось горе… Этот ребенок был моей единственной опорой, смыслом моей жизни… Он плакал вместе со мною перед фотографией своего покойного отца, моего супруга.
Питеру потребовалось немало такта, чтобы вернуть разговор в нужное русло.
— Итак, лето пятьдесят седьмого… — задумчиво повторила миссис Миллер. — Над деревней пронесся ураган, пострадали крыши многих домов… Кстати, не мешало бы сейчас целиком перекрыть мою… Молодой Томми, подручный кровельщика, пришел чинить крышу церкви. Он очень гордился ответственным поручением, которое, к сожалению, ему не удалось выполнить. Он даже не долез до края колокольни.
Длинная лестница, которую паренек приставил к стене, неожиданно потеряла опору внизу и заскользила, когда он взбирался по ней. Он упал с высоты нескольких метров, разбил голову и умер. Ножки лестницы были обмотаны большой веревкой. Помощник Томми видел, что она странно дергалась как раз перед падением, а сам он находился чуть дальше. Так как его не было в тот момент у основания лестницы, чтобы удерживать ее, все предположили, что он все это выдумал для оправдания.
Второй несчастный случай произошел несколько недель спустя. Сын фермера, мальчуган шести или семи лет, упал в яму с навозной жижей за домом и захлебнулся: под ним подломилась трухлявая доска. Должно быть, он играл со скакалкой, — она валялась рядом со сломанной доской.
В антикварной гостиной миссис Миллер воцарилась тишина. Питер задумался. Потом нерешительно спросил:
— Почему вы думаете, что второй случай мог быть убийством?
— Скакалка. Мальчишка не любил с ней играть… За несколько дней до драмы я видела, как один человек учил его прыгать через нее.
— Боже, теперь понятно… Тогда это — отвратительное, подлое убийство! А здесь не могло быть случайности?
— Я тоже спрашивала себя об этом, вообразите. Потом стала наблюдать за тем человеком, и мне показалось, что он немножко не в своем уме. Но как убедиться в этом? Сомневаясь, я предпочла держать язык за зубами… надеюсь, правильно поступила.
— Во всяком случае, это кое-что доказывает, — запальчиво произнес Питер. — Если эти происшествия и были похожи на убийства, то виновен никак не Ян Гарднер, поскольку в пятьдесят седьмом его не было в деревне, он уже давно покинул ее!
— Вы правы, но не совсем. Эти плачевные события не обязательно могут быть убийствами, а если даже это и так, здесь действовала не одна и та же преступная рука.
— Удивительно было бы, если бы в такой деревеньке, как Марфорд, оказалось два схожих маньяка, даже с разрывом в несколько лет!
Миссис Миллер печально покачала головой:
— Вы правы, мистер Сатклиф. Однако в жизни много удивительного, это я вам точно говорю. Мой сыночек Поль, который был таким милым мальчиком…
Вернувшись домой, Дебра и Питер устроились на кухне, чтобы выпить чаю. Пчелка, влетевшая в открытое окно, кружила вокруг тостов и блюдечка с апельсиновым мармеладом. Они отвлеченно следили за ее маневрами; каждый, казалось, углубился в свои мысли.
— Теперь кое-что прояснилось, — нарушил молчание Питер.
— Вот как? А что именно? Мне, наоборот, кажется, что все запуталось!
— Я имею в виду призрак Виолетты, смысл его появления. Дневник, который нам описала миссис Миллер, исключает малейшие сомнения, Дебра. Тебе не могла присниться такая точная деталь, понимаешь? Все дело в том, что несчастная Виолетта пытается оставить нам послание, сообщить имя убийцы, а для этого…
— Мы должны найти ее дневник!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22