Это было началом старой, знакомой обоим игры, и Эндрю знал, что она делает это преднамеренно. Кэрол откинулась в кресле, и он убрал зажигалку.
– Ты все еще с Мадлен? – резко спросила она.
– Да.
– Когда мы встретились в последний раз, я подумала, уж не влюбился ли ты в нее. Что-то в этом роде…
– Да, – повторил Эндрю. – Что-то в этом роде.
– Что же будет, когда нагрянет Дэвид?
– Пускай решает Мадлен. Разве твои претензии на него не обоснованнее?
– Никаких претензий – с обеих сторон.
– У тебя есть новости от него?
– Нет. Адекема возражал. Я не стала отвечать на его письма.
– Думаю, Дэвид поймет. По натуре он – прагматик.
Разве не это привлекло тебя в нем?
– Возможно, мои стандарты изменились, – тихо проговорила Кэрол и, заметив его улыбку, поправилась:
– Ну, тогда мои потребности.
– Не думаю, что мы способны сильно меняться, – возразил Эндрю. – В нашем-то возрасте! Если только нас не ослепит свет по дороге в Дамаск. Помнишь?
– Я много думаю о Далидже, – сказала она. – Он даже снится мне по ночам. Представляешь, за последние три года я ни разу не побывала в картинной галерее! А так хотелось!
– Картины перевезли в Пейл. Не знаю, что стряслось с ними потом.
– Пуссен, который нравился тебе и которого не выносила я… Хотелось бы взглянуть на него снова.
– Ou sont les poussins d'antan? Где картины Пуссена? (фр.)
Боюсь, все прибрала колючая зима.
Кэрол положила ладонь на его руку:
– Энди, взгляни на меня! Ты считаешь, что я все еще привлекательна?
– Очень.
– Ты не ненавидишь меня – за то, что произошло, за все?
– Нет, не ненавижу.
– Когда появится Дэвид, то, думаю, Мадлен уйдет к нему. Прости, если тебе больно это слышать, но, думаю, так уж получится. Если это случится, то не считаешь ли ты, что нам следовало бы…
– Перевернуть страницу, начать сначала и так далее?
– Не смейся надо мной! Мне кажется, я теперь другая, Энди. Я получила всего сполна – потайного секса в том числе.
– Дэвид может вообще не вернуться, – сказал Эндрю. – Кажется, им там удается контролировать положение.
– У меня другие сведения. – Она криво усмехнулась. – Из авторитетных источников. Думаю, совсем скоро там все Рухнет. Он приедет, можешь не сомневаться. И тогда…
– Я научился не торопить события. – Кэрол чуть заметно вздрогнула. – Вот придет время – тогда я и стану об этом тревожиться.
– Мы могли бы хоть иногда видеться, – предложила она. – Чтобы пропустить рюмочку…
– Думаю, не стоит. Сэр Адекема станет возражать. Я уверен, что получится именно так.
– Мне наплевать! – нетерпеливо бросила Кэрол.
– А вот это напрасно. – Она подняла на него глаза.
Эндрю выдержал ее взгляд. – Очень напрасно.
* * *
В следующий раз Кэрол позвонила ему, чтобы спросить, не хочет ли он повидаться с мальчиками во время их школьных каникул. Эндрю согласился, предвкушая радость встречи. Однако сыновья не проявили бурной радости и особых чувств. Они были вежливы и ласковы, но всего лишь настолько, насколько это требуется от хорошо воспитанных детей в отношении чужих им взрослых. Мальчики больше молчали, когда же Эндрю задавал им какой-нибудь вопрос, ответ звучал почтительно, но кратко. Впечатлениями от встречи он поделился с Мадлен:
– Мне показалось, что они стесняются быть со мной на людях.
– Возможно, все мы тут стали чрезмерно чувствительными?
– Вот уж нет!
– В конце концов, они ведь тоже белые! Белый отец – не из тех секретов, которые можно скрыть.
– Со столь чуждым явлением просто нельзя смириться!
Можно не смотреться в зеркало, но не станешь же воротить глаза от собственного отца…
– И матери…
– Кэрол ассимилируется. Ее дружок черен как уголь.
– Неужели они это понимают? Видимо, да. И не осуждают?
– Дети подобны любовникам – они не выносят моральных приговоров. Или находят явлениям рациональное объяснение, приспосабливая их к собственным потребностям. Робин не знал, куда деваться от смущения, когда я передал им привет от тебя.
– Думаешь, ты их потерял?
– Да.
– Ты сильно переживаешь?
– Я боялся худшего. Им хорошо, они вполне счастливы. Когда теряешь кого-то, то охватывающая тебя горечь отчасти связана с чувством вины: ты мог сделать то-то и то-то, а не сделал; со мной иначе. Да и им не очень-то легко. У подростка свои сложности, я же могу лишь усугубить их.
Пожалуй, через несколько лет, когда они освоятся в этой жизни, мы снова сойдемся.
Она кивнула:
– Возможно, ты и прав. Но все равно это печально – что ты потерял их, хотя бы на время.
– Хорошо бы не окончательно.
– Пусть так… Ведь это твои дети. Хотя у меня нет своих детей, я все равно понимаю, что ты испытываешь.
– У меня могут родиться новые. Такая возможность существует?
Мадлен несколько секунд серьезно рассматривала его, прежде чем ответить:
– Еще как! Мы идем сегодня к Кутсисам?
– Как будто да.
– Тогда переоденься.
– У нас достаточно времени. Я бы лучше выпил. Принести тебе?
– Хорошо. Только немного. Чего хочешь.
Вернувшись с рюмками, он застал ее примостившейся на подоконнике. Широкое окно выходило на бескрайнее пурпурное пространство Атлантического океана; солнце скрылось за горизонтом полчаса назад. Повисшие в небе небольшие черные облачка казались стальными, их края резко выделялись на нежно-розовом фоне. Кое-где начали загораться звезды, чтобы хоть немного поискриться, прежде чем выкатится луна.
– Симпатично, – сказал Эндрю.
– Да.
Он сел и посмотрел на нее.
– У тебя есть новости от Дэвида?
– Неделю назад пришло письмо.
– Что-нибудь интересное?
– Так, не очень. Он вообще не горазд писать письма, а тут еще цензура. Он откровенен в речах и скован на бумаге.
– Естественная антитеза.
– Ты так считаешь? Возможно. Я знала одного человека, который мог быть откровенным только в письмах. – Она помолчала и продолжила:
– Я последнее время не показывала тебе писем Дэвида – тебя это беспокоит?
– Нет. Но я задумывался об этом.
– Это началось, еще когда мы жили в той конуре. В одном письме было что-то вроде намека, который я поняла так, что Дэвид может совсем скоро приехать. Тогда все было так плохо… ты еще не оправился от лихорадки… Я решила, что письмо показывать не стоит.
– Чтобы я не понял, как тебе хочется, чтобы он приехал?
– Как я растеряна… Когда пришло следующее письмо, то одно стало цепляться за другое: было бы не правильно показывать тебе второе письмо, раз я утаила первое. Ты сам знаешь, как это бывает. Я ждала твоего вопроса.
– А я все не спрашивал. До сегодняшнего дня. – Она бросила на него быстрый взгляд, и он поспешил добавить:
– Я больше ни о чем не спрашиваю, Мадлен. Пусть все образуется само собой.
– Так и будет. – В ее голосе звучала печаль. – Все всегда образовывается, если не торопиться.
– Да. – Эндрю залюбовался ее профилем на фоне быстро темнеющего неба. При всей недосказанности он чувствовал себя с ней спокойнее, чем с кем-либо другим за всю жизнь. – Пойду переоденусь. Самое время отправляться к Кутсисам.
* * *
Командир авиационного крыла Торбок звонил им, когда они были в гостях, и передал через горничную Антею, что прибыл в Лагос в командировку и хотел бы повидать их.
Он обещал заглянуть утром.
На следующий день была суббота. Программа «День за днем» шла по будням, так что по выходным Эндрю бывал свободен. У них была запланирована автомобильная поездка в охотничий заказник, и Эндрю не очень-то обрадовался необходимости менять планы. С другой стороны, звонок незнакомого летчика заинтриговал их.
Антея впустила его в квартиру в начале двенадцатого.
Раздался ее звонкий голосок, натренированный в гостиных Кенсингтона: «Командир крыла Торбок, мадам!» Мадлен неоднократно пыталась приучить ее к менее официальным манерам, однако без всякого успеха. Девушка умирала от голода, когда Мадлен предложила ей работу, и страх потерять место въелся ей в плоть и кровь.
Торбок оказался крупным краснолицым господином чуть старше сорока лет, с пышными, но непричесанными усами.
По его виду было ясно, что он изнывает от жары.
– Входите, – пригласила его Мадлен. – Мы знаем о вашем звонке. Я Мадлен Картвелл, а это Энди Лидон.
– Благодарю вас, – сказал Торбок и отер платком пот со лба. – У вас тут прохладно. Не то что на улице.
– Предложить вам что-нибудь холодненькое? – осведомился Эндрю.
– В самый раз, – с облегчением откликнулся Торбок. – Спасибо. Что угодно, только со льдом.
– Мы обычно пьем южноафриканский бренди. Сейчас они стали делать и виски, но для настоя кладут в него что-то невообразимое. А так – неплохая вещь.
– В Пейле вообще хоть шаром покати.
– Значит, вы из Лондона, – сказала Мадлен. – Так я и думала.
Эндрю отметил, что в госте чувствуется что-то неуловимо знакомое, но явно старомодное. Усы? Или то, как он плюхнулся в кресло? Торбок улыбнулся, и Эндрю понял, в чем дело: бессознательная развязность англосакса, оказавшегося в чужой стране. Этим гость резко отличался от остальных белых, скопившихся в Лагосе. Даже если он и успел заметить здешние перемены, они не имеют к нему отношения. Он все еще связан с Англией.
– Да, – жизнерадостно ответил Торбок, – там мой приход. Пока по крайней мере.
– Вы знакомы с моим мужем?
– Да. Между прочим, меня зовут Питер. Я отлично знаю Дэйви. Мы с ним выпили на пару немало пивка, пока оно еще было в наличии. А сейчас он попросил меня проделать старый трюк – привезти вам письмецо, чтобы его не перехватила цензура.
Торбок извлек пухлый бумажник и, выудив из пачки бланков, квитанций и прочего конверт, протянул его Мадлен.
– Спасибо, – молвила она.
Она некоторое время разглядывала конверт, не решаясь его вскрыть. Желая развлечь Торбока, Эндрю спросил:
– Как вам нравится вид из нашего окна?
Торбок поднялся и подошел к окну.
– Чудесно! Особенно если вам по нраву море. Сам я – дитя гор. Склоны, пропасти, все в этом роде. Но у вас тут неплохой океан. Главное – ни кусочка льда.
– Взгляни-ка, Эндрю! – раздался голос Мадлен.
Она постаралась не выдать волнения, однако, принимая письмо, Эндрю заметил, каким напряженным стало ее лицо.
Вот что он прочитал:
Дорогая Мадлен,
Питер Торбок любезно согласился провезти это письмо, чтобы его не испортила цензура. Наверное, Питера ожидает за это по меньшей мере смертная казнь. Однако теперь не стоит ничего бояться, потому что скоро в воздух взмоет последний воздушный шар, после чего строгостям наступит конец. Во всяком случае, мне захотелось воспользоваться случаем и передать тебе полновесное письмо.
Теперь к фактам, Мадди. Они таковы: я решил не участвовать во всеобщем исходе. Дело не в героизме; просто я хочу остаться здесь. Легкой жизни ждать не приходится, однако ничего невыносимого тоже не предвидится. За истекшие месяцы я узнал много такого, что позволит мне продержаться. А ты, наверное, помнишь, как я ленив и с каким трудом мне дается все новое. Еще долго после того, как я заделался школьным старостой, а потом и вовсе окончил школу, мне снились кошмары, будто я опять превратился в первоклашку. Теперь они снова меня мучают.
Единственным утешением служит то, что все вы унесли отсюда ноги, как ни трудно это было поначалу. Энди – славный малый, лучшего опекуна для тебя не сыскать. Передай Кэрол привет, если случайно с ней увидишься; сейчас мне кажется, что все это было давным-давно…
Я, можно сказать, водил тебя за нос, когда утверждал, что сам тоже последую за тобой. Но я знаю: ты простишь мне это, как прощала в прошлом все обманы. Впрочем, все, кажется, обернулось к лучшему.
Передай от меня пожелания успеха Энди.
Целую, Дэвид.
Не дожидаясь, пока Эндрю прочтет письмо до конца, Мадлен спросила Торбока:
– Вы знаете, о чем здесь речь?
– В общих чертах. Кажется, он доводит до вашего сведения, что решил остаться в Лондоне.
– Он пишет, что скоро в воздух взмоет последний воздушный шар…
Торбок кивнул и обреченно стиснул зубы.
– Они собираются закрыть аэропорт. Правительство переезжает в Вест-Индию. Прочие шишки разбегаются кто куда – главным образом, в южном направлении.
– А остальные? – спросил Эндрю. – Те, кто останется?
– Им придется выкручиваться самостоятельно, – быстро ответил Торбок. – У головастых ребят, наподобие старины Дэвида, все будет в порядке.
– Как скоро это произойдет? – спросила Мадлен и пояснила, увидев вопросительный взгляд Торбока:
– Как скоро закроется аэропорт?
– Я улетаю обратно уже завтра. Приходится рисковать.
Я пилот, и то не могу ничего знать наверняка.
– Конечно, – произнесла она пресным тоном, – я понимаю, что вам надо соблюдать осторожность.
Торбок допил свою рюмку, и Эндрю подлил ему еще.
Летчик не останавливал его, дожидаясь, чтобы рюмка наполнилась до краев.
– Совсем скоро, – объявил он, подняв рюмку, – я перестану посещать ваш оазис культуры.
– Неужели вы тоже собираетесь остаться в Англии?
Торбок покачал головой:
– Нет. Мне удалось зацепиться в Кейптауне. Там я и осяду.
– Что повлияло на ваш выбор?
– Я – белый, – пояснил Торбок. – Я видел, как белых пинают по всей Африке. Даже тем, кому удалось добраться до высших ступенек, приходится держать ухо востро. – Он усмехнулся. – Я не имею в виду присутствующих. Да и квалификация у меня подкачала. В нигерийской авиакомпании белым дают от ворот поворот. То же самое в Гане и вообще всюду. Возможно, в Южной Африке меня тоже ожидают трудности, но там я по крайней мере могу рассчитывать на нечто большее, нежели место привратника в общественной уборной.
Эндрю понял, что их гость не так прост, как могло показаться на первый взгляд.
– Скорее всего скоро начнется война, – сказал он. – Южноафриканские белые слишком малочисленны, даже в своей собственной стране.
– Я думал и об этом. Численность – еще не все. А хоть бы и так… – Торбок пожал плечами. – Моя жена умерла несколько лет назад. Детей у меня нет, заботиться не о ком.
Так что если разразится война, лучше уж я буду драться за своих. А драться я горазд, будьте покойны! В Южной Африке такие, как я, нужны позарез, несмотря на возраст. Раз у них нехватка людей…
– Желаю вам попасть в десятку, – сказал Эндрю.
– Я постараюсь прицелиться поточнее, – веско произнес Торбок. – Иного выхода все равно нет.
– Выпьете еще?
Торбок покрутил головой:
– Не сейчас – дела. Рад был с вами познакомиться.
Хотите что-нибудь передать? – осведомился он у Мадлен, – А позже нельзя? Вы улетаете завтра?
– На заре. Вылет назначен на семь утра. Я остановился в «Шератоне».
– Попробую найти вас там, – сказала Мадлен. – Спасибо за все.
– Что вы, – отозвался Торбок. – Рад был вам помочь.
Эндрю проводил его до лестницы. Торбок восхищенно кивнул на автоматический лифт.
– Шикарно живете, – одобрил он. – Надеюсь, вы правильно поняли меня насчет Южной Африки. Я с радостью зацепился бы в Лагосе, если бы была хоть какая-то надежда.
– Что ж, все равно желаю вам удачи, – напутствовал его Эндрю. – Во всяком случае, как бы ни сложились дела, вас ждет страна виноделов.
– Тоже мне радость! Я – любитель пива! Помните чаррингтонское горькое? Случается, я вскакиваю ночью в холодном поту от мысли, что мне никогда больше не доведется его хлебнуть.
– Паршивый мир!.. Что ж, до свидания, Питер.
– Привет, Энди.
Вернувшись, он застал Мадлен за уборкой и заподозрил, что таким способом она препятствует возможным попыткам близости. Однако разговору это помешать не могло.
Размышляя на эту тему, Эндрю наполнил свою рюмку. Наконец он сказал:
– У него все будет в порядке, ты сама это знаешь.
Прежде чем ответить, Мадлен поправила в вазе цветы – огромные тропические диковины, названия которых он не знал до сих пор.
– Просто ему незачем приезжать, – бросила она через плечо. – И не к кому. Кэрол теперь сама себе хозяйка. Я тоже в надежных руках…
Эндрю знал, что она имеет в виду: если бы в ее письмах к Дэвиду было больше тепла, если бы она намекнула, что ждет его, он, быть может, принял бы иное решение.
– Не думаю, что он руководствовался подобными соображениями, – возразил Эндрю.
– Тогда какими же?
– Не знаю. Как мы вообще принимаем свои решения?
Чего только не намешано: гордость, неуверенность, страх перед неизвестностью.
– Как будто там все известно! Представляешь, что произойдет, когда рухнет всякое подобие законности?
– Это другое дело. Он ведь большой гордец, верно?
Мадлен уставилась на раскрывшиеся бутоны, беспомощно опустив руки.
– Да, верно.
– По крайней мере ты теперь знаешь, что к чему. Знаешь и о том, какой выбор он сделал. Это, безусловно, важнее всего. Когда человек перестает сомневаться в чем-то, ему легче жить.
Она повернулась к нему и слабо улыбнулась:
– Да, ты, как всегда, прав. Самое худшее – это неуверенность.
– Ты ему ответишь?
– Думаю, что отвечу. Только попозже, чтобы было время поразмыслить.
Он похлопал ладонью по дивану, и Мадлен примостилась с ним рядом, положив голову ему на плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Ты все еще с Мадлен? – резко спросила она.
– Да.
– Когда мы встретились в последний раз, я подумала, уж не влюбился ли ты в нее. Что-то в этом роде…
– Да, – повторил Эндрю. – Что-то в этом роде.
– Что же будет, когда нагрянет Дэвид?
– Пускай решает Мадлен. Разве твои претензии на него не обоснованнее?
– Никаких претензий – с обеих сторон.
– У тебя есть новости от него?
– Нет. Адекема возражал. Я не стала отвечать на его письма.
– Думаю, Дэвид поймет. По натуре он – прагматик.
Разве не это привлекло тебя в нем?
– Возможно, мои стандарты изменились, – тихо проговорила Кэрол и, заметив его улыбку, поправилась:
– Ну, тогда мои потребности.
– Не думаю, что мы способны сильно меняться, – возразил Эндрю. – В нашем-то возрасте! Если только нас не ослепит свет по дороге в Дамаск. Помнишь?
– Я много думаю о Далидже, – сказала она. – Он даже снится мне по ночам. Представляешь, за последние три года я ни разу не побывала в картинной галерее! А так хотелось!
– Картины перевезли в Пейл. Не знаю, что стряслось с ними потом.
– Пуссен, который нравился тебе и которого не выносила я… Хотелось бы взглянуть на него снова.
– Ou sont les poussins d'antan? Где картины Пуссена? (фр.)
Боюсь, все прибрала колючая зима.
Кэрол положила ладонь на его руку:
– Энди, взгляни на меня! Ты считаешь, что я все еще привлекательна?
– Очень.
– Ты не ненавидишь меня – за то, что произошло, за все?
– Нет, не ненавижу.
– Когда появится Дэвид, то, думаю, Мадлен уйдет к нему. Прости, если тебе больно это слышать, но, думаю, так уж получится. Если это случится, то не считаешь ли ты, что нам следовало бы…
– Перевернуть страницу, начать сначала и так далее?
– Не смейся надо мной! Мне кажется, я теперь другая, Энди. Я получила всего сполна – потайного секса в том числе.
– Дэвид может вообще не вернуться, – сказал Эндрю. – Кажется, им там удается контролировать положение.
– У меня другие сведения. – Она криво усмехнулась. – Из авторитетных источников. Думаю, совсем скоро там все Рухнет. Он приедет, можешь не сомневаться. И тогда…
– Я научился не торопить события. – Кэрол чуть заметно вздрогнула. – Вот придет время – тогда я и стану об этом тревожиться.
– Мы могли бы хоть иногда видеться, – предложила она. – Чтобы пропустить рюмочку…
– Думаю, не стоит. Сэр Адекема станет возражать. Я уверен, что получится именно так.
– Мне наплевать! – нетерпеливо бросила Кэрол.
– А вот это напрасно. – Она подняла на него глаза.
Эндрю выдержал ее взгляд. – Очень напрасно.
* * *
В следующий раз Кэрол позвонила ему, чтобы спросить, не хочет ли он повидаться с мальчиками во время их школьных каникул. Эндрю согласился, предвкушая радость встречи. Однако сыновья не проявили бурной радости и особых чувств. Они были вежливы и ласковы, но всего лишь настолько, насколько это требуется от хорошо воспитанных детей в отношении чужих им взрослых. Мальчики больше молчали, когда же Эндрю задавал им какой-нибудь вопрос, ответ звучал почтительно, но кратко. Впечатлениями от встречи он поделился с Мадлен:
– Мне показалось, что они стесняются быть со мной на людях.
– Возможно, все мы тут стали чрезмерно чувствительными?
– Вот уж нет!
– В конце концов, они ведь тоже белые! Белый отец – не из тех секретов, которые можно скрыть.
– Со столь чуждым явлением просто нельзя смириться!
Можно не смотреться в зеркало, но не станешь же воротить глаза от собственного отца…
– И матери…
– Кэрол ассимилируется. Ее дружок черен как уголь.
– Неужели они это понимают? Видимо, да. И не осуждают?
– Дети подобны любовникам – они не выносят моральных приговоров. Или находят явлениям рациональное объяснение, приспосабливая их к собственным потребностям. Робин не знал, куда деваться от смущения, когда я передал им привет от тебя.
– Думаешь, ты их потерял?
– Да.
– Ты сильно переживаешь?
– Я боялся худшего. Им хорошо, они вполне счастливы. Когда теряешь кого-то, то охватывающая тебя горечь отчасти связана с чувством вины: ты мог сделать то-то и то-то, а не сделал; со мной иначе. Да и им не очень-то легко. У подростка свои сложности, я же могу лишь усугубить их.
Пожалуй, через несколько лет, когда они освоятся в этой жизни, мы снова сойдемся.
Она кивнула:
– Возможно, ты и прав. Но все равно это печально – что ты потерял их, хотя бы на время.
– Хорошо бы не окончательно.
– Пусть так… Ведь это твои дети. Хотя у меня нет своих детей, я все равно понимаю, что ты испытываешь.
– У меня могут родиться новые. Такая возможность существует?
Мадлен несколько секунд серьезно рассматривала его, прежде чем ответить:
– Еще как! Мы идем сегодня к Кутсисам?
– Как будто да.
– Тогда переоденься.
– У нас достаточно времени. Я бы лучше выпил. Принести тебе?
– Хорошо. Только немного. Чего хочешь.
Вернувшись с рюмками, он застал ее примостившейся на подоконнике. Широкое окно выходило на бескрайнее пурпурное пространство Атлантического океана; солнце скрылось за горизонтом полчаса назад. Повисшие в небе небольшие черные облачка казались стальными, их края резко выделялись на нежно-розовом фоне. Кое-где начали загораться звезды, чтобы хоть немного поискриться, прежде чем выкатится луна.
– Симпатично, – сказал Эндрю.
– Да.
Он сел и посмотрел на нее.
– У тебя есть новости от Дэвида?
– Неделю назад пришло письмо.
– Что-нибудь интересное?
– Так, не очень. Он вообще не горазд писать письма, а тут еще цензура. Он откровенен в речах и скован на бумаге.
– Естественная антитеза.
– Ты так считаешь? Возможно. Я знала одного человека, который мог быть откровенным только в письмах. – Она помолчала и продолжила:
– Я последнее время не показывала тебе писем Дэвида – тебя это беспокоит?
– Нет. Но я задумывался об этом.
– Это началось, еще когда мы жили в той конуре. В одном письме было что-то вроде намека, который я поняла так, что Дэвид может совсем скоро приехать. Тогда все было так плохо… ты еще не оправился от лихорадки… Я решила, что письмо показывать не стоит.
– Чтобы я не понял, как тебе хочется, чтобы он приехал?
– Как я растеряна… Когда пришло следующее письмо, то одно стало цепляться за другое: было бы не правильно показывать тебе второе письмо, раз я утаила первое. Ты сам знаешь, как это бывает. Я ждала твоего вопроса.
– А я все не спрашивал. До сегодняшнего дня. – Она бросила на него быстрый взгляд, и он поспешил добавить:
– Я больше ни о чем не спрашиваю, Мадлен. Пусть все образуется само собой.
– Так и будет. – В ее голосе звучала печаль. – Все всегда образовывается, если не торопиться.
– Да. – Эндрю залюбовался ее профилем на фоне быстро темнеющего неба. При всей недосказанности он чувствовал себя с ней спокойнее, чем с кем-либо другим за всю жизнь. – Пойду переоденусь. Самое время отправляться к Кутсисам.
* * *
Командир авиационного крыла Торбок звонил им, когда они были в гостях, и передал через горничную Антею, что прибыл в Лагос в командировку и хотел бы повидать их.
Он обещал заглянуть утром.
На следующий день была суббота. Программа «День за днем» шла по будням, так что по выходным Эндрю бывал свободен. У них была запланирована автомобильная поездка в охотничий заказник, и Эндрю не очень-то обрадовался необходимости менять планы. С другой стороны, звонок незнакомого летчика заинтриговал их.
Антея впустила его в квартиру в начале двенадцатого.
Раздался ее звонкий голосок, натренированный в гостиных Кенсингтона: «Командир крыла Торбок, мадам!» Мадлен неоднократно пыталась приучить ее к менее официальным манерам, однако без всякого успеха. Девушка умирала от голода, когда Мадлен предложила ей работу, и страх потерять место въелся ей в плоть и кровь.
Торбок оказался крупным краснолицым господином чуть старше сорока лет, с пышными, но непричесанными усами.
По его виду было ясно, что он изнывает от жары.
– Входите, – пригласила его Мадлен. – Мы знаем о вашем звонке. Я Мадлен Картвелл, а это Энди Лидон.
– Благодарю вас, – сказал Торбок и отер платком пот со лба. – У вас тут прохладно. Не то что на улице.
– Предложить вам что-нибудь холодненькое? – осведомился Эндрю.
– В самый раз, – с облегчением откликнулся Торбок. – Спасибо. Что угодно, только со льдом.
– Мы обычно пьем южноафриканский бренди. Сейчас они стали делать и виски, но для настоя кладут в него что-то невообразимое. А так – неплохая вещь.
– В Пейле вообще хоть шаром покати.
– Значит, вы из Лондона, – сказала Мадлен. – Так я и думала.
Эндрю отметил, что в госте чувствуется что-то неуловимо знакомое, но явно старомодное. Усы? Или то, как он плюхнулся в кресло? Торбок улыбнулся, и Эндрю понял, в чем дело: бессознательная развязность англосакса, оказавшегося в чужой стране. Этим гость резко отличался от остальных белых, скопившихся в Лагосе. Даже если он и успел заметить здешние перемены, они не имеют к нему отношения. Он все еще связан с Англией.
– Да, – жизнерадостно ответил Торбок, – там мой приход. Пока по крайней мере.
– Вы знакомы с моим мужем?
– Да. Между прочим, меня зовут Питер. Я отлично знаю Дэйви. Мы с ним выпили на пару немало пивка, пока оно еще было в наличии. А сейчас он попросил меня проделать старый трюк – привезти вам письмецо, чтобы его не перехватила цензура.
Торбок извлек пухлый бумажник и, выудив из пачки бланков, квитанций и прочего конверт, протянул его Мадлен.
– Спасибо, – молвила она.
Она некоторое время разглядывала конверт, не решаясь его вскрыть. Желая развлечь Торбока, Эндрю спросил:
– Как вам нравится вид из нашего окна?
Торбок поднялся и подошел к окну.
– Чудесно! Особенно если вам по нраву море. Сам я – дитя гор. Склоны, пропасти, все в этом роде. Но у вас тут неплохой океан. Главное – ни кусочка льда.
– Взгляни-ка, Эндрю! – раздался голос Мадлен.
Она постаралась не выдать волнения, однако, принимая письмо, Эндрю заметил, каким напряженным стало ее лицо.
Вот что он прочитал:
Дорогая Мадлен,
Питер Торбок любезно согласился провезти это письмо, чтобы его не испортила цензура. Наверное, Питера ожидает за это по меньшей мере смертная казнь. Однако теперь не стоит ничего бояться, потому что скоро в воздух взмоет последний воздушный шар, после чего строгостям наступит конец. Во всяком случае, мне захотелось воспользоваться случаем и передать тебе полновесное письмо.
Теперь к фактам, Мадди. Они таковы: я решил не участвовать во всеобщем исходе. Дело не в героизме; просто я хочу остаться здесь. Легкой жизни ждать не приходится, однако ничего невыносимого тоже не предвидится. За истекшие месяцы я узнал много такого, что позволит мне продержаться. А ты, наверное, помнишь, как я ленив и с каким трудом мне дается все новое. Еще долго после того, как я заделался школьным старостой, а потом и вовсе окончил школу, мне снились кошмары, будто я опять превратился в первоклашку. Теперь они снова меня мучают.
Единственным утешением служит то, что все вы унесли отсюда ноги, как ни трудно это было поначалу. Энди – славный малый, лучшего опекуна для тебя не сыскать. Передай Кэрол привет, если случайно с ней увидишься; сейчас мне кажется, что все это было давным-давно…
Я, можно сказать, водил тебя за нос, когда утверждал, что сам тоже последую за тобой. Но я знаю: ты простишь мне это, как прощала в прошлом все обманы. Впрочем, все, кажется, обернулось к лучшему.
Передай от меня пожелания успеха Энди.
Целую, Дэвид.
Не дожидаясь, пока Эндрю прочтет письмо до конца, Мадлен спросила Торбока:
– Вы знаете, о чем здесь речь?
– В общих чертах. Кажется, он доводит до вашего сведения, что решил остаться в Лондоне.
– Он пишет, что скоро в воздух взмоет последний воздушный шар…
Торбок кивнул и обреченно стиснул зубы.
– Они собираются закрыть аэропорт. Правительство переезжает в Вест-Индию. Прочие шишки разбегаются кто куда – главным образом, в южном направлении.
– А остальные? – спросил Эндрю. – Те, кто останется?
– Им придется выкручиваться самостоятельно, – быстро ответил Торбок. – У головастых ребят, наподобие старины Дэвида, все будет в порядке.
– Как скоро это произойдет? – спросила Мадлен и пояснила, увидев вопросительный взгляд Торбока:
– Как скоро закроется аэропорт?
– Я улетаю обратно уже завтра. Приходится рисковать.
Я пилот, и то не могу ничего знать наверняка.
– Конечно, – произнесла она пресным тоном, – я понимаю, что вам надо соблюдать осторожность.
Торбок допил свою рюмку, и Эндрю подлил ему еще.
Летчик не останавливал его, дожидаясь, чтобы рюмка наполнилась до краев.
– Совсем скоро, – объявил он, подняв рюмку, – я перестану посещать ваш оазис культуры.
– Неужели вы тоже собираетесь остаться в Англии?
Торбок покачал головой:
– Нет. Мне удалось зацепиться в Кейптауне. Там я и осяду.
– Что повлияло на ваш выбор?
– Я – белый, – пояснил Торбок. – Я видел, как белых пинают по всей Африке. Даже тем, кому удалось добраться до высших ступенек, приходится держать ухо востро. – Он усмехнулся. – Я не имею в виду присутствующих. Да и квалификация у меня подкачала. В нигерийской авиакомпании белым дают от ворот поворот. То же самое в Гане и вообще всюду. Возможно, в Южной Африке меня тоже ожидают трудности, но там я по крайней мере могу рассчитывать на нечто большее, нежели место привратника в общественной уборной.
Эндрю понял, что их гость не так прост, как могло показаться на первый взгляд.
– Скорее всего скоро начнется война, – сказал он. – Южноафриканские белые слишком малочисленны, даже в своей собственной стране.
– Я думал и об этом. Численность – еще не все. А хоть бы и так… – Торбок пожал плечами. – Моя жена умерла несколько лет назад. Детей у меня нет, заботиться не о ком.
Так что если разразится война, лучше уж я буду драться за своих. А драться я горазд, будьте покойны! В Южной Африке такие, как я, нужны позарез, несмотря на возраст. Раз у них нехватка людей…
– Желаю вам попасть в десятку, – сказал Эндрю.
– Я постараюсь прицелиться поточнее, – веско произнес Торбок. – Иного выхода все равно нет.
– Выпьете еще?
Торбок покрутил головой:
– Не сейчас – дела. Рад был с вами познакомиться.
Хотите что-нибудь передать? – осведомился он у Мадлен, – А позже нельзя? Вы улетаете завтра?
– На заре. Вылет назначен на семь утра. Я остановился в «Шератоне».
– Попробую найти вас там, – сказала Мадлен. – Спасибо за все.
– Что вы, – отозвался Торбок. – Рад был вам помочь.
Эндрю проводил его до лестницы. Торбок восхищенно кивнул на автоматический лифт.
– Шикарно живете, – одобрил он. – Надеюсь, вы правильно поняли меня насчет Южной Африки. Я с радостью зацепился бы в Лагосе, если бы была хоть какая-то надежда.
– Что ж, все равно желаю вам удачи, – напутствовал его Эндрю. – Во всяком случае, как бы ни сложились дела, вас ждет страна виноделов.
– Тоже мне радость! Я – любитель пива! Помните чаррингтонское горькое? Случается, я вскакиваю ночью в холодном поту от мысли, что мне никогда больше не доведется его хлебнуть.
– Паршивый мир!.. Что ж, до свидания, Питер.
– Привет, Энди.
Вернувшись, он застал Мадлен за уборкой и заподозрил, что таким способом она препятствует возможным попыткам близости. Однако разговору это помешать не могло.
Размышляя на эту тему, Эндрю наполнил свою рюмку. Наконец он сказал:
– У него все будет в порядке, ты сама это знаешь.
Прежде чем ответить, Мадлен поправила в вазе цветы – огромные тропические диковины, названия которых он не знал до сих пор.
– Просто ему незачем приезжать, – бросила она через плечо. – И не к кому. Кэрол теперь сама себе хозяйка. Я тоже в надежных руках…
Эндрю знал, что она имеет в виду: если бы в ее письмах к Дэвиду было больше тепла, если бы она намекнула, что ждет его, он, быть может, принял бы иное решение.
– Не думаю, что он руководствовался подобными соображениями, – возразил Эндрю.
– Тогда какими же?
– Не знаю. Как мы вообще принимаем свои решения?
Чего только не намешано: гордость, неуверенность, страх перед неизвестностью.
– Как будто там все известно! Представляешь, что произойдет, когда рухнет всякое подобие законности?
– Это другое дело. Он ведь большой гордец, верно?
Мадлен уставилась на раскрывшиеся бутоны, беспомощно опустив руки.
– Да, верно.
– По крайней мере ты теперь знаешь, что к чему. Знаешь и о том, какой выбор он сделал. Это, безусловно, важнее всего. Когда человек перестает сомневаться в чем-то, ему легче жить.
Она повернулась к нему и слабо улыбнулась:
– Да, ты, как всегда, прав. Самое худшее – это неуверенность.
– Ты ему ответишь?
– Думаю, что отвечу. Только попозже, чтобы было время поразмыслить.
Он похлопал ладонью по дивану, и Мадлен примостилась с ним рядом, положив голову ему на плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25