В частности, там значилась «кровать», однако это слово оказалось зачеркнутым. Внутренний вид жилья произвел на них настолько сильное впечатление, что они не стали спорить из-за такой мелочи.
Взору предстала одна-единственная комната, отделенная досками от следующей хибары аналогичного уровня комфорта, откуда проникали ничем не заглушаемые звуки голосов и джазовые ритмы. Слева от двери имелось незастекленное окошко. Дощатые стены когда-то были выкрашены желтой краской, облупившейся много лет назад. Комнату украшали приколотые к стене странички из старого швейцарского календаря – вряд ли можно было придумать что-либо более неуместное, чем до боли знакомые изображения заснеженных гор и альпийских лугов. К стене привалился древний шкаф с выломанным ящиком. Кроме того, к мебели относились два деревянных табурета, выкрашенных веселенькой голубой краской, и разломанное кресло-качалка. Пол был выстлан грубо оструганными досками, заляпанными грязью. В углу валялась циновка, призванная, видимо, заменить отсутствующую кровать; поверх нее громоздилась стопка из четырех-пяти одеял казарменного образца. Был еще деревянный стол с кастрюлями, сковородками, щербатой глиняной посудой, керосиновой лампой и примусом. Из-под стола выглядывал большой металлический кувшин и красный пластмассовый таз со свернувшимся от нагревания краем. Старуха подвела Эндрю к канистре, залитой, по всей видимости, керосином, едкий запах которого перекрывал все прочие ароматы, хотя и не полностью устранял их.
– Я налила ее для вас, босс, – прошамкала она. – Теперь у вас полно керосина. Двенадцать шиллингов.
Им удалось продать за смехотворную сумму кое-что из личного имущества. Эндрю отсчитал старухе деньги. Он не сомневался, что она запрашивает по крайней мере вдвое больше нормальной цены, но спорить не хотел. Ему не терпелось выставить ее вон и взглянуть в лицо новой действительности. Однако у старухи были иные намерения.
– Что за славный дом! – кудахтала она. – Отличное соседство! Рядом живет мой двоюродный брат со своим семейством. Когда вам что-нибудь понадобится, достаточно постучаться. Они за вами присмотрят.
– Да… – промямлил Эндрю. – Спасибо.
– Они даже могут одолжить радио, а то вам будет скучно на пару. Всего-то пять шиллингов в неделю. Или шесть.
Хотите, я спрошу?
– Это нам не по карману, – покачал головой Эндрю.
– Или четыре. Даже три. Они только на прошлой неделе вставили новую батарейку.
Предложение было заманчивым: по крайней мере появлялся шанс прекратить доносящийся из-за стены грохот, который, судя по всему, вряд ли утихнет до конца передачи.
Однако соседи скорее всего используют вырученные деньги, чтобы купить новое радио, возможно, еще более горластое.
– Мы вообще не можем себе позволить радио, – объяснил Эндрю.
На жирном черном лице расцвела улыбка.
– А-а, вы просто будете слушать их радио, правда, босс?
Что ж, тогда вы сможете помочь, когда им потребуется новая батарейка. Ладно, договаривайтесь сами.
Впервые с тех пор, как они зашли в эту развалюху, Мадлен решилась подать голос.
– А где брать воду?
– Из крана в конце улицы, дитя мое, – всего-то ярдов пятьдесят, от силы семьдесят пять.
– Понятно, – кивнула она.
– Славный домик! – повторила старуха. – Подойдите-ка сюда.
Они подошли к столу, заменявшему собой кухню. Негритянка нагнулась и вытащила из пола доску.
– Вам не придется даже выносить помои, – провозгласила она. – Иногда это бывает очень кстати.
Эндрю присмотрелся. Несмотря на темень, он сумел разглядеть открытую сточную канаву, проходившую как раз под их комнатой. Ему показалось, что среди отбросов мелькнул крысиный хвост. Отвратительное зловоние проникло ему в горло и в нос, и его едва не стошнило. Он выхватил у старухи доску и закрыл дыру. Она наблюдала за его действиями с благожелательной улыбкой.
– Теперь вы поняли, о чем я говорю? Никаких хлопот!
Мадлен ушла в противоположный угол комнаты и стояла там, всматриваясь в темное окошко.
– Хорошо, – проговорил Эндрю. – Спасибо вам за то, что вы все нам показали. Теперь мы управимся сами.
– Леди захочется узнать про магазины. Некоторые здешние лавочники – отпетые жулики, но мой племянник…
– В другой раз! – не выдержал Эндрю. – Не сейчас!
Она усмехнулась:
– О'кей, босс. Тогда давайте «деш», и я оставлю вас в покое.
– «Деш»? Это за что же?
– За уборку, босс. Всего-то один фунт или шиллингов двадцать пять, если у вас доброе сердце, – и я исчезаю.
– За это вам платит владелец. Вы присматриваете за его собственностью.
– Видит Бог, босс…
В конце концов пришлось сунуть ей пять шиллингов, иначе они никогда бы не обрели покоя. Прежде чем удалиться, старуха успела напугать Мадлен обещанием свести ее со своим племянником. Из-за перегородки неутомимо громыхал джаз, беспрерывно раздавались голоса – там то ссорились, то пели, – и все-таки Мадлен с Эндрю наконец остались вдвоем. Эндрю подошел к Мадлен и прикоснулся губами к ее шее.
– Мы выкарабкаемся отсюда, – заверил он. – Сможешь немного потерпеть?
Мадлен повернулась и посмотрела на него.
– Ты – мое утешение, Энди, – прошептала она.
Голос был сухим и напряженным, и ему показалось сперва, что она смеется над ним: ведь это благодаря ему они оказались в клоаке. Однако ее лицо было мокрым не только от пота, выступающего от зловонной жары, но и от слез.
Для нее наступил тот момент отчаяния, который Эндрю пережил раньше, на пляже. Он поцеловал Мадлен и почувствовал, что она едва держится на ногах. Обхватил ее за талию, подвел к матрасу и расстелил на нем одеяло. Она могла бы запротестовать, ужаснувшись окружающему убожеству, но все-таки послушно легла и уставилась в потолок.
Это был покоробившийся, изъеденный ржавчиной лист железа, опирающийся на прогнувшиеся балки. Ближе к углу в крыше зияла дыра, через которую виднелось синее раскаленное небо.
Сжимая узенькую ладошку Мадлен, Эндрю сказал:
– Я напишу Кэрол. Бывают моменты, когда приходится забыть о гордости.
Она помолчала, потом прошептала:
– Да, бывают.
– Вдруг она сможет чем-нибудь нам помочь – или попросить о помощи сэра Адекему.
– Так и будет.
– В конце концов, разве не в этом состоит ее долг?
Деньги за дом, весь банковский счет…
– Прекрати! – неожиданно крикнула Мадлен. – Зачем ты оправдываешься? Мы будем просто умолять ее, если возникнет такая необходимость. Разве ты не понимаешь? Несколько недель тут – и я поползу к Бейтсу на коленях, чтобы он пристроил меня в бар за лагуной!
Они примолкли, изнемогая от грохота соседского радио.
С улицы раздался заливистый женский смех. Бинг Кросби и Фрэнк Синатра запели знаменитый дуэт из «Высшего общества». Где-то неподалеку заунывно выла собака. Нагретый воздух был переполнен зловонием.
Мадлен перевела взгляд на ближнюю стену. Эндрю посмотрел туда же. Ее внимание привлек старый швейцарский календарь. На картинке цвели великолепные альпийские цветы, за ними на фоне шелкового голубого воздуха тянулись вверх заснеженные склоны.
– Мы там бывали… – прошептала она.
Его рука застыла. Но Мадлен повернулась к нему и посмотрела в глаза. Почти касаясь губами его лица, она прошептала:
– Я рада, что у меня есть ты, Энди. Как я рада!
Он поцеловал ее, и она с готовностью ответила на поцелуй.
– Дверь, – спохватилась она. – Там есть замок или задвижка?
Эндрю встал и подошел к двери. В замке не было ключа.
Задвижка держалась на одном гвозде и не устояла бы даже перед ребенком. Однако он запер дверь и вернулся к Мадлен. Она лежала на драном сером одеяле, в помятом платье, с растрепанными волосами и с залитым потом лицом, но Эндрю был счастлив, ибо это была его любовь.
Глава 3
Когда через неделю по крыше забарабанили первые капли дождя, Мадлен и Эндрю застыли на матрасе, боясь спугнуть нежданное счастье. Однако оно оказалось мимолетным.
Очень скоро выяснилось, что крыша во многих местах протекает, на полу образовалась лужа, грозившая подмыть матрас. Пришлось встать, зажечь лампу и подставить под самые зловредные струи таз и кувшин. Уснуть было уже немыслимо.
Дождь хлестал всю ночь и большую часть следующего дня. Когда он прекратился, в комнате залило весь пол. Мадлен ушла в больницу, и Эндрю принялся ползать по полу с тряпкой, воспользовавшись стихийным бедствием, чтобы убраться в их убогом жилище. Они занялись этим уже на второй день после вселения, однако чистотой пока и не пахло. К счастью, Эндрю ухитрился спасти от намокания матрас и одеяла, водрузив их на стол. Ко времени возвращения Мадлен ему удалось навести относительный порядок. Кроме того, он успел приготовить ужин: хлопья, фрукты, жиденький кофе, хлеб и сыр из козьего молока.
Мадлен падала с ног от усталости, как всегда под конец рабочего дня. Она предпочитала не распространяться о своих обязанностях, однако Эндрю и сам видел, что работа вытягивает из нее последние силы. Войдя, она обреченно сбросила туфли, облепленные грязью; грязными оказались и ее лодыжки.
– На улице настоящая трясина, – пожаловалась Мадлен. – Как долго продолжается здесь сезон дождей?
– Месяца три, кажется. Присядь, я вымою тебе ноги, полегчает.
Она показала Эндрю пакет:
– Кое-что с кухни.
В пакете оказался рис в пластмассовой коробочке. Эндрю положил его к остальным запасам провизии, висевшим в сетке под потолком. Мадлен со вздохом села.
– Так и не стало прохладнее? Я-то надеялась, что дождь принесет прохладу, но куда там!
Эндрю принес таз, опустился на колени и не спеша обмыл ее ноги.
– Тебе удалось заглянуть в офис? – спросил он, не поднимая головы.
Мадлен кивнула, не в силах вымолвить слова от усталости.
– Писем нет?
Бейтс позволил им пользоваться своим адресом.
– Есть, но не от Кэрол. От Дэвида.
Она расстегнула сумочку и протянула ему письмо. Эндрю показал Мадлен свои мокрые руки, и она взяла листок так, чтобы он мог прочесть текст. Письмо оказалось недлинным и не слишком содержательным. Дела шли не блестяще, но улучшение вот-вот должно было наступить. В Лондоне все было по-прежнему; в данный момент Дэвид ничем не мог им помочь: действовало строжайшее эмбарго на экспорт драгоценных камней и других заменителей валюты, которые, кстати, все равно невозможно было раздобыть. Все ресурсы драгоценностей Пейла были упрятаны в сейфы на Чансери-Лейн. Улица в центре Лондона, на которой расположены судебные учреждения и адвокатские конторы.
Мадлен предлагалось сохранять оптимизм в ожидании лучших времен. Дэвид передавал также пламенный привет Энди.
– И ничего о своем переезде, – заметила Мадлен.
– Кажется, ситуация под контролем. Возможно, это нам придется возвращаться.
– Королевское семейство улетело на Ямайку, – сообщила она усталым голосом. – Об этом говорили в новостях.
– Навсегда?
– С длительным государственным визитом.
– Это еще не значит, что в Лондоне все рухнуло.
– Не значит. Но он все равно не может писать откровенно. Все письма подвергаются цензуре.
– Странно, что до сих пор нет вестей от Кэрол, – проговорил Эндрю.
– Вдруг что-нибудь будет завтра…
– У Бейтса никаких новостей насчет работы для меня?
– Нет. Пока. – Она погладила его по голове. – Не волнуйся, милый. Завтра мы получим письмо от Кэрол.
Однако шли дни, а вестей от Кэрол все не было. Через две недели они оставили всякую надежду, ибо надежда отвлекала от суровой повседневности. Эндрю удалось получить работу на сносе домов, но уже через несколько дней он ее потерял. Мадлен все так же трудилась в больнице и время от времени приносила кое-какую провизию с больничной кухни. Тратить они старались как можно меньше, чтобы создать резерв наличности. На третью неделю Эндрю слег с лихорадкой. Мадлен вызвала врача и нашла для Эндрю чернокожую сиделку, чтобы не пропускать работу. Через четыре дня он снова был на ногах, однако на лечение ушли все накопленные деньги.
Эндрю еще некоторое время чувствовал сильную слабость, так что не могло быть и речи о тяжелом физическом труде. Оставалось целыми днями бродить по улицам, надеясь, что каким-то чудом подвернется работенка. Он припомнил, что в юности приезжал в Лондон и с такой же настойчивостью искал романтических приключений. Разум и тело изнывали от беспомощности и безнадежности и жаждали хоть какого-то применения.
Как-то раз Эндрю очутился на набережной, и ему показалось, что он видит своих сыновей. У парапета, глядя на волны, стояли двое белокожих пареньков примерно их возраста и телосложения. Эндрю рванулся было к ним, но вовремя замедлил шаг, поняв, что обознался. Однако могло ведь случиться, что они учились в Ибадане и знали Робина и Джерими. Он стал переходить улицу, чуть не угодив под колеса «роллс-ройса». Белый шофер посмотрел на него с осуждением; нигерийские бизнесмены, занятые беседой, так и не подняли голов.
Мальчики тоже были погружены в какой-то важный разговор. Вслушиваясь в долетающие до него слова, Эндрю делал вид, что заинтересованно разглядывает горизонт.
– Итуно очень славный, – говорил младший. – И никакой не хвастун. А ведь он – сын вождя.
– И Акки такой же, – подхватил старший. – Он пригласил меня к себе на следующие каникулы. У них огромный домище рядом с Ифе. – Мальчик смущенно хихикнул. – Я даже сморозил глупость: думал, что они йоруба, потому что там живет это племя, а они – собо…
– Трудно во всем этом разобраться. Он действительно пригласил тебя погостить?
– Да, на неделю. Я сразу написал об этом папе. У них бассейн в сто футов длиной!
Даже не сами их слова, долетавшие до слуха Эндрю, а скорее их тон заставил его вспомнить детство, школу, площадку для игры в «пятерки» и разговор мальчиков-евреев, который ему однажды довелось подслушать, – в нем сквозила точно такая же неуверенность и хвастливая претензия на допуск в общество, которое все равно отвергнет их, и мальчики это знали. Эндрю было тогда тринадцать лет, и он Уже умел смотреть в корень, не обращая внимания на внешние обстоятельства, однако тогда ему не хватило сострадания, чтобы не почувствовать презрения к этим изгоям.
Эндрю вспомнил про свой помятый костюм и стоптанные башмаки. Мальчики все еще не замечали его. Он побрел прочь.
Мадлен получила новое письмо от Дэвида, столь же краткое, ободряющее и бессодержательное, как и первое. Эндрю не знал, ответила ли она ему; она ничего не говорила об этом. Дэвид, как и Кэрол, был очень далеко от них – и географически, и во всех прочих смыслах. Эндрю никогда прежде не представлял себе, что между двумя людьми может существовать близость, подобная той, что возникла между ним и Мадлен. В былые времена он отнесся бы к подобной перспективе с сомнением, даже брезгливостью, однако действительность была такова, что каждый день проходил у него в предвкушении момента, когда она вернется в их лачугу и они снова будут вместе. Иногда он начинал раздумывать о том, что произойдет, когда к ним присоединится Дэвид, поскольку казалось весьма маловероятным, чтобы Кэрол поступилась ради него благами, которые ей удалось приобрести. Однако эти мысли не вызывали у него беспокойства: он завоевал Мадлен и не сомневался, что сможет сохранить ее. Даже в тяжелейших обстоятельствах, когда каждый день приносил дополнительные подтверждения его неспособности хоть как-то изменить положение, грозившее полным физическим истощением, это заставляло Эндрю с надеждой взирать в будущее. Иначе он давно бы уже поддался черному отчаянию.
* * *
Дождь лил почти без перерыва; им негде было искать убежища от всепроникаюшей духоты. Район превратился в топкое болото, испускающее невыносимое зловоние, которое усугублялось невыносимой влажностью. Эндрю почти все время проводил в хижине, выскребая пол и стены и стараясь придать комнатушке хотя бы отдаленное сходство с цивилизованным жилищем. В редкие моменты, когда сквозь обложные тучи проглядывало солнце, он выбирался наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха, и слонялся среди напоминавших пещеры прилавков, уходивших в дурно пахнущие недра трущоб по обеим сторонам превратившихся в реки улиц.
Как-то раз Эндрю забрел на рынок Идумагбо. Он уже давно приобрел привычку бродить босиком, с закатанными до колен штанинами; это спасало обувь и облегчало чистку одежды после прогулки. Местные негры, у которых он перенял эту практику, не обращали на него ни малейшего внимания; более того, Эндрю замечал, что и другие белые, живущие неподалеку, поступают так же. Он шатался по рынку, разглядывая водопады белых и голубых тканей, разноцветные бусы, присыпки и пудру на многочисленных прилавках, сам не сознавая, зачем ему это нужно. Остановившись у очередного прилавка с амулетами и уставившись на аккуратную пирамиду обезьяньих черепов, он вдруг почувствовал, как кто-то тронул его за плечо.
Человек, проявивший к нему интерес, оказался нигерийцем в белоснежном одеянии;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Взору предстала одна-единственная комната, отделенная досками от следующей хибары аналогичного уровня комфорта, откуда проникали ничем не заглушаемые звуки голосов и джазовые ритмы. Слева от двери имелось незастекленное окошко. Дощатые стены когда-то были выкрашены желтой краской, облупившейся много лет назад. Комнату украшали приколотые к стене странички из старого швейцарского календаря – вряд ли можно было придумать что-либо более неуместное, чем до боли знакомые изображения заснеженных гор и альпийских лугов. К стене привалился древний шкаф с выломанным ящиком. Кроме того, к мебели относились два деревянных табурета, выкрашенных веселенькой голубой краской, и разломанное кресло-качалка. Пол был выстлан грубо оструганными досками, заляпанными грязью. В углу валялась циновка, призванная, видимо, заменить отсутствующую кровать; поверх нее громоздилась стопка из четырех-пяти одеял казарменного образца. Был еще деревянный стол с кастрюлями, сковородками, щербатой глиняной посудой, керосиновой лампой и примусом. Из-под стола выглядывал большой металлический кувшин и красный пластмассовый таз со свернувшимся от нагревания краем. Старуха подвела Эндрю к канистре, залитой, по всей видимости, керосином, едкий запах которого перекрывал все прочие ароматы, хотя и не полностью устранял их.
– Я налила ее для вас, босс, – прошамкала она. – Теперь у вас полно керосина. Двенадцать шиллингов.
Им удалось продать за смехотворную сумму кое-что из личного имущества. Эндрю отсчитал старухе деньги. Он не сомневался, что она запрашивает по крайней мере вдвое больше нормальной цены, но спорить не хотел. Ему не терпелось выставить ее вон и взглянуть в лицо новой действительности. Однако у старухи были иные намерения.
– Что за славный дом! – кудахтала она. – Отличное соседство! Рядом живет мой двоюродный брат со своим семейством. Когда вам что-нибудь понадобится, достаточно постучаться. Они за вами присмотрят.
– Да… – промямлил Эндрю. – Спасибо.
– Они даже могут одолжить радио, а то вам будет скучно на пару. Всего-то пять шиллингов в неделю. Или шесть.
Хотите, я спрошу?
– Это нам не по карману, – покачал головой Эндрю.
– Или четыре. Даже три. Они только на прошлой неделе вставили новую батарейку.
Предложение было заманчивым: по крайней мере появлялся шанс прекратить доносящийся из-за стены грохот, который, судя по всему, вряд ли утихнет до конца передачи.
Однако соседи скорее всего используют вырученные деньги, чтобы купить новое радио, возможно, еще более горластое.
– Мы вообще не можем себе позволить радио, – объяснил Эндрю.
На жирном черном лице расцвела улыбка.
– А-а, вы просто будете слушать их радио, правда, босс?
Что ж, тогда вы сможете помочь, когда им потребуется новая батарейка. Ладно, договаривайтесь сами.
Впервые с тех пор, как они зашли в эту развалюху, Мадлен решилась подать голос.
– А где брать воду?
– Из крана в конце улицы, дитя мое, – всего-то ярдов пятьдесят, от силы семьдесят пять.
– Понятно, – кивнула она.
– Славный домик! – повторила старуха. – Подойдите-ка сюда.
Они подошли к столу, заменявшему собой кухню. Негритянка нагнулась и вытащила из пола доску.
– Вам не придется даже выносить помои, – провозгласила она. – Иногда это бывает очень кстати.
Эндрю присмотрелся. Несмотря на темень, он сумел разглядеть открытую сточную канаву, проходившую как раз под их комнатой. Ему показалось, что среди отбросов мелькнул крысиный хвост. Отвратительное зловоние проникло ему в горло и в нос, и его едва не стошнило. Он выхватил у старухи доску и закрыл дыру. Она наблюдала за его действиями с благожелательной улыбкой.
– Теперь вы поняли, о чем я говорю? Никаких хлопот!
Мадлен ушла в противоположный угол комнаты и стояла там, всматриваясь в темное окошко.
– Хорошо, – проговорил Эндрю. – Спасибо вам за то, что вы все нам показали. Теперь мы управимся сами.
– Леди захочется узнать про магазины. Некоторые здешние лавочники – отпетые жулики, но мой племянник…
– В другой раз! – не выдержал Эндрю. – Не сейчас!
Она усмехнулась:
– О'кей, босс. Тогда давайте «деш», и я оставлю вас в покое.
– «Деш»? Это за что же?
– За уборку, босс. Всего-то один фунт или шиллингов двадцать пять, если у вас доброе сердце, – и я исчезаю.
– За это вам платит владелец. Вы присматриваете за его собственностью.
– Видит Бог, босс…
В конце концов пришлось сунуть ей пять шиллингов, иначе они никогда бы не обрели покоя. Прежде чем удалиться, старуха успела напугать Мадлен обещанием свести ее со своим племянником. Из-за перегородки неутомимо громыхал джаз, беспрерывно раздавались голоса – там то ссорились, то пели, – и все-таки Мадлен с Эндрю наконец остались вдвоем. Эндрю подошел к Мадлен и прикоснулся губами к ее шее.
– Мы выкарабкаемся отсюда, – заверил он. – Сможешь немного потерпеть?
Мадлен повернулась и посмотрела на него.
– Ты – мое утешение, Энди, – прошептала она.
Голос был сухим и напряженным, и ему показалось сперва, что она смеется над ним: ведь это благодаря ему они оказались в клоаке. Однако ее лицо было мокрым не только от пота, выступающего от зловонной жары, но и от слез.
Для нее наступил тот момент отчаяния, который Эндрю пережил раньше, на пляже. Он поцеловал Мадлен и почувствовал, что она едва держится на ногах. Обхватил ее за талию, подвел к матрасу и расстелил на нем одеяло. Она могла бы запротестовать, ужаснувшись окружающему убожеству, но все-таки послушно легла и уставилась в потолок.
Это был покоробившийся, изъеденный ржавчиной лист железа, опирающийся на прогнувшиеся балки. Ближе к углу в крыше зияла дыра, через которую виднелось синее раскаленное небо.
Сжимая узенькую ладошку Мадлен, Эндрю сказал:
– Я напишу Кэрол. Бывают моменты, когда приходится забыть о гордости.
Она помолчала, потом прошептала:
– Да, бывают.
– Вдруг она сможет чем-нибудь нам помочь – или попросить о помощи сэра Адекему.
– Так и будет.
– В конце концов, разве не в этом состоит ее долг?
Деньги за дом, весь банковский счет…
– Прекрати! – неожиданно крикнула Мадлен. – Зачем ты оправдываешься? Мы будем просто умолять ее, если возникнет такая необходимость. Разве ты не понимаешь? Несколько недель тут – и я поползу к Бейтсу на коленях, чтобы он пристроил меня в бар за лагуной!
Они примолкли, изнемогая от грохота соседского радио.
С улицы раздался заливистый женский смех. Бинг Кросби и Фрэнк Синатра запели знаменитый дуэт из «Высшего общества». Где-то неподалеку заунывно выла собака. Нагретый воздух был переполнен зловонием.
Мадлен перевела взгляд на ближнюю стену. Эндрю посмотрел туда же. Ее внимание привлек старый швейцарский календарь. На картинке цвели великолепные альпийские цветы, за ними на фоне шелкового голубого воздуха тянулись вверх заснеженные склоны.
– Мы там бывали… – прошептала она.
Его рука застыла. Но Мадлен повернулась к нему и посмотрела в глаза. Почти касаясь губами его лица, она прошептала:
– Я рада, что у меня есть ты, Энди. Как я рада!
Он поцеловал ее, и она с готовностью ответила на поцелуй.
– Дверь, – спохватилась она. – Там есть замок или задвижка?
Эндрю встал и подошел к двери. В замке не было ключа.
Задвижка держалась на одном гвозде и не устояла бы даже перед ребенком. Однако он запер дверь и вернулся к Мадлен. Она лежала на драном сером одеяле, в помятом платье, с растрепанными волосами и с залитым потом лицом, но Эндрю был счастлив, ибо это была его любовь.
Глава 3
Когда через неделю по крыше забарабанили первые капли дождя, Мадлен и Эндрю застыли на матрасе, боясь спугнуть нежданное счастье. Однако оно оказалось мимолетным.
Очень скоро выяснилось, что крыша во многих местах протекает, на полу образовалась лужа, грозившая подмыть матрас. Пришлось встать, зажечь лампу и подставить под самые зловредные струи таз и кувшин. Уснуть было уже немыслимо.
Дождь хлестал всю ночь и большую часть следующего дня. Когда он прекратился, в комнате залило весь пол. Мадлен ушла в больницу, и Эндрю принялся ползать по полу с тряпкой, воспользовавшись стихийным бедствием, чтобы убраться в их убогом жилище. Они занялись этим уже на второй день после вселения, однако чистотой пока и не пахло. К счастью, Эндрю ухитрился спасти от намокания матрас и одеяла, водрузив их на стол. Ко времени возвращения Мадлен ему удалось навести относительный порядок. Кроме того, он успел приготовить ужин: хлопья, фрукты, жиденький кофе, хлеб и сыр из козьего молока.
Мадлен падала с ног от усталости, как всегда под конец рабочего дня. Она предпочитала не распространяться о своих обязанностях, однако Эндрю и сам видел, что работа вытягивает из нее последние силы. Войдя, она обреченно сбросила туфли, облепленные грязью; грязными оказались и ее лодыжки.
– На улице настоящая трясина, – пожаловалась Мадлен. – Как долго продолжается здесь сезон дождей?
– Месяца три, кажется. Присядь, я вымою тебе ноги, полегчает.
Она показала Эндрю пакет:
– Кое-что с кухни.
В пакете оказался рис в пластмассовой коробочке. Эндрю положил его к остальным запасам провизии, висевшим в сетке под потолком. Мадлен со вздохом села.
– Так и не стало прохладнее? Я-то надеялась, что дождь принесет прохладу, но куда там!
Эндрю принес таз, опустился на колени и не спеша обмыл ее ноги.
– Тебе удалось заглянуть в офис? – спросил он, не поднимая головы.
Мадлен кивнула, не в силах вымолвить слова от усталости.
– Писем нет?
Бейтс позволил им пользоваться своим адресом.
– Есть, но не от Кэрол. От Дэвида.
Она расстегнула сумочку и протянула ему письмо. Эндрю показал Мадлен свои мокрые руки, и она взяла листок так, чтобы он мог прочесть текст. Письмо оказалось недлинным и не слишком содержательным. Дела шли не блестяще, но улучшение вот-вот должно было наступить. В Лондоне все было по-прежнему; в данный момент Дэвид ничем не мог им помочь: действовало строжайшее эмбарго на экспорт драгоценных камней и других заменителей валюты, которые, кстати, все равно невозможно было раздобыть. Все ресурсы драгоценностей Пейла были упрятаны в сейфы на Чансери-Лейн. Улица в центре Лондона, на которой расположены судебные учреждения и адвокатские конторы.
Мадлен предлагалось сохранять оптимизм в ожидании лучших времен. Дэвид передавал также пламенный привет Энди.
– И ничего о своем переезде, – заметила Мадлен.
– Кажется, ситуация под контролем. Возможно, это нам придется возвращаться.
– Королевское семейство улетело на Ямайку, – сообщила она усталым голосом. – Об этом говорили в новостях.
– Навсегда?
– С длительным государственным визитом.
– Это еще не значит, что в Лондоне все рухнуло.
– Не значит. Но он все равно не может писать откровенно. Все письма подвергаются цензуре.
– Странно, что до сих пор нет вестей от Кэрол, – проговорил Эндрю.
– Вдруг что-нибудь будет завтра…
– У Бейтса никаких новостей насчет работы для меня?
– Нет. Пока. – Она погладила его по голове. – Не волнуйся, милый. Завтра мы получим письмо от Кэрол.
Однако шли дни, а вестей от Кэрол все не было. Через две недели они оставили всякую надежду, ибо надежда отвлекала от суровой повседневности. Эндрю удалось получить работу на сносе домов, но уже через несколько дней он ее потерял. Мадлен все так же трудилась в больнице и время от времени приносила кое-какую провизию с больничной кухни. Тратить они старались как можно меньше, чтобы создать резерв наличности. На третью неделю Эндрю слег с лихорадкой. Мадлен вызвала врача и нашла для Эндрю чернокожую сиделку, чтобы не пропускать работу. Через четыре дня он снова был на ногах, однако на лечение ушли все накопленные деньги.
Эндрю еще некоторое время чувствовал сильную слабость, так что не могло быть и речи о тяжелом физическом труде. Оставалось целыми днями бродить по улицам, надеясь, что каким-то чудом подвернется работенка. Он припомнил, что в юности приезжал в Лондон и с такой же настойчивостью искал романтических приключений. Разум и тело изнывали от беспомощности и безнадежности и жаждали хоть какого-то применения.
Как-то раз Эндрю очутился на набережной, и ему показалось, что он видит своих сыновей. У парапета, глядя на волны, стояли двое белокожих пареньков примерно их возраста и телосложения. Эндрю рванулся было к ним, но вовремя замедлил шаг, поняв, что обознался. Однако могло ведь случиться, что они учились в Ибадане и знали Робина и Джерими. Он стал переходить улицу, чуть не угодив под колеса «роллс-ройса». Белый шофер посмотрел на него с осуждением; нигерийские бизнесмены, занятые беседой, так и не подняли голов.
Мальчики тоже были погружены в какой-то важный разговор. Вслушиваясь в долетающие до него слова, Эндрю делал вид, что заинтересованно разглядывает горизонт.
– Итуно очень славный, – говорил младший. – И никакой не хвастун. А ведь он – сын вождя.
– И Акки такой же, – подхватил старший. – Он пригласил меня к себе на следующие каникулы. У них огромный домище рядом с Ифе. – Мальчик смущенно хихикнул. – Я даже сморозил глупость: думал, что они йоруба, потому что там живет это племя, а они – собо…
– Трудно во всем этом разобраться. Он действительно пригласил тебя погостить?
– Да, на неделю. Я сразу написал об этом папе. У них бассейн в сто футов длиной!
Даже не сами их слова, долетавшие до слуха Эндрю, а скорее их тон заставил его вспомнить детство, школу, площадку для игры в «пятерки» и разговор мальчиков-евреев, который ему однажды довелось подслушать, – в нем сквозила точно такая же неуверенность и хвастливая претензия на допуск в общество, которое все равно отвергнет их, и мальчики это знали. Эндрю было тогда тринадцать лет, и он Уже умел смотреть в корень, не обращая внимания на внешние обстоятельства, однако тогда ему не хватило сострадания, чтобы не почувствовать презрения к этим изгоям.
Эндрю вспомнил про свой помятый костюм и стоптанные башмаки. Мальчики все еще не замечали его. Он побрел прочь.
Мадлен получила новое письмо от Дэвида, столь же краткое, ободряющее и бессодержательное, как и первое. Эндрю не знал, ответила ли она ему; она ничего не говорила об этом. Дэвид, как и Кэрол, был очень далеко от них – и географически, и во всех прочих смыслах. Эндрю никогда прежде не представлял себе, что между двумя людьми может существовать близость, подобная той, что возникла между ним и Мадлен. В былые времена он отнесся бы к подобной перспективе с сомнением, даже брезгливостью, однако действительность была такова, что каждый день проходил у него в предвкушении момента, когда она вернется в их лачугу и они снова будут вместе. Иногда он начинал раздумывать о том, что произойдет, когда к ним присоединится Дэвид, поскольку казалось весьма маловероятным, чтобы Кэрол поступилась ради него благами, которые ей удалось приобрести. Однако эти мысли не вызывали у него беспокойства: он завоевал Мадлен и не сомневался, что сможет сохранить ее. Даже в тяжелейших обстоятельствах, когда каждый день приносил дополнительные подтверждения его неспособности хоть как-то изменить положение, грозившее полным физическим истощением, это заставляло Эндрю с надеждой взирать в будущее. Иначе он давно бы уже поддался черному отчаянию.
* * *
Дождь лил почти без перерыва; им негде было искать убежища от всепроникаюшей духоты. Район превратился в топкое болото, испускающее невыносимое зловоние, которое усугублялось невыносимой влажностью. Эндрю почти все время проводил в хижине, выскребая пол и стены и стараясь придать комнатушке хотя бы отдаленное сходство с цивилизованным жилищем. В редкие моменты, когда сквозь обложные тучи проглядывало солнце, он выбирался наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха, и слонялся среди напоминавших пещеры прилавков, уходивших в дурно пахнущие недра трущоб по обеим сторонам превратившихся в реки улиц.
Как-то раз Эндрю забрел на рынок Идумагбо. Он уже давно приобрел привычку бродить босиком, с закатанными до колен штанинами; это спасало обувь и облегчало чистку одежды после прогулки. Местные негры, у которых он перенял эту практику, не обращали на него ни малейшего внимания; более того, Эндрю замечал, что и другие белые, живущие неподалеку, поступают так же. Он шатался по рынку, разглядывая водопады белых и голубых тканей, разноцветные бусы, присыпки и пудру на многочисленных прилавках, сам не сознавая, зачем ему это нужно. Остановившись у очередного прилавка с амулетами и уставившись на аккуратную пирамиду обезьяньих черепов, он вдруг почувствовал, как кто-то тронул его за плечо.
Человек, проявивший к нему интерес, оказался нигерийцем в белоснежном одеянии;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25