И все-таки оба этих брака можно было расценивать как счастливые. Во всяком случае, Роджер и Клеменси безусловно счастливы друг с другом.— Он не похож на отравителя, как ты считаешь? — спросил Тавернер. — Конечно, трудно судить наверняка. Его жена больше отвечает представлению об убийце. Безжалостная женщина. Может быть, слегка помешана.Я согласно кивнул.— Но вряд ли она стала бы убивать человека только потому, что не одобряет его жизненных целей и образа жизни. Возможно, если она действительно ненавидела старика... Но разве кто-нибудь совершает убийство из одной только ненависти?— Да, мало кто, — сказал Тавернер. — Во всяком случае, я с такими никогда не сталкивался. Но, бог знает, сможем ли мы раздобыть когда-нибудь хоть какие-нибудь доказательства... Глава 8 Дверь, ведущую в противоположное крыло здания, открыла горничная. Она поглядела на Тавернера испуганно и одновременно чуть презрительно.— Вы хотите видеть миссис?— Да, если можно.Горничная провела нас в просторную гостиную и вышла.Размеры этого помещения в точности повторяли размеры находящейся прямо под ним гостиной Филипа. Вся мебель здесь была обита кретоном веселой расцветки, на окнах висели полосатые шелковые занавески. Мое внимание привлек портрет над каминной полкой — не только потому, что он явно принадлежал кисти мастера, но и потому, что изображал человека необычайно притягательной внешности. Портрет сгорбленного старика с черными пронзительными глазами. Голова его в черной ермолке была сильно втянута в плечи, но холст буквально дышал жизненной силой и энергией этого человека, сверкающие глаза которого, казалось, неотрывно следили за мной. — Это он и есть, — сообщил инспектор Тавернер. — Портрет кисти Аугустуса Джона. Сильная личность, да?— Да, — согласился я и почувствовал — в этом случае односложного ответа недостаточно.Я понял, что имела в виду Эдит де Хэвилэнд, когда говорила: «без Аристида в доме стало пусто». Это был настоящий «кривой человечек», построивший настоящий «кривой домишко», и без него «кривой и убогий домишко» потерял свой смысл.— А вот портрет его первой жены кисти Сарджента, — указал Тавернер.Я принялся рассматривать холст, висевший в простенке между окон. Манера исполнения портрета отличалась свойственной Сардженту жесткостью линий. Длина лица была, как мне показалось, несколько преувеличена — так же, как и некоторая его «лошадиность». Потрет типичной английской леди из высшего провинциального общества. Красивое лицо, но несколько безжизненное. Абсолютно неподходящая жена для маленького деспота, криво усмехающегося над каминной полкой.Дверь открылась, и в гостиную вошел сержант Лэмб.— Я сделал все возможное, сэр, — доложил он. — Слуги молчат.Тавернер вздохнул.Сержант вытащил из кармана блокнот и, стараясь не привлекать к себе внимания, устроился в кресле в глубине комнаты.Дверь снова открылась, и в гостиную вошла вторая жена Аристида Леонидиса.Чрезвычайно дорогое черное платье с глухим воротом и длинными рукавами очень шло женщине. Ее заурядное симпатичное личико обрамляли довольно красивые каштановые волосы, уложенные в чересчур замысловатую прическу. Миссис Аристид Леонидис была тщательно напудрена, нарумянена и накрашена, но я сразу понял, что она недавно плакала. Шею ее украшало ожерелье из очень крупного жемчуга, правую руку — перстень с огромным изумрудом, а левую — перстень с таким же огромным рубином.Бренда была явно напугана.— Доброе утро, миссис Леонидис, — непринужденно произнес Тавернер. — Извините, что снова беспокою вас.— Вероятно, это необходимо для дела, — безучастно ответила она. — Вы, конечно, понимаете, миссис Леонидис, что полное право требовать присутствия здесь вашего адвоката?«Интересно, — подумал я, — осознает ли она важность этого замечания? Похоже, нет».Она довольно мрачно ответила:— Я не люблю мистера Гэйтскилла. И не хочу видеть его.— Вы можете пригласить своего собственного адвоката.— Да? Я вообще не люблю адвокатов. Я их боюсь.— Вы вправе поступать как хотите. — Тавернер одарил женщину дежурной улыбкой. — Итак, приступим?Сержант Лэмб послюнил карандаш. Бренда Леонидис села на тахту лицом к Тавернеру.— Вы выяснили что-нибудь? — спросила она. Ее пальцы нервно теребили подол шифонового платья.— Теперь мы можем с полной определенностью утверждать, что ваш муж умер от отравления эзерином.— Этими глазными каплями?— Да. Когда вы делали мистеру Леонидису последнюю инъекцию, в пузырьке был не инсулин, а эзерин.— Но я этого не делала! Я не имею к этому никакого отношения. Поверьте, инспектор.— Значит, кто-то умышленно налил эзерин в пузырек из-под инсулина.— Какой дурной поступок!— Да, миссис Леонидис.— Вы считаете, что кто-то сделал это специально? Или все-таки случайно? Это не может быть... такой шуткой, а?— Нам это не кажется шуткой, миссис Леонидис, — спокойно ответил Тавернер.— Это мог сделать кто-нибудь из слуг.Тавернер не ответил.— Да, наверное, так оно и было. Больше никто не мог сделать этого.— Вы уверены? Подумайте, миссис Леонидис. Неужели у вас больше нет никаких предположений? Не было ли у вашего мужа конфликтов с кем-нибудь? Каких-нибудь ссор?Бренда не сводила с инспектора широко раскрытых непонимающих глаз.— Понятия не имею, — сказала она.— Вы говорили, что ходили в кино в тот день.— Да, я вернулась домой около половины седьмого... Было время делать инъекцию... Я... Я... сделала ему укол, как обычно. И он... Ему стало плохо. Я испугалась... Побежала за Роджером... Я уже все это вам рассказывала. Неужели я должна повторять это снова и снова? — В ее голосе послышались истерические нотки.— Извините, миссис Леонидис. Могу я побеседовать с мистером Брауном? — С Лоуренсом? Но он ничего об этом не знает.— Тем не менее я хотел бы с ним побеседовать. Бренда подозрительно посмотрела на Тавернера. — Он занимается латинским с Юстасом в классной комнате. Вы хотите, чтобы его позвали сюда?— Нет... Мы сами пройдем к нему.Тавернер быстро вышел из гостиной. Мы с сержантом Лэмбом последовали за ним.— Нагнали вы на нее страху, сэр, — заметил сержант.Тавернер проворчал в ответ что-то неразборчивое. Мы поднялись по короткой лестнице и прошли по коридору в большую комнату, выходящую окнами в сад. Там за столом сидели молодой человек лет тридцати и красивый смуглый подросток.При нашем появлении они подняли головы. Брат Софии Юстас посмотрел на меня, Лоуренс же уставился отчаянным взглядом на главного инспектора Тавернера.Я никогда не видел, чтобы человек был настолько парализован страхом. Он встал, потом снова сел. И произнес голосом, срывающимся почти в визг:— О... Э-э... Доброе утро, инспектор.— Доброе утро, — резко ответил Тавернер. — Могу я побеседовать с вами?— Да, конечно. Большая честь для меня. По крайней мере...Юстас поднялся.— Вы хотите, чтобы я ушел, инспектор? — В его приятном голосе отчетливо слышались враждебные нотки.— Мы... Мы продолжим наши занятия позже, — сказал учитель.Юстас направился к двери деланно развязной походкой. Уже на самом выходе он поймал мой взгляд, ухмыльнулся и чиркнул себя большим пальцем по горлу. Потом вышел, захлопнув за собой дверь.— Итак, мистер Браун, — сказал Тавернер, — заключение экспертизы гласит, что смерть мистера Леонидиса наступила в результате отравления эзерином.— Я... Вы имеете в виду... Мистер Леонидис действительно был отравлен?.. Я надеялся...— Он был отравлен, — резко подтвердил Тавернер. — Кто-то налил эзерин в пузырек вместо инсулина.— Просто невозможно поверить... Это невероятно!— Вопрос в том, кому это было выгодно.— Никому! Совсем никому! — молодой человек возбужденно повысил голос.— Вы не хотите, чтобы при нашем разговоре присутствовал ваш адвокат? — осведомился Тавернер.— У меня нет адвоката. Мне не нужен никакой адвокат. Мне нечего скрывать... Нечего...— И вы понимаете, что все ваши показания будут записаны?— Я не виновен. Уверяю вас, я абсолютно невиновен.— Пока вас никто ни в чем не обвиняет. — Тавернер помолчал. — Миссис Леонидис значительно моложе своего покойного мужа, правда?— Я... Я полагаю, да... То есть, конечно, да.— Вероятно, порой она чувствовала себя одинокой? Лоуренс Браун не ответил. Он нервно облизал сухие губы.— Должно быть, ей приятно иметь в доме друга приблизительно ее возраста?— Я... Нет, вовсе нет... То есть я не знаю.— И возникшая между вами симпатия, пожалуй, совершенно естественна.Молодой человек горячо запротестовал:— Нет! Ничего подобного! Я понимаю, о чем вы думаете, но ничего этого не было! Миссис Леонидис всегда относилась ко мне с пониманием, и я питаю к ней огромное — огромное! уважение, но не более того... Не более того, уверяю вас. Это ужасное предположение! Ужасное! Я бы никогда никого не смог убить... Или подменить пузырьки с лекарствами... Или что-нибудь в этом роде. Я человек чувствительный и страшно нервный. Мне глубоко отвратительна даже мысль об убийстве... В призывной комиссии это поняли. Я по религиозным мотивам не могу убивать. Вместо службы в армии я работал в госпитале... Топил котлы... Ужасно тяжелая работа... У меня уже начинали сдавать силы, когда мне предложили заняться преподаванием. И я старался как мог, занимаясь с Юстасом и Джозефиной... Очень умный ребенок, но трудный. И все здесь были добры ко мне — и мистер Леонидис, и миссис Леонидис, и мисс де Хэвилэнд... И вот теперь произошла эта ужасная история... И вы подозреваете меня — меня! — в убийстве.Инспектор Тавернер помолчал, оценивающе рассматривая молодого человека.— Я не говорил ничего подобного, — заметил он.— Но вы так думаете! Я знаю, вы так думаете! Все так думают! Я... Я не могу продолжать разговор. Мне дурно.И он опрометью бросился из классной комнаты. Тавернер медленно повернул голову в мою сторону.— Ну, что ты о нем думаешь?— Он напуган до смерти.— Это ясно. Но похож ли он на убийцу?— По-моему, — подал голос сержант Лэмб, — у него никогда не хватило бы смелости совершить убийство.— У него никогда не хватило бы смелости размозжить кому-нибудь голову или продырявить грудь из пистолета, — согласился инспектор. — Но что требовалось от преступника в нашем случае? Только поманипулировать парой пузырьков... Просто помочь глубокому старику сравнительно безболезненно уйти из этого мира.— Практически эвтаназия, — заметил сержант.— И потом, спустя некоторое время, он может жениться на женщине, которая унаследовала сто тысяч фунтов, не подлежащих обложению налогом, и которая уже имеет в своем распоряжении такую же сумму. И вдобавок жемчуг, рубины и изумруды размером с куриное яйцо!.. Впрочем, ладно, — Тавернер вздохнул. — Все это одни догадки и предположения. Мне действительно удалось напугать его, но это ничего ровным счетом не доказывает. Он бы испугался точно так же и в случае полной своей невиновности. Не верится мне, что это его рук дело. Скорей всего, преступление совершила женщина — только какого черта она не выбросила пузырек с эзерином или хотя бы не сполоснула его?! — Инспектор повернулся к сержанту: — У слуг не удалось узнать ничего полезного?— Горничная говорит, что они нежничали друг с другом.— На чем она основывается?— На взглядах, которые Лоуренс посылал миссис Леонидис, когда та наливала ему кофе.— Серьезные доказательства для суда! Больше ничего?— Больше никто ничего не замечал.— Бьюсь об заклад, что они бы заметили, если бы было что замечать. Знаешь, я начинаю верить: между ними действительно ничего не было. — Тавернер взглянул на меня: — Вернись-ка в гостиную, поговори с Брендой. Мне интересно знать твое мнение о ней.Я отправился вниз несколько неохотно, хотя мне и было интересно побеседовать с Брендой Леонидис. Глава 9 Бренда Леонидис сидела на тахте все в той же позе. Она внимательно взглянула на меня:— А где инспектор Тавернер? Он тоже придет?— Не сейчас.— А вы кто?Наконец-то мне задали вопрос, который я ждал все утро.Я ответил по возможности правдиво:— Я имею некоторое отношение к полиции, и, кроме того, я друг семьи.— Семья! Скоты они все! Я их ненавижу.Бренда казалась одновременно сердитой и испуганной, губы ее дрожали.— Они всегда относились ко мне по-скотски... Всегда! С самого начала. Почему мне нельзя было выйти за их обожаемого папочку? Какое им дело?! У каждого из них куча денег. И это о н обеспечил своих детей — ни у кого из них не хватило бы мозгов самому заработать себе на жизнь! — Она помолчала и продолжила: — Почему человек не может жениться вторично... Даже если уже немолод? А Аристид вовсе не был старым, несмотря на годы. И я очень, очень любила его! — Бренда вызывающе посмотрела на меня.— Понимаю, — сказал я. — Понимаю.— Наверное, вы не верите мне — но это правда. Меня всегда тошнило от мужчин. Я хотела иметь дом... И хотела, чтобы кто-нибудь ухаживал за мной и говорил мне комплименты. Аристид часто говорил мне комплименты — и он легко мог рассмешить меня... И он был умным. Он был очень, очень умным. Я нисколько не рада его смерти. Мне страшно жаль.Бренда откинулась к стене. Уголки ее широкого рта приподнялись в странной сонной улыбке.— Я была счастлива здесь. Чувствовала себя в безопасности. Ходила по шикарным портным... И Аристид делал мне чудесные подарки, — Бренда вытянула вперед руку и полюбовалась рубиновым перстнем.На какой-то миг рука женщины показалась мне мягкой кошачьей лапой, а голос словно превратился в сладкое мурлыканье. Она продолжала улыбаться сама себе.— И что в этом плохого? Я была очень нежна с Аристидом и сделала его счастливым. — Бренда подалась вперед: — Знаете, как мы познакомились? — И продолжала, не дожидаясь ответа: — Это произошло в ресторане «Веселый Шэмрок». Аристид заказал омлет с тостами. Я плакала, когда принесла ему заказ. «Присядь-ка, — сказал он. — И расскажи мне, в чем дело». — «О, я не могу, — ответила я. — За разговоры с клиентами я получу нагоняй». — «Не получишь, — сказал он. — Я владелец этого ресторана». И только тогда я посмотрела на него внимательно. Такой странный маленький человечек, но в нем ощущалась какая-то сила... Наверное, вы уже слышали эту историю от них... Будто бы я была скверной женщиной — но это неправда. Родители дали мне хорошее воспитание. Мы держали прекрасную мастерскую по вязанию кружев... Я не имела ничего общего с теми девушками, которые гуляют сразу с несколькими парнями и быстро теряют свою гордость. Но Терри казался мне не похожим на других. Он был ирландцем и собирался уходить в плавание... Потом он ни разу даже не написал мне... Наверное, я поступила страшно глупо. Но так уж получилось, понимаете. Я забеременела — как какая-нибудь дурочка-служанка, — в ее голосе послышалось презрение великосветской дамы. — Аристид был великолепен. Сказал, что все образуется, мол, он одинок и может жениться на мне сию же минуту. Это было похоже на сон... И потом выяснилось, что он и есть тот самый великий мистер Леонидис, который владеет кучей магазинов, ресторанов и ночных клубов. Это похоже на сказку, не правда ли?— На сказку определенного рода, — сухо согласился я.Взгляд Бренды медленно возвращался из какого-то далекого далека.— Никакого ребенка у меня не было. Я ошиблась.Она лениво улыбнулась.— Поклялась себе, что буду Аристиду по-настоящему хорошей женой. И я ею была. Я заказывала для него блюда, которые он любил, и носила цвета, которые ему нравились, и делала все для его удовольствия. И он был счастлив со мной. Но мы никогда не чувствовали себя свободными от его семейства. Они вечно болтались где-нибудь поблизости, паразитировали на Аристиде и запускали руку в его карман. Эта старая мисс де Хэвилэнд должна была бы уехать отсюда, когда Аристид женился. Я так и сказала мужу. Но он ответил: «Она жила здесь так долго! Теперь это и ее дом». Ему нравилось жить с ними под одной крышей и держать всех их в подчинении. Они относились ко мне по-скотски, но Аристид как будто не замечал этого. Роджер меня ненавидит — вы видели Роджера. Он всегда ненавидел меня. Он страшно ревнив. А Филип настолько чванлив, что никогда не разговаривает со мной. И вот теперь они пытаются представить дело так, словно я убила Аристида. А я не убивала! Не убивала! — Бренда резко подалась вперед: — Поверьте, прошу вас.Я нашел молодую вдову достойной всяческой жалости. Презрение, с каким Леонидисы отзывались о ней, и их неприкрытое желание убедиться в ее виновности сейчас показались мне просто бесчеловечными.— Если не меня — в крайнем случае, они подозревают Лоуренса, — продолжала Бренда.— А что Лоуренс? — поинтересовался я.— Лоуренс — бедняжка. Он очень болезненный... И не мог пойти на войну, но это не из-за трусости. Просто он страшно нервный. Я всегда старался развеселить и утешить его. Он вынужден был заниматься с этими ужасными детьми. Юстас вечно насмехается над ним, а Джозефина... Впрочем, вы сами видели Джозефину и понимаете, что это такое.Я сказал, что еще не видел Джозефину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19