Родители, пока были живы, приезжали летом в отпуск. Глория хорошо знала эти места и всегда была рада, возвращаясь сюда. Я не разделял ее энтузиазма. Есть и более красивые места с гораздо большими удобствами. С другой стороны, она работала над серией картин: темой были здешние пейзажи и наскальные рисунки.– Она рисовала?– Да, профессионально.– Кто-нибудь еще знал, что в конце недели она поедет в заповедник?– Кто угодно мог знать. Глория любила рассказывать, как здесь хорошо, – сказал Англада, делая неопределенный жест, указывающий на то, что он совсем не разделял ее вкусы.– А с кем она была знакома здесь?– Почти ни с кем. Она приезжала сюда не для того, чтобы встречаться со знакомыми. Конечно, кого-то Глория знала. Она здоровалась с людьми, но иногда даже не помнила, как кого зовут. Знала егеря из заповедника, – по-моему, его имя Молина. Он помог ей выхлопотать разрешение для посещения закрытых территорий, где она хотела рисовать. Один раз я ходил с ней к ее дяде, тете и двоюродному брату-подростку – больше никого из близких у нее не осталось.– Вы помните, как их зовут?– Клотарио. Брат ее отца. Мальчика зовут Давид.– Какие-нибудь еще родственники?– Вряд ли. У Глории был маленький дом, но жить в нем невозможно. Он достался ей от родителей после их смерти. Поэтому, приезжая сюда, она останавливалась в отеле «Европа», хотя в последнее время занялась домом. Починила крышу и туалет, мало-помалу приводила все в порядок. Родственники посоветовали ей найти рабочих. Она привозила сюда кое-какую мебель и посуду – все, что было не нужно в Мадриде.– А теперь?– Что вы имеете в виду?– Кому теперь отойдет дом?– Не только дом – еще и квартира, и студия в Мадриде. Никогда не слышал, чтобы она говорила о завещании. В двадцать восемь лет о таких вещах не думаешь.– Все вместе, должно быть, стоит немало, – рискнул предположить Купидо.– Да. Она не была миллионершей в привычном смысле, но имела солидное состояние. Наследники должны будут заплатить приличные налоги, и все равно сумма остается значительная. По закону все унаследуют самые близкие родственники.Сложно было высказаться более ясно. Слова Англады имели конкретный подтекст. Хотя, возможно, это обычный язык адвокатов. Но если выяснится, что родственники из Бреды имеют какое-то отношение к убийству, наследства им не видать.– Кто-нибудь еще приезжал сюда с ней из Мадрида? – спросил Купидо, пытаясь собрать как можно больше сведений. Он называл это грязной работой: сбором первичной информации, – иногда работа была рутинной и скучной, но всегда необходимой.– Некоторые из ее друзей. По крайней мере, Камила и Эмилио.Купидо ждал, что тот продолжит, но Англада замолчал.– Кто они?– Глория и Камила совместно владели выставочным залом в Мадриде.– Они компаньонки?– Да, знакомы с незапамятных времен, они прекрасно дополняли друг друга. Камила деятельная, пунктуальная, практичная. Она вела все дела. Зато Глория разбиралась в живописи. Это был ее вклад. Интуиция – обычно говорили они. Верь не верь, но, кажется, интуиция им действительно помогала. Кроме того, работа в галерее оставляла ей достаточно времени для рисования.– А Эмилио?– С Эмилио она познакомилась гораздо позже. Их объединяло то, что оба жили искусством, – сказал Англада с легким раздражением или иронией и с чувством неловкости от использования слов, значение которых он, казалось, понимает не очень хорошо.– Он тоже художник?– Нет, скульптор. У него в Бреде дача, наверное наследство дедушки с бабушкой. Огромный дом, куда он приезжает на время, когда хочет отдохнуть или когда ему заказывают какую-нибудь работу и ему нужно побыть одному. Эмилио кичится тем, что он художник маргинальный и непонятый, но в глубине души ему бы хотелось быть известным, чтобы его хвалили критики. В этом плане он неудачник, – сказал Маркос, и сыщик заметил явно пренебрежительный оттенок в его голосе. – Он уже много лет хватается то за один, то за другой проект, но ни одну работу до конца не доводит. В последнее время тоже занялся наскальными рисунками там, наверху, – указал он на Юнке. – Это была идея Глории – сделать что-то совместное из разных материалов, используя разную технику. Эмилио даже устроил свою выставку у них в галерее, но подробностей я не знаю. Я не заходил туда с тех пор, как... – Англада замялся, пытаясь подобрать слова, – ее убили. На самом деле галерея никогда меня особо не интересовала. Я знал, что Глория там счастлива со своими картинами и друзьями. Для меня этого было достаточно, хотя и мешало нам проводить больше времени вдвоем. Я не вписывался в ее среду. Иногда мы вместе выходили «в свет», но я не мог их понять. Они слишком богемны. Понимаете, у меня все четко расписано по часам, а у них – нет. С них никто никогда не требует отчета. Когда я находился среди этих людей, мне было трудно расслабиться. Глория же умела и со мной, и с ними быть самой собой. Вопрос о ее друзьях был единственным, в котором мы расходились.– Приехали, – сказал Купидо.Англада промолчал. Сыщик внимательно слушал собеседника, не перебивая, немного удивленный тем, что человек, внешне весьма уверенный в себе, доверял ему свои переживания, свои слабости. Часто такие беседы оказывались самыми важными, решающими в его работе.Они доехали до поляны, и Рикардо остановил машину. С той стороны, где начинались деревья, от ствола к стволу была натянута огораживающая территорию желтая лента. Его опасения не подтвердились – вокруг никого не было. Возможно, еще несколько месяцев никто не рискнет в одиночку отправиться по этой тропе, точно так же, как никому не придет в голову присесть под деревом, на котором повесился человек.– Это случилось здесь? – спросил Англада.– Да, но мы вряд ли что-нибудь найдем, полиция наверняка уже все прочесала.Маркос остановился около ленты, не осмеливаясь зайти за нее. Потом в задумчивости посмотрел на небо, сдерживая искушение раздавить ботинком вереницу гусениц, медленно и неумолимо продвигающихся к огороженному участку. Купидо, стоявший чуть поодаль, спросил:– Кто мог желать ее смерти?– Желать смерти? Нет, никто.– У нас у всех есть враги, – безо всякого выражения сказал Рикардо.– Но мало кто отважится на такое.Детектив замолчал, в его памяти всплыли лица и имена людей, достаточно смелых для того, чтобы пойти на убийство, которые однажды, поверив в свою безнаказанность, не упустили случая его совершить. 3 Купило пешком пересек небольшой город, в который превратилась Бреда за каких-то пятнадцать лет. Возрождение курорта и наплыв туристов дали толчок его развитию, здесь возникла дюжина среднего размера промышленных предприятий и мастерских, которые дали работу более чем трем или четырем сотням людей. Таким образом установилось гармоничное равновесие – старое селение с его древними обычаями, с одной стороны, и небольшой современный город со всеми его преимуществами, которыми так гордились члены городского совета, – с другой.Купидо вернулся сюда пять лет назад и в первые три года сменил несколько мест работы; он нигде не задерживался, то ли из-за неспособности подчиняться начальству, то ли потому, что было уже слишком поздно привыкать вставать чуть свет и восемь часов кряду выполнять механическую работу – ведь он всю жизнь старался убежать от какой бы то ни было монотонности. В конце концов он получил официальную лицензию и повесил на двери своей квартиры дощечку: «Рикардо Купидо. Частный сыщик». Как и многие другие знакомые ему детективы, он взялся за эту работу не по призванию. За плечами была бурная и неудавшаяся жизнь и служба, в которой он не преуспел. Купидо пришел к выводу, что профессия сыщика – почти всегда удел неудачников. Профессия, которую город не простит ему никогда. Уже давно Рикардо сбился с курса и знал: Бреда не простит ему, что он своей работой старается вытащить на свет вещи, которые многие предпочли бы оставить в тени. Алькалино однажды сказал ему: «Ты никогда не разбогатеешь в этом городе, занимаясь тем, чем занимаешься. Эта профессия здесь не в почете, разве что кто-нибудь очень уважаемый за нее бы взялся. А ты с некоторых пор таковым уже не являешься». Но все это не так уж и важно, говорил себе Рикардо. Он понимал, что выбранный путь ведет к одиночеству, и давно с этим смирился. Работал он много, безбедное существование себе вполне обеспечивал. Его уже не изумляло то, насколько разные люди к нему обращались и насколько непохожие поручения он от них получал. Не изумляли ненависть, мстительные чувства, малодушие и низость, которые открывались перед ним и в деле о краже скота, и в деле о пропавшем в Коста-Рике родственнике, и в случаях выбивания денег из строптивых должников, и когда предстояла неприятная задача доказать супружескую измену, и когда нужно было быстро и тайно – чтобы семью не покрыли стыд и бесчестье – найти сбежавшую из дома отроковицу. Купидо привык к одиночеству в своей маленькой квартире, где время от времени – он и сам не знал, почему и зачем – появлялась какая-нибудь женщина, но скоро исчезала, убедившись, что он ничем не собирается себя связывать и не может дать ей нечто большее, чем просто привязанность и секс; они уходили, как только осознавали, что сердце человека, которого они только что обнимали, никогда не будет принадлежать им.Погруженный в свои мысли, Рикардо дошел до нового здания полиции. По иронии судьбы оно было воздвигнуто за пределами города на пустыре рядом с одним из тех старинных публичных домов, где в прихожей стоит диван, а в комнатах – зеркальные шкафы. Как только был заложен фундамент полицейского участка, бордель перенесли в противоположную часть Бреды, как можно дальше от новых соседей в форме. Прошло уже несколько лет после переезда, но Купидо с улыбкой вспомнил меткие слова Алькалино, произнесенные как-то на рассвете; он позвал Рикардо вместе наведаться к девочкам и жаловался, что те переехали в такую даль: «Проститутки не должны были никуда переезжать. Обе профессии – самые древние в мире и должны существовать рядом. В конце концов, они ведь появились на свет одна за другой. Первая – для того, чтобы любой мог удовлетворить свою потребность в любви; вторая – для того, чтобы пресекать попытки удовлетворить потребность в ненависти».Купидо увидел перед собой прочное и уродливое здание из красного кирпича, построенное в середине восьмидесятых, и невольно подумал о том, какой процент денег, отпущенных на строительство, хапнул себе этот паразит Луис Ролдан, под чьим руководством оно было возведено; как он нажился на каждом кирпиче, на каждом мешке с цементом, на каждом заграждении, что окружали здание, мешая парковаться машинам. И все это ради предотвращения столь маловероятных здесь – далеко как от центра, так и от севера страны – террористических актов. К тому же тот размах преступлений, который оно предполагало, здесь – так далеко от севера и центра страны – был маловероятен. Рикардо вспомнился старый полицейский участок тех времен, когда Бреда была еще большим поселком, имевшим форму голубки, распростершей крылья на земле. Здание стояло почти в центре, на узкой улице; рядом находились просторные конюшни для лошадей, на которых полицейские по ночам патрулировали улицы и преследовали контрабандистов, но там не хватало места для новых мотоциклов и автомобилей, которыми теперь располагала полиция, чтобы регулировать дорожное движение и охранять заповедник. Старое здание снесли и на этом месте сделали городскую стоянку, которой все равно никто не пользовался. Вместе со зданием исчезла и тишина, всегда царившая на улице, – такая, что казалось, здесь не выгуливают собак, а люди разговаривают приглушенными голосами. Двадцать пять лет назад даже дети чувствовали, что здание и его служащие будто накрыты шатром опасливого уважения. Если в какой-нибудь детской игре вся Бреда превращалась в удобную площадку, улицу с этим зданием все – причем не сговариваясь – обходили стороной, словно запретную территорию, словно воздушный пузырь, который нельзя трогать. Купидо предполагал, что главной причиной тому было предубеждение взрослых против работавших в здании, оно передавалось их детям, точно так же дети полицейских, неосознанно перенимая от родителей их отношение ко всем остальным, держались обособленно – группа детей разного возраста, которые вместе ходили в школу, будто члены какой-то секты, и не заводили дружбы ни с кем вне своего круга, возможно чувствуя, что вызывают в других неприязнь, проявлявшуюся даже в играх.Стоящий у проходной дежурный в безупречной форме – парень, которому едва исполнилось двадцать, – поднес правую руку к фуражке.– Я бы хотел поговорить с лейтенантом, – сказал Купидо.– Ваши документы?Рикардо вручил ему паспорт, и парень вошел в будку. Через стекло детектив видел, как тот что-то диктует в телефонную трубку. Купидо заставили прождать несколько минут, пока пришел капрал и без лишних вопросов провел его внутрь. Он бы с удовольствием отложил визит, но понимал, что если хочет рассчитывать на помощь и доброе отношение представителей закона, то должен прийти к ним прежде, чем они узнают из других источников, что он расследует то же самое преступление. Полицейские всегда очень болезненно относятся к посторонним, которые вмешиваются в их дела. К тому же у него еще не было никакой информации, а здесь он мог заполучить первые данные. Хотя следователи в последнее время привыкли засекречивать детали предварительной работы, те все равно всплывали на следующий же день: служащие-взяточники продавали их падкой до жареного прессе, порой это делали сами обвиняемые, которым было выгодно запутать общественность, соединяя правду о своих преступлениях с вымыслом, – и тогда уже никто не понимал, виновны они или нет. Но в данном случае все было тихо.Лейтенант сидел за деревянным столом и ждал детектива, сложив руки на черной папке – хорошем фоне для обручального кольца на безымянном пальце. В кабинете стоял телефон белого цвета, компьютер, а на стене висел герб местной полиции. От комнаты веяло чистотой и деловой активностью, как и от самого лейтенанта, одного из тех молодых офицеров, что уже не застали портреты Франко на каждой стене в Академии. Он был загорелым, темноволосым, – правда, волосы начали редеть у висков. В первый момент Купидо показалось, что тот в гражданской одежде – нынешние полицейские вообще научились не выделяться из толпы и лишь во время парадов выступали во всей красе. Вообразить же лейтенанта в треуголке, надеваемой по особо торжественным случаям, вообще было немыслимо. Купидо попытался вспомнить, как его зовут, ведь он уже неоднократно слышал его имя, но не смог. Однако на память пришла история, которую рассказывали о лейтенанте: около года назад тот чуть не загубил карьеру, когда работал на предыдущем месте в Кампо-де-Гибралтар. Рикардо слышал эту историю в деталях. Однажды вечером, после службы, лейтенант пошел на дискотеку пропустить рюмочку-другую. От стойки бара он увидел, как тощие парни неприметной внешности, хорошо ему знакомой, по очереди подходят к столику в углу, где сидит тип с очень молоденькой девушкой. Каждый раз, когда появлялся какой-нибудь парень, тип вставал и направлялся к туалету, жестом веля клиенту следовать за ним. Лейтенанту не потребовалось много времени, чтобы догадаться, в чем тут дело. Он не мог бездействовать, когда рядом шла торговля наркотиками. Он подошел к столику, представился и вознамерился обыскать этого типа. Тот не возражал и ничего не сказал о штатском костюме лейтенанта. Только попросил не обыскивать его тут, перед спутницей, а отвести в участок. Лейтенант заколебался, но, посмотрев в испуганные глаза молоденькой девушки, почувствовал неловкость и решил избавить ее от зрелища обыска, проведенного по всем правилам. Уверенный, что взял парня с поличным, он повел его в участок, забыв всякую осторожность. Каким-то образом по дороге – то ли постаралась девушка с испуганным взором, то ли сам тип оказался очень ловким – торговец избавился от товара, и когда его обыскали в камере, то ничего не нашли. Лейтенанту пришлось отпустить задержанного без предъявления обвинения, но в протоколе осталась запись о задержании с подписью этого парня. Пять дней спустя лейтенанта вызвал капитан из отдела внутренних расследований, весьма раздраженный злорадной газетной заметкой, взбудоражившей общественное мнение: лейтенанта обвиняли в незаконном аресте и плохом обращении с задержанным. Все было против него: он действовал в частном заведении, не имея судебного постановления, свидетелей преступления не было, к тому же у задержанного ничего не нашли. Вскоре лейтенанта на месяц отстранили от службы и лишили жалованья за превышение полномочий. Потом он обжаловал это решение в суде, в конце концов дело пересмотрели и наказание отменили, но карьера была испорчена, и ему пришлось сменить место службы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32