Приключения начались!
- Кто? - лаконично спросил он, озираясь по сторонам. Видимо - в поисках банды, которую я должны была привести с собой. Не думаю, что слава о моих подвигах докатилась и сюда. Но все же - чертовски приятно...
- Я - Надя Крылова, Надежда Викторовна. Буду с Вами работать. Позвольте.
Черты лица милого странника немного разгладились, глаза потускнели, а лоб стал похож на плохо размятый пластилин.
- Если у Вас есть паспорт, то я - Виталий Николаевич. Ассистент. Будущий кандидат наук. Ныне дежурный по кафедре, - он протянул мне потную ладонь, которой я демонстративно побрезговала, нырнув в необъятную сумку в поисках паспорта.
- Устраивает? - спросила я, повертев у него перед носом принципиально не обмененной краснокожей паспортиной, которая была мне дорога хотя бы из-за вкладыша в графе "семейное положение".
- Вполне, - кивнул Виталий Николаевич чуть виновато. У нас тут нездоровая обстановка. Прямо скажем - криминальная обстановка. Приходится соблюдать конспирацию.
- И за это доплачивают? - поинтересовалась я.
- Нет, что Вы. Мы зарабатываем деньги совсем другим способом, ответил Виталий и почему-то смутился.
Я посмотрела на него повнимательнее, продвинувшись от двери к окну. Так сказать - к дневному свету. Который, по мнению косметологов, лучше всего пририсовывал достоинства и недостатки внешнего облика. Виталий Николаевич был невысоким, лысеющим гражданином, решившим отпустить ежик хотя бы на бороде. Глубоко посаженные синие глаза выдавали в нем забитого интеллектуала, а впалая грудь свидетельствовала о неправильном питании, возможно - перенесенном рахите. Так или иначе, он не дотягивал до образа гея - одиночки, широко рекламируемого нашим телевидением. Я хотела бы надеяться, что поняла его неверно. Иначе мне нужно было срочно бежать отсюда. Бежать, пока моя трудовая книжка не упала в недра этого престижного борделя.
- Каким образом? - тихо спросила я.
- Сессией, - прошептал он и приложил палец к губам.
Я вздохнула спокойно и поделилась с ним заранее отрепетированной улыбкой, годящейся даже для королевы в изгнании.
- А к чему тогда такие меры предосторожности? - я слегка тряхнула волосами и присела на краешек стула, не дожидаясь особого приглашения.
- Это у нас местное. Внутреннее. Сейчас Мишин придет. Заведующий Мишин. И он все Вам объяснит. Может, пока чайку? А паспорт не прячьте. Не надо, - засуетился он, проследив за моей нежной попыткой снова нырнуть в сумку.
- Давайте чайку, - любезно согласилась я. И обвела взглядом помещение. Белые обои, пластиковые окна и вертикальные жалюзи свидетельствовали о росте академического благосостояния, о чем, я, впрочем, и так догадывалась. А вот столы можно и заменить - кривокосоколенно стоящие, с лопнувшим лаком, они олицетворяли и все худшее, от чего мы дружно решили отказаться. В правом углу висела календарная репродукция иконы Божьей матери, заботливо укутанная рушником, напротив - деревянный стенд с красными бумажными буквами, сложенными в магическую логорамму "График исполнительности". Я пожала плечами и решила не задавать глупых вопросов.
Мишин вошел на кафедру вместе со звонком. Он суетливо осмотрел комнату, меня, Виталия Николаевича, сел за стол, зачесал седые волосы и спросил:
- Ну?
- Никаких происшествий, - отрапортовал Виталий.
- А это-то и плохо. Затишье перед бурей. Темная ночь перед рассветом. М-да. А?..
- Крылова, - отрекомендовалась я. - Вам должны были звонить по поводу работы.
- М-, - снова задумчиво протянул он и почесал за ухом. Уши у него, надо сказать, были выдающиеся и отстояли от головы под углом девяносто градусов. Если бы он был птицей, то мог бы летать. Без помощи крыльев. М-да. И что Вы умеете делать?
Он вперил в меня два обесцвеченных временем глаза и вполне дружелюбно улыбнулся. Может быть новое поколение и выбирает пепси, но старое предпочитает пробки, которые и использует, чтобы, вставить себе зубы. Ах, я могла бы дать ему адресок, где из его улыбки сделали бы голливудское диво.
- Что Вы умеете делать? - снова спросил он, явно недовольный паузой.
Я решила проявить лояльность и не сообщать ему обо всех моих способностях и навыках. В конце концов - обо мне договаривались. И, кажется, не мыть здесь полы.
- Я - филолог. Разбираюсь в современной литературе. Диплом писала по американцам девятнадцатого века. Немного говорю по-английски.
- В нашей стране это Вам не понадобится.
- Что ж, вполне возможно. С нашими способностями - мы лучше подождем, пока мир выучит русский.
- Хорошо. Я могу Вам дать четверть ставочки для начала. По культурологии. Но работать придется на ноль-семьдесят пять. Иначе - не получится.
Интересная выходит картинка - приходит женщина по нужде, а её тут-же обдирают. Правда, для бедной я слишком вызывающе одета. Последний набег на полутурецкий магазин "Тарас" скушал мои сбережения, но того стоил. Мой ярко красный костюм отлично гармонировал с падающей листвой. Но Мишина раздражал. Я, пожалуй, явилась его воображению в виде лозунга "грабь награбленное".
- Вы согласны? - он наклонил голову и посмотрел на меня участливо. Палач любит свою жертву. А жертва - палача. Вот почему у нас такая любовь с государством.
- Нет.
- Напрасно. Вы должны понимать ситуацию. В нашем заведении работают многие уважаемые люди. Они пишут здесь диссертации, получают звания. Но у них так много забот. О нас с Вами, между прочим. Фамилия Удочкин Вам что-нибудь говорит?
- Олигофренка - не я, дебилка - тоже не я. Вам, например, что-нибудь говорит фамилия городского головы?
- А Сливятин? Слышали, надеюсь? Так вот, он тоже числится на нашей кафедре.
Сливятина я знала слишком хорошо. Он заведовал приватизацией и был большим другом моей последней семьи. Я просто не думала, что теперь он ещё и залезет в мой карман.
- Ну, хорошо. Я буду за них работать. А за деньгами ходить в их приемные. Так устроит?
- Мне кажется, Вы не хотите получить это место. Вы ведете себя слишком вызывающе.
Пожалуй, он и прав. Никак не могу привыкнуть к своему новому состоянию. Гордыня, как дрожжевое тесто, прет из меня, как только я попадаю в какие-нибудь слишком теплые объятия.
- Я хочу получить это место. Действительно хочу. Я даже буду писать за них методички.
- Хорошо. Хорошо. Меня зовут Владимир Сергеевич.
Отличное имя - теперь всех моих шефов зовут Вовами. Судьба коммунизма сделала круг и замкнулась на мне.
- Надежда Викторовна. Очень приятно, - я приподняла облегченный спортом зад от стула и сделала некое подобие книксена. Владимир Сергеевич остался доволен. Он даже причмокнул зубами.
- Пишите заявление. Сейчас соберутся наши дамы и мы посвятим Вас в наши проблемы. Сразу определитесь с дежурствами . У нас очень неспокойно.
- Противопехотные мины? - поинтересовалась я, но была погребена под обломками стула, который неожиданно почил в бозе, не предупредив родных и близких.
- Ну вот. Диверсия, - выдохнул Владимир Сергеевич и радостно потер руки.
Мне говорили, что свой творческий путь армейского запевалы он закончил в звании полковника. Долгое время жил в Казахстане. Был непритязателен, но обязателен. Он даже защитил диссертацию "Коммунистическая партия организатор вооруженных сил Средней Азии и Казахстана в 1953 - 1964 годах". В академия пришел из здания - в смысле из института марксизма-ленинизма, где все это собственно и происходило. Армейская выправка и взгляд на проблему чувствовались во всех его манерах. Но, по крайней мере, он знал, чего хочет.
- Где вы были, девочки. Звонок уже десять минут как? - шеф сдвинул брови и яростно наморщил лоб.
На кафедру явились три девицы. Причем только одна из них могла что-то обещать царю Салтану, потому как была детородного возраста. Две другие девочками считались только при большом приближении к Мишину. И почему я такая злая?
- Это Таня, наша лаборантка, - Мишин ткнул длинным указательным пальцем в спину самой юной участнице событий. Она звонко рассмеялась, явила миру ямочки на щечках, тряхнула кудрями отросшей химии и пропищала детским голоском: "Ой, зачем Вы щиплитесь?"
Дамы переглянулись и прыснули.
- Анна Семеновна, - пробасила высокая, подтянутая женщина, рядом с которой я в своем красном костюме почувствовала себя побирушкой. Впрочем, мне всегда не хватало умения приспосабливаться к обстоятельствам.
- Татьяна Ивановна, можно - Таня, - приветливо сказала другая.
- И все же лучше - Татьяна Ивановна, - уточнила Анна и смерила меня взглядом, одновременно сочетавшим в себе сантиметр, напольные весы и кассовый аппарат.
- Инны Константиновны сегодня не будет, - заявил Мишин. - Надежда Викторовна познакомится с ней завтра!
- Так может отменим стрельбы? - тихо спросил Виталий.
- Давайте правда перенесем. У нас сегодня такое событие, - Татьяна и Анна переглянулись и продемонстрировали мне срок и размер своей дружбы. Похоже было - они знали друг друга со школьной скамьи.
- Это как это не будем? Это почему это не будем? А чем это кончится, вы знаете? - возмутился Мишин.
Я решила не реагировать. Ни на "диверсии", ни на "стрельбы", ни на "чем это кончится". Каждый коллектив так или вырабатывает свой язык общения, который любому чужаку может показаться кодом - шифровкой американского дурдома. Я пришла сюда работать, а стало быть - принять местные правила игры. Даже если они мне не нравятся.
На смоле Мишина зазвонил телефон. Он вскочил и снял трубку. Сейчас все так перемешалось - может быть это аппарат правительственной связи. Тогда понятна и эта вытяжка, и это односложное сухое, но исполнительное "да", "да-да".
Жизнь участников собрания, между тем, шла своим чередом. Народ разбился по интересам и вкушал паузу с наслаждением. Задорная немножко рыженькая Танечка пыталась подслушать, о чем говорят Анна с Татьяной, я тоже. Но обе мы были вынуждены внимать глубокомысленному замечанию Виталия Николаевича.
- А в свободное от занятий время я пишу пьесы и ставлю спектакли. Вот, например, сейчас "Собаки и постели в неорганизованном пространстве трубадуров". Звучит? А как отыгрывается. Загораются руки и на этом фоне сверху падает тяжелый звонкий предмет.
- Кастрюля? - Танечка прыснула в кулачок, приглашая Виталия обидеться и замолчать.
- Кастрюля? Может быть и кастрюля как символ вселенского варева. Да, скорее всего это будет именно кастрюля. Спасибо, - Виталий галантно поклонился и ножки стула под ним подозрительно скрипнули.
Мишин прикрыл трубку ладонью и шепотом скомандовал: "Всем проверить прочность седалищных мест".
- Вот Надежда Викторовна уже упала сегодня, - добавил огорченный невниманием Виталий Николаевич.
Анна Семеновна и Татьяна Ивановна с интересом посмотрели в мою сторону. Ожидали, что я поделюсь впечатлениями? Странноведение какое-то право слово.
- Не переживайте, - улыбнулась Анна широко и искренне. - И не обращайте внимания. Мы недавно отделились от кафедры СГД.
- Социально - гуманитарных дисциплин, - вставила Татьяна.
- Да, и они отдали нам, естественно, всю рухлядь. Кое - что ломается. А некоторым кажется, что нас хотят вернуть обратно или объявить несостоятельными. Война, одним словом.
- Ходят, проверяют наши документы. Протоколы собраний, индивидуальный планы. Мы этими бумагами - во, с головой накрылись. А Вас что тут предлагают читать?
- Культуру вроде, - неуверенно ответила я, понимая что у кого-то изо рта сейчас будут доставать кусок хлеба. И если сей процесс произведется моей рукой, то спасти меня от укусов может только хороший доктор. И главное, я почувствовала, как не привыкла и не умею быть одинокой, незамужней женщиной.
- Да там почти полторы ставки болтается. Поле не пахано, - засмеялась Анна.
- Нюра, ну что ты пошлости всякие говоришь? - Татьяна виновато засмущалась и отвернулась к окну.
- А чего и пошлости. Поле не пахано, баба - не трахана. Птицы давно перестали нестись.
- Виталий Николаевич, как Вам сей опус? - Анна Семеновна лукаво и смиренно. Я бы тоже хотела так достойно стареть, чтобы мудрость и кошелек сочетались в моем облике, а лучше - повлияли хотя бы косвенным образом на умственные процессы. Мне нравилась Анна Семеновна, хотя я не рискнула бы выбрать её в подружки. Просто неохота быть фоном.
Мишин, наконец, закончил вколачивание своих "да" в серенький мертвенький аппарат, потер виски и обратился к нам с речью.
- В здании академии подложена бомба. Только что звонили в мэрию и в милицию. Сей хулиганский акт нельзя списывать на баловство студентов. Предполагается, что повышение террористического фона ("Оказывается, в нашем городе есть и такой. Вот оно в чем дело, - подумала я) связано с прибытием нашего знатного земляка, борца за свободу совести, узника слова Наума Чаплинского . Который, разумеется, сразу же изъявил желание посетить вновь открывшийся ВУЗ.
- Тем более, что он тут совсем недалеко жил, - уточнила Татьяна Ивановна.
- Просто рядом, - согласилась Анна Семеновна и как-то понимающе, даже слишком понимающе улыбнулась. Я на всякий пожарный поддернула юбку.
- Я рад, что вы были с ним знакомы. Это делает честь и преимущество нашей кафедре. Включим этот факт в повестку дня и продолжим заседание. До взрыва осталось около тридцати минут. Думаю - уложимся.
- А что - эвакуироваться не просили? Может возглавить студенство - в организованном порядке? - пропищала Танечка.
- Этим займется деканат. Тридцать минут - это не только время. Это расстояние, которое отделяет нас от безопасного места с одной стороны, и от кафедры СГД - с другой.
А не пора ли моему новому шефу на пенсию? И с одной, и с другой стороны для общества из этого факта прорисовывалась одна сплошная польза. С таким опытом и нерастраченным пылом он вполне смог бы возродить в школе "Зарницы". Если ему, конечно, доверят детей. После нашей смерти под обломками здания. В том, что Мишин спасется, я почему-то не сомневалась.
- А давайте на воздухе, на свеженькой? А? - хорошая мысль родилась у Татьяны старшей. Теперь и она уже казалась мне красивой - правильные черты лица, худенькая, чуть тронутая косметикой кожа, застывшие в каком - то давнем веселье глаза. Все в ней было прекрасною Главное - мысли. Мыслищи просто.
- Нет, вскричал вдруг Владимир Сергеевич и, вскочив со стула, заносился по комнате, как ужаленный. - Нет! Сколько можно препираться! Обсудим и выйдем. Через серный ход. Я отвечаю за вашу безопасность. Нет! Нет! И ещё раз нет! И вообще давно подозревал вас всех к тайной склонности все вернуть. Хотите под крыло этих неучей? Проректорской опеки захотелось. Но пока я здесь начальник...
- Это записывать? В протокол? Или начинать как обычно? - Спросила лаборантка, видимо смирившаяся с возможностью быть навеки соединенной с академическими стенами.
- Никаких протоколов, - Мишин достал из нагрудного кармана очки, протер их плюшевой тряпочкой и немного успокоился. Даже улыбнулся. - Очень трудно работать с женщинами. Невозможно.
Бедный Виталий Николаевич сделал вид, что всецело пребывает в неограниченном пространстве трубадуров. В том самом пространстве, где половые и национальные различия не так уж в сущности и важны.
- Итак, одна за другой на нашей кафедре совершаются бесконечные диверсии. Я не буду говорить о пропаже двух пачек бумаги.
- Мы извели её на постановления, - пискнула Таня и была пришпилена к месту бронебойным взглядом отставного полковника.
- Я не буду говорить о перегорании у нас лампочек. Но стали случаться вещи вопиющие и требующие немедленного реагирования.
- Ракет, - почему - то вставила я.
Сегодня у меня было просто замечательно с военной терминологией. Противопехотные мины, ракеты немедленного реагирования. Еще я знала "магнум", "калашников" и "вальтер". Но до личного оружия дело, кажется, не дошло, хотя и активно двигалось.
- У нас стали ломаться столы и стулья. По два - три на день. Лак пошел пупырышками, местами слез совсем. Раз в неделю я получаю подметные письма, которые немедленно регистрирую в канцелярии. С содержанием вы, надеюсь, ознакомлены.
Анна Семеновна наклонилась ко мне и прошептала: "Студенты пишут "Долой историю предпринимательства". А Мишин этот предмет читает. Получается личное оскорбление с далеко идущими выводами. Ничего страшного. Вы слушайте, потом расскажите. Нам с Татьяной нужно кое-что обсудить." Из маленькой лакированной сумочки фирмы "Булгачи", подделка под которую даже в хороший день стоила около ста долларов, она достала сумасшедшей прозрачности носовой платок и хороший блокнот в кожаном переплете. Потом сделала умные, слегка подобострастные глаза, и принялась что-то усердно писать. Выходило как бы конспектировать. Мишин остался удовлетворенным и на мой бандитский выпад внимания не обратил.
- Какие будут предложения, кроме дежурства на кафедре, организованного по моей инициативе?
Все молчали. А часы тикали. Весьма недвусмысленно намекая, что пора бы с чистой совестью и на свободу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37