Зато часто думает, и мозги от этого становятся крепче, даже без йодистой подкормки. Но в этом кое-кому предстояло убедиться при личной встрече.
Такси я решила вызвать оттуда. Поэтому час в общественном транспорте окончательно убедил меня в том, что Сливятин не так уж и плох со своей идеей долгосрочного кредита. Ведь все он не украдет? Что-то останется люди станут чистить зубы, купят хорошие плащи и начнут пить приличные алкогольные напитки. Общественный транспорт превратится в оранжереи. Я могла бы помочь Остапу Бендеру в организации турнира в Нью-Васюках...
- Куда? - спросил меня детина, мало похожий на швейцара.
- У меня встреча, я пресса.
- Покажите удостоверение! - рявкнул он.
И что сказать? Устроены так люди! Владимир Игнатьевич съел бы собственную руку, если бы за это заплатили хоть сколько-нибудь. Разумеется, он и не подумал выписать мне никакого документа. Этак все позарятся. Бумаги не наберешь. Когда я буду богатой и знаменитой, я подарю ему лес... А пока он сказал: "Все равно ты пишешь под псевдонимами. Так что, на каждый пропуск?"
Я мигом достала из сумки паспорт. Охранник зачитался. В основном моим брачным вкладышем. И посмотрел на меня с нескрываемым уважением.
- Да, - сказала я. - И не надо завидовать. Нечему, потому что.
- Подойдите к портье. Там позвонят и предупредят о вашем визите, - он ласково провел по моей одежде миноискателем и разочарованно вздохнул. Больше общих тем для разговора у нас с ним не было. Красота - великая сила. Я уверенно зашагала в холл, миновала приятно ледяного портье и, воспользовавшись лифтом, поднялась на пятый этаж, который в этой гостиничке назывался красивым словом "пентхаус".
Дверь была приоткрыта. Руки мои позолотели от внезапного предчувствия, знакомого мне по кинофильмам: по идее - труп диссидента должен сидеть в кресле с пулей во лбу.
Но, хвала создателю, труп, то есть Чаплинский, курил на крыше-балконе и смотрел на меня, чуть сощурив свои украшенные мешками глаза. Судя по всему, он следил за моим приходом. Сверху - как положено. Я ощутила неловкость. В теле, и в деле, в этом плюшевом,
плохо обставленном номере.
- Значит, Клара Цеханасян, - улыбнулся он. - А знаете, я иногда об этом мечтал. А кто не мечтал отомстить? Согласны?
Он все смотрел на меня. Спокойно, без издевки и мозгового надругательства. В словах не было второго и третьего смысла, я решительно включила диктофон.
- Не надо, - он подошел ближе и слегка дотронулся до моей руки. - Не надо.
И я почему-то послушно выжала кнопку. После позорного разговора у меня напрочь отпало желание нападать. И даже сопротивляться было неохота. Лучше всего у меня получился бы обратный ход. Лифт, портье, охранник, дом. И тяжелый разговор с депутатско - бандитским корпусом. В этом Чаплинском было все, и вроде - ничего не было. Ни роста, ни типажа, ни стандарта, ни игривого кошелька. Просто голодную женщину не стоило звать на пресс-конференцию. Это хамила не я, а колбаса, слишком мелко нарезанная для такого гостеприимного хозяина.
- Аня похожа на вас. Только для нашего государства она слишком независимая космополитка , - он улыбнулся и знаком предложил мне сесть.
- Спасибо, - я выдавила слово, как залежавшуюся пасту из тюбика. Если бы я знала, что все это будет так тяжело... Почему то хотелось плакать. Вот что значит, с утра не выполнять обязательные водные процедуры.
- Давайте сразу о деле. Что от меня требуется? И кому? Знаете, когда я начал вас искать, все так оживились... Так что давайте сразу о деле.
- Долгосрочный кредит и встреча в ресторане, - созналась я.
- В ресторане? Тоже, стало быть, кредит. Скажите, что я согласен обсудить условия, поскольку нахожусь здесь с неофициальным визитом, то не уполномочен что-то решать. Вот так...
Вот так... А знаете, я ведь действительно приехал за головой.
Мне ничего не оставалось, как нервно дернуться и прикрыться руками. Если бы я знала, что и в гостиницу "Дружба" добрались наши кафедральные противники с СГД, то вела бы себя более сдержанно, но ножки кресла неожиданно подломились, и я, полная русалочьего обаяния, оказалась лежащей на местами потертом ковролине. Чаплинский неуклюже подобрался к месту моего падения и осторожно, но крепко поддерживая меня за плечи, поставил на ноги.
Теперь я оказалась в его власти, в его объятиях, в его руках. Это хорошее начало для любовного романа меня несколько покоробило. Мне не приходилось встречать мужчин, которые могли достойно выйти из столь близкого незнакомого стояния. Мне не было страшно, мы были с ним одного роста, и меткого удара моей коленки хватило бы для того, чтобы он на веки вечные забыл о безболезненном пользовании своим детородным органом.
Но он меня поцеловал. Спокойно, но не методично. Потом отодвинул от себя и снова поцеловал. Ему, кажется, нужна была женщина. Старая гвардия в этом вопросе ещё очень и очень сильна. Но он снова поцеловал меня, и мысли как-то глупо разлетелись по всему свету. Маленькие короткие пальцы оказались сильными, а темные глаза требовали иного пространственного обрамления.
- Не надо, - попросила я, пытаясь вписаться в сценарий. А он прижал меня к груди, как дорогую игрушку, и аккуратно погладил по волосам.
Так не ищут любви. Так не соблазняют женщину. Так спасаются. Бегством или стоя, так спасаются от жизни, от одиночества, от несделанного. В этом объятии не было сексуального трепета, эротического напряжения, прочитанная мною "Камасутра" помогала мало. Так не любят. Так плачут. Чужим людям в вагоне поезда. Или на лавочке в парке, или на пляже за преферансом. Я была всего лишь партнером. Но не статистом. А потому разрыдалась бурно, с выходом, взахлеб.
Через полчаса мы были квиты и все ещё стояли, вытирая друг о друга свои пограничные слезы. "Дети разных народов, мы мечтою о мире живем". Лично я бы постояла так еще... Но из приличий отстранилась.
- Незваный гость хуже татарина, - улыбнулась я, чтобы снять неловкость.
- Ну почему? - он все ещё стоял рядом, упорно глядя куда-то сквозь, мимо, и для какого черта я столько просидела в парикмахерской. Мне, право слово, надоело играть в спектакль "Люди и манекены". Я притянула его за уши и поцеловала сама. Все судьи поставили бы мне шесть - ноль за технику и где-то четыре с половиной за артистизм. Мы явно толкли воду в ступе, надеясь на рождение гомункула.
И ещё - он мне нравился. Причем так, как давно и никто. Исходя их моих новых карьерных увлечений я придумала для него фразу - он был экзистенциальный. Между нервозностью и надежностью нельзя строить дом, но можно перекинуть мост.
- А давайте продолжим беседу в ресторане, куда нам там приглашали, сказал он.
- И это вы называете беседой? - я не хотела, чтобы он увиливал и делал вид, что ничего не происходит, даже если это было для него и не важно. Я и сама так умна.
Он засмеялся и показал здоровые, наверное фарфоровые, зубы. Они были большие и белые как у пони. Ими запросто можно было откусить голову или перегрызть шею. Оставалось надеяться, что не мою.
- Дайте мне свою фотографию, - самым что ни на есть деловым голосом попросила я.
А он обиделся - знай наших. Ни в канавах, ни в пентхаусах мы не дадим врагам ни одного шанса.
Из номера мы вышли вместе. Под одобрительные взгляды охраняющей публики, сопровождаемые звонками в места отдаленные и не очень. Надеюсь, что эту ночь Сливятин будет спать с чувством выполненного долга. А там посмотрим. Я с растущим профессиональным интересом разглядывала молчаливого человека, который едва-едва не стал моим любовником. Но все впереди. А может, и позади. Это не имело значения. Просто сегодня что-то треснуло и совпало. А хорошее интервью с Наумом Чаплинским можно продать даже в Нью Йорк таймс.
- Может быть, перейдем на "ты"? - спросил он у меня уже в машине.
- Нет, ни за что, - я покачала головой. На "ты" - это слишком слишком близко .Так близко, что скучно и бесперспективно. Раз в жизни выдалась возможность поиграть во что-то значительно. И неужели я её упущу?...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
А всю дорогу мы молчали. Мне лично не нравился водитель-телохранитель, он же киллер - профессионал по имени Максим. И это чувство было на редкость взаимным. Я мешала ему отдыхать и тихонько исполнять свои несупружеские обязанности. Вообще, жизнь вторых лиц при королях - незавидная штука. Не пить, не курить, не принимать наркотики и не смотреть на тех женщин, которые по возрасту и прочим человеческим показателям совершенно не подходят шефу, но зато как подходят несчастливому сопровождающему.
Из-за напряженного молчания аура вечера и невзятого интервью разрушилась, потому что нельзя сидеть сразу на всех стульях и быть хорошим специалистом! Так, пожалуй, к концу жизни я чему-то дельному и научусь. Вот была бы я настоящим репортером, то уже сейчас знала бы какого цвета трусы носит министерский израильский
чиновник...
- Завтра увидимся, - констатировал мое окончательное поражение Чаплинский, когда машина тряхнулась и остановилась у моего подъезда.
- Назначайте время, - согласилась я. Ну не приглашать же их вдвоем на чашечку кофе, от которого меня лично воротит.
- Я в десять часов буду на вашем празднике. С речью и поздравлениями.
Ах, ну да. Как я могла забыть? Реклама - двигатель торговли и успешной продажи мозгов третьего-четвертого сорта, а также некондиционных материалов. Я не удивлюсь. если после этого выступления часть наших оболтусов поедет поднимать экономику Израиля. Вот тогда-то и исполнится заветная мечта всех черносотенцев: "Бей жидов, спасай Россию". Короче говоря, на месте Чаплинского я б не относилась к предстоящему докладу с такой легкой степенью безразличия.
- Вы знакомы? - мне просто стало интересно, на какой добрососедской основе было принято такое благородное решение и кого посылали к Науму, чтобы он стал посговорчивее.
- В этом городе все со всеми знакомы. Вы разве не знаете, - Наум Чаплинский, видный политический деятель и представитель другой страны, пошло положил мне на колено руку. И вместо искреннего возмущения я почувствовала что-то похожее на благодарность. Полагаю, что номер в отеле весь был пропитан какими-то сильнодействующими наркотиками.
- Ну, пока, - дернулась я и увидела, как облегченно и радостно вздохнул Максим. - Наум Леонидович, пока ещё ничего не случилось, я хотела бы знать, кто в вашем сценарии сыграл роль Альфреда Илла? Надо же успеть взять интервью и у него? Пока не поздно...
- Мишигинэ, - сказал Чаплинский, что в переводе с идиш и с яшиных слов означает "сумасшедшая" . - До завтра, думаю, этот человек доживет. И дай ему Бог здоровья на долгие годы. Поехали отсюда.
Меня, как обычно, оставляли в одиночестве. Я в качестве здорового чувства мести позвонила Тошкину и сообщила, что в городе готовится преступление, которое сумею предотвратить я и только я. На его помощь никто не рассчитывал, а номер телефона Интерпола я попробую узнать в справочнике. В каком-нибудь справочнике. А Тошкин позволил себя грубо бросить трубку, звук её полета сопровождался комментарием "дура". Правильно, я давно предлагала купить ему аппарат поприличнее.
К девяти часам утра следующего дня, следуя славной пушкинской традиции, "гости съезжались на бал" и их очень трудно было высадить в ряды по ранжиру Вот, например, кто главнее-мэр города или чиновник из Министерства образования, главный прокурор области или эстрадный певец-авторитет. Епископ отец Дмитрий или раввин Соломон. Жизнь устроена так, что для всех первых лиц не всегда хватает первых мест. А юбилей - не круглый стол короля Артура, потому что надо ведь задуматься и о статистах. Обо мне - в голубом сарафане от Василисы Прекрасной. Я натянула его уже внутри, в туалете на втором этаже прямо на одежду - в случае чего, например, если молчащая целый день кафедра передумает, его можно было легко снять и подарить на память жене именинника, тем более, что размерчик был как раз её.
Чтобы не чувствовать себя круглой идиоткой, я решила затуманить мозги никотином. Вскоре к этому туалетно - сигаретному процессу присоединились две женщины-практикантки с кафедры общего менеджмента, одна - японская гейша - профессор - маркетолог и три лаборантки из подразделения иностранных языков - кроме трусов бикини на них ещё были шкуры лысых плешивых медведей. Оставалось только радостно отметить, что в таком обществе я, как всегды, была лучше всех. Все же остальное, кажется, шло не по Пушкину, а по Фредди Меркури - шоу должно продолжаться.
А не начиналось оно от того, что именинник запаздывал. Неужели в парикмахерской и для таких граждан бывает очередь? Мэр нервно ковырялся в носу, прокурор протирал очки засаленным платочком, а красавец Аслан (воспитанный же вроде человеком) так благоухал Пако Рабанном, что вызвал аллергию у сидящей рядом жены ныне покойного Усатого. Или Полосатого - ну какой-то жены-наследницы точно.
Вдруг... зал замер, свет погас, и в тишине и сиянии одинокого софита на сцену взбежал шестидесятилетний красавец, совсем не похожий на осколок советской империи и в целом очень даже приятный человек(особенно в спящем виде), мой супершеф и наш, судя по размаху празднества, единственный деятель высшего образования. Зал встал и разразился овацией. Кое-кто начал скандировать: "Да здравствует наш Карабас удалой", кое-кто шипел: "Чтоб ты сдох". В общем, все как на приличном партийном съезде. Правда, "Интернационал" заменили цыганским хором с песней "К нам приехал наш любимый". Одна из цыганок оказалась моей бывшей одноклассницей, за которой я раньше ничего такого, в смысле национального не замечала. Впрочем, и я раньше не расхаживала по городу в нарядах от фольклорных коллективов.
Вдруг кто-то сильно сжал мой локоть. А поскольку я стояла уже не в демократически прокуренном туалете, а у черного входа в банкетный зал и была зажата тремя десятками "готовых к выходу" сослуживцев, то резко обернуться и дать обидчику промеж глаз не было крайне затруднительно. Локоть, во всяком случае, какая-то его деталь уже грозился упасть на плиточный пол, и я тихонько заныла. Из массового переплетения рук, голов и тел на меня недовольно цыкнули, но руку не отпустили.
- Не поворачивай головы, - услышала я премерзкий шепот над самым ухом. - Зарежу.
Так, это все-таки по-простому, по-нашему: "зарежу" и все. Что-то неприятно ткнуло меня в бок и я поверила. А чтобы немного успокоиться, стала судорожно припоминать, сколько человек погибло в давке на похоронах Сталина. В голове вертелось слово "множество". И никто не заметил! И на меня, со всех сторон зажатую желающую поздравить ректора, но уже мертвую, тоже вряд ли кто-нибудь обратит свое пристальное внимание. Так и буду стоять... Мне стало себя жалко и я покорно кивнула.
- Не поворачивай головы. И слушай - нельзя быть такой шлюхой! Нельзя быть такой извращенкой. Это кончится для тебя плохо, - в подтверждение последней фразы то самое что-то прошло сквозь сарафан и, наверное, сделало дырку в моем старом любимом парадном костюмчике. Я снова кивнула.. - Очень плохо. Ты умрешь! Но я даю тебе ещё один шанс. Не будь такой шлюхой! Не поворачивай головы.
Странное дело - складывалось ощущение, что в мозгах моего убийцы слишком демократичное поведение женщины каким-то образом замкнуло на вращающихся возможностях шеи. Я прикинула, каким образом буду теперь краситься, смотреть телевизор и отвечать на отклики знакомых. Не поворачивая головы это будет делать очень трудно. Но жизнь, наверное, этого стоит. Буду говорить людям, что у меня хрустальная шейка.
- Не поворачивай головы ещё пять минут, - прошептал любитель острых предметов, создал волну человеческих тел и недовольных возгласов, оставил меня в недоумении и, видимо, скрылся.
В течении пяти минут я честно развивала свои дедуктивные способности. И хорошо еще, что здесь не было яблоку упасть - плечо товарища очень пригодилось мне как средство от подкашивания ног. Хотя... Хотя на месте шантажиста - угрожателя я бы не исчезала сейчас из толпы. Дабы не привлекать внимания и не быть узнанным. Я стояла бы спокойно и улыбалась мне в лицо. А еще, на всякий случай, я считала до трехсот пятидесяти. В триста пятьдесят первый момент покорности я сделала легкое поворотное движение и оглядела собратьев по концерту. Оп-па....
- Надежда Викторовна, мы уже и не чаяли вас увидеть, - проквакал Мишин, которого я узнала исключительно по лысине, потому что во всех других местах он был казак.
- Боялись, что вы сорвете нам все мероприятие. Вы должны будете прочесть стихи - любые. Наш выход - через пять кафедр. Вот потренируйтесь с Татьяной Ивановной...
Мишин сделал мастерское движение плечами в стиле Ивана Поддубного, разрывающего Мухамеда Али, и из-за его спины выглянул сплоченный коллектив нашей кафедры. Сине-белая Татьяна Ивановна, красный, как маринованный, Виталий и взлохмаченная Инна Константиновна. Неприятный холодок пробежал у меня по спине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Такси я решила вызвать оттуда. Поэтому час в общественном транспорте окончательно убедил меня в том, что Сливятин не так уж и плох со своей идеей долгосрочного кредита. Ведь все он не украдет? Что-то останется люди станут чистить зубы, купят хорошие плащи и начнут пить приличные алкогольные напитки. Общественный транспорт превратится в оранжереи. Я могла бы помочь Остапу Бендеру в организации турнира в Нью-Васюках...
- Куда? - спросил меня детина, мало похожий на швейцара.
- У меня встреча, я пресса.
- Покажите удостоверение! - рявкнул он.
И что сказать? Устроены так люди! Владимир Игнатьевич съел бы собственную руку, если бы за это заплатили хоть сколько-нибудь. Разумеется, он и не подумал выписать мне никакого документа. Этак все позарятся. Бумаги не наберешь. Когда я буду богатой и знаменитой, я подарю ему лес... А пока он сказал: "Все равно ты пишешь под псевдонимами. Так что, на каждый пропуск?"
Я мигом достала из сумки паспорт. Охранник зачитался. В основном моим брачным вкладышем. И посмотрел на меня с нескрываемым уважением.
- Да, - сказала я. - И не надо завидовать. Нечему, потому что.
- Подойдите к портье. Там позвонят и предупредят о вашем визите, - он ласково провел по моей одежде миноискателем и разочарованно вздохнул. Больше общих тем для разговора у нас с ним не было. Красота - великая сила. Я уверенно зашагала в холл, миновала приятно ледяного портье и, воспользовавшись лифтом, поднялась на пятый этаж, который в этой гостиничке назывался красивым словом "пентхаус".
Дверь была приоткрыта. Руки мои позолотели от внезапного предчувствия, знакомого мне по кинофильмам: по идее - труп диссидента должен сидеть в кресле с пулей во лбу.
Но, хвала создателю, труп, то есть Чаплинский, курил на крыше-балконе и смотрел на меня, чуть сощурив свои украшенные мешками глаза. Судя по всему, он следил за моим приходом. Сверху - как положено. Я ощутила неловкость. В теле, и в деле, в этом плюшевом,
плохо обставленном номере.
- Значит, Клара Цеханасян, - улыбнулся он. - А знаете, я иногда об этом мечтал. А кто не мечтал отомстить? Согласны?
Он все смотрел на меня. Спокойно, без издевки и мозгового надругательства. В словах не было второго и третьего смысла, я решительно включила диктофон.
- Не надо, - он подошел ближе и слегка дотронулся до моей руки. - Не надо.
И я почему-то послушно выжала кнопку. После позорного разговора у меня напрочь отпало желание нападать. И даже сопротивляться было неохота. Лучше всего у меня получился бы обратный ход. Лифт, портье, охранник, дом. И тяжелый разговор с депутатско - бандитским корпусом. В этом Чаплинском было все, и вроде - ничего не было. Ни роста, ни типажа, ни стандарта, ни игривого кошелька. Просто голодную женщину не стоило звать на пресс-конференцию. Это хамила не я, а колбаса, слишком мелко нарезанная для такого гостеприимного хозяина.
- Аня похожа на вас. Только для нашего государства она слишком независимая космополитка , - он улыбнулся и знаком предложил мне сесть.
- Спасибо, - я выдавила слово, как залежавшуюся пасту из тюбика. Если бы я знала, что все это будет так тяжело... Почему то хотелось плакать. Вот что значит, с утра не выполнять обязательные водные процедуры.
- Давайте сразу о деле. Что от меня требуется? И кому? Знаете, когда я начал вас искать, все так оживились... Так что давайте сразу о деле.
- Долгосрочный кредит и встреча в ресторане, - созналась я.
- В ресторане? Тоже, стало быть, кредит. Скажите, что я согласен обсудить условия, поскольку нахожусь здесь с неофициальным визитом, то не уполномочен что-то решать. Вот так...
Вот так... А знаете, я ведь действительно приехал за головой.
Мне ничего не оставалось, как нервно дернуться и прикрыться руками. Если бы я знала, что и в гостиницу "Дружба" добрались наши кафедральные противники с СГД, то вела бы себя более сдержанно, но ножки кресла неожиданно подломились, и я, полная русалочьего обаяния, оказалась лежащей на местами потертом ковролине. Чаплинский неуклюже подобрался к месту моего падения и осторожно, но крепко поддерживая меня за плечи, поставил на ноги.
Теперь я оказалась в его власти, в его объятиях, в его руках. Это хорошее начало для любовного романа меня несколько покоробило. Мне не приходилось встречать мужчин, которые могли достойно выйти из столь близкого незнакомого стояния. Мне не было страшно, мы были с ним одного роста, и меткого удара моей коленки хватило бы для того, чтобы он на веки вечные забыл о безболезненном пользовании своим детородным органом.
Но он меня поцеловал. Спокойно, но не методично. Потом отодвинул от себя и снова поцеловал. Ему, кажется, нужна была женщина. Старая гвардия в этом вопросе ещё очень и очень сильна. Но он снова поцеловал меня, и мысли как-то глупо разлетелись по всему свету. Маленькие короткие пальцы оказались сильными, а темные глаза требовали иного пространственного обрамления.
- Не надо, - попросила я, пытаясь вписаться в сценарий. А он прижал меня к груди, как дорогую игрушку, и аккуратно погладил по волосам.
Так не ищут любви. Так не соблазняют женщину. Так спасаются. Бегством или стоя, так спасаются от жизни, от одиночества, от несделанного. В этом объятии не было сексуального трепета, эротического напряжения, прочитанная мною "Камасутра" помогала мало. Так не любят. Так плачут. Чужим людям в вагоне поезда. Или на лавочке в парке, или на пляже за преферансом. Я была всего лишь партнером. Но не статистом. А потому разрыдалась бурно, с выходом, взахлеб.
Через полчаса мы были квиты и все ещё стояли, вытирая друг о друга свои пограничные слезы. "Дети разных народов, мы мечтою о мире живем". Лично я бы постояла так еще... Но из приличий отстранилась.
- Незваный гость хуже татарина, - улыбнулась я, чтобы снять неловкость.
- Ну почему? - он все ещё стоял рядом, упорно глядя куда-то сквозь, мимо, и для какого черта я столько просидела в парикмахерской. Мне, право слово, надоело играть в спектакль "Люди и манекены". Я притянула его за уши и поцеловала сама. Все судьи поставили бы мне шесть - ноль за технику и где-то четыре с половиной за артистизм. Мы явно толкли воду в ступе, надеясь на рождение гомункула.
И ещё - он мне нравился. Причем так, как давно и никто. Исходя их моих новых карьерных увлечений я придумала для него фразу - он был экзистенциальный. Между нервозностью и надежностью нельзя строить дом, но можно перекинуть мост.
- А давайте продолжим беседу в ресторане, куда нам там приглашали, сказал он.
- И это вы называете беседой? - я не хотела, чтобы он увиливал и делал вид, что ничего не происходит, даже если это было для него и не важно. Я и сама так умна.
Он засмеялся и показал здоровые, наверное фарфоровые, зубы. Они были большие и белые как у пони. Ими запросто можно было откусить голову или перегрызть шею. Оставалось надеяться, что не мою.
- Дайте мне свою фотографию, - самым что ни на есть деловым голосом попросила я.
А он обиделся - знай наших. Ни в канавах, ни в пентхаусах мы не дадим врагам ни одного шанса.
Из номера мы вышли вместе. Под одобрительные взгляды охраняющей публики, сопровождаемые звонками в места отдаленные и не очень. Надеюсь, что эту ночь Сливятин будет спать с чувством выполненного долга. А там посмотрим. Я с растущим профессиональным интересом разглядывала молчаливого человека, который едва-едва не стал моим любовником. Но все впереди. А может, и позади. Это не имело значения. Просто сегодня что-то треснуло и совпало. А хорошее интервью с Наумом Чаплинским можно продать даже в Нью Йорк таймс.
- Может быть, перейдем на "ты"? - спросил он у меня уже в машине.
- Нет, ни за что, - я покачала головой. На "ты" - это слишком слишком близко .Так близко, что скучно и бесперспективно. Раз в жизни выдалась возможность поиграть во что-то значительно. И неужели я её упущу?...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
А всю дорогу мы молчали. Мне лично не нравился водитель-телохранитель, он же киллер - профессионал по имени Максим. И это чувство было на редкость взаимным. Я мешала ему отдыхать и тихонько исполнять свои несупружеские обязанности. Вообще, жизнь вторых лиц при королях - незавидная штука. Не пить, не курить, не принимать наркотики и не смотреть на тех женщин, которые по возрасту и прочим человеческим показателям совершенно не подходят шефу, но зато как подходят несчастливому сопровождающему.
Из-за напряженного молчания аура вечера и невзятого интервью разрушилась, потому что нельзя сидеть сразу на всех стульях и быть хорошим специалистом! Так, пожалуй, к концу жизни я чему-то дельному и научусь. Вот была бы я настоящим репортером, то уже сейчас знала бы какого цвета трусы носит министерский израильский
чиновник...
- Завтра увидимся, - констатировал мое окончательное поражение Чаплинский, когда машина тряхнулась и остановилась у моего подъезда.
- Назначайте время, - согласилась я. Ну не приглашать же их вдвоем на чашечку кофе, от которого меня лично воротит.
- Я в десять часов буду на вашем празднике. С речью и поздравлениями.
Ах, ну да. Как я могла забыть? Реклама - двигатель торговли и успешной продажи мозгов третьего-четвертого сорта, а также некондиционных материалов. Я не удивлюсь. если после этого выступления часть наших оболтусов поедет поднимать экономику Израиля. Вот тогда-то и исполнится заветная мечта всех черносотенцев: "Бей жидов, спасай Россию". Короче говоря, на месте Чаплинского я б не относилась к предстоящему докладу с такой легкой степенью безразличия.
- Вы знакомы? - мне просто стало интересно, на какой добрососедской основе было принято такое благородное решение и кого посылали к Науму, чтобы он стал посговорчивее.
- В этом городе все со всеми знакомы. Вы разве не знаете, - Наум Чаплинский, видный политический деятель и представитель другой страны, пошло положил мне на колено руку. И вместо искреннего возмущения я почувствовала что-то похожее на благодарность. Полагаю, что номер в отеле весь был пропитан какими-то сильнодействующими наркотиками.
- Ну, пока, - дернулась я и увидела, как облегченно и радостно вздохнул Максим. - Наум Леонидович, пока ещё ничего не случилось, я хотела бы знать, кто в вашем сценарии сыграл роль Альфреда Илла? Надо же успеть взять интервью и у него? Пока не поздно...
- Мишигинэ, - сказал Чаплинский, что в переводе с идиш и с яшиных слов означает "сумасшедшая" . - До завтра, думаю, этот человек доживет. И дай ему Бог здоровья на долгие годы. Поехали отсюда.
Меня, как обычно, оставляли в одиночестве. Я в качестве здорового чувства мести позвонила Тошкину и сообщила, что в городе готовится преступление, которое сумею предотвратить я и только я. На его помощь никто не рассчитывал, а номер телефона Интерпола я попробую узнать в справочнике. В каком-нибудь справочнике. А Тошкин позволил себя грубо бросить трубку, звук её полета сопровождался комментарием "дура". Правильно, я давно предлагала купить ему аппарат поприличнее.
К девяти часам утра следующего дня, следуя славной пушкинской традиции, "гости съезжались на бал" и их очень трудно было высадить в ряды по ранжиру Вот, например, кто главнее-мэр города или чиновник из Министерства образования, главный прокурор области или эстрадный певец-авторитет. Епископ отец Дмитрий или раввин Соломон. Жизнь устроена так, что для всех первых лиц не всегда хватает первых мест. А юбилей - не круглый стол короля Артура, потому что надо ведь задуматься и о статистах. Обо мне - в голубом сарафане от Василисы Прекрасной. Я натянула его уже внутри, в туалете на втором этаже прямо на одежду - в случае чего, например, если молчащая целый день кафедра передумает, его можно было легко снять и подарить на память жене именинника, тем более, что размерчик был как раз её.
Чтобы не чувствовать себя круглой идиоткой, я решила затуманить мозги никотином. Вскоре к этому туалетно - сигаретному процессу присоединились две женщины-практикантки с кафедры общего менеджмента, одна - японская гейша - профессор - маркетолог и три лаборантки из подразделения иностранных языков - кроме трусов бикини на них ещё были шкуры лысых плешивых медведей. Оставалось только радостно отметить, что в таком обществе я, как всегды, была лучше всех. Все же остальное, кажется, шло не по Пушкину, а по Фредди Меркури - шоу должно продолжаться.
А не начиналось оно от того, что именинник запаздывал. Неужели в парикмахерской и для таких граждан бывает очередь? Мэр нервно ковырялся в носу, прокурор протирал очки засаленным платочком, а красавец Аслан (воспитанный же вроде человеком) так благоухал Пако Рабанном, что вызвал аллергию у сидящей рядом жены ныне покойного Усатого. Или Полосатого - ну какой-то жены-наследницы точно.
Вдруг... зал замер, свет погас, и в тишине и сиянии одинокого софита на сцену взбежал шестидесятилетний красавец, совсем не похожий на осколок советской империи и в целом очень даже приятный человек(особенно в спящем виде), мой супершеф и наш, судя по размаху празднества, единственный деятель высшего образования. Зал встал и разразился овацией. Кое-кто начал скандировать: "Да здравствует наш Карабас удалой", кое-кто шипел: "Чтоб ты сдох". В общем, все как на приличном партийном съезде. Правда, "Интернационал" заменили цыганским хором с песней "К нам приехал наш любимый". Одна из цыганок оказалась моей бывшей одноклассницей, за которой я раньше ничего такого, в смысле национального не замечала. Впрочем, и я раньше не расхаживала по городу в нарядах от фольклорных коллективов.
Вдруг кто-то сильно сжал мой локоть. А поскольку я стояла уже не в демократически прокуренном туалете, а у черного входа в банкетный зал и была зажата тремя десятками "готовых к выходу" сослуживцев, то резко обернуться и дать обидчику промеж глаз не было крайне затруднительно. Локоть, во всяком случае, какая-то его деталь уже грозился упасть на плиточный пол, и я тихонько заныла. Из массового переплетения рук, голов и тел на меня недовольно цыкнули, но руку не отпустили.
- Не поворачивай головы, - услышала я премерзкий шепот над самым ухом. - Зарежу.
Так, это все-таки по-простому, по-нашему: "зарежу" и все. Что-то неприятно ткнуло меня в бок и я поверила. А чтобы немного успокоиться, стала судорожно припоминать, сколько человек погибло в давке на похоронах Сталина. В голове вертелось слово "множество". И никто не заметил! И на меня, со всех сторон зажатую желающую поздравить ректора, но уже мертвую, тоже вряд ли кто-нибудь обратит свое пристальное внимание. Так и буду стоять... Мне стало себя жалко и я покорно кивнула.
- Не поворачивай головы. И слушай - нельзя быть такой шлюхой! Нельзя быть такой извращенкой. Это кончится для тебя плохо, - в подтверждение последней фразы то самое что-то прошло сквозь сарафан и, наверное, сделало дырку в моем старом любимом парадном костюмчике. Я снова кивнула.. - Очень плохо. Ты умрешь! Но я даю тебе ещё один шанс. Не будь такой шлюхой! Не поворачивай головы.
Странное дело - складывалось ощущение, что в мозгах моего убийцы слишком демократичное поведение женщины каким-то образом замкнуло на вращающихся возможностях шеи. Я прикинула, каким образом буду теперь краситься, смотреть телевизор и отвечать на отклики знакомых. Не поворачивая головы это будет делать очень трудно. Но жизнь, наверное, этого стоит. Буду говорить людям, что у меня хрустальная шейка.
- Не поворачивай головы ещё пять минут, - прошептал любитель острых предметов, создал волну человеческих тел и недовольных возгласов, оставил меня в недоумении и, видимо, скрылся.
В течении пяти минут я честно развивала свои дедуктивные способности. И хорошо еще, что здесь не было яблоку упасть - плечо товарища очень пригодилось мне как средство от подкашивания ног. Хотя... Хотя на месте шантажиста - угрожателя я бы не исчезала сейчас из толпы. Дабы не привлекать внимания и не быть узнанным. Я стояла бы спокойно и улыбалась мне в лицо. А еще, на всякий случай, я считала до трехсот пятидесяти. В триста пятьдесят первый момент покорности я сделала легкое поворотное движение и оглядела собратьев по концерту. Оп-па....
- Надежда Викторовна, мы уже и не чаяли вас увидеть, - проквакал Мишин, которого я узнала исключительно по лысине, потому что во всех других местах он был казак.
- Боялись, что вы сорвете нам все мероприятие. Вы должны будете прочесть стихи - любые. Наш выход - через пять кафедр. Вот потренируйтесь с Татьяной Ивановной...
Мишин сделал мастерское движение плечами в стиле Ивана Поддубного, разрывающего Мухамеда Али, и из-за его спины выглянул сплоченный коллектив нашей кафедры. Сине-белая Татьяна Ивановна, красный, как маринованный, Виталий и взлохмаченная Инна Константиновна. Неприятный холодок пробежал у меня по спине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37