Оно лежало среди лесистых холмов, их пологие склоны начинались у самой воды. Только на западе берег был относительно крутым, но и тут он лишь отдаленно напоминал утес. С точки зрения гребца озеро было весьма обширным, но Риммер с его моторным катером наверняка назвал бы Биг-Краммок чуть ли не лужей.
Где-то на западе, вероятно, в одном из затонов, послышался стрекот мотора, который завелся после того, как кто-то трижды дернул шнур. Мотор был мощный, и его рев в такой ранний час показался мне неуместным. Пока я гадал, из-за какого мыса появится лодка, она проворно выскочила из ближайшего ко мне заливчика и поперла прямиком на меня. Она была похожа на немного уменьшенный полицейский катер, какие показывают в кино. Я не отводил глаз от громадной фары, установленной на носу, и от раскачивающейся легкой скорлупки, подталкиваемой мотором, который так и норовил обогнать лодку. Разумеется, в катере сидел Джордж. Он едва умещался в своей посудине. Мощная грудь нависала над тугим пузом. Ветровое стекло было забрызгано водой. Сбавив обороты, Джордж мягко подплыл ко мне.
- Доброе утро, - гаркнул я, перекрикивая плеск рассекаемой винтом воды. - Прекрасная погода.
- Да, когда нет снегопада. Вы снова здесь. Чем вас так привлекает эта часть озера?
Он достал из нагрудного кармана табак и бумагу, свернул самокрутку, выполнив львиную долю этой работы одной рукой, и прикурил. Я почувствовал злорадство, когда папироса вспыхнула и тотчас сделалась вдвое короче.
- Эней посоветовал попытать счастья здесь Он сказал: лови в тени. А сейчас тень - к западу от Первого острова, - ответил я. И добавил: - К вашему сведению.
Но это его не проняло.
- С утра лучше удить у дальнего берега. Если, конечно, вам нужен не жерех.
Я по-прежнему знать не знал, что такое жерех, но видел, что, по мнению Джорджа, ловить эту рыбу - не мужское дело. Джордж выплюнул в воду ошметки табака и дал газу, да так громко, что вся озерная форель наверняка в страхе бросилась вон из Биг-Краммок. В мгновение ока Джордж достиг причала Вудворда, привязал катер и зашагал к дому, неся низку рыбы, которую, судя по её виду, следовало бы закоптить или провялить. Что там ещё делают с рыбой, которую есть противно, а выбрасывать жалко? Минут на пять Джордж скрылся из виду, потом снова появился, шагнул на причал и подошел к своему катеру. Проплывая мимо, он сделал все, что мог, чтобы хорошенько покачать меня на волне. Моя крошечная дюралевая лодчонка едва не опрокинулась. Джордж оглянулся и заржал. Парень он был простецкий и любил нехитрые развлечения. Он погнал свою лодку прочь и скрылся с глаз менее чем за две минуты. Катер делался все меньше и наконец превратился в крошечную точку у северного берега озера.
Я смотал удочки, опустил в воду весла и погреб к острову. Когда лодка ткнулась носом в песок, я выпрыгнул на берег (замочив одну ногу) и продрался сквозь кусты на другую сторону острова, откуда была видна усадьба Вудворда, правда, несколько в другом ракурсе. Теперь усадьба была дальше, но зато я мог смотреть на неё без помех, и никто не спрашивал, чего я таращу глаза.
Около машины шла какая-то возня. Я захватил из лодки бинокль и сфокусировал его, глядя на кольцо с тремя лучами на капоте "мерседеса". Справа от машины Лорка вела беседу с Уилфом и Спенсом. Мужчины были в шортах и теннисках, а Лорка в темно-синей мужской рубахе, завязанной узлом на животе. Белая теннисная юбка оттеняла длинные загорелые ноги. На миг мне показалось, что мужчины собираются оставить в доме Лорку и укатить в Хэтчвей, но нет: они все забрались в машину, та развернулась и поехала вверх по проселку к бревенчатой дороге. Через пять минут они пересекут подворье Петавава-Лодж. Пэттен остался в доме один. Пожалуй, пора сыграть в шахматы.
Первым делом я сменил ленту в магнитофоне, лежавшем в мешке для мусора, и выгнал оттуда уховерток. Потом съел бутерброд, который показался мне картонным, поскольку запить его было нечем. И, наконец, решил разложить по полочкам все, что знал о Пэттене, чтобы на этой основе предугадать его следующий ход.
Он приехал сюда не загорать и не опробовать новое рыболовное снаряжение. Теперь, когда дальнейшая судьба "Последнего храма" в руках Верховного суда, он просто забился в укромный уголок и ждет, что решат в Вашингтоне. Если восемь стариков и одна старуха проголосуют в его пользу и признают, что Пэттен правдиво изложил суть задач своей секты, он просто вернется на телевидение и опять будет вести "Часы судьбы" и ораторствовать на многотысячных сборищах до тех пор, пока налоговая служба не отыщет какую-нибудь другую прореху в его священной броне. Но если решение окажется неблагоприятным для Пэттена, его песенка спета, во всяком случае, в Штатах. Какой тогда смысл возвращаться и расхлебывать кашу? Четыреста миллионов ему не собрать. К тому же, в Штатах ему предстоят многолетние скитания по судам. В конце концов поверенные Пэттена возненавидят его не меньше, чем федеральные фискалы. Это - единственное, чего он сможет добиться. Пэттену достало ума слинять до оглашения вердикта. Родился он в здешних краях, но это вовсе не значит, что именно тут собрался доживать свой век. Уж слишком любит Пэттен злачные местечки, которых полно в Европе. У него было две причины приехать в парк Алгонкин. Во-первых, чтобы дождаться решения, а возможно, и выправить себе новые бумаги. В наши дни ещё можно достать поддельный канадский паспорт, и, вероятно, как раз этим Пэттен и занимается. Чтобы получить паспорт, как и любое другое почтовое отправление, нужно время. Итак, он просидит в усадьбе Вудворда до решения суда и, если оно окажется неблагоприятным, останется здесь ровно столько, сколько потребуется, чтобы получить паспорт на другое имя, а потом сразу же уедет. Разумеется, вся эта возня не будет стоить и выеденного яйца, если кому-то из нынешних обитателей берегов озера Биг-Краммок все-таки удастся прикончить Пэттена. Взрыв моторной лодки был подготовлен и осуществлен на высшем уровне, просто убийце чуть-чуть не повезло, и он не смог отправить Пэттена на тот свет. Но ведь совершенство достигается практикой.
Пока я предавался грезам наяву, главное действующее лицо моих ночных сновидений село в красное каноэ и отплыло от коротких мостков на противоположном берегу. Пэттен орудовал веслом, сидя у борта и немного сместившись к корме. Он направлялся прямиком к моему островку.
Я убрал свое оборудование, сунув в мешок заодно и бинокль, и прикрыл тюк дерном, листвой, сучьями и ветками. Убедившись, что и сам с трудом могу отыскать свой тайник, я вернулся к лодке. Ноги мои ныли от боли. Таким образом природа напоминала мне, что шпионский промысел - грязное дело. Сев в лодку и оттолкнувшись от берега, я отдался на волю волн и принялся растирать затекшие ноги.
- Эге-ге, приятель!
Он погружал весло в воду без всплесков. Поэтому я не услышал его, хотя знал, что он вот-вот подплывет.
- Вам надо бы поставить сирену на свою посудину. Слава богу, что у меня здоровое сердце.
- Я научился этому фокусу у индейцев, когда был мальчишкой, похвастался Пэттен. - А ты, я смотрю, не рыбачишь.
- Да вот, решил передохнуть. Я уже столько наловил, что хватит на целую армию.
- А я ездил взглянуть на обломки.
- Понятно.
- Ну так вот, я обнаружил кабель, который тянется от мотора к бензопроводу.
- Знаю. Я тоже его видел. Поэтому и торчу здесь. Кто-то на этом озере крепко вас недолюбливает, мистер Эдгар. Если вы внимательно осмотрите топливные шланги, то увидите, что на них ослаблены зажимы. Когда вы включили подсос, бензин разлился.
- И как только я дернул пусковой шнур...
- Случайная искра. Бензин вспыхнул. Просто чудо, что бак не взорвался.
- Там было не так уж много топлива, это меня и спасло. Ну, и ты, разумеется.
- Кто-то покушался на вас, мистер Эдгар, и вполне вероятно, что они попытаются снова. Надеюсь, вы не собираетесь надолго задерживаться здесь.
- Я сижу тут, потому что жду вестей, приятель. Вот получу их и отправлюсь догуливать отпуск куда-нибудь еще. Ты бывал в Испании?
- Нет. Ни разу не выбирался дальше Майами. Хотя однажды съездил в Лас-Вегас. Потерял там последнюю рубаху. С тех пор стараюсь держаться поближе к дому. Оно и немудрено.
- Порой мне хочется плавать на яхте по Средиземному морю и заходить во все порты. Чтобы узнать город, надо приблизиться к нему по воде и начать с порта. Там средоточие жизни. Прилетая на самолете, никогда не знаешь, куда тебя занесло: эти взлетно-посадочные полосы все одинаковые.
У Пэттена было широкое плоское лицо, отороченное понизу бородой. Он имел привычку улыбаться после каждой фразы, дабы выказать дружеское расположение. Эта улыбка как бы вопрошала о чем-то. Она была широкой, белозубой, и Пэттен без колебаний пускал её в ход, общаясь со мной, особенно когда я обыгрывал его в шахматы. Не замечал, чтобы он проявлял расточительность, одаривая такими же улыбками Лорку, Спенса и остальных.
- Чем вы занимаетесь, мистер Эдгар? - спросил я в надежде проверить, надежная ли у него легенда. Вреда от этого быть не могло: я уже сообщил Пэттену, что торгую женской одеждой. Он лучезарно улыбнулся мне, а потом сказал, что пишет на религиозные темы.
- Это что-то вроде журналиста, верно?
- И да, и нет. Я написал несколько богословских трудов.
- Должно быть, они отлично расходятся. Есть места, где только их и продают, да ещё поздравительные открытки. Но религия - не моя епархия, словно оправдываясь, проговорил я.
- Религия - наша общая епархия. "Как прохладная вода страждущему дорога нам добрая весть из дальних краев".
Да, он и впрямь был проповедником. Странное дело: я как-то забыл об этом, точнее, не придавал значения. Телевизионный образ для меня - не более чем телевизионный образ. Я не думал, что Пэттен таков и в частной жизни. В конце концов, не станет же цирковой клоун и после работы сыпать шуточками. Я постарался глубокомысленно кивнуть, дабы Пэттен убедился, что его благочестивые труды не канули втуне.
- Наверное, я просто один из тех ничтожных грешников, о которых вы пишете.
- Помни, греховодник теряет всякую надежду попасть на небеса. Грех отвратителен.
- Оно, конечно, так, да только Господь бог наш остался бы без работы, будь все мы одинаковы. Возьмите, к примеру, меня, грешного. Я - заурядный человек, можно сказать, среднестатистический. Среднего роста, среднего веса. Увлечения у меня тоже самые что ни на есть обыкновенные. А если я посредственность, каким образом мне удастся стать великим грешником? Будучи посредственностью во всем, я и грешником должен быть весьма посредственным. Так что, возможно, мои дела в мире ином сложатся не так уж плачевно.
- Коль скоро господь изгнал нечестивцев с небес, стало быть, по установленному им закону, грешникам туда путь заказан. "Ибо душа грешника принадлежит сатане".
Высказавшись в таком духе, Пэттен сообщил мне, где найти эту последнюю цитату. На случай, если я вздумаю поискать её в Библии, когда в следующий раз остановлюсь в "Холидей-инн".
- Если все это так, куда нам девать Иисуса? - спросил я. - Мне всегда казалось, что он любил направлять грешников на праведную стезю. Неужели исповедь подонка, лежащего на смертном одре, стоит меньше, чем жизнь, проведенная на коленях и в молитве?
Пэттен покачал головой, выудил из кармана немного искривленную тонкую сигару и сунул её в рот.
- Как же далек ты от понимания, - посетовал он, охлопывая свои карманы. Не найдя спичек, Пэттен принялся ощупывать себя по-новой, но в конце концов прикрыл ладонью поднесенную мною спичку, которую я зажег, чиркнув ею по дюралевому борту лодки. Худо-бедно раскурив свою сигару, Пэттен добавил: - Все это довольно сложно, приятель.
- Не могу сказать, что много думал об этом.
- Тогда, как говорится, будь готов к последствиям. К вечному проклятию!
- Погодите-ка. Мне показалось, вы считаете, что Христос принял смерть за людские грехи. Что ж, вот я, грешник. И как обстоит дело? Либо да, либо нет. Если нет, значит, ничего не изменилось. Бог по-прежнему остается все тем же завхозом с разграфленной пополам книгой учета и решает, кому взойти на небеса, а кому низвергнуться в преисподнюю. Если, как вы говорите, Христос искупает наши грехи, то почему бы человеку не посвятить этому последний час жизни? Большинство людей устроила бы и последняя минута.
- Ты слеп как каменная глыба.
- Я так понимаю. Вот мы с вами сидим здесь, покуриваем и никому не делаем зла. Не вижу, что в этом плохого.
- Не видишь, хотя имеешь глаза.
- Нет, я вот о чем. Какой смысл спасать душу непьющего служителя церкви, когда можно захапать массового убийцу? Если вы говорите, что бог любит прощать грешников, нас, грешных, это вполне устраивает. Кем бы мы были друг без друга?
Эта беседа благотворно действовала на мое кровообращение. Я снова чувствовал свое колено. Лодки потихоньку сближались, но вдруг Пэттен взмахнул веслом и быстро подплыл ко мне.
- Коль скоро тебя зовут Куперман, должно быть, ты еврей, - сказал он и улыбнулся на тот случай, если обидел меня своей наблюдательностью.
- Совершенно верно. Но в таком городишке, как Грэнтэм, неизбежно вырастаешь кальвинистом, и неважно, какое определение присобачивается к этому слову. Наша синагога стоит на углу Церковной улицы и бульвара Кальвина. Едва ли можно подобраться к протестантизму ещё ближе.
- Где ты постигал богословие?
- В гостиничных номерах. А вы?
- Куперман, ты - неисправимый грешник. Я скорблю и буду молиться за тебя.
- Думаю, хуже от этого не станет, - сказал я, не сумев припомнить ни единого закона, запрещающего молиться за ближних. Я почувствовал, как мои старые пятки вплавляются в днище лодки. Нет, довольно. Я обрадовался, когда Пэттен достал из кармана шахматную доску с примагниченными к ней фигурами.
- Итак, грешник, сейчас я тебя разгромлю.
Он расставил фигуры и взял себе белые. Но это не помогло: Пэттен бросил игру после четвертого хода, когда увидел, что на пятом либо получит шах, либо потеряет ферзя.
- Ты что, Бенни, упражняешься ночи напролет? Черт возьми, меня блевать тянет от твоих уловок, почерпнутых из учебников. Думаешь, ты у нас лучше всех?
Пэттен ещё долго разглагольствовал в том же духе. Каждый его проигрыш непременно сопровождался такими проповедями. Но на сей раз Пэттен умолк довольно быстро.
Нас относило прочь от острова. Мы видели мыс Риммера и расчищенную под лагерь поляну на соседнем небольшом полуострове.
- Тут повсюду молодая поросль, - сообщил мне Пэттен. - В былые времена здешние леса казались синими, столько тут росло корабельной сосны. Когда-то на половине кораблей британского военного флота стояли мачты из сосны, срубленной в Петававе. Помню, как я заслушивался рассказами старого Альберта Маккорда о жизни в срубах.
- В чем?
- Срубы - это бараки для дровосеков. Их обитатели питались свиной солониной, фасолью и хлебом, запивая все это зеленым чаем. Едва ли мне понравилась бы такая жизнь, но в ней есть некая чарующая привлекательность.
- Думаю, что, если бы вы не уехали отсюда, то сидели бы сейчас на террасе гостиницы в Хэтчвее вместе с другими старожилами.
- Бенни, ты попал в самую точку. Именно это и снится мне в ночных кошмарах.
Пэттен рассказал мне немало интересного. В частности, что за озерами вся земля была вспахана бревнами, которые вывозили отсюда волоком. Некоторым бороздам было больше ста лет. Поведал он мне и о другом местном старожиле, лесорубе и старателе по имени Бернерс, у которого была хижина на соседнем острове.
- В войну он служил в ВВС, и ему обожгло лицо. Теперь живет отшельником. Подобно Иову, в одиночестве вкушает хлеб свой. С удовольствием навещаю его всякий раз, когда приезжаю сюда. Он мне как дальний родственник. Научил меня выживать в лесу.
У Пэттена был такой вид, словно он на миг заблудился в дебрях прошлого. Его взгляд блуждал по дальнему берегу озера. Наконец мой собеседник погрузил весло в воду.
- Загляни сегодня, сыграем в шахматы.
Заручившись моим обещанием, Пэттен молча поплыл прочь, обогнул дальнюю оконечность острова и направился к краю озера. Я проводил его глазами, а потом и сам налег на весла. Футах в десяти перед носом лодки на поверхность выскочила рыбина, но я не знал, что это было - форель или жерех.
6.
Я испытал странное чувство, когда забрался в машину и покатил к выезду из парка. Я уже привык передвигаться исключительно при помощи мускульной силы и весел, а теперь вдруг мчался с поразительной скоростью пятнадцать миль в час, трясясь на выбоинах и колдобинах мощеной бревнами дороги. Миновав один из поворотов, я угодил в ту самую лужу, о котрой говорили в усадьбе. Вода захлестнула колесные колпаки, и я тотчас смекнул, что едва ли мне стоит останавливаться и пялиться по сторонам. Есть такое старое кино про то, как водители грузовиков перевозили нитроглицерин где-то в Южной Америке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27