В лорде Гроули особенно привлекали внимание посадка и поворот головы. Эта голова выражала главное свойство его натуры – уравновешенность. Человек с такой головой не мог не обладать чувством юмора и справедливости, силой и мудростью.
– Как вы знаете, через неделю здесь, в Гроули-холле, будет проходить международная конференция, на которую я пригласил и Жескара Дюмон Дюври! – торжественно объявил сэр Джеймс.
Адвокат тут же возразил:
– Он никогда не приедет!
С достоинством лорд ответил:
– Тем не менее, он прислал письмо, что согласен!
– Французы настроены сугубо антигермански, – не сдавался Нед Бауден. – Я помню его речь…
– В Германии? – удивился Гроули.
– Нет, конечно, но он ведет себя абсолютно не как англичанин, – пробурчал адвокат.
– Дюври – француз, не забывайте об этом, – сказал до сих пор молчавший пастор. – Дорогой сэр Джеймс, а наше участие в предстоящей конференции в чем заключается, я что-то не совсем улавливаю.
И он пристально взглянул на Гроули.
– Мы должны с вами обсудить неформальную сторону международной конференции, которую хотелось бы провести здесь, в Гроули-холле, в теплой дружеской атмосфере, – пояснил сэр Джеймс.
– И мы сможем, по-вашему, убедить французов в правильности нашей точки зрения? – снисходительно улыбнулся адвокат.
– И немцев, – добавил лорд.
– Простите, – прервал их диалог пастор. – Как мы можем иметь дело с немцами? Это же нацисты, которые порвут и растопчут любой договор. Я не упоминаю уже про диктатуру, которую они организовали у себя в Германии, – сэр Генри сердито смотрел на Гроули.
– Я видел немецкий народ счастливым, когда был полгода назад в Берлине, – спокойно заговорил лорд. – Они гордились своей страной, любили своего лидера…
– А евреи? – прервал его Бауден.
В ответ лорд Гроули только пожал плечами…
Миссис Томпсон постучала в комнату дворецкого и, не дожидаясь ответа, открыла дверь.
– Мистер Стоун, его лордство приказал, чтобы статуэтки фарфоровых китайцев поменяли местами – тот, что был в кабинете, должен стоять здесь, под дверью, – экономка нервно мяла в руке носовой платок.
– Сейчас я занят, – не поднимая головы от бумаг, которые стопками лежали на столе, заявил Стоун.
– Но вам нужно только выглянуть за дверь и посмотреть, – настаивала Эмили.
– Мисс Томпсон, я это сделаю, когда освобожусь, – раздраженно заметил дворецкий.
– Вы думаете, это моя фантазия, – обиженно проговорила экономка. – Я здесь по своей неопытности…
– Мисс Томпсон, я занят сейчас! – едва сдерживаясь, сказал дворецкий.
– Ну, хорошо, я подожду, – экономка повернулась к Стоуну спиной, – подожду за дверью.
И она гордо удалилась.
Прошло минут двадцать, и мисс Томпсон вновь возникла на пороге комнаты дворецкого. На сей раз она держала в руках фарфоровую статуэтку, изображавшую китайского мудреца.
– Мистер Стоун, – громко обратилась она к дворецкому, – я хочу, чтобы вы посмотрели, это тот китаец или другой?
– Я же вам сказал, мисс Томпсон, я очень занят расчетами! – дворецкий уже не скрывал своего негодования.
– Посмотрите на эту статуэтку и скажите мне, – сердито потребовала экономка.
– Я попросил бы вас говорить тоном пониже! – потребовал дворецкий и вышел из-за стола. – Ну, что мы будем с вами кричать друг на друга и ссориться из-за какого-то китайца? – примирительно сказал Питер и подошел к Эмили.
Лицо девушки пылало, как заря, и она была неотразима в своем праведном гневе:
– И все-таки, я прошу вас, мистер Стоун, посмотреть, та ли эта статуэтка! – настаивала рассерженная экономка.
Дворецкий повертел статуэтку в руках и, возвращая ее Эмили, сказал:
– Небольшая ошибка, этот китаец здесь и стоял, а кабинетный несколько повыше.
Презрительно сузив глаза, экономка проговорила:
– Вашему отцу, мистер Стоун, доверено более, чем может выполнять человек его возраста. Это ваш отец оставил в коридоре совок, он же разлил лак на бильярдном столе и он же перепутал фарфоровых китайцев, – говорила экономка, явно волнуясь. – Нужно что-то предпринять! Например, я советую вам снять с него часть обязанностей, пока он не совершил серьезной ошибки.
Дворецкий молчал, повернувшись лицом к окну.
– Я даю вам серьезный совет, – экономка осторожно напомнила о себе. – Мистера Тимоти следует освободить от многих работ для его же блага!
Стоун глубоко вздохнул.
– Конечно, ваш отец был когда-то дворецким высшего ранга. Я помню, он сам много рассказывал мне о своей службе у лорда Стейса. Но сейчас он стар и немощен и не в состоянии выполнять возложенные на него обязанности.
Дворецкий подошел к Эмили и нерешительно коснулся ее локтя:
– Благодарю вас, мисс Томпсон, я вам очень признателен за ваши советы, но сейчас я очень занят! – он опять сел за рабочий стол.
– А я никогда и не хотела отвлекать вас от ваших дел, – Эмили с гордо поднятой головой покинула комнату…
В кабинете лорда Гроули было так накурено, что дым от сигар стоял голубым туманом над головами мужчин.
Адвокат Бауден ходил, заложив руки за спину, вдоль окон и рассуждал вслух:
– Нужно выработать общую тактику до конференции. Ваш этот француз… – Нед обернулся к сэру Джеймсу.
– Жескар Дюмон Дюври, – подсказал лорд.
– Да, он и американский делегат конгрессмен Льюис, которого вы ждете завтра вечером. А кто он такой, этот американец? – адвокат с интересом посмотрел на Гроули.
– Ну, не совсем известная величина, – уклончиво ответил лорд. – Конгрессмен от Пенсильвании. Сидит в какой-то очень мощной комиссии по внешней политике. Один из новых американских миллионеров – готовая одежда, мороженое мясо или то, что американцы очаровательно называют «сухие товары», а мы – одним словом – монофактура, так, по-моему, это переводится дословно.
– Из всего, что вы здесь перечислили, сэр Джеймс, истинные американцы делают деньги и, заметьте, не малые, – вмешался в разговор угрюмый пастор.
– Нет, его состояние нажито на косметике, – уточнил лорд и вдруг, посмотрев в окно, он вскрикнул: – О, Господи! Да помогите же кто-нибудь!
Все кинулись к окнам. На дорожке сада лежал старый Тимоти. Рядом валялась корзинка с розами.
Лорд Гроули внезапно рванул на себя оконную раму и, оттолкнувшись от подоконника, выпрыгнул прямо в сад.
Никто из присутствующих не ожидал от него такой реакции.
Когда сэр Джеймс, слегка прихрамывая на ушибленную ногу, приблизился к старику, возле него уже суетились экономка и дворецкий.
Эмили подавала Питеру одеяло.
– Мистер Стоун, нужно подложить это одеяло, – дрожащим голосом говорила она немного растерявшемуся дворецкому.
– Боже, как мне больно! – стонал Тимоти.
– Потерпи, пожалуйста, сейчас я тебе помогу, – дворецкий пытался приподнять старика и подложить ему под голову одеяло.
Лорд Гроули помог Питеру и Тимоти откинулся на подложенную скатку.
– Благодарю вас, сэр! – дворецкий склонился в учтивом поклоне. – И прошу за него прощения!
– Ладно, ладно! – лорд участливо смотрел на лежащего старика.
Эмили салфеткой вытирала кровь с его головы.
– А что, собственно, здесь произошло? – спросил Гроули.
– Он нес из оранжереи цветы и, за что-то зацепившись, упал, – поспешно объяснил дворецкий. – Извините нас, сэр, но прежде с ним никогда ничего подобного не случалось.
Питер Стоун заискивающе смотрел в глаза хозяина:
– Вы позволите, милорд, вызвать врача?
– Да, да, конечно, о чем речь…
И лорд, прихрамывая, пошел к парадной лестнице.
Когда Тимоти Стоуна отнесли в дом и уложили в постель, Эмили предложила свои услуги и осталась возле старика в ожидании доктора.
Питер Стоун спустился в сад, чтобы привести в порядок измятый газон и забрать брошенную отцом корзину с цветами. Нечаянно его взгляд упал на упругие сильные ветки большой яблони. На фоне предзакатного неба их четкий силуэт напоминал какое-то странное насекомое.
Вдруг Питер остановился. Что-то до боли знакомое мелькнуло виденьем в этом вечернем пейзаже.
И острая боль сжала его сердце: он вспомнил о той минуте в прошлом, когда он не сумел удержать настоящую красоту и радость, ускользнувшие от него в небытие. И было это более двадцати лет назад…
После успешной сдачи экзаменов за первый курс университета, будущий юрист Питер Стоун и его друг Эдгар Спейхауз решили во время каникул совершить большую пешеходную прогулку.
Оба молодых человека были ростом в пять-шесть футов и худые, как жерди: Питер – порывистый, темноволосый и мускулистый, как первобытный зверь.
Эдгар – бледный, рассеянный, мечтательный.
Темные, непокорные кудри Питера походили на гриву, тогда как светлые, мягкие и волнистые волосы Эдгара нимбом вились вокруг его лба.
Питер шел и наслаждался упоительной красотой природы. Солнце горячо прильнуло к его лицу и зов кукушки доносился из зарослей боярышника. Медвяный воздух колыхался над молодой зеленью папоротника и звездочками терновника, а высоко над холмами и сонными долами плыли светлые облака.
Питеру казалось, что близко полное слияние с природой. Но он знал, что это ощущение исчезнет, как лик Пана, выглянувшего из-за скалы, исчезает при виде человека.
Когда дорога свернула в лес, друзья присели на опушке, чтобы немного отдохнуть. Они тут же начали обсуждать мировые вопросы, как это всегда делают молодые люди.
– Жаль, что вся эта красота вокруг – явление временное, – заговорил, задумчиво следя за облаками, Питер. – Придет осень, а за ней – зима, и все в природе поблекнет: и яркая зелень леса, и синь неба…
– Ты бы еще пожалел бедных зайцев, что линяют к зиме и лисиц, – пробурчал Эдгар, шлепнувшись в густую траву.
– Жалость – жемчужина мира! – назидательно изрек Питер.
– Дорогой мой, – менторским тоном заговорил Эдгар и сел, привалившись спиной к нагретой коре осины. – Жалость – это болезнь. И мир был бы гораздо счастливее, когда б не знал жалости.
– Ты сам на это не способен, – Питер задумчиво взъерошил свою густую шевелюру.
– О, как это характерно для англичанина! – закричал Эдгар. – Когда заговариваешь об эмоциях, о чувстве, англичане всегда подозревают, что речь идет о физической чувственности, а это их страшно шокирует. Они боятся страсти, но не сладострастия – нет! Лишь бы все удалось скрыть.
Питер ничего не ответил. Кукушка закуковала в зеленой гуще ветвей. Небо, цветы, птичьи голоса. Эдгар говорит вздор.
– Знаешь, нам бы не мешало подыскать место для ночлега, – сказал Питер, вглядываясь в густые заросли можжевельника. – Я не представляю себе ночевку вдали от людского жилья.
– Я думаю, что где-то здесь мы можем отыскать ферму, – Эдгар встал и подал руку другу. – Идем, под лежачий камень и вода не течет, не то что ужин сам собой объявится.
И тут в самом конце лесной тропы показалась девушка, идущая в их сторону. Она четко вырисовывалась на синем фоне неба, в согнутой руке она несла корзину с цветами.
Ветер вздувал ее темную шерстяную юбку и трепал синий берет. Ее серая блуза была изрядно поношена, а башмаки потрескались. Маленькие руки огрубели и покраснели, а шея сильно загорела.
Темные волосы в беспорядке падали на высокий лоб, подбородок мягко закруглялся, короткая верхняя губа открывала белые зубы.
Ресницы у нее были густые и темные, а тонкие брови почти сходились над правильным, прямым носиком. Но настоящим чудом казались ее серые глаза, влажные и ясные, как будто впервые открывшиеся в этот день.
Девушка смотрела на Питера своими огромными глазами.
Питер поднял в знак приветствия руку и сказал:
– Не укажете ли вы нам поблизости какую-нибудь ферму, где бы мы могли переночевать?
– Здесь неподалеку только наша ферма, сэр, – проговорила она без смущения приятным, очень нежным и звонким голосом.
– А где это? – поинтересовался Эдгар.
– Вон там, за поворотом дороги, сэр, девушка показала куда-то вдаль.
– Не приютите ли вы нас на ночь? – спросил Питер, с надеждой глядя на незнакомку.
– Да, я думаю, будет можно, – после небольшого раздумья, сказала девушка.
– Вы нам покажете дорогу? – в один голос спросили молодые люди.
– Да, конечно, – охотно согласилась она.
Друзья пошли вслед за девушкой, продолжая свои расспросы:
– Вы местная и родом отсюда? – допытывался Эдгар.
– Нет, мы приехали сюда из Уэльса, – отвечала незнакомка.
– Ага, я так и думал, что в вас течет кельтская кровь. Значит, это не ваша ферма? – спросил Питер.
– Нет, она принадлежит моей тетке, сэр, – опустив длинные ресницы, тихо проговорила девушка.
– И вашему дяде? – Эдгар с интересом ее рассматривал.
– Он умер, – прозвучало в ответ.
– А кто же там живет? – поинтересовался Питер.
– Моя тетка и двоюродные братья.
Питер вдруг спросил:
– Сколько вам лет?
– Семнадцать, – покраснела прелестница.
– А как вас зовут?
– Полли Харт, сэр.
– Это – Эдгар, а меня зовут Питер Стоун. Мы студенты и решили на каникулах совершить небольшое путешествие. А сейчас ищем ночлег.
– Ну, тогда пошли к нам, – и девушка мило улыбнулась.
За небольшой рощицей сразу открылась ферма – длинное низкое каменное здание с широкими окнами и большим двором, где копошились куры, свиньи и паслась старая кобыла.
Небольшой зеленый холм за домом порос редкими соснами, а старый фруктовый сад, где яблони только что стали распускаться, тянулся до ручья.
Мальчуган с темными раскосыми глазами тащил свинью, а из дверей навстречу незнакомцам вышла женщина:
– Это миссис Энплуайт, моя тетушка, – проговорила девушка.
Быстрые темные глаза тетушки и ее длинная шея придавали ей странное сходство с дикой уткой.
– Мы встретили вашу племянницу на дороге, – обратился к ней Питер. – Она сказала, что вы нас, может быть, приютите на ночь.
Миссис Энплуайт оглядела их с ног до головы.
– Пожалуй, если вы довольствуетесь одной комнатой. Полли! Приготовь гостевую комнату да подай кувшин сливок. Наверно вам захочется чаю.
Девушка поднялась в дом по крыльцу, у которого росли кусты цветущей смородины. Ее синий берет весело мелькнул в темной зелени среди розовых цветов.
– Войдите в комнаты, отдохните, – пригласила хозяйка. – Вы, наверное, из университета?
– Да, закончили первый курс.
Миссис Энплуайт с понимающим видом кивнула головой.
В парадной комнате было невероятно чисто – деревянный пол, полированные стулья у пустого стола и большой жесткий диван так блестели, что казалось, здесь никогда никто не бывал.
Эдгар сразу уселся на диван.
Миссис Энплуайт стала пристально его разглядывать.
Юноша был единственным сыном скромного преподавателя химии, но людям он казался высокомерным потому, что мало обращал на них внимания.
– А где здесь можно выкупаться? – спросил Питер, входя в комнату.
– Есть у нас за садом ручеек, только если даже стать на колени, и то с головой не окунешься, – охотно объяснила хозяйка.
– А какая глубина? – поинтересовался с дивана Эдгар.
– Да так, фута полтора, пожалуй, будет, – подумав, сказала миссис Энплуайт.
– Ну и чудесно, вполне достаточно. Как туда пройти? – Эдгар направился к дверям.
– Прямо по дорожке, а потом через вторую калитку направо. Там около большой яблони, которая стоит отдельно, есть маленький затон. В нем даже форели водятся, может, вы их увидите, – хозяйка вывела гостей на крыльцо. – Когда вернетесь, чай будет уже готов, – и она приветливо помахала друзьям рукой.
В затоне, образованном выступом скалы, было чудесное песчаное дно. Большая яблоня росла так близко, что ее ветви почти касались воды. Она зазеленела и вот-вот должна была расцвести: уже наливались алые почки.
В узком затоне не хватало места для двоих, и Питер дожидался своей очереди, оглядывая луг, камни. Всюду виднелись заросли терновника, полевые цветы качали на ветру головками, а дальше, на невысоком холме, темнела буковая роща.
Свежий ветер трепал ветки деревьев, солнце золотило траву, звонко заливались птицы.
Питер блаженно вдыхал чистый деревенский воздух и думал сразу о стольких вещах, что ему казалось, будто он ни о чем не думает, а просто глупо счастлив…
Во время долгого чаепития со свежими яйцами, сливками, вареньем и тоненьким домашним печеньем, пахнущим шафраном, Стоун изредка бросал взгляды на Полли, которая то и дело убегала на кухню. Смотреть на нее было для него все равно, что любоваться цветком или каким-нибудь чудесным явлением природы.
Полли вошла с тарелкой свежего творога. Питер не смог оторвать от нее взгляда, пока она, заметив это, не опустила глаза, дрогнув ресницами, и не вышла из комнаты тихо, как мышь.
– Пойдем на кухню, посмотрим на нее подольше, – предложил Эдгар. – Эта девочка – весьма интересный психологический объект, – проговорил он в раздумье.
Губы Питера дрогнули. Какой осел этот Эдгар!
– «Интересный объект!» Да она просто дикий цветок, которым радостно любоваться! – заметил Стоун.
Не обращая на него внимания, Эдгар продолжал:
– В ней таятся необычайные эмоциональные возможности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33