– Она прольется только за тебя и ни за кого другого. – После этого они вдвоем возвращались в гостиную, подбирая по дороге скомканные салфетки, грязные тарелки. Как правило, прислугу они отправляли домой еще в начале вечера. В этом было выражение интимной связи, чистое выражение любви. Они оставались вдвоем. Они вместе приводили в порядок свой дом.– А там нет рецепта «петух без вина»? – спросил вице-президент, заглядывая в поваренную книгу. Как много в его доме книг, которых он раньше никогда не видел! Он даже сомневался, принадлежат ли они ему или его дому.Тибо поправил шарф Эдит на своем плече. Он пробормотал что-то про жарку и снова углубился в чтение. Но не успел он просмотреть и одной страницы, как на кухню вошли трое: долговязая Беатрис, хорошенькая Кармен и Ишмаэль, каждый с двумя или тремя ножами в руках.– Это вы про нас спрашивали, да? – обратилась Беатрис к Гэну. – На сегодня мое дежурство закончено. Я собираюсь смотреть телевизор.Гэн взглянул на настенные часы.– Ты уже пропустила время своей программы, – сказал он, стараясь смотреть прямо на нее.– Там еще есть всякие интересные передачи, – ответила она. – Там полно интересных передач. А тут они говорят: «Девушки должны помочь». Всегда так!– Они вовсе не имели в виду одних девушек! – воскликнул Ишмаэль в свою защиту.– Но практически так вышло, – сказала Беатрис.Ишмаэль покраснел и повертел в руках нож.– Командир сказал, что мы должны сюда прийти и помочь с обедом, – сказала Кармен. Она обращалась к вице-президенту. Она не встречалась глазами с Гэном, который тоже на нее не смотрел. Тогда почему же им казалось, что они смотрят только друг на друга?– Мы весьма благодарны, – сказал Симон Тибо. – Мы совершенно не умеем обращаться с ножами. Едва только нам доверят столь опасную вещь, как нож, начнется кровопролитие. Нет-нет, мы не станем убийцами, я вас уверяю. Мы просто порежем свои собственные пальцы и истечем кровью прямо здесь, на полу.– Хватит, – сказал Ишмаэль и захихикал. Его совсем недавно, как и многих других мальчишек в доме, варварским способом постригли, и если раньше на его голове вились длинные кудри, то теперь на ней то тут, то там сквозили проплешины, в которых просвечивала розовая, как у новорожденных мышат, кожа. В некоторых местах волосы торчали пучками, в других – лежали довольно аккуратно. Ему сказали, что так он выглядит более взрослым, но на самом деле он скорее казался больным.– Кто-нибудь из вас умеет стряпать? – спросил Рубен.– Немного, – сказала Кармен, изучая собственные ноги на черно-белом шахматном полу.– Конечно, мы умеем стряпать! – вспылила Беатрис. – А кто, по-вашему, готовит нам пищу?– Ну, может быть, ваши родители, – сказал вице-президент.– Мы и сами уже взрослые. И сами о себе заботимся. У нас не те родители, которые носятся со своими детьми. – Больше всего Беатрис раздражало, что она не может смотреть телевизор. В конце концов, на сегодня она уже выполнила все свои обязанности, ходила в наряд по периметру стены и два часа стояла под окнами. Она почистила и смазала винтовки командиров, а заодно и свою собственную. Послав ее на кухню, с ней поступили несправедливо. По телевизору в это время как раз идет замечательная передача: одна девушка в расшитой звездами одежде и в туфлях на высоких каблуках поет ковбойские песни.Ишмаэль вздохнул и положил на прилавок три ножа. Его родители умерли. Однажды ночью группа людей увела его отца из дома, и его больше никто не видел. Его мать умерла от обычной простуды около года тому назад. Возраст Ишмаэля приближался к пятнадцати, хотя внешние данные этого не подтверждали. Но он уже не был ребенком, если быть ребенком означает иметь родителей, которые готовят для вас пищу.– Так что вы знаете, как обращаться с луком, – сказал Тибо, доставая луковицу из ящика.– Получше вашего! – с вызовом ответила Беатрис.– Тогда возьмите этот опасный нож и порежьте им несколько луковиц. – Тибо подвинул к ним разделочные доски и миски. А почему, собственно, разделочные доски не причисляются к оружию? Если такую доску крепко схватить обеими руками, то ее размер очень удобен для того, чтобы ухнуть ею по чьему-нибудь затылку. Да, но тогда с той же целью можно использовать и миски. Тяжелые керамические миски пастельных тонов выглядят совершенно безобидными, только когда в них лежат бананы, но если их разбить, то чем они будут отличаться от ножей? Разве нельзя с успехом вонзить острый край разбитого сосуда в человеческое сердце? Тибо попросил Кармен искрошить головку чеснока и порезать сладкие перцы. Ишмаэлю он протянул баклажан: – Очисти, вычисти семена и порежь на кусочки.Ишмаэлю достался тяжелый и длинный нож. Кто из заложников успел завладеть ножом для чистки овощей? Кто взял фруктовый нож? Когда Ишмаэль попытался снять кожуру с баклажана, то глубоко вонзил лезвие в желтую губчатую мякоть. Некоторое время Тибо за ним наблюдал, потом взял его за руку.– Не так, – сказал он. – Так для еды ничего не останется. Вот так, посмотри.Ишмаэль остановился, взглянул на свою работу, затем бросил и нож, и полуочищенный овощ. Он пододвинул их к Тибо. Разве он что-нибудь понимает в кухонных делах? Тибо взял в одну руку нож, в другую баклажан, а затем быстро и ловко очистил его.– Брось сейчас же! – завопила Беатрис. При этом она тоже бросила свой нож, лезвие которого так и осталось вонзенным в луковицу. Кусочки уже порезанного лука рассыпались по полу, как тяжелый мокрый снег. Она вытащила из-за пояса пистолет и направила его на посла.– Господи! – только и смог сказать Рубен.Тибо не понял, что такого он сделал. Сперва он подумал, что она обозлилась на то, что он поучает Ишмаэля. Он решил, что все дело в баклажане, и поэтому положил на стол сперва его, а потом уже нож.– Заткнись! – сказала Кармен Беатрис на кечуа. – Тебе что, хочется, чтобы у нас у всех возникли неприятности?– Он взял нож!Тибо поднял вверх руки, показал девушке свои пустые ладони.– Это я дал ему нож! – вмешался Ишмаэль. – Я сам ему дал нож!– Он собирался только очистить баклажан. – Гэн тоже решил вмешаться в разговор. Он не понимал того языка, на котором говорили девушки с Ишмаэлем.– Он не должен брать в руки нож! – взвизгнула Беатрис по-испански. – Так велел командир. Разве не все это слышали? – Пистолета она не опускала, брови ее были сдвинуты. После чистки лука из ее глаз текли слезы, они струились по щекам, но причину этих слез никто не понимал.– А как насчет такого предложения? – спокойно начал Тибо, не опуская рук. – Все могут отойти, и я покажу Ишмаэлю, как правильно чистить баклажан. Ты будешь держать меня на мушке и, если я сделаю что-нибудь не так, сможешь меня застрелить. Можешь и Гэна заодно застрелить, если я сделаю что-нибудь ужасное.Кармен бросила на стол свой нож.– Не думаю… – начал Гэн, но на него никто не обращал внимания. Он почувствовал в груди маленькое холодное затвердение, как будто вишенка скользнула ему в сердце. Ему не хотелось быть застреленным и тем более не хотелось, чтобы его застрелили заодно.– Что значит «я могу тебя застрелить»? – еще сильнее вспылила Беатрис. Какой-то заложник будет давать ей разрешение! Однако, с другой стороны, стрельба не входила в ее намерения.– Спокойно! – скомандовал Ишмаэль, вытаскивая свой собственный пистолет и направляя его на посла. Он пытался удерживать на лице серьезное выражение, но ему это плохо удавалось. – Я тоже тебя застрелю, если уж на то пошло. Показывай мне сейчас же, как чистить баклажан! Я убивал людей и по меньшим поводам, чем баклажан! – «Беренхена» – так это слово звучало по-испански. Красивое слово. Таким именем можно назвать женщину.В результате Тибо снова взял в руки нож и продолжил свою работу. Теперь, когда на него были направлены два дула, его пальцы оцепенели и действовали с трудом. Кармен не вмешивалась. Она снова начала измельчать чеснок, движения ее были быстрыми и злобными. Тибо не поднимал глаз от кожуры.– Очень трудно действовать таким большим ножом. Кожуру надо снимать у самой поверхности. Представь, что ты чистишь рыбу. Очень нежную. Вообще, это очень деликатная работа. – Кожура баклажана спускалась на пол аккуратной завитой ленточкой. В фигуре французского посла было что-то умиротворяющее.– Ладно, – сказал Ишмаэль. – Я понял. Отдавай мне нож обратно. – Он спрятал пистолет. Тибо взял нож за лезвие и протянул его деревянной ручкой мальчишке. Вместе с ножом он передал Ишмаэлю еще один баклажан. Что скажет Эдит, если услышит, что его убили за баклажан или за включение телевизора? Если уж он так рвется умереть, то смеет надеяться на мало-мальски почетную гибель.– Хорошо, – сказал Рубен, вытирая лицо кухонным полотенцем. – Здесь не бывает мелких событий.Беатрис вытерла слезы рукавом своей защитной рубашки.– Это лук, – сказала она, засовывая свой только что смазанный пистолет обратно за пояс. – Я буду счастлив сделать эту работу вместо тебя, если, конечно, ты сочтешь, что я на нее способен, – сказал Тибо и отправился мыть руки.Гэн стоял возле раковины и раздумывал, как лучше сформулировать свой вопрос. Как он ни прикидывал, а вопрос все время получался невежливым. Он обратился к Тибо шепотом и по-французски:– Почему вы сказали, что она может меня застрелить?– Потому что вас они никогда не застрелят. Вы им всем слишком нравитесь. С моей стороны это был совершенно беспроигрышный ход: риска никакого. Я подумал, что таким образом заслужу у них чуть больше доверия. Если бы я просто сказал, что меня можно застрелить, – вот тут был бы настоящий риск! Я для них ничего не значу, но они просто души не чают в вас! То же самое, никакого эффекта, если бы я сказал, что они могут застрелить бедного Рубена. Эта девчонка вполне могла бы понять мои слова буквально и с удовольствием убить Рубена.– Ну что ж, – сказал Гэн. Он очень хотел быть твердым в этом вопросе, но чувствовал, что ему это не удается. Иногда он казался себе самым слабым человеком среди всех захваченных заложников.– Я слышал, вы отдали ей свои часы.– Кто вам это сказал?– Все говорят. Она смотрит на них при всяком удобном случае. Ну разве она застрелит человека, который подарил ей свои часы?– Ну, этого никому не дано знать.Тибо вытер руки и небрежно обнял Гэна за плечи.– Я бы никогда не позволил им вас убить! Как если бы вы были моим братом! Я хочу вам сказать, Гэн, что приглашаю вас к нам в гости в Париж, когда все это закончится. В ту же секунду, как это закончится, я покидаю свой пост и вместе с Эдит возвращаюсь в Париж. Когда у вас снова появится желание путешествовать, возьмите с собой господина Осокаву и Роксану. Вы можете жениться на одной из моих дочерей, если хотите. Тогда вы станете скорее моим сыном, а не братом. – Он наклонился и прошептал в самое ухо Гэна: – Тогда нам обоим все это будет казаться очень забавным.Гэн чувствовал дыхание Тибо. Он пытался собрать все свое мужество, всю свою беспечность. Он пытался поверить, что когда-нибудь они действительно все вместе приедут в Париж в гости к Тибо, но не смог себе этого представить. Тибо поцеловал Гэна в левый висок и наконец отпустил. Он отправился искать большую сковороду.– Вы говорили по-французски, – укорил Гэна Рубен. – Это очень невежливо.– С каких это пор говорить по-французски невежливо?– Но ведь здесь все говорят по-испански! Я уже забыл, когда последний раз находился в помещении, где все говорят на одном языке, но тут, как назло, вы перешли на язык, который я провалил в университете. – Это была правда: когда на кухне говорили по-испански, переводчик не требовался никому. Никто не стоял с отсутствующим взглядом, пока другие складывали непонятные ему предложения. Никто не терзался подозрением, что все говорят что-то ужасное и непременно касающееся его самого. Из шести человек, находящихся на кухне, испанский был родным языком только для Рубена. Гэн говорил по-японски, Тибо – по-французски, а трое с ножами – сперва в своей родной деревне на кечуа, а потом на смеси кечуа и испанского, что помогало им в той или иной степени понимать настоящий испанский.– Вы можете идти отдыхать, – сказал Ишмаэль переводчику. Кожура выходила теперь из-под его ножа аккуратной ленточкой кожицы. – Вам не обязательно здесь оставаться.Услышав это, Кармен, которая раньше не отрывала глаз от чеснока, подняла голову. Самообладание, не изменившее ей в прошлую ночь, с утра ее покинуло, и единственное, что она могла делать весь день, это избегать Гэна. Но при этом она вовсе не хотела, чтобы Гэн ушел. Ей хотелось верить, что ее послали на кухню не зря. Она молилась святой Розе Лимской, чтобы робость, которая навалилась на нее, как непроглядный туман, покинула ее столь же внезапно, как и пришла.Гэну тоже явно не хотелось уходить.– Я могу не только переводить, – сказал он. – Я могу, например, мыть овощи. Я могу что-нибудь мешать, если, конечно, что-нибудь требует помешивания.Вернулся Тибо с двумя огромными металлическими сковородками в каждой руке. Он разом плюхнул их на плиту, причем каждая закрывала собой три горелки.– Кто это тут говорит об уходе? Неужели Гэн помышляет о том, чтобы нас покинуть?– Я помышляю о том, чтобы здесь остаться.– Отсюда никто не уйдет! Обед для пятидесяти восьми человек – это вам не шутка! Чем больше рук, тем лучше, даже если эти руки принадлежат весьма достойному переводчику. На что они рассчитывают? Что мы будем этим заниматься каждый вечер, каждую кормежку? Они что, считают меня владельцем ресторана? По крайней мере, порезан ли уже лук? Могу я вас спросить о состоянии лука или вы снова начнете мне угрожать?Беатрис направила свой нож на Тибо. Все ее лицо было залито слезами.– Я бы вас могла преспокойно застрелить, но ведь не застрелила же? Так что можете быть мне благодарны. К тому же я режу ваш идиотский лук. Наконец вы оставите меня в покое?– По-вашему, обед уже готов? – спросил Тибо, наливая на сковородки масло и поджигая под ними конфорки. – Иди вымой цыплят. Гэн, передайте мне, пожалуйста, лук.– Почему это он хочет готовить мой лук? – вскричала Беатрис. – Это мой лук! И я не хочу мыть цыплят, потому что для этого не требуется нож! Меня послали сюда только для того, что работать с ножом!– Я ее убью! – пробурчал Тибо по-французски.Гэн взял миску с луком и прижал к груди. Любой момент можно счесть подходящим и любой неподходящим в зависимости от того, как на это посмотреть. Они могут стоять здесь часами, шесть квадратиков кафельной плитки отделяют их друг от друга, и не сказать друг другу ни слова, а потом вдруг кто-нибудь из них вдруг выступит вперед и начнет говорить. Гэн надеялся, что это будет Кармен. Но потом он понадеялся, что их всех освободят и больше с ними ничего похожего не случится. Гэн передал лук Тибо, который, в свою очередь, высыпал его на сковородки, где он начал шипеть и плеваться не хуже Беатрис. Собрав остатки храбрости, которые он в себе отыскал, Гэн подошел к ящику рядом с висевшим на стене телефоном с оторванным проводом. Там он нашел несколько листочков бумаги и карандаш. Он написал слова: «cuchillo», «ajo», «chica», каждое слово на отдельном листке, и передал их Кармен. Тибо в это время скандалил с Беатрис по поводу того, кому мешать лук. Он попытался вспомнить, удержать в голове все языки, которые знал, все города, в которых побывал, все важные человеческие слова, какие только приходили ему на ум. От него требовалось столь немногое, и тем не менее у него дрожали руки.– Нож, – сказал он и положил первый листок со словом на стол. – Чеснок. – Следующий листок он положил на головку чеснока. – Девушка. – Последний листок он передал Кармен, которая с минуту смотрела на него, а потом положила в карман.Она кивнула и тихонько ахнула.Гэн вздохнул. Стало чуть-чуть легче, но только чуть-чуть.– Вы хотите учиться?Кармен снова кивнула. Она уставилась на ручку ящика, словно желала увидеть на ней святую Розу Лимскую, крошечную женщину в голубом одеянии, балансирующую на изогнутой серебряной скобе. Она старалась вернуть себе голос с помощью молитвы. Она думала о Роксане Косс, чьи руки гладили ее голову. Может быть, хоть это вернет ей храбрость?– Не думаю, что из меня получится хороший учитель. Я пытаюсь учить господина Осокаву испанскому языку. Он записывает слова в блокнот и учит их наизусть. Может быть, нам с вами попробовать тот же способ?Молчание длилось минуту, потом Кармен издала тот же звук, что и раньше: негромкое «ах!», которое заключало в себе весьма мало информации и свидетельствовало скорей о том, что она его услышала. Она была идиоткой. Дурочкой.Гэн огляделся кругом. Ишмаэль за ними наблюдал, но, по всей видимости, ничего подозрительного не замечал.– Превосходно сделано! – сказал Рубен. – Тибо, вы видели этот баклажан? Каждый кусочек одинакового размера!– Я забыл вытащить семена, – признался Ишмаэль.– Семена не имеют значения, – продолжал Рубен. – Семена так же пойдут в дело, как и все остальное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40