Кэйлеб, наверное, все же был прав, и она, действительно, глупа. Она ехала неизвестно куда, с мужчиной, которого совершенно не знала, на лошади, на которой раньше никогда не ездила. Соскользнув на землю, Ханна огляделась вокруг. Именно это место Джеб выбрал для ночлега. Она еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
– Чем… чем… я могу помочь? – с трудом выговорила она, удивившись своему охрипшему голосу. И это только после одного дня путешествия. Часто оставаясь одна, она бывало пела и часами болтала сама с собой, и голос у нее совсем не садился, как сейчас. Но она столько пережила за сегодняшний день. Но даже несмотря на это потрясение, ей не следовало доверяться незнакомцу. Уроки Кэйлеба пропали даром для нее.
Услышав ее вопрос, Джеб повернулся и впервые за время их путешествия внимательно присмотрелся к ней. Черт знает на кого сейчас была она похожа: вся в пыли с головы до ног, волосы выбились из-под шляпки.
Вдруг он почувствовал, что возбуждается, глядя на нее. Наверное, он был слишком долго без женщины, раз его организм так отреагировал на один только ее вид. Даже и через сто лет он никогда бы не выбрал ее, чтобы подняться с ней по черной лестнице «Голден Гал» или какого-либо другого салуна.
– Собирайте дрова, – наконец произнес он, видя, что она ждет ответа, но потом засомневался. – Можете это сделать?
Ханна вскинула голову, и накатившиеся слезы вдруг быстро отступили.
– Могу, – коротко ответила она. Неужели он думал, что этим приходилось заниматься Кэйлебу. «Кэйлеб…» – душа ее вновь заныла. Хорошей ли она была для него женой? За целый день она ни разу не вспомнила о нем. Сейчас у нее появилась возможность увидеть окружающий мир, и никто не ограничивал ее. Она может даже научиться ездить верхом.
Покачав головой, Джеб повернулся к лошадям, которых ему надо было расседлать и освободить от груза. Он подумал, что Ханна Барнс никогда и кочерги, наверное, не поднимала. Все чувства мгновенно отражались у нее на лице. На протяжении всего дня он тайком наблюдал за ней. И заметил, что удовольствие или восторг никогда не вызывали улыбки, лишь только немного оживлялись ее голубые глаза и в уголках появлялись небольшие морщинки. Что же, гадал он, заставляло ее сдерживаться и почему за все это время она не проронила ни слова. Возможно, все жены проповедников таковы?
Но потом он напомнил себе, только утром она похоронила мужа. Как же можно ждать от нее каких-то улыбок.
Когда он расседлал всех трех лошадей, у Ханны уже горел небольшой аккуратно сложенный костер.
– Где вы научились этому?
Ханна посмотрела на свою работу. Ей словно пришлось вернуться в детство. Как счастлива была она тогда! Она вспомнила, как братья учили ее разжигать костер так, чтобы он не очень дымил, и пламя не было бы высоким.
– У своих братьев.
– Я думал, что вы совсем одиноки. Так вы сказали сами, – проговорил Джеб, глядя на нее. У него забрезжила слабая надежда, что он может сплавить ее кому-нибудь из родственников.
– Насколько я могу судить, у меня больше нет семьи, – задумчиво сказала Ханна, подбросив ветки в костер. – Последний из братьев уехал из дома через год после смерти мамы. С тех пор я никого из них не видела. Я даже не знаю, где, они сейчас.
Джеб нашел котелок и небольшой мешочек с фасолью. Боже, как он ненавидел фасоль!
– Сколько же вам было тогда лет? – обернулся он к Ханне.
Ханна пристально смотрела на него. Зачем ему знать, сколько ей было лет, когда умерла ее мать?
– Тринадцать, – все же ответила она. Как всегда, на лице Ханны моментально отразились ее мысли. Сколько же времени, думал Джеб, никто из родственников не интересовался судьбой этой девушки? Точнее женщины, поправил он себя. Он все время забывал, что Ханна была достаточно взрослой, чтобы быть женой и матерью, хотя и помнил о том, что совсем недавно она носила в себе ребенка. Весь день они были в пути, поэтому время от времени он устраивал небольшие стоянки, чтобы дать возможность Ханне отдыхать.
– И сколько у вас братьев? – вновь обратился к ней Джеб, насыпав небольшое количество фасоли в котелок и добавляя туда воды. Он предполагал, что они смогут скоротать время за беседой – единственный способ убить время, какой пришел ему в голову. Возможно, для него он и не был единственным, но, наверняка, был разумным.
Ханна пожала плечами, к чему Джебу Уэллзу знать о ее семье. Ей было непонятно, почему он интересуется ее родными, но, может, дело в том, что ей вообще непонятно все в этом человеке.
– Пятеро, и все старше меня, – предупредила она его вопрос.
– Ваш отец женился во второй раз? – спросил Джеб. Он знал, сколько горя в семью способна принести вторая жена, особенно, если в доме были сыновья. Большинство людей почему-то думают, что к матерям более привязаны девочки. Джеб был уверен в обратном. По крайней мере, так было в его семье. Он всегда тосковал по своей матери.
– Папа? – От одной только мысли об этом Ханна почувствовала ужас. – Нет, папа умер от тоски по маме. – Он никогда бы не смог пережить утрату той единственной, которую он любил. После ее смерти отец медленно угасал и умер. Все это происходило на глазах у Ханны. Иногда она думала, что если бы он не знал, что это грех – ускорить собственную смерть, то он бы это непременно сделал.
Джеб смотрел, как она грациозно опускалась на землю у костра, аккуратно расправляя юбку. Скромность ее была естественной, как естественна она была во всем.
– Когда же это случилось?
– В том же году, когда он выдал меня замуж за Кэйлеба.
При этих словах Джеб внезапно почувствовал к ней жалость. И дело было не в выражении ее лица – чуть более задумчивом, чем всегда, не в печальном тоне, которым она произнесла эти слова. Именно смысл этих слов заставил Джеба вздрогнуть. Большинство женщин с чувством гордости говорят о том дне, когда они вышли замуж за своих мужей. У Ханны в голосе не звучала гордость. Возможно, она и не хотела этого замужества. Джеб знал, что о многих замужествах просто заранее договариваются.
Фасоль начинала закипать, и Джеб машинально отодвинул котелок в сторону от сильного огня. Сколько же лет он живет такой походной жизнью, подумалось Ханне. Ее не удивляло, почему он выбрал такой образ жизни. Возможно, она бы тоже сделала такой выбор, но, правда, для женщины выбора вообще нет.
– О чем вы думаете? – спросил Джеб. Сомнения не было, она действительно думала. Он видел, как много раз менялось выражение ее лица.
Она покраснела от одной только мысли, что сна расскажет мужчине, незнакомому мужчине, что сейчас она размышляла о таком сугубо личном вопросе, как его жизнь.
– Вы, видимо, любите поговорить и привыкли слушать только себя, не так ли? – спросила она, пытаясь не показать своего смущения. Но затем она покраснела еще больше, когда поняла, что сказала грубость.
На какое-то мгновение Джеб разозлился, но, увидев, как усовестилась Ханна, он несколько успокоился. Она явно жалела о том, что сказала.
– Все в порядке, Ханна. Когда женщина горюет, она становится нервной и резкой.
Ханна посмотрела на огонь, затем опять взглянула на него. Она не могла лгать.
– А я не горюю, – честно призналась она.
Ну и хорошо, что она так сказала, думала Ханна позже, по крайней мере, он прекратил задавать вопросы.
* * *
Ханна любовалась великолепием сверкавших на небосводе звезд. Это божье творенье едва могло бы сравниться даже с необыкновенными земными явлениями. Она слышала о красоте бриллиантов, которые так же прекрасны, как и звезды над ее головой. Но все равно она с трудом верила в превосходство того, что находилось под землей. Глядя в небо, она вдруг заметила падавшую звезду. На ее глазах выступили слезы. Кэйлеб любил смотреть на падающие звезды, как будто Бог сотворял особое чудо только для него.
Если когда-нибудь она позволила бы себе задуматься о возможности существования без него, то ей бы и в голову не пришло, что она будет скучать по нему. Но она скучала. Она все же прожила с ним четыре года, и хотя он не был добр к ней, то всего лишь потому, что он просто был жестким человеком. Она много пролила слез из-за его сурового нрава, особенно в первые дни замужества, пока не запретила себе плакать. Но над своим потерянным ребенком она все равно плакала, а сейчас эти безмолвные слезы, соскользнувшие по ее щекам, предназначались Кэйлебу.
И ей самой. Она не переставала удивляться сама себе: как она смогла оказаться здесь, да еще с незнакомым мужчиной? Что заставило ее бросить свой единственный дом?
«На что же ты еще способна?» Это смеялся над ней ее внутренний голос. Но она не смогла ответить себе.
Но, как это ни странно, она чувствовала себя в безопасности рядом с Джебом Уэллзом. Он был грубым, но Ханна не сомневалась, что он благополучно доставит ее… но куда? Как только она достигнет своей цели – доберется до убийц Кэйлеба и опознает их, она, конечно, не сможет остаться там, среди военных. Уедет ли Джеб, бросив ее на произвол судьбы сразу же, как выполнит то, что обещал?
Нет, она не могла представить, что он сможет так поступить. Она надеялась, что он не бросит ее одну. Ей надо привыкать к Джебу. Мысль о том, что она может оказаться одна среди солдат и индейцев, просто пугала ее.
Глядя на звезды и засыпая, она думала о том, что ей надо примириться с ним и с его вопросами.
ГЛАВА 8
В небольшой палатке стояло зловоние от человеческого пота и давно немытых тел. Айк Нельсон сосредоточенно уставился на узкий кусок полотнища, закрывавший вход в палатку. Когда полотнище приоткрывалось, он старался вдохнуть свежий воздух, проникавший через отверстие.
Вдруг сверкнула молния, и пошел дождь. Обычно Айк не обращал внимания на грозу, ему даже нравилась ее неистовая сила и энергия, которую он ощущал так сильно, что хотелось протянуть руку и словно коснуться ее.
Шоу и Уилкинс – как они надоели ему. Иногда эти двое бывали нужны, но в основном они его раздражали, как раздражали сейчас. Айк скривил от отвращения верхнюю губу, услышав омерзительные звуки, доносившиеся из-под парусинового одеяла, которым накрылся Уилкинс.
– Ну, что, Леон, забавляешься? Как получается? – прозвучал скрипучий голос Тодда Шоу, который старался перекричать не только яростный гул стихии, бушевавшей снаружи палатки, но и хриплые вздохи, издаваемые Уилкинсом.
– Заткнись, черт тебя побери! – простонал Уилкинс. – Эта сука погубила меня!
Уилкинс опять был в панике – уже в который раз ему вспоминались слова, сказанные женой проповедника: «Бог накажет вас так, что ваше мужское достоинство отсохнет…»
Он делал настойчивые движения рукой, вверх, вниз, стараясь доказать себе, что никакие слова не в состоянии повлиять на его мужское достоинство. Этого не могло быть, никак не могло! Его рука пришла в изнеможение. Никакого эффекта не было! Он застонал и почувствовал холодный выступивший пот на лбу. До недавнего времени проклятие, выкрикнутое этой бабой, женой проповедника, как-то не волновало Уилкинса, пока несколько дней назад, утром, он не проснулся после возбуждающего сна и обнаружил, что его член совершенно мягкий. Обычно от подобных снов он получал особое удовольствие, тем более если он сразу же помогал себе освободиться. Но в то утро как он ни старался, ничего подобного не произошло. Все было так же, как и сейчас – у него ничего не получалось.
Уилкинс закрыл глаза, представив себе, как проститутка проделывает с ним сейчас то, что ему приносило всегда особое удовлетворение. Но полет его фантазии обернулся лишь тем, что перед ним возник образ хохочущей размалеванной шлюхи, указывавшей пальцем с ярко-красным ногтем на его сникший член. Затем эта проститутка вдруг превратилась в жену проповедника, которая также смеялась.
– Ей Богу, я убью ее, эту стерву, за это, – прошептал он. В его хриплом голосе слышался страх. Что сделала с ним эта набожная маленькая сучка, и все из-за того, что она не знала, чем занимаются с настоящими мужчинами.
Слушая, как Уилкинс разговаривает сам с собой, Шоу усмехнулся в темноте:
– Почему бы тебе не вернуться и не заставить ее снять проклятье?
Рука Уилкинса сразу же остановилась. Такая мысль раньше не приходила ему в голову. А почему бы и нет? Если она смогла сделать так, что это действительно случилось, то могла все исправить.
Почему же нет? Через двадцать четыре часа он уже не будет числиться в армии, где он всегда был сыт и обут, и ружье его всегда было заряжено. И он мог бы пойти к ней и заставить, ее отвести порчу, которую она навела на него. Кто бы мог подумать, что жена проповедника занимается колдовством, насылая на людей проклятье?
Он прищурился. А после встречи с ней, возможно, он поищет и Джеба Уэллза. За этим сукиным сыном должок. Если бы не Уэллз, то документы на продление срока службы Уилкинса были бы подписаны, и ему не надо было бы беспокоиться, где в следующий раз ему придется поесть.
– Эй, – прошептал он, обращаясь к остальным, – думаете, Пламмер вам продлит срок службы? – Уилкинс был бы не против, если бы они – и тем более все вместе – в хорошей компании искали Уэллза, были бы с ним, когда он его нашел. А хорошей компанией для Уилкинса стал бы любой, кто вместе с ним бы направил ружье в его врага.
– Нет, конечно, мы так не думаем, – по гнусавому выговору Шоу в нем легко угадывался выходец из северных штатов. – Уэллз вычислил нас тогда, и нам здесь ничего больше не светит.
Возмущение Шоу было таким очевидным, что Уилкинс облегченно ухмыльнулся:
– Именно эту гниду, Уэллза, я и собираюсь разыскать, – с радостью объявил он, понимая, что ему не придется идти на это дело одному.
– Уэллза? – переспросил Шоу с явным интересом.
– Да, черт побери, – осмелел Уилкинс. Нет, теперь ему определенно не надо будет одному гоняться за Уэллзом – За ним должок, и меня ничто не удержит, чтоб его получить, – он запнулся, – но сначала я собираюсь найти ту малышку, которая украла у меня… которая навела на меня порчу. Как только она приведет меня в прежнее состояние, ты сможешь сразу же заняться ею, – добавил он.
В разговор вмешался Айк Нельсон:
– А что ты сделаешь, если она только посмотрит на тебя, внушив тебе, чтобы ты перестал дышать? – голос его звучал злобно.
От этих слов у Уилкинса мороз пробежал по коже. Он почти что уже почувствовал, как ему становится трудно дышать, как будто эта женщина, обладавшая такой силой, уже начала произносить свое проклятие. Он машинально схватился за свой вялый член. Проклятье, лучше умереть, чем остаться таким на всю жизнь!
Он покачал головой, подумав, что Нельсон в темноте этого не заметил.
– Жена проповедника не смогла бы так поступить. Это ведь равносильно убийству. Она знает, какой это грех. Она не смогла бы лишить человека жизни.
– Она будет моей после того, как снимет с тебя сглаз, – Шоу все время представлял ее нежное тело, как оно извивается под ним. Он думал о ней с того самого дня, когда они приезжали к ней, бросив ее, истекающую кровью, на земле. А в ту ночь, когда они убили проповедника, он видел тень ее стройного силуэта.
Уилкинс потирал руки, радуясь, что теперь хотя бы кто-то поедет с ним. К тому же Шоу чертовски умело обращался с ружьем.
– Отлично, – вдруг произнес Нельсон. – Ты можешь забрать девчонку, но уж Уэллз будет моим.
Услышав слова Нельсона, двое других были ошеломлены, в особенности Тодд Шоу, хотя он и знал Айка Нельсона дольше, чем Уилкинс. Никогда не знаешь, что может выкинуть этот Айк Нельсон, что ему взбредет на ум. Он был непредсказуем.
– Конечно, – ответил Шоу. – Ты можешь забрать Уэллза себе. Доставь лишь мне удовольствие – я хочу посмотреть, как он умирает.
– У тебя будет такая возможность.
При звуке голоса Нельсона Уилкинс даже поежился:
– А что мы будем делать потом?
– Я думаю, есть немало мест, куда можно было бы удрать после выхода из союза, – предположил Нельсон.
– Ты действительно думаешь, будто что-то случится? – В тоне Шоу звучало сомнение. Он помнил, как пятнадцать лет назад Техас боролся за предоставление ему независимости. Тогда он, конечно, был еще сопливым ребенком.
– Конечно, это случится. Техасцы этого хотят. Вот губернатор теперь не Хаустон, а Раннелс. Федеральная власть не может указывать техасцу, как ему жить, может он или не может иметь рабов.
Шоу молчал и размышлял о том, что услышал. Впервые он слышал, что Нельсон рассуждает с такой страстью, он всегда был так хладнокровен. Мысль о возможном распаде союза Шоу совсем не прельщала, но он не был так глуп, чтобы спорить с Айком Нельсоном.
Уилкинс, довольный, что все складывается так, как ему хотелось бы, фыркнул:
– А что, Айк, тебя это так беспокоит? Тебе ведь не грозит стать богачом и заиметь собственных рабов. – Уилкинс порадовался тому, как удачно он пошутил.
– Рабство меня не волнует, – словно отрезал Нельсон, – так же как не волнует и тех людей, которые надеются выйти из союза. Мы просто не хотим, чтобы эти проклятые северяне диктовали, что нам делать и что не делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Чем… чем… я могу помочь? – с трудом выговорила она, удивившись своему охрипшему голосу. И это только после одного дня путешествия. Часто оставаясь одна, она бывало пела и часами болтала сама с собой, и голос у нее совсем не садился, как сейчас. Но она столько пережила за сегодняшний день. Но даже несмотря на это потрясение, ей не следовало доверяться незнакомцу. Уроки Кэйлеба пропали даром для нее.
Услышав ее вопрос, Джеб повернулся и впервые за время их путешествия внимательно присмотрелся к ней. Черт знает на кого сейчас была она похожа: вся в пыли с головы до ног, волосы выбились из-под шляпки.
Вдруг он почувствовал, что возбуждается, глядя на нее. Наверное, он был слишком долго без женщины, раз его организм так отреагировал на один только ее вид. Даже и через сто лет он никогда бы не выбрал ее, чтобы подняться с ней по черной лестнице «Голден Гал» или какого-либо другого салуна.
– Собирайте дрова, – наконец произнес он, видя, что она ждет ответа, но потом засомневался. – Можете это сделать?
Ханна вскинула голову, и накатившиеся слезы вдруг быстро отступили.
– Могу, – коротко ответила она. Неужели он думал, что этим приходилось заниматься Кэйлебу. «Кэйлеб…» – душа ее вновь заныла. Хорошей ли она была для него женой? За целый день она ни разу не вспомнила о нем. Сейчас у нее появилась возможность увидеть окружающий мир, и никто не ограничивал ее. Она может даже научиться ездить верхом.
Покачав головой, Джеб повернулся к лошадям, которых ему надо было расседлать и освободить от груза. Он подумал, что Ханна Барнс никогда и кочерги, наверное, не поднимала. Все чувства мгновенно отражались у нее на лице. На протяжении всего дня он тайком наблюдал за ней. И заметил, что удовольствие или восторг никогда не вызывали улыбки, лишь только немного оживлялись ее голубые глаза и в уголках появлялись небольшие морщинки. Что же, гадал он, заставляло ее сдерживаться и почему за все это время она не проронила ни слова. Возможно, все жены проповедников таковы?
Но потом он напомнил себе, только утром она похоронила мужа. Как же можно ждать от нее каких-то улыбок.
Когда он расседлал всех трех лошадей, у Ханны уже горел небольшой аккуратно сложенный костер.
– Где вы научились этому?
Ханна посмотрела на свою работу. Ей словно пришлось вернуться в детство. Как счастлива была она тогда! Она вспомнила, как братья учили ее разжигать костер так, чтобы он не очень дымил, и пламя не было бы высоким.
– У своих братьев.
– Я думал, что вы совсем одиноки. Так вы сказали сами, – проговорил Джеб, глядя на нее. У него забрезжила слабая надежда, что он может сплавить ее кому-нибудь из родственников.
– Насколько я могу судить, у меня больше нет семьи, – задумчиво сказала Ханна, подбросив ветки в костер. – Последний из братьев уехал из дома через год после смерти мамы. С тех пор я никого из них не видела. Я даже не знаю, где, они сейчас.
Джеб нашел котелок и небольшой мешочек с фасолью. Боже, как он ненавидел фасоль!
– Сколько же вам было тогда лет? – обернулся он к Ханне.
Ханна пристально смотрела на него. Зачем ему знать, сколько ей было лет, когда умерла ее мать?
– Тринадцать, – все же ответила она. Как всегда, на лице Ханны моментально отразились ее мысли. Сколько же времени, думал Джеб, никто из родственников не интересовался судьбой этой девушки? Точнее женщины, поправил он себя. Он все время забывал, что Ханна была достаточно взрослой, чтобы быть женой и матерью, хотя и помнил о том, что совсем недавно она носила в себе ребенка. Весь день они были в пути, поэтому время от времени он устраивал небольшие стоянки, чтобы дать возможность Ханне отдыхать.
– И сколько у вас братьев? – вновь обратился к ней Джеб, насыпав небольшое количество фасоли в котелок и добавляя туда воды. Он предполагал, что они смогут скоротать время за беседой – единственный способ убить время, какой пришел ему в голову. Возможно, для него он и не был единственным, но, наверняка, был разумным.
Ханна пожала плечами, к чему Джебу Уэллзу знать о ее семье. Ей было непонятно, почему он интересуется ее родными, но, может, дело в том, что ей вообще непонятно все в этом человеке.
– Пятеро, и все старше меня, – предупредила она его вопрос.
– Ваш отец женился во второй раз? – спросил Джеб. Он знал, сколько горя в семью способна принести вторая жена, особенно, если в доме были сыновья. Большинство людей почему-то думают, что к матерям более привязаны девочки. Джеб был уверен в обратном. По крайней мере, так было в его семье. Он всегда тосковал по своей матери.
– Папа? – От одной только мысли об этом Ханна почувствовала ужас. – Нет, папа умер от тоски по маме. – Он никогда бы не смог пережить утрату той единственной, которую он любил. После ее смерти отец медленно угасал и умер. Все это происходило на глазах у Ханны. Иногда она думала, что если бы он не знал, что это грех – ускорить собственную смерть, то он бы это непременно сделал.
Джеб смотрел, как она грациозно опускалась на землю у костра, аккуратно расправляя юбку. Скромность ее была естественной, как естественна она была во всем.
– Когда же это случилось?
– В том же году, когда он выдал меня замуж за Кэйлеба.
При этих словах Джеб внезапно почувствовал к ней жалость. И дело было не в выражении ее лица – чуть более задумчивом, чем всегда, не в печальном тоне, которым она произнесла эти слова. Именно смысл этих слов заставил Джеба вздрогнуть. Большинство женщин с чувством гордости говорят о том дне, когда они вышли замуж за своих мужей. У Ханны в голосе не звучала гордость. Возможно, она и не хотела этого замужества. Джеб знал, что о многих замужествах просто заранее договариваются.
Фасоль начинала закипать, и Джеб машинально отодвинул котелок в сторону от сильного огня. Сколько же лет он живет такой походной жизнью, подумалось Ханне. Ее не удивляло, почему он выбрал такой образ жизни. Возможно, она бы тоже сделала такой выбор, но, правда, для женщины выбора вообще нет.
– О чем вы думаете? – спросил Джеб. Сомнения не было, она действительно думала. Он видел, как много раз менялось выражение ее лица.
Она покраснела от одной только мысли, что сна расскажет мужчине, незнакомому мужчине, что сейчас она размышляла о таком сугубо личном вопросе, как его жизнь.
– Вы, видимо, любите поговорить и привыкли слушать только себя, не так ли? – спросила она, пытаясь не показать своего смущения. Но затем она покраснела еще больше, когда поняла, что сказала грубость.
На какое-то мгновение Джеб разозлился, но, увидев, как усовестилась Ханна, он несколько успокоился. Она явно жалела о том, что сказала.
– Все в порядке, Ханна. Когда женщина горюет, она становится нервной и резкой.
Ханна посмотрела на огонь, затем опять взглянула на него. Она не могла лгать.
– А я не горюю, – честно призналась она.
Ну и хорошо, что она так сказала, думала Ханна позже, по крайней мере, он прекратил задавать вопросы.
* * *
Ханна любовалась великолепием сверкавших на небосводе звезд. Это божье творенье едва могло бы сравниться даже с необыкновенными земными явлениями. Она слышала о красоте бриллиантов, которые так же прекрасны, как и звезды над ее головой. Но все равно она с трудом верила в превосходство того, что находилось под землей. Глядя в небо, она вдруг заметила падавшую звезду. На ее глазах выступили слезы. Кэйлеб любил смотреть на падающие звезды, как будто Бог сотворял особое чудо только для него.
Если когда-нибудь она позволила бы себе задуматься о возможности существования без него, то ей бы и в голову не пришло, что она будет скучать по нему. Но она скучала. Она все же прожила с ним четыре года, и хотя он не был добр к ней, то всего лишь потому, что он просто был жестким человеком. Она много пролила слез из-за его сурового нрава, особенно в первые дни замужества, пока не запретила себе плакать. Но над своим потерянным ребенком она все равно плакала, а сейчас эти безмолвные слезы, соскользнувшие по ее щекам, предназначались Кэйлебу.
И ей самой. Она не переставала удивляться сама себе: как она смогла оказаться здесь, да еще с незнакомым мужчиной? Что заставило ее бросить свой единственный дом?
«На что же ты еще способна?» Это смеялся над ней ее внутренний голос. Но она не смогла ответить себе.
Но, как это ни странно, она чувствовала себя в безопасности рядом с Джебом Уэллзом. Он был грубым, но Ханна не сомневалась, что он благополучно доставит ее… но куда? Как только она достигнет своей цели – доберется до убийц Кэйлеба и опознает их, она, конечно, не сможет остаться там, среди военных. Уедет ли Джеб, бросив ее на произвол судьбы сразу же, как выполнит то, что обещал?
Нет, она не могла представить, что он сможет так поступить. Она надеялась, что он не бросит ее одну. Ей надо привыкать к Джебу. Мысль о том, что она может оказаться одна среди солдат и индейцев, просто пугала ее.
Глядя на звезды и засыпая, она думала о том, что ей надо примириться с ним и с его вопросами.
ГЛАВА 8
В небольшой палатке стояло зловоние от человеческого пота и давно немытых тел. Айк Нельсон сосредоточенно уставился на узкий кусок полотнища, закрывавший вход в палатку. Когда полотнище приоткрывалось, он старался вдохнуть свежий воздух, проникавший через отверстие.
Вдруг сверкнула молния, и пошел дождь. Обычно Айк не обращал внимания на грозу, ему даже нравилась ее неистовая сила и энергия, которую он ощущал так сильно, что хотелось протянуть руку и словно коснуться ее.
Шоу и Уилкинс – как они надоели ему. Иногда эти двое бывали нужны, но в основном они его раздражали, как раздражали сейчас. Айк скривил от отвращения верхнюю губу, услышав омерзительные звуки, доносившиеся из-под парусинового одеяла, которым накрылся Уилкинс.
– Ну, что, Леон, забавляешься? Как получается? – прозвучал скрипучий голос Тодда Шоу, который старался перекричать не только яростный гул стихии, бушевавшей снаружи палатки, но и хриплые вздохи, издаваемые Уилкинсом.
– Заткнись, черт тебя побери! – простонал Уилкинс. – Эта сука погубила меня!
Уилкинс опять был в панике – уже в который раз ему вспоминались слова, сказанные женой проповедника: «Бог накажет вас так, что ваше мужское достоинство отсохнет…»
Он делал настойчивые движения рукой, вверх, вниз, стараясь доказать себе, что никакие слова не в состоянии повлиять на его мужское достоинство. Этого не могло быть, никак не могло! Его рука пришла в изнеможение. Никакого эффекта не было! Он застонал и почувствовал холодный выступивший пот на лбу. До недавнего времени проклятие, выкрикнутое этой бабой, женой проповедника, как-то не волновало Уилкинса, пока несколько дней назад, утром, он не проснулся после возбуждающего сна и обнаружил, что его член совершенно мягкий. Обычно от подобных снов он получал особое удовольствие, тем более если он сразу же помогал себе освободиться. Но в то утро как он ни старался, ничего подобного не произошло. Все было так же, как и сейчас – у него ничего не получалось.
Уилкинс закрыл глаза, представив себе, как проститутка проделывает с ним сейчас то, что ему приносило всегда особое удовлетворение. Но полет его фантазии обернулся лишь тем, что перед ним возник образ хохочущей размалеванной шлюхи, указывавшей пальцем с ярко-красным ногтем на его сникший член. Затем эта проститутка вдруг превратилась в жену проповедника, которая также смеялась.
– Ей Богу, я убью ее, эту стерву, за это, – прошептал он. В его хриплом голосе слышался страх. Что сделала с ним эта набожная маленькая сучка, и все из-за того, что она не знала, чем занимаются с настоящими мужчинами.
Слушая, как Уилкинс разговаривает сам с собой, Шоу усмехнулся в темноте:
– Почему бы тебе не вернуться и не заставить ее снять проклятье?
Рука Уилкинса сразу же остановилась. Такая мысль раньше не приходила ему в голову. А почему бы и нет? Если она смогла сделать так, что это действительно случилось, то могла все исправить.
Почему же нет? Через двадцать четыре часа он уже не будет числиться в армии, где он всегда был сыт и обут, и ружье его всегда было заряжено. И он мог бы пойти к ней и заставить, ее отвести порчу, которую она навела на него. Кто бы мог подумать, что жена проповедника занимается колдовством, насылая на людей проклятье?
Он прищурился. А после встречи с ней, возможно, он поищет и Джеба Уэллза. За этим сукиным сыном должок. Если бы не Уэллз, то документы на продление срока службы Уилкинса были бы подписаны, и ему не надо было бы беспокоиться, где в следующий раз ему придется поесть.
– Эй, – прошептал он, обращаясь к остальным, – думаете, Пламмер вам продлит срок службы? – Уилкинс был бы не против, если бы они – и тем более все вместе – в хорошей компании искали Уэллза, были бы с ним, когда он его нашел. А хорошей компанией для Уилкинса стал бы любой, кто вместе с ним бы направил ружье в его врага.
– Нет, конечно, мы так не думаем, – по гнусавому выговору Шоу в нем легко угадывался выходец из северных штатов. – Уэллз вычислил нас тогда, и нам здесь ничего больше не светит.
Возмущение Шоу было таким очевидным, что Уилкинс облегченно ухмыльнулся:
– Именно эту гниду, Уэллза, я и собираюсь разыскать, – с радостью объявил он, понимая, что ему не придется идти на это дело одному.
– Уэллза? – переспросил Шоу с явным интересом.
– Да, черт побери, – осмелел Уилкинс. Нет, теперь ему определенно не надо будет одному гоняться за Уэллзом – За ним должок, и меня ничто не удержит, чтоб его получить, – он запнулся, – но сначала я собираюсь найти ту малышку, которая украла у меня… которая навела на меня порчу. Как только она приведет меня в прежнее состояние, ты сможешь сразу же заняться ею, – добавил он.
В разговор вмешался Айк Нельсон:
– А что ты сделаешь, если она только посмотрит на тебя, внушив тебе, чтобы ты перестал дышать? – голос его звучал злобно.
От этих слов у Уилкинса мороз пробежал по коже. Он почти что уже почувствовал, как ему становится трудно дышать, как будто эта женщина, обладавшая такой силой, уже начала произносить свое проклятие. Он машинально схватился за свой вялый член. Проклятье, лучше умереть, чем остаться таким на всю жизнь!
Он покачал головой, подумав, что Нельсон в темноте этого не заметил.
– Жена проповедника не смогла бы так поступить. Это ведь равносильно убийству. Она знает, какой это грех. Она не смогла бы лишить человека жизни.
– Она будет моей после того, как снимет с тебя сглаз, – Шоу все время представлял ее нежное тело, как оно извивается под ним. Он думал о ней с того самого дня, когда они приезжали к ней, бросив ее, истекающую кровью, на земле. А в ту ночь, когда они убили проповедника, он видел тень ее стройного силуэта.
Уилкинс потирал руки, радуясь, что теперь хотя бы кто-то поедет с ним. К тому же Шоу чертовски умело обращался с ружьем.
– Отлично, – вдруг произнес Нельсон. – Ты можешь забрать девчонку, но уж Уэллз будет моим.
Услышав слова Нельсона, двое других были ошеломлены, в особенности Тодд Шоу, хотя он и знал Айка Нельсона дольше, чем Уилкинс. Никогда не знаешь, что может выкинуть этот Айк Нельсон, что ему взбредет на ум. Он был непредсказуем.
– Конечно, – ответил Шоу. – Ты можешь забрать Уэллза себе. Доставь лишь мне удовольствие – я хочу посмотреть, как он умирает.
– У тебя будет такая возможность.
При звуке голоса Нельсона Уилкинс даже поежился:
– А что мы будем делать потом?
– Я думаю, есть немало мест, куда можно было бы удрать после выхода из союза, – предположил Нельсон.
– Ты действительно думаешь, будто что-то случится? – В тоне Шоу звучало сомнение. Он помнил, как пятнадцать лет назад Техас боролся за предоставление ему независимости. Тогда он, конечно, был еще сопливым ребенком.
– Конечно, это случится. Техасцы этого хотят. Вот губернатор теперь не Хаустон, а Раннелс. Федеральная власть не может указывать техасцу, как ему жить, может он или не может иметь рабов.
Шоу молчал и размышлял о том, что услышал. Впервые он слышал, что Нельсон рассуждает с такой страстью, он всегда был так хладнокровен. Мысль о возможном распаде союза Шоу совсем не прельщала, но он не был так глуп, чтобы спорить с Айком Нельсоном.
Уилкинс, довольный, что все складывается так, как ему хотелось бы, фыркнул:
– А что, Айк, тебя это так беспокоит? Тебе ведь не грозит стать богачом и заиметь собственных рабов. – Уилкинс порадовался тому, как удачно он пошутил.
– Рабство меня не волнует, – словно отрезал Нельсон, – так же как не волнует и тех людей, которые надеются выйти из союза. Мы просто не хотим, чтобы эти проклятые северяне диктовали, что нам делать и что не делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31