Массивные переплеты окон в виде колонн, увитых виноградными лозами и терниями, были усыпаны многоцветными бликами заката.В верхнем конце галереи располагался небольшой подиум, на нем возвышался массивный стол, покрытый бархатом с рельефными ниспадающими складками. Бронзовое распятие и тонкие зеленые свечи устремлялись к сводам, где уже сгущалась вечерняя тень.За столом сидел инквизитор, по сторонам от него расположились два духовных лица, в одном из которых Жанна узнала монаха, четверть часа назад признававшегося ей в своей любви. Сердце упало, и она отвела глаза.Сопровождающий взял Жанну под руку, и странная пара двинулась по галерее. На некотором расстоянии от подиума они остановились. По знаку инквизитора монах удалился.Жанна чувствовала смущение и страх перед человеком, чью фигуру как бы разрезало надвое распятие. Он был в простом одеянии, с пухлыми руками, неестественно бледным лицом, словно присыпанном мукой, и холодными голубыми глазами. Этот взгляд василиска был нацелен на девушку, точно между двух тонких изломанных бровей.Монах, сидящий слева, осведомился, точно ли она девица Грандье из местечка Пти-Жарден, дочь лесоруба Клода Грандье? Жанна вздернула подбородок, брови дрогнули – чайка взлетела.– Святой отец, неужто вы сомневаетесь в работе ваших агентов?Монах вторично задал свой вопрос.– Да! – отвечала девушка.Тогда доминиканец спросил, известен ли ей человек, перед которым она предстала согласно повелению божию.– Человека этого вижу впервые, ваше преподобие, – твердо отвечала узница. – Но сдается мне, что это важное лицо.– Милостью божьей инквизитор провинций Лотарингия и Прованс, член ордена святого Доминика, его преосвященство Гийом де Бриг, – торжественно возвышая голос, проговорил монах, словно дворецкий в каком-нибудь знатном доме.Инквизитор и его жертва некоторое время глядели друг на друга.– Известна ли девице Грандье причина, объясняющая ее пребывание здесь? – продолжал расспросы монах.– Нет, – она покачала головой.– Громче!– Причина мне неизвестна. Меня похитили из семьи, давшей мне пищу и кров, и насильно доставили в это место! Никаких…– Что? Как ты смеешь?– Никаких объяснений я не услышала, – Жанна возвысила голос, – а между тем я нахожусь в темнице, как преступница!– Молчать! Ты забываешься! Инквизитор коротким жестом остановил монаха.– Довольно… Благодарю, брат. – Это был ленивый голос сибарита. Жанна заметила, как в свете свечей блестят его отполированные замшей ногти.– Послушай, Жанна, я пекусь единственно о твоем благе. Святая церковь никогда не причиняет вреда своим детям. Даже к ослушникам, к несчастным заблудшим овцам она милостива и милосердна. Я верю, что ты добрая католичка, Жанна. Так укрепи мою веру смирением, – говорил он медленно. Его тяжелые веки опустились, казалось, он вот-вот всхрапнет. – Ты отвечаешь брату дерзко. Что есть дерзость, Жанна? Это открытая дверь во всякую ересь. Ты внемлешь словам моим?– Да, ваше преосвященство.– Хорошо… Обещаешь ли ты быть благоразумной?– Обещаю.– Обещаешь ли чистосердечно покаяться, коль скоро в этом возникнет необходимость?– Да!– Обещаешь ли ты указать сбившихся с пути, пропащих, повинных в осквернении церковных святынь или иных преступлениях?– Не понимаю, ваше преосвященство.– Жанна, ты только что выразила готовность к покаянию. А разве покаяние не подразумевает чистую совесть? И разве паршивая овца может радовать взор и сердце пастыря? Ответь мне, Жанна.– Не знаю.– Ты упорствуешь! – вскричал монах, сидящий слева. Его бульдожьи щеки дрожали, а из-под кустистых, черных как смоль бровей садистским огнем полыхнули глубоко посаженные глаза. – Запираешься! Ты не хочешь слышать голос разума.Инквизитор поморщился, как от зубной боли. Медленно поднял он на Жанну глаза с видом человека, пораженного смертельным недугом – скукой.– Итак, Жанна, я задам тебе всего лишь несколько вопросов, и разойдемся с миром.– Да. Я готова.– Не принимай на себя такой самонадеянный вид, Жанна, – проговорил Гийом де Бриг вкрадчиво, вновь опуская глаза. – Ты не можешь быть уверена в своей невиновности.– Но я ни в чем не виновата!– Тогда зачем же тебя привезли ко мне? – с вежливой улыбкой спросил инквизитор.– О, ваше преосвященство, об этом я хотела бы спросить вас. Меня похитили!– Жанна, у нас есть свидетельство того, что ты неблагонамеренна и противоречишь учению святой церкви.Жанна воздела глаза к сводчатому потолку, где в густом сумраке уже не видно было парения ангелов.– Сударь! – воскликнула она. – Разве вы не знаете, что я истинная христианка, и никогда не исповедовала другой веры?– Никакой иной веры?– Нет, сударь!– О, Жанна, – он горестно покачал головой. – Ты называешь свою веру христианской, потому что веру римской церкви – еретической. Я же спрашиваю тебя, не принимала ли ты каких иных верований?– Я верую лишь в то, во что верует римская церковь.– Хорошо… Когда я проповедую, я говорю кое-что, во что веруешь ты. Ну, например, что есть бог, и есть сатана. Следовательно, ты можешь веровать в часть того, что я проповедую.Сумрак сгустился настолько, что девушка ничего уже не могла разобрать, все слилось в зернистую, колышущуюся массу. Две инквизиторские свечи медленно таяли, их желтые блики лежали на выбритых макушках Гийома де Брига и монаха-хищника, чьи бульдожьи брыла выдавали в нем существо, способные намертво вцепиться в свою жертву. Граф Этьен де Ледред, по своему обыкновению, отстранился от света, его темный силуэт Жанна смутно угадывала в потемках. Только рука монаха-рыцаря с тяжелой печаткой попала в круг света. Инквизитор наклонился к нему и что-то прошептал на ухо. Де Ледред отрицательно покачал головой.В потемках послышалась чья-то шаркающая поступь. Жанна испуганно обернулась. Уродливый старик, тот, что недавно открыл перед ней дверь, похожий на призрак в своем складчатом одеянии, зажигал короткие толстые свечи в железных подсвечниках, укрепленных по стенам. Взошла луна. Ее неверный свет запутался в виноградных листьях оконных переплетов. Страшные шипы терниев вытянулись, их чудовищные проекции лежали на полу в голубом клубящемся мареве лунных прямоугольников.– Я верую только в то, во что должен веровать христианин.– Согласен, дорогая Жанна. Но эти хитрости я знаю. Приверженцы синагоги сатаны не отрицают существования бога и божественного провидения. Но не будем терять время в подобных разговорах! Скажи мне, дитя мое, веришь ли ты в бога-отца, бога-сына и бога-духа святого?– Верую.– Веруешь ли ты, что за обедней хлеб и вино божественной силой превращаются в тело и кровь Христа?– Уж больно странные вопросы, сударь. Как же я могу не верить этому?– Я спрашиваю не о том, можешь ты верить или не верить, а о том, веруешь ли?– А сами-то вы, сударь, верите этому?– Вполне.– Ну так вот: я – тоже.– А! Ну, хорошо…Гийом де Бриг оперся рукой о стол и костяшками пальцев потер свой крупный красивый нос. Как бы в некотором раздумье он продолжал:– Скажи-ка мне, дитя мое, известно ли тебе о существовании ведьм и колдунов? Быть может, в той местности, где ты живешь, рассказывали о них, или тебе самой знакомы сии люди?– Нет.– Что – нет? – снова вскричал бульдог. – Ты не знакома с колдунами или никогда не слыхала о таковых?– Я простая девушка, – отвечала Жанна, глядя на инквизитора, который с бровей перевел взор на ее губы. – Не запутывайте меня и извольте понимать мои слова.– Если ты простая девушка, так и отвечай просто, без затей, – мягко откликнулся Гийом де Бриг, снова прячась за полотном век.– Я слышала о существовании ведьм.– А известно ли тебе об их искусстве?– Известно и об этом.– А кому поклоняются эти воины тьмы? Граф Этьен де Ледред сделал такое движение, будто хотел подняться, не имея более терпения выслушивать подобный вздор, но сдержал свой порыв и остался на месте.– Князю тьмы, ваше преосвященство, – последовал ответ.– Вот как? Ты отвечаешь слишком поспешно, Жанна. Откуда же тебе это известно?– Так говорят.– Кто же, Жанна? – Гийом де Бриг подался вперед, при этом пламя свечей, длинные зеленые стволы которых на четверть истаяли, затрепетало от движения воздуха. Шарахнулись тени за спиной судей. – Кто так говорит, и кто учил тебя сей ереси?– Да все говорят. Это же старинные легенды. Жители нашего края суеверны.– Хорошо. К этому мы вернемся, – процедил доминиканец. – Не угодно ли тебе дать присягу, что язык твой произнесет одну лишь правду?– Я уже пообещала, сударь.– Обещание и клятва – не одно и тоже.– Я готова.– Заметь, что я не приказываю тебе клясться.– Если вы не приказываете, стало быть, я могу и не клясться.– Можешь не присягать. Но если ты желаешь поклясться, то я охотно приму это.– Да зачем, черт возьми, я буду клясться, если вы не приказываете?– На тебе подозрение в ереси, Жанна, и обвинение в колдовстве.– О, боже!– Итак…– Я клянусь!– Скажи-ка, дитя, а не знаешь ли ты сама каких-нибудь штучек… Может быть самых пустячных, невинных. Ну, например, может быть, ты напускала на поля туман или гусеницу? А может, лишала коров молока?– Нет.– Подумай хорошенько, Жанна, прежде чем ответить. Ведь твое упорство может повредить в первую очередь тебе и избавить от кары того, кто в большей степени ее достоин.– Я уже ответила.– Хорошо… – Гийом де Бриг потер пухлые руки. – Оставайся в сумраке. Но, быть может, ты откроешь нам, с какого времени тебе известны секреты мастерства?Жанна, которая никак не ожидала подобного поворота дела, распахнула глаза. Она вмиг забыла об усталости и терзавшем ее голоде. Не веря собственным ушам, она внимала скучающему инквизитору.– Святая апостольская церковь учит нас, что бог трехлик. Враг же рода человеческого многолик и могущественен, и еретическая секта колдунов и ведьм могуча так же. Являлся ли перед тобой дьявол, Жанна? И летала ли ты на шабаш верхом на палке, смазанной волшебной мазью, где твой жених ждал тебя? В каком облике он являлся тебе, был ли это громадный кот, черный козел или чудовище с крыльями летучей мыши?– Тебе, видать, это приснилось, церковник! – воскликнула Жанна в страхе и крайнем изумлении.– Вот как? А не целовала ли ты, будучи неофиткой, сатану в зад, чем отдала ему свою душу? Не обещал ли он взамен исполнения твоего заветного желания?– Не понимаю, о чем ты говоришь, – резко ответила Жанна, стараясь подавить подступивший животный страх и поочередно оглядывая фигуры сидящих за столом.– Не понимаешь? – Гийом де Бриг тонко улыбнулся; где-то за стенами монастыря завыла собака. – Так-таки не понимаешь, Жанна? А твоя неземная красота, не она ли была твоим заветным желанием? Ага! Известно, что дьявол исполняет обещанное! Женщина не может обладать ликом ангела. Твоя красота не от мира сего, она – от лукавого!Последние слова инквизитор выкрикнул, поднимаясь с места и тяжело опираясь о стол; бульдог оскалился; граф де Ледред подался вперед, свет упал на его обезумевшее, искаженное страданием лицо.Ее красоту, ее невинность, то, чем люди восхищались и ради чего одаривали ее милостями, развращенные церковники вменили ей в вину!Жанна не могла поверить, что это происходит с ней наяву. Она отступила в глубь зала, где как лампады теплились свечи и, обернувшись к двери, закричала:– Уведите меня отсюда! Уведите! Уведите! Уведите! ГЛАВА 9 На некоторое время Жанну оставили в покое. Потом снова начались допросы, продолжавшиеся подолгу, лишавшие ее сил. Она поняла, что попала в адскую машину инквизиции, которая не пощадит ее хрупкость.Ей зачитывали чьи-то свидетельства, изобличавшие ее в колдовстве. Но имен свидетелей Жанна не знала. Она не ждала чуда. Девушке стало совершенно ясно, что судьи слышат только желаемое, с легкостью извращая ее слова. Она все чаще замыкалась, погружаясь в себя, созерцая свой таинственный мир, куда никому не было доступа. Она сожалела о спокойных и мирных днях в лучезарной Пти-Жарден, белые лачуги которой рассыпались по побережью жемчугом. В тишине подземелья, нарушаемой только капающей водой и возней крыс, нимфа слышала шум прибоя и плач чаек в теплых потоках воздуха, залитого ярко-золотыми лучами солнца.Быть может, это был лишь сон, который рано или поздно растворится в перспективе памяти? И может быть там, в этом мрачном подземелье Жанна начала свою подлинную жизнь, жизнь, уготованную ей самой судьбой?Звездный полог небытия, черный и холодный, подобно свитку разворачивался в ее душе, отбрасывая тень на воображаемое побережье, и под этим пологом исчезало улыбающееся дитя.Она идет по бесконечной лестнице, высеченной в розовом граните, вокруг скользят летучие мыши, и их кружение, похожее на черную вуаль, постепенно окутывает все беспросветным туманом. Наверху стоит Диагор и, смеясь, зовет ее. И она доверчиво поднимается к Полису-на-Скале, и восхождение это похоже на струение вод.Все существующее – сон! Сон! Уже не было больше стройного здания жизни, остались развалины, скатившиеся во мрак.Перед внутренним взором узницы внезапно поднялась давно забытая картина. Она идет с матерью за руку по мокрому песку, и следы их босых ног быстро наполняются морской водой. Море качается вперед-назад, и можно уснуть в этой колыбели. Мир наполнен туманом, легкой утренней дымкой, сквозь которую проходят едва теплые медные лучи встающего из глубины солнца, похожего на огромный цветок. Впереди анфилада синих причудливых скал, поросших редкой травой, великолепных в своей перспективе и мудром сосуществовании с морем. Из-под гранитной арки появляется белая лошадь с длинной расчесанной гривой, и сквозь дымку идет навстречу Жанне и ее юной матери, материализуется зеленый фургон, который скрипит и раскачивается. Проходя мимо, лошадь смотрит на Жанну круглыми зеркальными глазами и шевелит черными губами. Фургон оставляет глубокую колею, подползает волна, и колея заполняется водой, теплый ветер откидывает назад прекрасные волосы матери… Разочарование! Разочарование! Хрупкий солнечный мир, на который легла тень доминиканского замка. Глаза Клода, как два застывших озера, и его улыбка, тронутая тлением. Как жизнь может быть такой хрупкой? Воистину бог – великий шутник и великий философ.Она снова с неясной горечью жалела своих дней в Пти-Жарден.Граф больше не приходил к ней в темницу, но всегда молчаливой тенью присутствовал на допросах. Часто Гийом де Бриг, почтительно наклоняясь к его уху, тихо и неторопливо советовался с ним. Этьен де Ледред отвечал односложно, словно не понимая, что еще от него нужно, и почему его не оставят наконец в покое. Когда Жанна смотрела на графа, ею овладевало сострадание, в котором она сама нуждалась, и она думала, что этот могучий и угрюмый человек, который одним своим словом может превратить ее в пыль, любит и любит безнадежно… ведьму, юности которой коснется костер. Эта любовь делала его несчастным, ибо это была месть фортуны монаху Патрику, без сожаления осудившего на смерть многих еретиков.Когда узница и судья встречались взглядами, они краткое время глядели друг на друга, пытаясь понять чувства, таящиеся в глубине, и Жанна, как книгу, читала тайны сердца рыцаря. Она перестала стесняться своей внешности и ужасающей худобы, она знала, что он по-прежнему помнит ее иной. И его страдающие глаза говорили девушке, что он по-прежнему видит перед собой прекрасную грезу цветущего побережья, испещренного следами фламинго.Время шло. Жанна день за днем, обнаруживая недюжинную выдержку, проходила в дверь, за которой был коридор, после нескольких поворотов – винтовая лестница и коридор, упиравшийся в другую дверь.Она уже не боялась переступать порог зала, где ее ожидали чудовища, прикрывавшиеся распятием. Состав суда менялся лишь отчасти: бульдога сменяла жаба, иногда появлялся монашек, в профиль похожий на птицу, которая хочет пить.Ход допросов фиксировался. За низким столиком при тусклом свете зимнего дня скрипел пером старец с бельмом на глазу, делавшим его похожим на домового, или бледный отрок с перепачканными чернилами пальцами.Жанна Грандье равнодушно слушала инквизитора, порой его вопросы, лишенные логики, приводили ее в изумление. Отреклась ли Жанна от бога? С подписью было это отречение, или без нее? Получал ли дьявол от нее обязательства, и чьей кровью они были писаны? Когда и в каком обличье сатана являлся ей? Как это происходило? Пожелал ли он брака с ней или только разврата и распутства? Услышав подобный бред, который мог родиться только в воспаленном, пораженном горячкой мозгу, Жанна расхохоталась и сказала, что она девственница, ни с кем не распутничала и в браке не состояла. Инквизитор приказал подвергнуть девушку освидетельствованию, но Этьен де Ледред в бешенстве этому воспротивился.Сколько малых детей ею съедено? Где она их добывала? У кого были они взяты – или они были вырыты на кладбище? Как она их готовила – жарила или варила? Добывала ли она из таких детей сало, и на что оно ей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11