Крепость окружал глубокий ров, но мост через него был опущен. Внутренние стены были выше внешних и вздымались к самым облакам. Крепость отбрасывала на холм густую тень. В нескольких бойницах угловых башен виднелся свет. Но тишина стояла гробовая: ни звука голосов.Повозка пересекла ров, где в гнилой воде плескался узкий серп месяца. Монах соскочил на землю и, миновав ворота, громко постучал молотком в низкую дубовую дверь, обитую лентами железа. Со стороны моста входа этого не было видно, так как располагался он за уступом стены, в зарослях терновника.Над дверью проскрежетал металл и послышался голос привратника.– Кто ты такой и что тебе нужно?– Рыцарь ордена святого Доминика, брат Бернар Пру, с заданием его преосвященства милостью божьей инквизитора Лотарингии, уполномоченного его святейшеством в Провансе, Гийома де Брига. Доложите приору, что задание выполнено, и брат Бернар смиренно ожидает позволения впустить его.Проговорив все это, монах вновь надвинул на глаза капюшон, который откидывал лишь затем, чтобы его могли получше рассмотреть. Железо вновь скрежетнуло о камень – окошко захлопнули.Ждать пришлось долго. Стояла немая морозная ночь. Где-то в зарослях, совсем близко, вскрикнул рябчик. Солдаты замерзли и начали проявлять признаки нетерпения. Наконец пришел ответ.– Сколько людей с тобой? – прозвучал другой голос. Говоривший изъяснялся на эльзасском диалекте, и брат Бернар недовольно поморщился.– Четверо.– Кто?– Возница, двое солдат и девица Грандье.– Тебе откроют ворота. Жди.Снова на некоторое время воцарилась тишина.Монах в своей неподвижности казался отлитым из бронзы, чего нельзя было сказать о его спутниках. Внезапно заскрипели блоки, черная решетка поднялась, открылись ворота, но настолько, чтобы в них мог протиснуться мерин со своей повозкой. За воротами с лязгом приподнималась вторая решетка.Жанна очутилась во дворе монастыря, где ее ждало сырое подземелье.Их встретили привратник, вооруженные стражники и молодой монах с фонарем, который он держал на уровне лица. Поверх белого одеяния на нем была короткая куртка. У монаха было изможденное лицо аскета, не лишенное при этом странного обаяния, присущего эльзасцам.– Солдаты пусть пройдут в кордегардию. Тебя, брат, несмотря на поздний час, ожидают приор и его святейшество. Идем. Я должен проводить тебя. О девице позаботятся.Брат Урбан, – а это был именно он, которого Бернар Пру ненавидел и считал выскочкой, – говорил спокойно, уверенно, и Бернар раздраженно прочистил горло.Ничего не отвечая, он пошел в замок, вход в который также был защищен подъемной решеткой и окованной железом дверью. Молодой Урбан последовал за ним, освещая дорогу.Из тени, отбрасываемой стеной, появился старый угрюмый монах и, схватив Жанну за предплечье, поволок по двору. Девушка вскрикнула, попыталась вырваться, но холодные подагрические пальцы старика были подобны тискам.Они прошли по длинным переходам, где гуляли сквозняки, спустились по винтовой лесенке; там открылся узкий коридор, освещенный в дальнем конце факелом, от которого к низкому своду поднималась копоть. Наконец достигли боковой двери. Жанна молила отпустить ее. Монах в грязно-белой сутане, не обращая внимания на просьбы девушки, одной рукой отпер дубовую дверь, за которой явилась крутая скользкая лестница, ведущая вниз. Монах столкнул девушку с первых ступенек, предоставив ей возможность спустится самой. Она повернула к старику осунувшееся лицо и, молитвенно сложив руки, воскликнула:– Долго ли мне находиться здесь, отец? О, нет, нет, не закрывайте дверь, прошу вас! Ответьте!Старик, который уже закрыл было дверь, приоткрыл ее снова и бросил на Жанну угрюмый взгляд. И так как девушка продолжала его умолять глухим, надтреснутым голосом ответил:– Утром.Дверь захлопнулась, и несчастная пленница осталась в сыром каменном мешке в полной темноте, неопределенности, отчаянии. С великой осторожностью Жанна начала спускаться вниз. В конце лестницы она споткнулась о что-то мягкое, что запищало и расползлось в разные стороны. «Крысы!» – с отвращением и ужасом подумала Жанна. Тем не менее, она двинулась вперед, и ее башмаки застучали по каменному полу подземелья так же, как когда-то, теперь уже в прошлый жизни, стучали по плитам постоялого двора. ГЛАВА 8 В углу лежал ворох прелой соломы, то и дело в потемках пищали крысы, Жанне казалось, что она слышит шлепанье их голых лап. Где-то капала вода.Мысли, одна горестнее другой, теснились в голове девушки. Она уселась на тощую подстилку, завернулась в рогожу, которая валялась тут же, и закрыла глаза. В общем-то, не было никакой разницы, слепа она, или зряча. Мрак – вечный властитель этого мрачного места, где сами камни изредка видят только огонь факелов.О, неужели ей довелось пережить чуму, остаться сиротой, потерять всех, кем она когда-то дорожила, лишь для того, чтобы оказаться замурованной в этом ледяном склепе! Жанна вспоминала теплый и влажный воздух Прованса, янтарные виноградники, горные тропы, поросшие цветущим рододендроном, море, смех Клода, который заглушали чайки…В голове стучало, а сердце билось, словно пойманная ласточка.К ней никто не приходил, никто не принес воды и хлеба, никто не разговаривал с ней. Сколько прошло времени с момента появления Жанны в темнице, глубоко под монастырем, она не знала. Ни один звук из внешнего мира не долетал сюда. Правда, однажды из темноты девушке послышалось короткое бормотание и протяжный стон, похожий на вой, отчего на ее голове волосы встали дыбом.«Должно быть, это какой-то несчастный, – подумалось ей, – или души замученных». Жанна пролепетала молитву и слабеющей рукой осенила себя крестным знамением.Впрочем, изменить она не могла ничего. В этом мокром, смрадном подземелье ей оставалось одно – ждать. Дважды ей приносили поесть, правда, с большим интервалом, и Жанна решила, что посещают ее по утрам. Провизия была скудная: кувшин воды, не отличавшейся свежестью, и черствые овсяные лепешки.Жанна старалась ни о чем не думать, опустошить свое сердце. Поев, она заворачивалась в рогожу и засыпала. Однажды она обнаружила на ступеньках полный кувшин воды и миску, в которой не было ни крошки. Значит, пока она спала, принесли еду, и крысы поживились ее съестным.Волосы Жанны засалились и свалялись, кожа стала липкой и грязной. Она повзрослела. Исчезла прежняя Жанна. Смеющаяся, розовая девочка с мягким характером никогда уже не вернется. На смену ей пришла решительная молодая женщина, желающая выжить.Но ведь не может так продолжатся вечно! Что-то должно произойти.Однажды к ней пришли. Дверь открылась с нарочитым, как показалось Жанне, грохотом, свет фонаря проник в камеру, заметались тени, силуэты людей, похожие на черную клейкую массу, и кто-то произнес ее имя.Она не ответила. Люди стали спускаться вниз. Девушка слышала их дыхание, чувствовала свежий воздух, которым тянуло сюда сквозь неплотно прикрытую дверь.– Блудница, почему ты не отвечаешь? – услышала Жанна надтреснутый голос. – Или ты внемлешь только зову врага рода человеческого?– Здесь нет блудницы, – резко ответила Жанна, приподнимаясь на локте. – Если же ты обращаешься к девице Грандье, я слушаю тебя!Монах, толстый, с сильной отдышкой, хотел возразить, но другой жестом остановил его.– Не следует, брат Любар, – сдержанно сказал он, и голос показался узнице смутно знакомым.– Подожди, ведьма, дойдет и до тебя очередь, – угрожающе пробормотал монах, наводя фонарь на изможденное, страшно высохшее лицо девушки, где прекрасные зеркальные глаза занимали, казалось, куда больше места, чем у обычных людей. Свет причинял боль, и девушка закрыла ладонью лицо.– Убери фонарь! – послышался голос. Наступила привычная темнота.– Оставь нас, брат Любар.– Что я слышу? – Монах растерянно посмотрел на товарища, стоявшего со скрещенными на груди руками.– Доселе слух не изменял тебе, брат. Ты ведь утверждаешь, что слышишь даже, как ангелы машут крыльями над головой его преосвященства.– Но, брат, не для того ли мы спустились в это подземелье, чтобы взять еретичку, и повести ее наверх?–. Именно для этого, брат. Но прежде я хочу поговорить с ней.– О, Иисус!– Удались, брат.– Полно, девушка, – произнес тот же голос, но уже не повелительно, а с нотами нежности, когда нежелательный свидетель скрылся за дубовой дверью. – Не бойся. Ты можешь открыть лицо. Я не причиню тебе вреда и клянусь, сделаю все от меня зависящее, чтобы никто не посмел обидеть тебя.Говоря это, посетитель слегка приоткрыл фонарь, и при тусклом свете Жанна различила высокую фигуру собеседника в шерстяной рясе. На его поясе висело множество амулетов и четок.– Обидеть меня? – переспросила Жанна. – По-твоему, монах, привезти насильно девушку в это гиблое место, бросить в зловонную камеру, посадить на хлеб и воду – это не значит «обидеть»? О чем ты говоришь, доминиканец!– Увы, не моя в том вина. На тебя донесли.– А! – воскликнула Жанна, вцепившись в свои волосы.– Жанна, – проговорил монах, поставив на пол фонарь и быстро подойдя к убогому ложу девушки. – Жанна, ты ведь хочешь выйти отсюда?– Хочу ли я выйти? О, что за вопрос! – отвечала Жанна, и глаза ее блуждали по сумеречному силуэту незнакомца. – Но неужто ты думаешь, монах, что я доверюсь хоть одному «псу господнему», чье вероломство всем известно!– Но тебе будет легче этого достигнуть, если ты доверишься мне.– На что ты толкаешь меня, незнакомец?– Жанна! Я пытаюсь спасти тебя. Время дорого. Только скажи «да», и я выведу тебя через потайной ход.– Кто ты?– Я тот, кто знает тебе цену!Девушка с трудом поднялась. Она стояла на слабых ногах, держась за стену, и тщетно старалась рассмотреть лицо незнакомца.– Чего ты хочешь от меня, бес? Я знаю, ты потребуешь платы.– О, гордая Жанна! – воскликнул монах, хватаясь за грудь. – Послушай, тебя обвиняют в колдовстве. Тебе уготован страшный путь, прежде чем ты взойдешь на костер. Я же предлагаю спасение. Только подай знак, и я на все готов.– Так какова цена твоей услуге?– Любовь, – страстно отвечал монах. – Я люблю тебя, Жанна, я теряю рассудок. Пощади! Пусть ты ничего не чувствуешь ко мне, пусть ты равнодушна. Я смирюсь с этим. Достаточно того, что я люблю. Идем, Жанна! – Он протянул руку.– Стать твоей любовницей, – медленно проговорила девушка. – В своем ли ты уме, доминиканец? По-твоему, я допущу, чтобы мною попользовались и выбросили, как ветошь? Я предпочту смерть.– Позорную и мучительную смерть, Жанна!– Да!– Но ведь ты хочешь жить!– Ты прав, монах. Я хочу жить. Но я не хочу презирать себя за это!– Что? – монах отшатнулся, словно получил пощечину, и отступил на шаг.– Ты привык вершить судьбы людей, не так ли? – с достоинством произнесла Жанна.– Я люблю тебя.– Ложь! Я не знаю тебя.– Вот как? Ты не знаешь, прекрасная Жанна, монаха Патрика? А имя Этьен де Ледред тебе знакомо?Жанна в удивлении и испуге раскрыла глаза. Монах быстро наклонился, поднял с пола фонарь и приблизил к своему лицу.– Смотри!Перед девушкой стоял граф Этьен де Ледред. Его скуластое лицо и лоб бороздили морщины, огненный взгляд пылал мрачным огнем любви и порока. Этот взгляд, который несколько месяцев назад ожег несчастную узницу на Гнилом пруду, еще долго потом преследовал ее в лихорадочных, развратных снах, какие могут быть у девственницы, прислушивающейся к своему просыпающемуся лону, и этот взгляд принадлежал монаху Патрику! Как же она, о боже, не узнала в ту ночь в коленопреклоненном рыцаре безумного монаха? Любовь!Любовь – что это? Помутнение рассудка, неодолимое желание мучиться и причинять страдания другому, зов плоти, жертвоприношение вечной жизни? Что это?Почему во имя любви люди совершают страшные преступления, уподобляются львам, готовым к прыжку, секущим себя хвостами, становятся воинами, не страшащимися ни виселицы, ни подземного огня, ни вечного небытия между звезд. И все для того только, чтобы сложить оружие и доспехи и, распластавшись, в грезах покориться другому, дышать голубоватым воздухом, напоенным нежностью, истекая слезами и соками чувств. Любовь – это загадка.Каждый познает ее по-своему. Но никто во веки не разгадает до конца. Ибо это – таинство. Дар Божий. О, юная Жанна, я желаю тебе коснуться этого дара.И да поможет тебе Бог! * * * – Что ты видишь? – спросил монах.– Я вижу тебя! Я узнала тебя, рыцарь. Ты вселил смятение в мою душу. Но мне все едино – что быть любовницей монаха, что вашей, граф… И там, и здесь наградой мне станут гонения, всеобщее презрение, насмешки черни, которая станет кидать камни мне вслед. Мне все едино, ваша светлость, смерть ли на костре, или смерть от…– Жанна, милая, дитя мое! – отвечал ей граф, на лице которого была такая неподдельная скорбь и отчаяние, что обреченная девушка поверила в истинность его чувств. – Я богат. Я сделаю тебя знатной дамой, и даже самые ревностные завистники прикусят языки. Я вернусь в мир ради тебя.– Но, ваша светлость, мы будем вынуждены скрываться от этого мира. Мы навсегда станем преступниками. Вы возненавидите меня.Он потупил взор.– Мне больше нечего сказать вам, граф…– Я живу тобой, Жанна! Идем, я выведу тебя отсюда. После этого, если захочешь, я оставлю тебя.– Я обречена, мой господин, – со слезами отвечала Жанна. – Вы причиняете мне страдания. Уходите, прошу.– Нет! – Он схватил ее за руку. Тело его пылало в горячке, крупные капли пота выступили на лбу. – Ты пойдешь со мной, Жанна.– Уходите, граф, – отвечала она, качая головой. – Прошу вас, не мучайте нас обоих.В коридоре послышался звук шагов. Несколько человек приближалось к камере. Сэр Этьен коротко взглянул на дверь, на которой изнутри не было засова. Крошечные щели на древесине приобрели оранжевый оттенок – идущие несли факел.– Совсем нет времени. Выйдем, Я немедленно все для тебя сделаю, – зашептал рыцарь. – Идем.– Ваша светлость, этого не может быть, – Жанна высвободила руку.Слезы брызнули из глаз графа. Закрыв лицо, с проклятием он повернулся к узкой каменной лестнице. Дверь распахнулась, и на пороге появились трое монахов, и среди них тучный брат Любар.– Брат Патрик, – воззвал сильный голос, эхо которого прокатилось под низкими полукруглыми сводами.– Я здесь, – ответил монах, уже успевший овладеть собой. – Вы прервали нас, братья.– Сожалею. Но беседа ваша с этой отверженной затянулась. Вы заставляете его преосвященство ждать, брат.– Я лично принесу извинения его преосвященству, – смиренно отвечал Патрик.– Да будет так, – говоривший склонил голову. – Ведьма должна немедленно предстать перед инквизитором.– Ага, свечи уже зажжены, – презрительно бросил Патрик.– Что вы хотите этим сказать, брат? – спросил Любар, который после быстрой ходьбы никак не мог отдышаться, из его жирной груди со всхлипами вырывался воздух.– Не обращайте внимания, – Патрик махнул рукой. – Девица готова предстать перед его преосвященством.– Вы исповедовали ее? – спросил молчавший доселе монах.Не отвечая и ни на кого не глядя, Патрик пошел вверх по ступеням. Этот угрюмый человек высокого роста был чем-то подавлен, его лицо выражало скорбь и неподдельное горе. Он вышел за дверь, и шаги его, постепенно затихая, затерялись в переходах. Монахи молча переглянулись. * * * После долгого подъема по винтовой лестнице, доминиканцы и их пленница остановились перед обитой железом дверью, защищенной решеткой, теперь поднятой. Факел оставили в подземелье, где этот коптящий источник света разгонял холодный мрак, не добавляя свежести затхлому воздуху. Надо сказать, что здесь, в переходах верхних уровней было относительно светло. Рассеянный свет лился от светильников, укрепленных на стенах. По крайней мере, по этим серым узким рукавам можно было смело передвигаться, не рискуя поскользнуться в какой-нибудь вонючей лужице и расквасить себе нос, или же сломать пару ребер.Дверь почти сразу распахнулась без малейшего шума, показалось безобразное лицо старика с бело-розовыми бровями и бельмом на глазу. Его грязно-белое одеяние было покрыто засаленными пятнами, явно посаженными на монастырской кухне.Потный, с лоснящейся физиономией брат Любар и скромный юноша, чье лицо, напоминавшее пергамент, испещряли узкие, как порезы, морщины, остались снаружи. Жанна в сопровождении коренастого монаха вступила в помещение, где ее ожидали с христианским терпением.Обширный зал представлял собой галерею неправильной формы со сводами, покрытыми изображениями адептов веры. С бледных фресок, где преобладали лазурь и, золото, распятый Христос милостиво взирал на вошедших, и ангелы бесшумно кружили в широких одеяниях, даря друг другу поцелуи. На стены, сложенные из крупного серого камня, ложились цветные пятна от стрельчатых готических окон с витражами, украшенными эмблемами доминиканского ордена: собакой с горящим факелом в зубах, и геральдическими знаками королевской семьи. Заходящее солнце виднелось из-за древней крепости, его дрожащий красный свет разливался между зубцами монастырской стены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11