В каждом его слове звучала непримиримость, свойственная религиозным фанатикам.– Я сожалею, – продолжал он после некоторой паузы, – что мне придется передать именно так ваши слова его преосвященству. Но его преосвященство уполномочил меня сказать вам, что ваша задача здесь уже должна быть выполнена и…– Получал ли его преосвященство мои письма? – Резко прервал его Патрик.– Да. – Брат Люк отвел глаза. – Но… Отчеты ваши неудовлетворительны.Патрик тяжело поднялся из-за стола, уставленного яствами, и прошелся по комнате. Остановился у очага, в котором тлели куски торфа, вытянув одну руку.– Как вы сказали? – Он обернулся к монаху, не меняя позы.– Сожалею, милорд, именно так. Брат Люк тоже встал с места.– Вынужден покинуть вас, милорд, – сказал он, – Я все передам его преосвященству. Не позднее десяти дней вы должны быть в Канне, его преосвященство вскоре намерен отбыть в Авиньон.Доминиканец поклонился и вышел. Патрик не проронил ни слова. Лишь когда закрылась дверь, он, глядя в огонь, сказал:– Черт бы побрал старика.Он снова прошелся по комнате. Весь его облик выдавал человека властного, человека, привыкшего повелевать. Мрачным взглядом он уставился на яства. Потом поднял с кровати меч, провел пальцами по его сверкающей поверхности.– Если бы ты знал, проклятый ханжа, что удерживает меня здесь! Если бы ты только знал… – И в бешенстве рассек мечом блюдо, предназначенное монаху. – Пропади ты пропадом! * * * Вечером, когда лучи заходящего солнца скользили над землей, окрашивая багрянцем леса предгорий, узкую равнину, скалистый берег, на вершине холма появился всадник. Его силуэт четко вырисовывался на фоне похолодевшего неба. Мрачно взирал он на долину в пене виноградников и плодовых садов. Крыша деревенской церкви возвышалась над лачугами бедняков. В розовеющих закатных волнах плыли рыбачьи лодки, медленно приближаясь к берегу.Вид этой идиллии действовал на всадника подобно тому, как красная колышущаяся материя действует на быка. Он шумно выдохнул и устремил взор в меркнущее небо с бледной россыпью звезд. У подножия холма клубился туман. В лачугах зажглись светильники. Наконец всадник нашел взглядом то, что искал, и скупая улыбка тронула его четко очерченные губы. Гнедой конь встряхнул головой, тихо зазвенела сбруя, и по узкой тропинке незнакомец начал неторопливый спуск.День был длинен и скучен как никогда. В мутных сумерках Жанна простучала башмаками по мощеному двору и нырнула в ворота. Взошла почти полная луна, наливаясь холодным светом. Наступал час химер, час, когда оживают самые дикие суеверия, и человек чувствует себя наедине с древними стихиями. В воздухе пахло надвигающейся зимой.Жанна брела по берегу, зябко кутаясь в плед и безотчетно прислушиваясь ко всякому звуку. В отдалении ковылял горбун, соблюдая все меры предосторожности. Ему не хотелось быть замеченным, и он скрывался в тени прибрежных скал. Как призрак, неровно ступая по песку, двигался Гийом за девушкой, придерживая полу короткой куртки.Нет, не разбойные намерения влекли его в ночной вояж. Несчастный горбун был готов пожертвовать собой ради безопасности прекрасной нереиды, чей силуэт медленно двигался впереди, и куда Гийом глядел с неподдельной грустью.В отдалении послышался топот копыт, звук постепенно нарастал, приглушенный, чавкающий – лошадь пустилась в галоп по мокрому песку.В тревоге Гийом остановился, напряженно прислушиваясь. И в ту минуту, когда горбун хотел крикнуть Жанне, чтобы она спасалась, из тьмы в лунное полотно вынырнул всадник. Конь под ним был чист и свеж, однако распален бегом, чего не скажешь о его хозяине – тот являл собой спокойствие и устремленность.Гийом успел заметить обернувшуюся Жанну, ее бледное, искаженное ужасом лицо. Крикнув, он бросился наперерез лошади и коротким движением метнул топорик. Сверкнула узкая полоска стали – обоюдоострый меч вышел из ножен – и к ногам несчастного горбуна упал круглый предмет, с всклоченной шевелюрой, откатился в сторону, оставляя багряную дорожку на песке, устремив невидящий взор в бескрайний простор, где только мрак и звезды…Гнедой конь не замедлили бега, всхрапнув, он ринулся к девушке, направляемый всадником. В зеркальных глазах животного отразились скалы побережья, могучие мускулы были напряжены, а сбруя сверкала как отполированные доспехи. Всадник налетел, подобно вихрю, подхватил Жанну и бросил в седло, а его великолепный конь вскинул голову, и грива взметнулась, как волосы амазонки.Стук копыт стих так же внезапно, как и возник, растворился в шуме прибоя. Больше ничего не нарушало покоя этого уединенного места. О трагедии напоминал только обезглавленный труп Гийома, который в обманах ночи можно было принять за груду тряпья.Южнее Пти-Жарден, где нет ни одного поселения, где среди диких скал с криком носятся чайки, а при свете луны бесшумно ложатся на перепончатое крыло летучие мыши, в эту ветреную ночь на серо-розовом песке дожидалась хозяина утлая лодчонка.Всадник спешился и что-то снял с седла. Ракушечник скрипел под ногами незнакомца, когда он направился к бурлящей воде. Бережно уложил он свою ношу в лодку и столкнул ее в разомкнувшуюся волну. Конь на берегу тихо заржал. Человек сделал рукой краткий жест, словно призывая животное к молчанию.Лодка раскачивалась на волнах, скрипели уключины, ветер внезапно изменил направление. Но незнакомец уверенно вел это убогое суденышко выбранным курсом.Поблизости от материка поднимался из вод Средиземного моря скалистый островок, прибежище несметного количества птиц, где на самом высоком уступе стояла старая башня маяка. Именно сюда и направлялся похититель, и вскоре нос лодки ткнулся в отшлифованную гранитную глыбу.Человек со своей ношей поднялся по каменным ступенькам, ведущим к входу в башню. У низкого сводчатого портала он остановился и оглянулся назад. Кругом было темно, плескались и шумели волны, пряные запахи морских глубин наполняли воздух, подобно дорогим благовониям. В бухте качалась привязанная лодка.Человек резко, но негромко постучал в дверь. Стук был условным, и дверь тут же бесшумно открылась. На пороге стоял старик. Был он мал ростом, крепок, его пепельные волосы с нитями седины были собраны в пучок, а борода спускалась до груди. В руке он держал фонарь. Его пористая кожа напоминала по цвету красную глину, и были испещрена морщинами. Перед гостем предстал никто иной, как смотритель маяка Роббер, старый морской волк, отшельник и пьяница.– Это вы, милорд, – тихо сказал он, взглянув на гостя холодными голубыми глазами.– А кто еще по-твоему мог быть? – Ответил незнакомец.Роббер неопределенно подал плечами.– Входите, – коротко сказал он и отодвинулся, давая гостю дорогу.– Убери фонарь, старик, я знаю эту башню не хуже тебя.– Как хотите, милорд. Ежели вы предпочитаете тьму свету – это ваше дело, и меня оно не касается. Именно так, лихорадка мне в бок!Ночной гость стал уверенно подниматься по лесенке, не обращая внимания на стук двери и скрежет задвигаемого засова.У одной из дверей он остановился, поджидая Роббера, и все так же бережно прижимал к груди свою ношу. Вне всякого сомнения, это была похищенная им девушка.Старый моряк отпер дверь и, почтительно поклонившись, пропустил гостя вперед. Тому пришлось пригнуться, чтобы пройти под низкие своды каморы.Смотритель Эфийского маяка обладал острым зрением, однако темнота действовала на его глаза так же, как на глаза любого смертного. Роббер не заметил, что красивое и бесстрашное лицо пришельца исказила гримаса боли, он покачнулся, но, взяв себя в руки, твердо шагнул в комнату.Здесь царил полумрак: единственный источник света – тлеющие дрова в камине – давал возможность поверхностно рассмотреть помещение, где оказался незнакомец.Это была довольно большая комната с громоздким дубовым столом посередине, креслами, украшенными искусной резьбой, и широкой кроватью под шерстяным пледом. Тусклый свет исходил от камина в углу, сделанном в форме головы горгульи.Вот этот зыбкий свет и давал возможность увидеть царивший здесь живописный беспорядок. Стол был завален навигационными приборами, старыми книгами; несколько щитов, секиры, луки и арбалеты, кинжалы и посеребренные латы висели по стенам вперемежку с морскими картами. К потолку был подвешен желтый акулий скелет.– Зажечь свечи, милорд? – спросил Роббер и покосился на то, что с таким тщанием гость скрывал под плащом.– Нет… Все, что потребуется, я сделаю сам, ответил он, не взглянув на почтенного хозяина маяка.– В этой башне всегда пронизывающая сырость. Если камин начнет остывать – подкормите его. В дальнем углу найдутся куски торфа.Гость прошел к кровати и уложил на нее девушку, в то время, как смотритель давал необходимые, на его взгляд, рекомендации. Пришлось выслушать. Гость, склонившийся было над девушкой, выпрямился и вернулся к старику.– Ты сделал все, что нужно, Роббер, – сдержанно сказал он. – Я покину башню до рассвета. Лодку можешь забрать в бухте, под горбатым утесом. Ладно… – он махнул рукой. – Иди отдыхать, старина.Как только смотритель маяка удалился, человек, которого он называл милордом, в раздумье прошелся по комнате, слегка припадая на правую ногу. Каждый шаг причинял ему боль, и он стискивал зубы, чтобы не выдать страданий даже перед самим собой. Но бледное лицо, возбужденно блестевшие глаза свидетельствовали о том, что мысли его заняты отнюдь не раной.Он подошел к кровати и взглянул на девушку. Она была без сознания.Мужчина отошел к столу, и какое-то время стоял неподвижно. На нагромождении старых книг возвышался бронзовый подсвечник в виде упавшего на колени демона, в агонии простершего к небу руки. В одной он держал зеленую свечу. Губы мужчины искривились в горькой и иронической улыбке.Он зажег свечу.Слишком долго девушка не приходит в себя, в тревоге подумал незнакомец.Он сел перед камином и по возможности внимательно рассмотрел ногу. Топор рассек мякоть почти до кости, грубая кожа штанов немного смягчила удар. Гость взял кусок полотна, вероятно служивший хозяину обеденной салфеткой, и кое-как перевязал рану.– Проклятый горбун, – пробормотал он.При звуке его голоса Жанна пришла в себя, обвела комнату глазами, полными слез, ничего толком не рассмотрев. Взгляд ее остановился на человеке у камина. При свете огня она могла хорошенько рассмотреть его. Это был муж, но далеко не старик. Его огромный нос и несколько тяжеловатая нижняя часть лица выдавали в нем человека волевого и благородного. Его кожаный камзол почернел в тех местах, где о него терлись доспехи и оружие. Он снял панцирь и стальные рукавицы, оставшись в отполированных нарукавниках, достигавших локтя. На кожаном поясе незнакомца слева висел длинный меч с прочной рукоятью в виде распятия с гравировкой. При себе он также держал длинный кинжал. Высокие ботфорты с широкой серебряной пряжкой потемнели от воды. Стальных набедренников на воине не было, чем не замедлила воспользоваться госпожа фортуна, чтобы проявить свой капризный нрав.Что-то в облике рыцаря показалось Жанне смутно знакомым. Манера сидеть, откинувшись на спинку стула, глядя немигающим взором в огонь, изредка пожимать плечами, будто возражая самому себе, шевелить губами. Взгляд ее устремился на оружие, тускло отсвечивающее в полутьме. Перед ней убийца Гийома, единственного бедного друга, бросившегося защищать ее!Жанна вскрикнула и разом села на постели. Рыцарь вскочил. Некоторое время оба молча глядели друг на друга. Наконец рыцарь сделал попытку подойти к девушке.Она выставила вперед ладони, будто желая оттолкнуть страшное видение.– Нет, нет, нет, не приближайтесь, умоляю, – зашептала она, и слезы блеснули в ее прекрасных глазах. Густые темные локоны рассыпались по груди и плечам, и почти закрыли ее узкое лицо с тонкими чертами.Рыцарь прижал руку к сердцу.– Клянусь честью, я не причиню тебе вреда. Если тебе угодно думать иначе, я постараюсь развеять все сомнения.– Стойте, где стоите! Я не вынесу вашей близости. Кто вы?– Граф Этьен де Ледред. Моя рука и меч к твоим услугам, прелестное дитя. Позволь выразить мое восхищение и признательность…– За что же? – Жанна вся подобралась, готовая в любой момент спасаться бегством, хотя бы в противоположный угол комнаты.– Своей красотой ты разбудила сердце, давно уснувшее, и оживила родник в моей душе.– Бога благодарите, – ответила Жанна, в замешательстве глядя на рыцаря.– Нет, Жанна, клянусь дьяволом, бог здесь не при чем! О прошу, не вздрагивай так, как будто тебя ударили бичом.– Что происходит? Я не понимаю.– Жанна, клянусь, ты в безопасности.– Разве? Как я могу быть в безопасности, рядом с убийцей? Разъясните мне, милорд.– Стоит ли говорить об этом?– Да. Вы убили Гийома.– Ему не следовало соваться под копыта лошади.– Он пытался защитить меня!– Ты права… Но так же он пытался убить меня. Граф небрежно указал на перевязанную рану.– Этого вполне достаточно, чтобы укоротить простолюдина ровно на голову.– Вы разбойник, ваша светлость.– Буду рад, если твое мнение обо мне изменится. Граф вновь предпринял попытку приблизиться к ней, и снова она остановила его.– Стойте, я хочу получше вас разглядеть.– Что тебе это даст?– Я хочу понять, для каких целей привезена сюда.– Я объясню, Жанна. Но прежде… Ты, верно, голодна? Не угодно ли разделить со мной скромную трапезу?Граф указал на верхний конец стола, освобождённый от хаоса пыльных свитков и карт, готовых в любую минуту похоронить под собой блюдо с холодной говядиной, печеную оленину, мелкую дичь, поджаренную на масле. Среди всех этих кушаний возвышалась бутыль белого вина и две чарки.Граф де Ледред подал Жанне руку и галантно проводил ее к столу. Поскольку их в эту минуту не обременяло присутствие духовника, то и граф с легким сердцем и нескрываемым удовольствием пренебрег обязательной для добрых христиан предтрапезной молитвой.Ужин прошел почти в монашеском молчании, изредка прерываемом графом Этьеном, предлагавшим своей невольной гостье отведать то одно кушанье, то другое. Жанна молчала, не поднимая глаз. Когда рыцарь поинтересовался, почему она столь неразговорчива, девушка резко ответила:– Я не могу быть любезной с убийцей Гийома! Лицо рыцаря де Ледреда не изменилось, в силу своего высокого положения и воспитания он умел владеть собой, и только по тому, как угрюмо он уставился в огонь, можно было понять, что слова Жанны оставили в сердце графа неприятный след. Но это вскоре прошло. Сэр Этьен, не скрывая удовольствия, рассматривал девушку, сидевшую напротив него. Горящая свеча в бронзовой руке демона давала возможность рыцарю без помех любоваться ее столь редкой красотой, а пламя камина бросало алые отблески на спину девушки, отчего ее роскошные волосы приобрели оттенок красного золота.Она была мала ростом и очень тоненькая, обладала тем изяществом, что присуща только феям и нимфам, или же древним египетским статуэткам. Одета она была по-старинному, ибо, не имея состояния, не могла следить за течением моды. Но одежда Жанны, несмотря на свою крайнюю скромность, казалось, лишь оттеняла красоту этого воздушного создания. На ней был корсаж из красно-коричневого сукна, открытый спереди. Длинные рукава, узкие до локтя и расширяющиеся книзу, украшались витыми шнурками. Из-под корсажа выглядывала белая рубашка, расшитая простой тесьмой, которая прикрывала совершенной формы грудь, сберегая тем самым скромность девушки. Никаких украшений, даже самых простых, не было видно, только вокруг шеи Жанны обвивалась черная нить, на которой висел маленький буковый крестик.Граф де Ледред с удивлением и нежностью смотрел на милое видение, так неожиданно появившееся в его жизни, в то время как она, хмуря брови, потребовала объяснений.Рыцарю пришлось дать их. С каждым произнесенным словом девушка все больше изменялась в лице: она то краснела, то смертельная бледность покрывала ее щеки. Наконец она заломила руки. Жест этот был мимолетным, но исполненным неподдельной скорби.– О страшная участь, – воскликнула она. – Стать жалкой наложницей, женщиной, торгующей своим телом!– Что ты такое говоришь, Жанна?– Молчите! Вы воспользовались моей беззащитностью. Я – сирота, вам это известно…– Мог ли я полагать, что мои слова будут так истолкованы!– Вы похитили меня и привезли сюда! Это не прибавляет вам чести, храбрый рыцарь. Призываю в свидетели небо, что вам придется понести кару за совершенное насилие.– Жанна, опомнись! Мог ли я даже думать об этом?– Для того ли вы совершили бесчестный поступок, граф, чтобы в этом странном месте рассказывать мне ваши сказки?– Что ты находишь бесчестного в том, что мужчина боготворит женщину? – спросил граф, и лицо его стало таким угрюмым, что Жанна отшатнулась.– О, только то, к какому способу он прибегает, чтобы удовлетворить свою страсть, – ответила она и почувствовала, что краснеет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11