Да и навыков подобных драк у Владислава не было.
— Так не годится, — сказал Яков. В то же мгновение он буквально разорвал котенка пополам и отшвырнул окровавленное тельце.
— Гимнастика у-шу! — похвастался Яков, вытирая руки о светлый плащ Снежаны, висевший на вешалке, потом повернулся к Драгурову и усмехнулся: Теперь ты понимаешь, что я умею не только языком молоть, ной…
Договорить он не успел. Внезапный прилив ярости, вызвав какие-то дополнительные силы, выбросил Владислава вперед в прыжке, и в ладони у него очутилось длинное стальное шило. Он ударил так сильно, что шило, по самую рукоятку войдя возле ключицы, вонзилось в деревянную стену. Яков заорал, забился, словно пришпиленный жук. Свитер его тотчас же окрасился темной кровью.
Драгуров схватил огнетушитель и, направив пенную струю в лицо Федору, ослепил его. Тот завертелся на месте, Снежана метнулась ему под ноги и, схватив за причинное место, сжала кулак. Федор взревел. Драгуров несколько раз ударил его огнетушителем по голове, и тяжелоатлет наконец вырубился. Лишь тогда Снежана разжала свой кулачок и брезгливо вытерла ладонь о брюки.
Яков уже не кричал, а лишь стонал. Он еще не потерял сознания, но был близок к этому. Тело его обмякло, но шило держало крепко.
— Вырви… вырви… — пролепетал Яков, испуганно глядя, как к нему приближается Драгуров с огнетушителем в руках.
— Ты хочешь, чтобы тебя вырвало? — спросил Владислав. — Чтобы я засунул тебе два пальца в рот? А может быть, тебе в глотку вбить вот это? — Он поднес конус, из которого продолжала выползать пена, к губам Якова. — Глотай, глотай, давись, сволочь!
— Хватит! — остановила его Снежана. — Ну и бардак же мы тут устроили. Смотреть тошно.
— А ты не смотри, — ответил Драгуров, начиная приходить в себя.
8
Они вместе принимали душ — Карина и Алексей. Теперь ей даже почему-то хотелось, чтобы неожиданно вернулся муж. Интересно было бы поглядеть со стороны, что из этого выйдет. Но со стороны не получится, придется сыграть роль. Какую? Наверное, все актрисы одинаковы, думала она, всем им хочется прожить много жизней, примерить на себя платье и Джульетты, и Марии Стюарт, и леди Гамильтон, а окончить спектакль непременно с овациями и цветами, чтобы зрители и плакали, и восхищались одновременно. Что ж, она постарается доставить всем им истинное удовольствие. В их памяти она останется надолго — до следующей великой актрисы.
Карина чувствовала себя так, словно вобрала в себя черты многих женщин, их суть, тайну природы. Не только молодых, красивых, здоровых, но всех — и старух, и пробуждающихся к жизни, и калечных с рождения, не способных познать свое предназначение, и распутно-восхитительных, и безобразных, но жаждущих, и убогих, и расчетливых, и многих-многих других… Будто в нее вселился целый легион женщин, которые перекликались друг с другом и звали ее откуда-то из глубин души.
— Ты сейчас похожа на монашку-ведьму, — улыбаясь, сказал Колычев.
Карина пожала плечами и нахмурилась. Она вдруг вновь вспомнила о Гале. Уже давно наступило утро, а ее все нет.
— Ты, может, будешь смеяться, — неожиданно сказала она. — Но я так и не знаю, кто ее отец.
— Что? — переспросил Алексей. — А-а, ты о дочери?
— Как-то забавно и глупо вышло, — продолжала Карина. — Я забеременела до свадьбы с Владом, но уже жила с ним. И с тем, другим, тоже. Иногда это происходило в один день, хотя они оба, конечно, не догадывались. А когда это случилось, я так и не смогла высчитать, кто же все-таки ее отец.
— Ну, ты даешь! — усмехнулся Алексей. — Впрочем, я сразу понял, как только тебя увидел, на что ты способна.
— И на что же я способна?
— На многое. Если тебя разбудить.
— А хочешь знать, кто был тем, вторым?
— Какая разница?
— Это Коля Клеточкин. Наш режиссер.
— Вот как? — немного помолчав, произнес он. — Ну что же, могу сказать одно: у него всегда был вкус, несмотря на бардак в голове. Он догадывается о том, что это, возможно, его чадо?
— Мне кажется, нет. А Влад вообще не знает, что я была близка с ним. Видишь, как все хорошо устроилось? — зачем-то добавила она.
— Лучше некуда. Устроить бы и наши отношения так, чтобы твой муж пошел к черту.
— Это не так просто, — сказала Карина, еще не вполне осознавая, говорит ли серьезно, или так — к слову. — Но ты умный, что-нибудь наверняка придумаешь.
— Может быть, его отравить? — шутливо предложил сценарист.
— Может быть. А теперь все-таки тебе пора уходить.
Они уже выпили кофе и сейчас просто сидели за столом.
— Хватит и того, что тебя видел этот мальчишка, приятель Гали.
— Он мне показался каким-то странным, — заметил Алексей. — Где-то я его уже встречал, но где — не помню.
— Не в своем ли воображении? — Карина, протянув руку, постучала пальчиками по его лбу. — Оно у тебя чересчур развито. Как у эмбицила.
— Это наследственность, — улыбнулся он. — Может, поедем на студию вместе? Найдутся твои дети, не волнуйся. Как и сундук с куклами, пролежи он в земле хоть сто лет.
— Ты о чем?
— Сразу видно, что ты плохо читала мой сценарий. Я об игрушках Бергера, моего прадеда. Они — как дети, которые придут на смену людям. Новая формация жизни. В иносказательном смысле, разумеется, без всякой мистики. Собственно говоря, все это я выдумал — ну, про его сундук. Но почему бы и нет? Мертвые питаются живыми, это истина. А во вчерашних новостях я услышал: нечто такое найдено на Сухаревке. Не его ли наследство? Может, заявить права, пока не опередили? — рассмеялся он, но Карина его почти не слушала, подталкивая к двери.
Они торопливо поцеловались, а когда вышли на лестничную клетку, увидели другую пару — мальчика и девочку, отпрянувших друг от друга после поцелуя.
— Я привел ее, как обещал, — хмуро сказал Гера, указывая на Галю, растерявшуюся при виде незнакомого мужчины.
Глава двенадцатая
1
В милицию Владислав позвонил из телефонной будки, стоявшей напротив мастерской. Снежана находилась рядом, держа в руках сумку с механической куклой.
— В «Доме быта» по улице Лемешева драка, — сообщил Драгуров и повесил трубку. Он посмотрел на девушку: от бессонной ночи под глазами у нее образовались синие круги. «Словно мы занимались любовью без отдыха», — подумал Драгуров, а вслух сказал: — Пусть приезжают и сами тут разбираются.
Из мастерской почти вывалился Яков, держась рукой за плечо. Сумел-таки освободиться от шила… Упав, он снова поднялся и боком, как выброшенный на берег краб, побежал в сторону. Наблюдать за ним было забавно.
— Бросил товарища, — усмехнулся Драгуров. — Вот гнида.
— А мне кажется, он мертв, — сказала Снежана. — Как-то подозрительно спокойно лежал.
— Тем лучше. — хмуро отозвался Драгуров. — Не я первый начал. Нас здесь вообще не было.
Когда подъехала машина с мигалкой, они уже уходили вдоль по улице к метро.
— Заскочим ко мне, я сниму деньги в Сбербанке. Потом что-нибудь придумаем, — сказал Владислав. — Тебе надо отдохнуть. Да и мне тоже. Может быть, уедем куда-нибудь…
— В Гималаи, — Снежана грустно улыбнулась. — Или в горный Алтай.
Возле дома Драгуров снял со своих «Жигулей» чехол, открыл дверцу.
— Побудь пока тут, — сказал он и, прихватив сумку с металлическим мальчиком, вошел в подъезд.
Дома его встретили так, будто он никуда не уходил и вообще все время был здесь, только прятался. Карина что-то читала. На секунду она оторвалась от книги и испуганно взглянула на него. Дочь делала вид, что смотрит телевизор и ее сейчас больше всего интересует, какими темпами идет строительство свинофермы в Вологодской области. Усмехнувшись, Владислав подошел к столу, порылся в ящиках. Задвинул сумку под диван.
— Завтракать будешь? — спросила Карина.
— Нет, — отозвался он.
Проходя мимо, выключил телевизор. Бросил на стол сценарий Колычева-Клеточкина.
— Будешь сниматься? — спросил Владислав.
— Конечно.
— А ты что молчишь? — Драгуров повернулся к дочери. — Попроси маму, она тебе подберет какую-нибудь роль.
— Вероятно, у тебя была скверная ночь, — сказала Карина.
— Ну и что? Тебя это не касается.
Он, пожалуй, впервые говорил с ней так вызывающе грубо, но ничего не мог с собой поделать. И остановиться не мог. Сейчас они обе — и жена, и дочь — раздражали его. Драгуров понимал, что не прав, но даже получал какое-то удовольствие от своей грубости, будто, как в детстве, злил собаку. Он вытащил из шкафа несколько рубашек, белье и швырнул в портфель. Туда же положил паспорт и сберкнижку, Потом огляделся: не забыл ли чего?
— Куда-то едешь? — спросила Карина.
— Да. В командировку, — коротко ответил он. — Конгресс кукловодов в Базеле. Собрание марионеток в Мелитополе.
— Папа… — начала Галя, но умолкла Драгуров снисходительно посмотрел на нее.
— Что у вас тут случилось? — небрежно спросил он. — Вроде, какой-то пожар был на пятом этаже?
— Ничего особенного, — равнодушно сказала Карина.
— Но сами-то вы уцелели?
— Как видишь. Когда вернешься?
— Не знаю.
— Папа, мне надо с тобой поговорить, — решилась наконец Галя.
— Потом, потом, — торопливо ответил Владислав. — Во всем будем разбираться потом.
Гера помнил, как в одной из детских сказок главный герой, чтобы выболтаться, шел в лес, находил заветное дупло и нашептывал в него свои тайны. Сейчас он ощущал себя точно так же. Голова у него разламывалась, хотя боли не было-лишь одно жгучее желание выплеснуть все, что накопилось там, внутри. В мозгу жил какой-то зверек, путешествовал по извилинам и грыз все подряд. И множество мыслей наскакивали друг на друга, словно состязаясь. Гера знал одного человека, которому можно было бы все рассказать и который его никогда не выдал бы. Потому что и сам относился к этому «заветному дуплу» точно так же. И он отправился в больницу, к Свете Большаковой.
Она сидела на лавочке, в укромном уголке парка, и читала.
— Садись, — сказала Света, обрадовавшись. — Рассказывай, что произошло.
Как будто только и ждала со вчерашнего дня его появления, чтобы он пришел и излил душу.
— Ты, Светка, блаженная, — усмехнулся Гера. — С чего ты решила, что у меня что-то произошло?
— Я тебя насквозь вижу, — ответила она. — Во-первых, ты влюбился. Но еще не догадываешься об этом, потому и хорохоришься. А во-вторых, что-то дома, в семье. Опять поругался? Давай по порядку. Ты знаешь, что я твой друг.
— Знаю. Но по порядку не получится. Тут, как в колоде карт, все перемешано. А карты крапленые. И чувствую, что играю с кем-то не в подкидного дурака, а гораздо хуже. Но все время выигрываю, вот что страшно. Так ведь не бывает?
— Бывает. Если тебе специально поддаются. А что еще ты чувствуешь?
— Многое. Какой-то бешеный прилив сил, — сознался Герасим.
— Усиленный рост гормонов, — пояснила Света. — Идет процесс полового созревания.
— Он у меня уже давно кончился, — хмыкнул Гера. Знала бы она, сколько он уже испробовал девок и теток! А его все за девственника держат.
— Ты хочешь сказать, что… у тебя произошло с кем-то? — смущенно спросила Света. — С Галей? Понимаю, вы не удержались, но… рано, поверь. Вы еще слишком маленькие, чтобы начинать в таком возрасте. Я имею в виду психическое развитие. А это главное.
— Да при чем здесь Галя? — рассердился он. — Я ее пальцем не трогал! И вообще, еще два года назад я хорошо изучил, что вы там прячете в трусах, Насмотрелся на ваши бугорки. Не в этом дело.
— Не груби. Говори толком.
— Голова шумит, — сказал он. — Как будто нажрался или клея нанюхался. И тошно от всего. Смотреть ни на кого не хочется. Только ты и она, больше никого и нет.
— Понимаю, — сказала Света. — А Галя? Ты с ней говорил об этом.
— Нет, ей все это знать ни к чему. Это ведь ты у меня вроде громоотвода.
— Спасибо. — Света не обрадовалась и не огорчилась. Просто приготовилась выслушать все, что он скажет.
И он начал говорить. Медленно, словно выдавливая из себя по капле, иногда возвращаясь назад, к уже сказанному, а порою забегая вперед, к тому, что еще должно случиться. Начал с того, как увидел семью Драгуровых в лифте и ему вдруг страшно захотелось им насолить, ткнуть их всех носом в кучу дерьма, чтобы не сияли так от счастья. Но потом это желание уступило место другому. Да, ему понравилась Галя, и может быть, Света даже права, но не в этом суть. Что-то происходит, он чувствует. Вокруг, в нем самом, в других людях. Что-то меняется, будто приближается гигантский шторм, ураган. Или землетрясение. Почему сгорела его квартира, и куда подевались мать с отчимом? Может быть, они погибли? Выяснять это нет никакого желания. За что его хотели убить, там, на новостройке — этот Корж с Гнилым, который лежал где-то здесь, в соседнем отделении? Но он справился с ними со всеми, обманул. И Симеона обхитрил тоже, затянул ему проволоку на шее. Что с ним? Уже выбрался из петли? И Мадам, которая его терзала, получила свое, по заслугам. И Пернатый… Это ведь его банда напала на нее и Лентяя, из-за них они оба в больнице парятся. Но теперь все они — с ним, с Герой. Кроме Пернатого. Сам виноват, слишком был гордый. А Филипп Матвеевич пострадал случайно. Пистолет выстрелил сам, он тут не при чем. Не хотел убивать, нет. Но что было у старика на уме? Твердил про горный Алтай, звал уехать… А зачем, кого он хотел из него вырастить? Сына? Почему все липнут к нему, со всех сторон? Он не хочет. Не желает. Он ничей. Ему ни до кого нет дела, и о его призвании не знает никто…
Света слушала его сумбурную речь и все больше бледнела. Книжка давно выпала из рук и валялась теперь на земле, а ветер шелестел страницами. То, что рассказывал Гера, не укладывалось в сознании, и она не хотела этому верить. Наверное, он многое нафантазировал. Но даже если частица сказанного — правда, это страшно. Он уже шагнул с края обрыва в бездну, но парит в воздухе, как человек-птица, как демон, и какие-то силы поддерживают его с обеих сторон. Ей становилось не по себе, когда она глядела в искаженное лицо, словно мгновенно состарившееся. Черный взгляд. Шепот, срывающийся с ярко-красных губ.
— Тебя надо спасать! — таким же кричащим шепотом отозвалась она, закрыв ладонями уши.
В съемочном павильоне киностудии «Лотос» царила какая-то напряженная суматоха, хотя и невидимая обычным взглядом, но Колычев почувствовал ее сразу, едва прибыл на площадку — прямо от Карины, даже не заезжая к себе домой. Коля Клеточкин бродил, будто лев. Продюсер Ермилов мелькнул и исчез, не проронив ни слова, хотя обычно держался очень приветливо.
— Что здесь намечается — приезд Дастина Хоффмана? — спросил Алексей у Юры Любомудрова, оператора. — Или картину все-таки закрывают?
— Еще ничего толком не известно, — ответил тот. — Но Коля чего-то не поделил с продюсером. Поди спроси сам, я к нему боюсь соваться. Еще укусит.
Колычев взял две банки пива и пошел к режиссеру.
— Плюнь и выпей, — сказал он. — Какие проблемы?
— Отстань! — огрызнулся Клеточкин. — Тебя тут не хватало!
Но пиво взял. Спустя минут двадцать Алексей повторил попытку. К этому времени он уже кое-что выяснил у помрежа, сутулой рыжеволосой девицы. Оказывается, весь сыр-бор разгорелся из-за того, что Клеточкин решил самовольно изменить всю схему сценария и концовку фильма. Теперь получалась просто мелодрама, без конфликтных линий, эротических сцен и крови, на чем был круто замешан весь сюжетный материал. Продюсер возражал: совет директоров надеялся получить сдобный триллер со всеми его атрибутами.
Колычев же не хотел ни того, ни другого, но его мнения никто не спрашивал. Хотя он мог бы поспорить и доказать, что жанр философской притчи, как он и задумывал, приступая к сценарию, был бы сейчас наиболее уместен. Зритель устал от крови, секса и мистики, самое время преподать ему урок для раздумий. А мелодрама с куклами по сценарию Клеточкина будет выглядеть пошлым фарсом, вроде сказки про «Буратино». Тогда уж надо снимать детское кино.
— Нет, нет и нет! — заорал Клеточкин, когда Алексей высказал ему свои идеи. — Только через мой труп. В конце концов, кто здесь режиссер — я, ты или Ермилов?
— Но финансирует-то картину он. А сценарий мой.
— Засунь его себе в задницу. Я сам напишу новый, не волнуйся.
— А чего мне волноваться? Гонорар я уже получил. Но ты пойми, что твое упрямство…
— Я тоже вхожу в совет директоров «Лотоса», и у меня есть право голоса, перебил его Клеточкин. — У меня контракт, который они не могут расторгнуть. Как я могу согласиться на собственное уничтожение? Дудки! Тут они сели в лужу. Или фильма вообще не будет, или снимать его буду только я. Как захочу. В конце концов, я творческая личность, а не мешок с деньгами, как этот Ермилов!
— Конечно, ты не мешок с деньгами, — согласился Колычев, а про себя подумал: «Ты мешок с дерьмом, Коля». -Делай, как знаешь. Но все равно они что-нибудь придумают, коли уж взялись за это. В любом контракте можно что-нибудь выкопать. Юристы у них есть.
— Не мешайся под ногами! — сердито оборвал его Клеточкин.
Через час к Колычеву подошла испуганная девица-помреж и шепотом сказала, что его вызывают в дирекцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Так не годится, — сказал Яков. В то же мгновение он буквально разорвал котенка пополам и отшвырнул окровавленное тельце.
— Гимнастика у-шу! — похвастался Яков, вытирая руки о светлый плащ Снежаны, висевший на вешалке, потом повернулся к Драгурову и усмехнулся: Теперь ты понимаешь, что я умею не только языком молоть, ной…
Договорить он не успел. Внезапный прилив ярости, вызвав какие-то дополнительные силы, выбросил Владислава вперед в прыжке, и в ладони у него очутилось длинное стальное шило. Он ударил так сильно, что шило, по самую рукоятку войдя возле ключицы, вонзилось в деревянную стену. Яков заорал, забился, словно пришпиленный жук. Свитер его тотчас же окрасился темной кровью.
Драгуров схватил огнетушитель и, направив пенную струю в лицо Федору, ослепил его. Тот завертелся на месте, Снежана метнулась ему под ноги и, схватив за причинное место, сжала кулак. Федор взревел. Драгуров несколько раз ударил его огнетушителем по голове, и тяжелоатлет наконец вырубился. Лишь тогда Снежана разжала свой кулачок и брезгливо вытерла ладонь о брюки.
Яков уже не кричал, а лишь стонал. Он еще не потерял сознания, но был близок к этому. Тело его обмякло, но шило держало крепко.
— Вырви… вырви… — пролепетал Яков, испуганно глядя, как к нему приближается Драгуров с огнетушителем в руках.
— Ты хочешь, чтобы тебя вырвало? — спросил Владислав. — Чтобы я засунул тебе два пальца в рот? А может быть, тебе в глотку вбить вот это? — Он поднес конус, из которого продолжала выползать пена, к губам Якова. — Глотай, глотай, давись, сволочь!
— Хватит! — остановила его Снежана. — Ну и бардак же мы тут устроили. Смотреть тошно.
— А ты не смотри, — ответил Драгуров, начиная приходить в себя.
8
Они вместе принимали душ — Карина и Алексей. Теперь ей даже почему-то хотелось, чтобы неожиданно вернулся муж. Интересно было бы поглядеть со стороны, что из этого выйдет. Но со стороны не получится, придется сыграть роль. Какую? Наверное, все актрисы одинаковы, думала она, всем им хочется прожить много жизней, примерить на себя платье и Джульетты, и Марии Стюарт, и леди Гамильтон, а окончить спектакль непременно с овациями и цветами, чтобы зрители и плакали, и восхищались одновременно. Что ж, она постарается доставить всем им истинное удовольствие. В их памяти она останется надолго — до следующей великой актрисы.
Карина чувствовала себя так, словно вобрала в себя черты многих женщин, их суть, тайну природы. Не только молодых, красивых, здоровых, но всех — и старух, и пробуждающихся к жизни, и калечных с рождения, не способных познать свое предназначение, и распутно-восхитительных, и безобразных, но жаждущих, и убогих, и расчетливых, и многих-многих других… Будто в нее вселился целый легион женщин, которые перекликались друг с другом и звали ее откуда-то из глубин души.
— Ты сейчас похожа на монашку-ведьму, — улыбаясь, сказал Колычев.
Карина пожала плечами и нахмурилась. Она вдруг вновь вспомнила о Гале. Уже давно наступило утро, а ее все нет.
— Ты, может, будешь смеяться, — неожиданно сказала она. — Но я так и не знаю, кто ее отец.
— Что? — переспросил Алексей. — А-а, ты о дочери?
— Как-то забавно и глупо вышло, — продолжала Карина. — Я забеременела до свадьбы с Владом, но уже жила с ним. И с тем, другим, тоже. Иногда это происходило в один день, хотя они оба, конечно, не догадывались. А когда это случилось, я так и не смогла высчитать, кто же все-таки ее отец.
— Ну, ты даешь! — усмехнулся Алексей. — Впрочем, я сразу понял, как только тебя увидел, на что ты способна.
— И на что же я способна?
— На многое. Если тебя разбудить.
— А хочешь знать, кто был тем, вторым?
— Какая разница?
— Это Коля Клеточкин. Наш режиссер.
— Вот как? — немного помолчав, произнес он. — Ну что же, могу сказать одно: у него всегда был вкус, несмотря на бардак в голове. Он догадывается о том, что это, возможно, его чадо?
— Мне кажется, нет. А Влад вообще не знает, что я была близка с ним. Видишь, как все хорошо устроилось? — зачем-то добавила она.
— Лучше некуда. Устроить бы и наши отношения так, чтобы твой муж пошел к черту.
— Это не так просто, — сказала Карина, еще не вполне осознавая, говорит ли серьезно, или так — к слову. — Но ты умный, что-нибудь наверняка придумаешь.
— Может быть, его отравить? — шутливо предложил сценарист.
— Может быть. А теперь все-таки тебе пора уходить.
Они уже выпили кофе и сейчас просто сидели за столом.
— Хватит и того, что тебя видел этот мальчишка, приятель Гали.
— Он мне показался каким-то странным, — заметил Алексей. — Где-то я его уже встречал, но где — не помню.
— Не в своем ли воображении? — Карина, протянув руку, постучала пальчиками по его лбу. — Оно у тебя чересчур развито. Как у эмбицила.
— Это наследственность, — улыбнулся он. — Может, поедем на студию вместе? Найдутся твои дети, не волнуйся. Как и сундук с куклами, пролежи он в земле хоть сто лет.
— Ты о чем?
— Сразу видно, что ты плохо читала мой сценарий. Я об игрушках Бергера, моего прадеда. Они — как дети, которые придут на смену людям. Новая формация жизни. В иносказательном смысле, разумеется, без всякой мистики. Собственно говоря, все это я выдумал — ну, про его сундук. Но почему бы и нет? Мертвые питаются живыми, это истина. А во вчерашних новостях я услышал: нечто такое найдено на Сухаревке. Не его ли наследство? Может, заявить права, пока не опередили? — рассмеялся он, но Карина его почти не слушала, подталкивая к двери.
Они торопливо поцеловались, а когда вышли на лестничную клетку, увидели другую пару — мальчика и девочку, отпрянувших друг от друга после поцелуя.
— Я привел ее, как обещал, — хмуро сказал Гера, указывая на Галю, растерявшуюся при виде незнакомого мужчины.
Глава двенадцатая
1
В милицию Владислав позвонил из телефонной будки, стоявшей напротив мастерской. Снежана находилась рядом, держа в руках сумку с механической куклой.
— В «Доме быта» по улице Лемешева драка, — сообщил Драгуров и повесил трубку. Он посмотрел на девушку: от бессонной ночи под глазами у нее образовались синие круги. «Словно мы занимались любовью без отдыха», — подумал Драгуров, а вслух сказал: — Пусть приезжают и сами тут разбираются.
Из мастерской почти вывалился Яков, держась рукой за плечо. Сумел-таки освободиться от шила… Упав, он снова поднялся и боком, как выброшенный на берег краб, побежал в сторону. Наблюдать за ним было забавно.
— Бросил товарища, — усмехнулся Драгуров. — Вот гнида.
— А мне кажется, он мертв, — сказала Снежана. — Как-то подозрительно спокойно лежал.
— Тем лучше. — хмуро отозвался Драгуров. — Не я первый начал. Нас здесь вообще не было.
Когда подъехала машина с мигалкой, они уже уходили вдоль по улице к метро.
— Заскочим ко мне, я сниму деньги в Сбербанке. Потом что-нибудь придумаем, — сказал Владислав. — Тебе надо отдохнуть. Да и мне тоже. Может быть, уедем куда-нибудь…
— В Гималаи, — Снежана грустно улыбнулась. — Или в горный Алтай.
Возле дома Драгуров снял со своих «Жигулей» чехол, открыл дверцу.
— Побудь пока тут, — сказал он и, прихватив сумку с металлическим мальчиком, вошел в подъезд.
Дома его встретили так, будто он никуда не уходил и вообще все время был здесь, только прятался. Карина что-то читала. На секунду она оторвалась от книги и испуганно взглянула на него. Дочь делала вид, что смотрит телевизор и ее сейчас больше всего интересует, какими темпами идет строительство свинофермы в Вологодской области. Усмехнувшись, Владислав подошел к столу, порылся в ящиках. Задвинул сумку под диван.
— Завтракать будешь? — спросила Карина.
— Нет, — отозвался он.
Проходя мимо, выключил телевизор. Бросил на стол сценарий Колычева-Клеточкина.
— Будешь сниматься? — спросил Владислав.
— Конечно.
— А ты что молчишь? — Драгуров повернулся к дочери. — Попроси маму, она тебе подберет какую-нибудь роль.
— Вероятно, у тебя была скверная ночь, — сказала Карина.
— Ну и что? Тебя это не касается.
Он, пожалуй, впервые говорил с ней так вызывающе грубо, но ничего не мог с собой поделать. И остановиться не мог. Сейчас они обе — и жена, и дочь — раздражали его. Драгуров понимал, что не прав, но даже получал какое-то удовольствие от своей грубости, будто, как в детстве, злил собаку. Он вытащил из шкафа несколько рубашек, белье и швырнул в портфель. Туда же положил паспорт и сберкнижку, Потом огляделся: не забыл ли чего?
— Куда-то едешь? — спросила Карина.
— Да. В командировку, — коротко ответил он. — Конгресс кукловодов в Базеле. Собрание марионеток в Мелитополе.
— Папа… — начала Галя, но умолкла Драгуров снисходительно посмотрел на нее.
— Что у вас тут случилось? — небрежно спросил он. — Вроде, какой-то пожар был на пятом этаже?
— Ничего особенного, — равнодушно сказала Карина.
— Но сами-то вы уцелели?
— Как видишь. Когда вернешься?
— Не знаю.
— Папа, мне надо с тобой поговорить, — решилась наконец Галя.
— Потом, потом, — торопливо ответил Владислав. — Во всем будем разбираться потом.
Гера помнил, как в одной из детских сказок главный герой, чтобы выболтаться, шел в лес, находил заветное дупло и нашептывал в него свои тайны. Сейчас он ощущал себя точно так же. Голова у него разламывалась, хотя боли не было-лишь одно жгучее желание выплеснуть все, что накопилось там, внутри. В мозгу жил какой-то зверек, путешествовал по извилинам и грыз все подряд. И множество мыслей наскакивали друг на друга, словно состязаясь. Гера знал одного человека, которому можно было бы все рассказать и который его никогда не выдал бы. Потому что и сам относился к этому «заветному дуплу» точно так же. И он отправился в больницу, к Свете Большаковой.
Она сидела на лавочке, в укромном уголке парка, и читала.
— Садись, — сказала Света, обрадовавшись. — Рассказывай, что произошло.
Как будто только и ждала со вчерашнего дня его появления, чтобы он пришел и излил душу.
— Ты, Светка, блаженная, — усмехнулся Гера. — С чего ты решила, что у меня что-то произошло?
— Я тебя насквозь вижу, — ответила она. — Во-первых, ты влюбился. Но еще не догадываешься об этом, потому и хорохоришься. А во-вторых, что-то дома, в семье. Опять поругался? Давай по порядку. Ты знаешь, что я твой друг.
— Знаю. Но по порядку не получится. Тут, как в колоде карт, все перемешано. А карты крапленые. И чувствую, что играю с кем-то не в подкидного дурака, а гораздо хуже. Но все время выигрываю, вот что страшно. Так ведь не бывает?
— Бывает. Если тебе специально поддаются. А что еще ты чувствуешь?
— Многое. Какой-то бешеный прилив сил, — сознался Герасим.
— Усиленный рост гормонов, — пояснила Света. — Идет процесс полового созревания.
— Он у меня уже давно кончился, — хмыкнул Гера. Знала бы она, сколько он уже испробовал девок и теток! А его все за девственника держат.
— Ты хочешь сказать, что… у тебя произошло с кем-то? — смущенно спросила Света. — С Галей? Понимаю, вы не удержались, но… рано, поверь. Вы еще слишком маленькие, чтобы начинать в таком возрасте. Я имею в виду психическое развитие. А это главное.
— Да при чем здесь Галя? — рассердился он. — Я ее пальцем не трогал! И вообще, еще два года назад я хорошо изучил, что вы там прячете в трусах, Насмотрелся на ваши бугорки. Не в этом дело.
— Не груби. Говори толком.
— Голова шумит, — сказал он. — Как будто нажрался или клея нанюхался. И тошно от всего. Смотреть ни на кого не хочется. Только ты и она, больше никого и нет.
— Понимаю, — сказала Света. — А Галя? Ты с ней говорил об этом.
— Нет, ей все это знать ни к чему. Это ведь ты у меня вроде громоотвода.
— Спасибо. — Света не обрадовалась и не огорчилась. Просто приготовилась выслушать все, что он скажет.
И он начал говорить. Медленно, словно выдавливая из себя по капле, иногда возвращаясь назад, к уже сказанному, а порою забегая вперед, к тому, что еще должно случиться. Начал с того, как увидел семью Драгуровых в лифте и ему вдруг страшно захотелось им насолить, ткнуть их всех носом в кучу дерьма, чтобы не сияли так от счастья. Но потом это желание уступило место другому. Да, ему понравилась Галя, и может быть, Света даже права, но не в этом суть. Что-то происходит, он чувствует. Вокруг, в нем самом, в других людях. Что-то меняется, будто приближается гигантский шторм, ураган. Или землетрясение. Почему сгорела его квартира, и куда подевались мать с отчимом? Может быть, они погибли? Выяснять это нет никакого желания. За что его хотели убить, там, на новостройке — этот Корж с Гнилым, который лежал где-то здесь, в соседнем отделении? Но он справился с ними со всеми, обманул. И Симеона обхитрил тоже, затянул ему проволоку на шее. Что с ним? Уже выбрался из петли? И Мадам, которая его терзала, получила свое, по заслугам. И Пернатый… Это ведь его банда напала на нее и Лентяя, из-за них они оба в больнице парятся. Но теперь все они — с ним, с Герой. Кроме Пернатого. Сам виноват, слишком был гордый. А Филипп Матвеевич пострадал случайно. Пистолет выстрелил сам, он тут не при чем. Не хотел убивать, нет. Но что было у старика на уме? Твердил про горный Алтай, звал уехать… А зачем, кого он хотел из него вырастить? Сына? Почему все липнут к нему, со всех сторон? Он не хочет. Не желает. Он ничей. Ему ни до кого нет дела, и о его призвании не знает никто…
Света слушала его сумбурную речь и все больше бледнела. Книжка давно выпала из рук и валялась теперь на земле, а ветер шелестел страницами. То, что рассказывал Гера, не укладывалось в сознании, и она не хотела этому верить. Наверное, он многое нафантазировал. Но даже если частица сказанного — правда, это страшно. Он уже шагнул с края обрыва в бездну, но парит в воздухе, как человек-птица, как демон, и какие-то силы поддерживают его с обеих сторон. Ей становилось не по себе, когда она глядела в искаженное лицо, словно мгновенно состарившееся. Черный взгляд. Шепот, срывающийся с ярко-красных губ.
— Тебя надо спасать! — таким же кричащим шепотом отозвалась она, закрыв ладонями уши.
В съемочном павильоне киностудии «Лотос» царила какая-то напряженная суматоха, хотя и невидимая обычным взглядом, но Колычев почувствовал ее сразу, едва прибыл на площадку — прямо от Карины, даже не заезжая к себе домой. Коля Клеточкин бродил, будто лев. Продюсер Ермилов мелькнул и исчез, не проронив ни слова, хотя обычно держался очень приветливо.
— Что здесь намечается — приезд Дастина Хоффмана? — спросил Алексей у Юры Любомудрова, оператора. — Или картину все-таки закрывают?
— Еще ничего толком не известно, — ответил тот. — Но Коля чего-то не поделил с продюсером. Поди спроси сам, я к нему боюсь соваться. Еще укусит.
Колычев взял две банки пива и пошел к режиссеру.
— Плюнь и выпей, — сказал он. — Какие проблемы?
— Отстань! — огрызнулся Клеточкин. — Тебя тут не хватало!
Но пиво взял. Спустя минут двадцать Алексей повторил попытку. К этому времени он уже кое-что выяснил у помрежа, сутулой рыжеволосой девицы. Оказывается, весь сыр-бор разгорелся из-за того, что Клеточкин решил самовольно изменить всю схему сценария и концовку фильма. Теперь получалась просто мелодрама, без конфликтных линий, эротических сцен и крови, на чем был круто замешан весь сюжетный материал. Продюсер возражал: совет директоров надеялся получить сдобный триллер со всеми его атрибутами.
Колычев же не хотел ни того, ни другого, но его мнения никто не спрашивал. Хотя он мог бы поспорить и доказать, что жанр философской притчи, как он и задумывал, приступая к сценарию, был бы сейчас наиболее уместен. Зритель устал от крови, секса и мистики, самое время преподать ему урок для раздумий. А мелодрама с куклами по сценарию Клеточкина будет выглядеть пошлым фарсом, вроде сказки про «Буратино». Тогда уж надо снимать детское кино.
— Нет, нет и нет! — заорал Клеточкин, когда Алексей высказал ему свои идеи. — Только через мой труп. В конце концов, кто здесь режиссер — я, ты или Ермилов?
— Но финансирует-то картину он. А сценарий мой.
— Засунь его себе в задницу. Я сам напишу новый, не волнуйся.
— А чего мне волноваться? Гонорар я уже получил. Но ты пойми, что твое упрямство…
— Я тоже вхожу в совет директоров «Лотоса», и у меня есть право голоса, перебил его Клеточкин. — У меня контракт, который они не могут расторгнуть. Как я могу согласиться на собственное уничтожение? Дудки! Тут они сели в лужу. Или фильма вообще не будет, или снимать его буду только я. Как захочу. В конце концов, я творческая личность, а не мешок с деньгами, как этот Ермилов!
— Конечно, ты не мешок с деньгами, — согласился Колычев, а про себя подумал: «Ты мешок с дерьмом, Коля». -Делай, как знаешь. Но все равно они что-нибудь придумают, коли уж взялись за это. В любом контракте можно что-нибудь выкопать. Юристы у них есть.
— Не мешайся под ногами! — сердито оборвал его Клеточкин.
Через час к Колычеву подошла испуганная девица-помреж и шепотом сказала, что его вызывают в дирекцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35