— Может быть, заключим договор? Не прикасаться друг к другу до поры до времени. Еще не наступил срок. Ты не готова.
— Вы все-таки невозможный пижон, — ответила она. — Сама не пойму, почему я все еще здесь.
— А Вам нравится.
Они снова перешли на «вы», будто выставив перед собой щиты и спрятав оружие в ножны. Карина посмотрела на старую фотографию, притягивающую взгляд.
— Бергер… — начала она, а Колычев перебил:
— Вот именно — Бергер. Вы хотите понять сценарий, чтобы войти в роль, — и не можете. А без меня Вам не обойтись. Ведь я — автор. Честно говоря, Коля Клеточкин тоже ни черта не смыслит, его привлекает лишь внешняя фактура, сюжет. Он хочет выразить что-то свое, и пусть старается. Думаю, он толковый режиссер, но главную идею ему не поднять. Не тот масштаб.
— Вы бы подсказали. Коля такой умный. Что мешает?
— Ему — нет. Вам, пожалуй, скажу. — Колычев прошелся по комнате, заглянул в пишущую машинку, усмехнулся, искоса поглядывая на Карину. — Идея в общем-то не нова… Апокалипсис, пришествие антихриста. Вернее, то, что перед этим. Гибель мира связана не с глобальной катастрофой. Наоборот, со всеобщим благоденствием. Знаете, что самое страшное? Мы даже не поймем, что уже попали в другое время, в другой мир… Иную форму существования. Мы будем имитировать сами себя, поскольку и антихрист — великий имитатор. Это его главный принцип: имитировать добро и зло, справедливость и несправедливость. Он будет прельщать притворным благоговением и смирением, кротостью и любовью, благоразумием, умом, силой, лаской, постоянством, крепостью семейных уз, совершать чудеса и знамения. Он станет угождать всем — и угодит. Потому что его примут за Бога. Расплата — душа, и вот уже человек превращается в зверя, готового служить ему до конца дней.
— Есть время и есть вечность, — произнесла Карина, когда он умолк. — То, о чем Вы говорите, неизбежно произойдет, я знаю. Но даже если оно продлится тысячу лет, все это — лишь временно. В Вечности записано иное — там все неизменно и последовательно. В конце пути будет спасение. Но мы говорим о том, чего не может понять никто, не только Коля Клеточкин. Это не дано представить. Нужно либо верить, либо отрицать. И поэтому наш разговор лишен смысла. Нет, поправилась она, — не смысла, а конечного результата, истины. Вернемся к вашему Бергеру.
— Я бы на Вашем месте оставил его в покое, — усмехнулся Колычев. — Он промелькнул — и исчез. Он всего лишь задал поступательный ход этой Игре. Наделал кукол и распределил «роли». Они — те слуги, которые выполняют волю грядущего лже-мессии. Вот о чем я вам толкую.
— И Вы сами верите во все это? — с сомнением спросила Карина.
— Я художник, — сказал Колычев. — У меня творческая фантазия. Кроме того, Бергер — реальное лицо, он, в конце концов, мой прадед. Конечно, многое мне пришлось выдумать, дополнить… Но почему бы и нет? А вдруг действительно существует где-нибудь некая одушевленная кукла, вернее, «оживленная» без души, которая разрушает все и всех? Вы разве мало встречали подобных людей? Да их сейчас море!
— А почему… — Карина запнулась, понимая, что он говорит правду. — Почему Селена убивает близкого ей человека?
— Подошли к цели. — Алексей потер ладони, словно обрадовался чему-то. Это ли мне Вам объяснять?
— И все же?
— Потому что каждому хочется совершить нечто подобное.
— Кажется, у меня был знакомый психотерапевт, — сказала Карина.
Пуля ушла в стену, прямо над головой отчима, а Галя от испуга выронила пистолет.
— Это… чего? — ошарашенно спросил дядя Вова, покрутив головой. — Ты… того это…
Гера поднял с пола «Макаров» и четко произнес:
— Теперь топай отсюда. Быстро. Шевели клешнями. И забудь дорогу сюда. Иначе убью.
До отчима наконец-то дошло. Повернувшись к стене и дотронувшись до дырки пальцем, он цокнул языком.
— Ладно, сыночек, не шути так. — Голос у него стал притворно ласковым. Дядя Вова трезвел прямо на глазах. — Конечно, я понимаю. Все, заметано. Договорились.
— И никаких денег тебе не будет! — добавил Гера.
— Чего уж… — согласился отчим. — Я ж для тебя старался. А теперь вижу ты и сам с усам. Кхе-кхе… Усов-то, правда, еще нет, а прыткий! Ну да в этом деле усы не главное. Верно я говорю, красавица? — Он подмигнул Гале, и та покраснела.
— Пшел вон! — ткнул его в спину Гера. — Смотреть на тебя тошно, блевотина.
— Все-все, ухожу. — Отчим попятился к двери и тихонько закрыл ее за собой.
Они переглянулись, улыбнувшись друг другу.
— Классно шарахнула, — одобрительно сказал Гера. — Чуть ниже, и мозги бы на стенку вылетели.
— Сама не знаю, как получилось. Я не хотела, — ответила Галя.
— А чего такого-то? Ну, застрелила бы… Главное в этом деле — куда труп спрятать. Можно было под кровать к твоим родителям.
— Очень остроумно.
— Вообще-то ты мне даже начинаешь нравиться, — заявил Герасим и взглянул на часы. — Мне пора.
— А ты куда? Я с тобой.
Гера развел руками, чуть ли не обреченно произнес:
— Конечно! Куда же ты денешься?
…Они подошли к дому, где жила Люда, Галина одноклассница.
— Жди здесь! — приказал Гера, а сам побежал вверх по лестнице.
Ему нужен был сиамский кот. До встречи у котлована оставалось еще два часа. Он успеет все, что задумал.
— Приветик! — обрадованно удивилась Люда. И тут же затараторила: Домашнее задание пришел списывать? А у меня родителей допоздна не будет. Чаю хочешь? Ты чего пришел?
— Людка, продай своего кота, — сказал Герасим, гладя любимца квартиры.
— Еще чего!
— Даю пятьдесят долларов.
— Забирай, — тотчас же ответила она, даже не моргнув глазом. — Мне плеер нужен. Тебе целиком или порезать?
— Так сойдет, сумку только какую-нибудь брось. — Гера вытащил деньги.
— Интересно… — Люда задумалась. — А сколько бы ты за меня дал? Только не ври.
— Ни цента.
— Вот и врешь! Помнишь, сам умолял меня, чуть не плакал? В подвале?
— Это тебе приснилось. Не больно-то ты тогда и ломалась.
— Подожди! — Люда придержала его за рукав. — Ты что, не понял: родителей дома нет. Тебе не охота?
— Вот что Людка, если ты уже такая мокренькая, то позови кого-нибудь со двора! — Гера захлопнул перед ее носом дверь и побежал вниз, прижимая холщовую сумку с обалдевшим котом.
…Галя едва поспевала за ним, когда он шагал к другому дому. Из сумки раздавалось мяуканье.
— Где ты его отловил? И зачем? — спросила она.
— Некогда! — отозвался Гера. — Теперь жди здесь. Полчаса.
Он поднялся на этаж, где жила Мадам. «Старая мегера!» — скрипнул зубами Гера, нажимая на звонок. Наконец, дверь открылась, и улыбка расплылась на жирном лице Мадам.
— Заходи, куманек! — Глазки блестели, как две медные монеты. Из комнаты доносились женские голоса.
«Подруг привела, — догадался Гера. — Таких же шлюх, как она сама».
— Щас познакомлю, — хихикнула Мадам. — Да ты, кажется, их знаешь — Клава и Верка. Жрать будешь? — И сама же ответила: — А то как же!
— Я вам кота принес, в подарок, — смиренно сказал Гера. — Вы же любите. А я пока в ванну пойду, помоюсь…
Мадам держала кота за шкирку и продолжала хихикать. Щеки ее тряслись.
«Погоди немного, сейчас будет совсем весело», — подумал Гера, запираясь в ванной комнате. Там он включил воду, затем отковырнул под раковиной плитку, вытащил целлофановый пакет с деньгами и сунул в карман. Теперь можно было переходить к финалу. Мысленно он уже давно проигрывал всю сцену, наслаждаясь каждой деталью.
— Ну, че застрял? — крикнула Мадам. — Вылезай так, как есть, голый!
Гера вышел из ванной, прошел в комнату, где сидели тетки. На столе бутылки, гора всякой снеди.
Сиамский кот встревоженно бил хвостом, пытаясь вырваться из рук Мадам.
— Дайте-ка сюда! — сказал Гера. — Эх, жалко, что у меня не три кошки… Было бы справедливей.
С силой рванув кота за хвост, он бросил его прямо в расплывшуюся физию Мадам. И тот вцепился в глаза, нос, щеки всеми четырьмя лапами…
Да, это была она-девушка в белом плаще, Снежана, но Драгурова почему-то удивил не столько ее приход, вернее, неожиданное возвращение, сколько заплаканные зеленые глаза. Будто она и должна была явиться именно сюда, случись с ней какое-либо горе. А то, что произошло нечто из ряда вон выходящее, не вызывало сомнений.
— Можно мне остаться? — спросила она звенящим голосом.
— Да! Да, разрази меня гром, — бодро, по-пиратски ответил Владислав. По правде говоря, по дороге он уже успел основательно хлебнуть из бутылки и теперь чувствовал себя необычайно смелым и сильным, готовым сразиться с кем угодно. Жаль, что сейчас тут нет рэкетиров, которые приходили намедни. — Хотите выпить? — добавил он, опуская на стол поклажу. — Сегодня праздник… Тьфу ты!.. Напротив, у меня траур.
— Как, у Вас тоже? — Если Снежана и плакала недавно, то слезы и все, что с ними связано, — осталось в прошлом. Глаза ее снова почти сияли. Видно, она ждала его появления и так же хотела видеть, как он — ее. И все их приподнятое настроение совершенно не соответствовало скорбному разговору.
— Погодите, а как Вы здесь очутились? — спросил Драгуров. — Впрочем, не важно. Наверное, что-то забыли?
Она чуть покраснела, и Владислав понял, что сморозил глупость.
— Я думала застать Вас… Ключ был в двери. А потом… не хотелось уходить. Хорошо, что Вы пришли.
— Ну, разумеется, — согласился он, распечатывая пакеты с заморскими фруктами. — Иначе мы не попробовали бы ананас, киви, манго. Вы предпочитаете ликер или виски?.. Почему я чувствую себя так свободно, вы не знаете?
— А может быть, мы перейдем на «ты»? — предложила Снежана.
Казалось, оба они уже позабыли о своем «трауре». Но Владиславу пришлось вспомнить о нем, когда его взгляд упал на хозяйственную сумку. И он на мгновение помрачнел.
— Расскажи, что случилось, — попросил он, протягивая Снежане бокальчик с ароматным ликером. — Торопиться некуда.
— А разве тебя дома никто не ждет? Жена…
Драгуров небрежно махнул рукой. Хмель, ударивший ему в голову, совсем замутил сознание. И сейчас ему вообще не хотелось ни о чем думать. Ну, ждут! А он имеет право на отдых. От них. Странно… Когда она появилась в его жизни? Только сегодня? А словно прошел год…
— Кто-то умер? — осторожно спросил он. Хотя сейчас, в этот вечер не хотелось говорить о смерти.
— Почему умер? — переспросила Снежана, готовая вновь расстроиться. — Дед в больнице, чувствует себя уже хорошо, от тебя я сразу же поехала к нему, проведать. Он даже просил передать тебе поклон. А мама в командировке, в Болгарии. Не накличь беду!
— Тогда я ничего не понимаю. — Драгуров развел руками. — Ты говорила о трауре.
— Не помню. Я имела в виду другое. Просто я испугалась. Мне показалось… Когда я возвращалась домой, то увидела в окне чью-то тень. Кто-то мелькнул за шторами. Я не могла ошибиться — в квартире кто-то был. Ключей нет ни у кого, кроме меня, деда и матери. А этот человек явно поджидал… Меня?
— Почему же ты не пошла в милицию?
— Извини… — Голос ее прозвучал несколько обиженно. — Так и надо было поступить. Но я зачем-то поехала к тебе. И правда — зачем?
— Да нет, ты поступила правильно! — воскликнул Владислав. — От милиции все равно никакого толка. Все они заодно с преступниками. Ты думаешь, это вор?
— Не знаю. Я просто потеряла от страха голову, и единственное, что могла придумать, — отправиться сюда.
Она уже удобно устроилась на диванчике, потягивая ликер и покусывая дольку ананаса. И смотрела с каким-то ожиданием… Или вызовом? Владислав не мог понять.
— Это дело нельзя оставлять просто так, — твердо сказал он. — Надо поехать и все проверить. Я захвачу какую-нибудь железяку и в случае чего проломлю домушнику голову. На моей совести десять трупов, будет одиннадцать.
Снежана засмеялась. Им обоим не хотелось отсюда уходить.
— Представляю тебя в роли Рембо, — сказала она. — А может быть, посидим еще? Там нечего особенно красть.
— Как Вам угодно, принцесса! — Склонившись, Драгуров поцеловал кончики ее пальцев.
Карина взглянула на часы, продолжая рассеянно слушать Колычева: его речь была точно паутина из слов и мыслей. Он перескакивал с одного предмета на другой, передвигаясь по видимым только ему болотистым кочкам. Тут был и закат мира, и Великий Инквизитор, и сублимация творчества, и Ницше, и полная эклектика из футурологических прогнозов. «Мальчик умен, — подумала Карина, — но явно с комплексами».
— Теперь мне действительно пора, — перебила она Алексея. Но уходить почему-то не хотелось, и Колычев почувствовал это.
— Зачем? — спросил он. — У тебя уже нет семьи.
Фраза прозвучала холодно и бесстрастно, как диагноз врача.
— Что ты себе позволяешь? — Рассердившись, Карина поднялась с места и направилась к двери.
— Она закрыта, а ключ спрятан, — донеслось вслед.
— Чего ты добиваешься?
Ей не было страшно — она умела постоять за себя, да и Алексей выглядел довольно субтильным, вряд ли он смог бы физически справиться с ней. И вел он себя не агрессивно. Наоборот, слишком спокоен и уверен в себе. Что означают его слова? Хочет ее обидеть?
— Я не маньяк, — ровным тоном продолжал Колычев. — Просто у меня есть одно преимущество перед… вами. Я вижу дальше и больше. Я знаю, что происходит и что будет потом. Зрение такое, внутреннее. Не могу объяснить. Все творческие натуры подобны колдунам, волшебникам. Магия слов — это то, из чего потом рождаются и материализуются идеи. Например, я чувствую, что твой муж сейчас находится с другой женщиной, девушкой. Он любит ее. И твоя дочь — на пороге любви, ей уже не нужны ни ты, ни отец. Она создала идола в своем воображении, и он влечет ее в бездну. Ты остаешься одна, вернуться в свой счастливый мир невозможно. Он разрушен. Построй новый.
— Замолчи! — крикнула Карина.
Вот теперь ей стало действительно страшно. Глаза Колычева — как две льдинки, в которых горел огонь. Слова его доносились сквозь какой-то туман, и она понимала, что он говорит правду. Но почему? Почему она верит ему, покорно дает обнять себя? Неужели ей нужен этот человек, его соломенные волосы, пронзительно синие глаза? Что он шепчет?..
Алексей неожиданно поднял ее на руки — в нем оказалось достаточно силы — и понес по комнате. Он понес ее по комнате, и Карина закрыла глаза, продолжая слушать его голос.
— Мы совершим великие, самые величайшие дела, — шептал он. — Откроем старый сундук с волшебными сказками, выпустим на волю наши сокровенные желания… и они покорят людей, весь мир…
— Что? О чем ты? — проговорила она словно в полусне.
— Молчи… ты познаешь это потом… когда придет срок…
Колычев опустил ее на тахту и лег рядом. Она отвечала на его поцелуи, словно забывшись. И пламя разгоралось все сильнее… Лишь на мгновение она вдруг очнулась, посмотрела вокруг, не узнавая ни себя, ни комнату, ни Колычева.
— Пусти, — пробормотала она, но тут же безвольно откинулась на спину — сил сопротивляться не было. Напротив, ее уже влекло к нему. Карина торопливо помогала и ему, и себе освобождаться от одежды — в порывах отчаянья и жажды. Шепот становился все бессвязнее, все глуше. Но одно слово, сорвавшееся с его уст, она успела услышать:
— Преступление…
«Преступление? — подумала Карина. — О чем он?» Но истома, предвкушение бились в ее теле электрическими разрядами, и все остальное отодвинулось куда-то в сторону, далеко за пределы мысли. Почувствовав входящую плоть, она вскрикнула. Бесовский жар играл во всем теле — такого еще не было никогда. Она будто видела себя со стороны, распластанную на постели, с запрокинутым в блаженстве лицом, с капельками пота на лбу, с безумным взглядом, в котором копилось наслаждение, готовое извергнуться огненной лавой. И в следующее мгновение это наслаждение достигло своего пика, вырвалось наружу. Содрогнувшись, она услышала свой крик. Только сейчас Карина поняла, что принадлежит этому человеку, и он может делать с ней все, что захочет.
На улице Гера сунул своей спутнице в руки целлофановый пакет из тайника Мадам.
— Спрячешь в своей комнате, — буркнул он. — А теперь уходи.
В ушах еще стоял крик, безумные вопли Мадам, пытавшейся оторвать от окровавленного лица сиамского кота. Кажется, она лишилась своих свинячьих глазок. Славный получился кадр из фильма ужасов.
— А ты куда? — спросила Галя.
— Встреча у меня там, — он махнул рукой в сторону новостройки. — Завтра увидимся.
— А где будешь ночевать?
— Еще не знаю.
— Если хочешь — приходи к нам. Папа с мамой возражать не будут. Я поговорю с ними.
— Не надо.
— Боишься? Ты можешь прийти ночью, когда они уснут. Я открою дверь.
— Ладно, поглядим, — отозвался Гера. Не добавив больше ни слова, он торопливо пошел прочь, чуть прихрамывая. Галя смотрела ему вслед, сжимая в руке целлофановый пакет. Ей хотелось быть рядом с ним. Сейчас и всегда. Но Гера не оборачивался, и она, тяжело вздохнув, направилась к своему дому.
Проходя мимо универмага, Галя вдруг задумалась и свернула в сторону пятиэтажек. Некоторые мысли не давали ей покоя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35