По сравнению с общаговскими масштабами два шага над пропастью к соседнему окну - детская забава.
Где-то далеко шумел банкет. Я вышла из туалета и едва успела придать своему лицу хмельной вид: в холле, развалясь на диване, сидели Костомаров и генерал. Мое появление всколыхнуло главного редактора.
- О, какая девочка! - пьяно воскликнул он и, не успев подняться, рухнул на диван.
Удивительная метаморфоза! Еще секунду назад генерал выглядел пьяней пьяного Костомарова, а сейчас я ежусь под его пронзительным взглядом. Старательно шатаясь, с блуждающей улыбкой направляюсь к выходу.
- Кто она? Журналистка? - спросил генерал.
- Журналюшка, нюх как у овчарки, - ответил Костомаров.
Герой догнал меня на лестнице. Идет вровень, ступенька за ступенькой. Мы молчим, в тишине парадной только наши шаги. Как странно, длинная-длинная, нескончаемая лестница. Уже внизу, у самой двери, он доводит до моего сведения:
- Я провожу вас.
Мы выходим во влажную прохладу первых осенних ночей. На редакционном дворе урчащий мотором "уазик" фарами освещает нам путь. Молча садимся в машину, она срывается с места. Шофер - старший сержант - косит на меня глазом в зеркало заднего вида и напропалую лихачит перед дамой. Молю Бога на фоне развившегося у шофера косоглазия, чтобы мы не врезались в дерево или фонарный столб. Строевая невозмутимость и полковника, и сержанта просто умиляют. В предвкушении самого интересного я замираю на заднем сиденье.
Полная иллюзия, что машина мчит по едва освещенным улицам с точным знанием пункта моего назначения. Оказывается, данный вопрос заботит не только меня. Не оборачиваясь, герой задает вопрос:
- Где вы живете?
Я смотрю на его стриженый затылок и наслаждаюсь паузой. Со старшего сержанта слетает дембельская спесь и, отвалив челюсть, он откровенно пялится на меня. Дурак, смотри на товарища полковника: паузу держит по системе Станиславского. А еще лучше, - дабы не кануть в Лету вкупе с моей заготовкой, - на дорогу!
- Нигде, - просто и ненавязчиво говорю я, - в редакции сократили, из общежития выселили.
Вот это эффект! Герой оборачивается и смотрит на меня не без восторга. Хлопая ресницами, я старательно изображаю невинное создание.
Он, удивленный, разглядывает меня, застенчивую, когда я уже собираюсь, указав дом подруги, фасад которого прямо по курсу, покинуть его общество, и кивает шоферу:
- В гарнизон.
Чуть было стихшая, машина развернулась, рванула в обратном направлении. Один ноль в его пользу.
Ну никакой жены здесь никогда не было. Я беззастенчиво брожу по его однокомнатной квартире и пялюсь во все углы. Он не препятствует, напротив, явно забавляется нахальным любопытством, снисходительно отступает, оказываясь на моем пути. Зрелище довольно однообразное - ни тебе помады, ни домашних тапочек женского размера. Все стены сплошь и рядом увешаны фотографиями самолетов и самолетиков. Столы, в том числе кухонный, завалены планшетами и полетными картами. Где же здесь пьют кофе?
Не дав ответа на поставленный вопрос, он достает из шкафа постельное белье и сует мне в руки.
- Постелите.
- А где вы ляжете?
Мне на самом деле интересно, тем более что во время осмотра, кроме дивана, лежачих мест не обнаружено. Неужели герой среди ночи свалит к другу или подружке(!)? Неужели ему есть, кого будить? Или еще вариант - герой всея Руси будет спать на полу, у моих ног!
- С вами, - говорит он.
Я ухожу. Бросаю все эти наволочки, простыни и ухожу. Он преграждает мне путь.
- Если мне нравится женщина, ничто не помешает мне... - запальчиво говорит он и, усмехнувшись, добавляет: - ...выпить с ней кофе.
Он сдает все позиции, в том числе и дверь. Но меня так просто не разжалобить. Я требую вызвать машину и в ожидании ее, с сигаретой в руке, сдвинув весь летный хлам, сажусь на край стола. Он слушает, прислонясь к стене, как я рассуждаю о безнравственности прелюбодеяния с практически посторонним человеком.
- Потом нам будет стыдно и гадко, у таких отношений нет будущего, - как можно доходчивее объясняю я и для наглядности привожу иллюстрацию. Представь, что мы зачнем мертворожденного ребенка и уже в минуту зачатия будем знать об этом.
Он молчит, согласен. Я комкаю сигарету в пепельнице, я ухожу. И тут у самой двери наперекор себе и его легкому согласию выставляю ногу в туфле.
- Застегни.
Он приближается и, опустившись на колено, берет мою ногу в свои ладони. С интимной нежностью, неспешно, словно набедренную повязку, стягивает туфлю и прижимается щекой к моей ступне. Внутри меня кипит как в чайнике. Я впиваюсь ногтями в дверь, пол плывет подо мной. Его руки подхватывают меня. Вздох первобытной страсти запрокидывает голову, клокочет в горле. Как громко, до звона во всем теле гудит тишина! Неиссякаемый гул вторит каждому движению, нарастает с желанием, врывается в меня и гудит, гудит...
- Машина, - шепчет он и абсолютно варварским способом срывает с меня одежды.
Конечно, я не спать сюда приехала. Но надо же и совесть иметь: проклятый телефон звонит как бешеный. Я открываю глаза. День начинается с утра, между прочим, очень раннего утра. Из ванной, под аккомпанемент воды, доносится его голос:
- Возьми трубку.
Ничего себе доверие! А если я услышу большую военную тайну и разглашу ее, что будет тогда с обороноспособностью нашей страны?
- Алле, - со всей мерой ответственности говорю я.
- Варя, жду вас сегодня в редакции, - отвечает трубка голосом Костомарова и заходится сигналом отбоя.
Я определенно зауважала главного: профессионально обработал информацию в кратчайший срок и в тяжкий период похмелья! Я определенно смущена. Наша тайна определенно уже не тайна, во всяком случае, для Костомарова и генерала. Все остальное - неопределенно.
Алексейвышел из ванной такой свежий, такой утренний, мокрые пряди и капли воды на плечах. Запрокинув руки за голову, я лежу на постели и откровенно рассматриваю его. Ладно сложен. Почти нагой, лишь полотенце на бедрах, какое совершенство форм! Ни грамма целлюлита! Он протянул мне руку, горячими пальцами сжал мою ладонь.
- Кто звонил?
- Да так... ошиблись номером. Лелик, я переоценила себя, мне почему-то не гадко и не стыдно.
Мужественно перенеся трансформацию своего имени, он присел рядом и погладил меня словно маленькую по голове.
- Человек всегда знает, чего ему действительно стоит стыдиться, Вака.
Кое-что прояснилось: Вака и Лелик, Лелик и Вака.
Прислонясь к дверному косяку, я смотрю, как он справляется с кухонной утварью, как насыпает кофе в турку, как споласкивает чашки. Не очень-то ловко. Неужели смущен? Девушка из хорошей семьи засучила бы сейчас рукава и встала к плите. Но это не мой путь. Прошло время, когда я, молодая, глупая, покупала мужчин. Смешно думать, что купить можно только за деньги, - особо прожорливых, кратчайшее расстояние к сердцу которых лежит через желудок, можно купить и за тарелку борща. Традиционно на рынке мужчин женщины раскошеливаются по полной программе: от игры на арфе, приторной верности до беременности. Но ведь любая монета может быть разменной.
Боже, какая я циничная! Между прочим, в одной американской энциклопедии написано: "Циник - человек, который по недомыслию видит жизнь такой, какая она есть, а не такой, какой она должна быть". Так что цинизм не всегда во вред, бывает и во благо. Хотя бы сейчас. Прямо-таки завтрак в кругу семьи. Я привычно тянусь за сигаретами. Как жаль, что Лелик не курит: если что и сближает людей, так это пороки, а вовсе не добродетель. Зато он из числа сочувствующих: берет зажигалку и щелкает ею.
- Если б ты была моей женой, то не курила бы.
Я готова бросить сигарету, я готова навсегда бросить курить, но пламя настойчиво горит в его руке. Впервые в жизни затягиваюсь без всякого удовольствия. Чтобы хоть как-то взбодриться, достаю диктофон, ставлю кассету на перемотку.
- Лелик, я вчера услышала разговор твоего генерала с главным редактором, хочешь послушать, о чем говорят?
- Нет. Мне не нравятся люди, которые подслушивают и подглядывают.
- Но я же случайно.
- Даже так, Вака.
Удивительно, но я сконфужена, неловко прячу диктофон в сумку.
- Извини, спешу, полеты. - Он застегнул "молнию" на летной куртке.
- Лелик, можно с тобой?
Он глянул на циферблат.
- Две минуты на сборы.
Все было в движении, когда наш "уазик" подъехал к аэродрому. Личный состав полка - сплошь в синих комбинезонах - снимал чехлы с самолетов, с тщательностью домашней хозяйки готовил взлетную полосу. Машина остановилась. Лелик уже на выходе обернулся ко мне и протянул ключ.
- Возьми.
Вот так, просто и ненавязчиво доверил самое дорогое - право на жилплощадь, и я неожиданно даже для себя самой закомплексовала.
- Да что ты, не надо... созвонимся...
- Надо, Вака, надо, - перебил он меня и, подмигнув, выпрыгнул из машины.
К нему уже спешил огромный, как молодой зубр, майор. Я узнаю в нем любителя выпить на брудершафт.
- Товарищ полковник, полк к проведению плановых полетов готов!
- Покажешь журналистке аэродром.
И ушел, даже не взглянув на меня. А попрощаться?
Наблюдать с вышки контрольно-диспетчерского пункта за полетами совсем не то, что, стоя на земле, задирать голову к небу. Прямо за стеклом, сотрясая пространство, в опасной близости взмыл в небо истребитель. Мощная машина легко повернулась крылом к земле, сделала двойной боевой разворот, затем медленный разворот на вираже у самой земли и вдруг - свечой ввысь. Потрясающе! Оказывается, я совершенно не владею собой, оказывается, я кричу, более того - мой возглас слышит сопровождающий меня майор. Снисходительно усмехнувшись, он кричит мне в ухо:
- Власов! Летчик-снайпер! Для нас он царь и бог, одним словом профессионал, лучший...
- Что, лучше комдива?
Сравнение Власова с генералом смешит майора; каким-то чужим, но удивительно знакомым голосом он говорит:
- А Шуйского меж нами нет?
И уже от себя уточняет:
- Я же сказал - лучший.
Всю дорогу от аэродрома до редакции я ехала потрясенная. Совершенно очевидно, что я, как наркоман на иглу, подсела на Лелика. И не потому, что он набрасывался на меня этой ночью как голодный волк, не потому, что шептал какие-то смешные слова, да и жест доброй воли с ключом я не отношу в реестр поступков. Потряс его профессионализм. В отличие от других женщин, падких на мускулистое тело, стихи при луне, дорогие подарки, именно профессионализм более всего возбуждает меня в мужчинах. Иногда пугаюсь: а если встречу вора-медвежатника или карточного шулера высокого полета? Плакала тогда моя гражданская позиция, а с ней и свобода.
ГЛАВНОЕ ДОСТОИНСТВО ДЕВУШКИ
Какое счастье, что меня не испортил квартирный вопрос! Он просто был снят с повестки в самом начале моего нравственного падения. Где-то после полудня, в разгар первого рабочего дня в редакции "Заполярный край", непосредственно на мое рабочее место пришел Костомаров. Если честно, я сдрейфила. Минуту назад, раздираемая любопытством, я воспользовалась пустым кабинетом и наконец-то включила диктофон.
- Организуешь прессу. Подключишь личный состав. Не забыл еще, как матросы в рекордно короткий срок дачу тебе отгрохали? Материалов не хватало, так казарму разобрали... - напирал генеральский бас.
- Ну, было, было, - где-то на заднем плане звучал голос Костомарова.
- Не было, а есть! И будет, Вовик...
Что будет у Вовика еще, я так и не расслышала, какой-то шорох привлек мое внимание. Обернувшись, я обнаружила уборщицу, занятую мытьем окна. Каким образом она оказалась за моей спиной в глубине кабинета? Давно ли она здесь, хороший ли у нее слух и что конкретно она слышала. Преспокойно домыв окно, женщина неуклюже выскользнула за дверь, а я все сидела с липкими ладонями.
Что делали герои-подпольщики в случае провала? Гулко приближались шаги по коридору... Медленно отворяющаяся дверь довершила контузию: я пылала, руки сжимали диктофон.
На пороге возник Костомаров.
- Варвара, - произнес он и потянулся рукой к внутреннему карману пиджака.
Пистолет? А я, что - я? Не то что отстреливаться, у меня и ногтей-то приличных нет...
- Это вам. - Перед моим носом болтался ключ от квартиры. - Поживите пока, а там посмотрим. Не скитаться же вам с ребенком по улицам.
Из вороха эмоций вынырнуло робкое "спасибо". Черт возьми, я чуть не покусала руку дающую! Не знаю, наш ли это менталитет, или общая черта всех народов - искать в каждом поступке подоплеку. Что подвигло Костомарова на подвиг? Ведь еще утром, когда он объявил благую весть: "Зачислить в штат" я заикнулась о бездомном положении моей семьи. На мое заикание он картинно развел руки, мол, сами знаете, милочка, с жильем у нас напряженка. Милочка-то знает. А вот товарищ редактор только догадывается. Особняк на Портовой улице, нехилая квартирка на Советском проспекте, дачка в Гурзуфе и это лишь из области моих скромных познаний о его недвижимости.
- Наша газета специализируется на военной тематике. Познакомьтесь с дивизией, вникните в проблемы армии... узнайте ее героев. - Вот и все, что было сказано утром.
Акцент в данном напутствии редактора был поставлен на заключительной его части - "о героях". Здесь Владимир Николаевич позволил себе фривольные нотки, вопрос же о квартире был отнесен в разряд нерешаемых и более не поднимался. И вот тебе на! Не было ни гроша, и вдруг алтын - у меня же их целых два.
Может, я несправедлива к бедному Костомарову? Ну и что, что он толстый. Может, у него нарушен обмен веществ, а может, он страдает булимией. Ну и что, что он вор. Может, он Робин Гуд, сначала ворует - потом раздает, и я стала свидетелем и самым непосредственным участником исторического события передачи капитала нуждающимся слоям населения?
Теперь нуждающиеся слои преспокойно дрыхнут в отдельной двухкомнатной квартире и мучают себя сакраментальным вопросом об отношении наемного работника к работодателю. Под боком сопит Василий и всеми конечностями спихивает меня с койки. За такое счастье я готова расцеловать Костомарова и впредь писать только на кулинарные темы.
С восторженно бьющимся сердцем я встала с постели и босиком, еще в угаре предрассветного сна, прошлепала до стола. Вот она, злополучная кассета. Плевать мне на все эти подковерные интриги, Лелик тоже не одобрил. Пододвинув стул к окну, я распахнула форточку. Звонок в дверь привел меня в чувство. На часах шесть утра, почти нагишом я торчу на подоконнике, чтобы добровольно расстаться с уникальным информационным поводом. Нет, что ни говори, а наш брат - дуры, особенно спросонья.
- Собирайтесь, - отчеканил приехавший за мной шофер. - Костомаров ждет, какие-то неясности с материалом.
Пришлось еще сонного Василия запихивать в джинсы, свитер, ботинки и волочь на себе все четыре этажа вниз. Определенно я его перекармливаю.
Стоя на пороге непривычно пустой группы, Василий прямо-таки по-мужски оглядел меня.
- Мама, я не женюсь на Маше.
- Почему?
- Она ходит вот так. - Он неуклюже поставил ноги: носки вместе, пятки врозь.
- Василий, в девушке главное душа, а не ноги, ноги - это тьфу, сказала я и как можно незаметней скорректировала свою поступь.
До машины, стоящей у ворот детского сада, пришлось бежать под дождем. Такая погода легко переживается весной, а вот осенью - противно, тем более когда без зонта.
- Давайте заедем за зонтом, - попросила я водителя.
В знак согласия он кивнул.
Я быстро взбежала по лестнице на свой этаж, у самой двери вытащила из кармана ключ и тут услышала за дверью какой-то шум. Едва успев вознестись на верхний этаж, различила звук открывающейся двери и отшатнулась в глубь площадки. Кто-то вышел на лестничную клетку, щелкнул замок, я вжалась в стену. Шаги все ниже и ниже, хлопнула входная дверь.
Я припала к окну, козырек над подъездом закрывал обзор. Потом я увидела, как, пересекая двор, прямо к вишневой "девятке" направился мужчина в кожаной куртке. С высоты четвертого этажа лица не разглядеть, но он явно не из числа знакомых. "Девятка" выехала со двора.
Почему-то на цыпочках я подошла к двери и осторожно, стараясь не шуметь, повернула ключ. На первый взгляд все было на месте, даже незаправленная постель, но вот стол, его содержимое... Конечно, в столах у меня всегда бардак, но не такой живописный. Одно из двух: или я такая грязнуля, или в моих бумагах кто-то рылся. Ну нет! Как раз вчера при переезде у меня случился приступ хозяйственности, и я разложила все по своим местам. Картину ограбления венчали аккуратно притулившиеся двести долларов, моя заначка на черный день. Неужели побрезговали? Значит, искали не деньги. А если все-таки деньги? Значит, двести баксов для них не деньги.
Под окном надрывалась машина, я выскочила на лестницу. Конечно, забыла взять зонтик. Пришлось вернуться и - для хорошей дороги - глянуть в зеркало. От такой суеты вроде бы худею. Это плюс. С зонтиком, с чувством собственного достоинства и обреченности спокойно спустилась к машине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26