Или подставят, когда придет нужда, и будете вы, два больших глупых ребенка таращить глаза и бить себя в грудь перед следователями.
Мария Петровна резко поднялась и в волнении заходила по комнате. Ну нет, Гришенька, плохо ты меня знаешь. Мария Петровна перемотала кассету, включила стирание и под тихое шуршание плейера незаметно успокоилась.
Она открыла кабинет Григория Ивановича и внимательно оглядела письменный стол. Стопка газет и журналов, прибор с авторучками и перекидным календарем. Последний лист отсутствовал, а на следующем видны были в боковом свете отчетливые следы букв. Григорий Иванович всегда писал с нажимом, словно вырезал по дереву. Она без труда разобрала следы надписи: Семигоров - уэел связи!
Восклицательный знак был огромный, именно так любил он отмечать на документах особые места.
Семигоровых она прекрасно знала, и как раз их-то и не застала дома, когда ездила в Москву. По слухам, сам Семигоров недавно внезапно заболел, попросился в отставку и был отпущен без уговоров.
Раз он в отпуске, значит либо в санатории, либо на даче, рассудила Мария Петровна и , быстро собравшись, спустилась в гараж. Участок его был в двадцати километрах от Новозаборска, ближе к Москве, минут тридцать спокойной езды. Когда-то Никита Михайлович был к ней явно не равнодушен и даже пытался ухаживать, правда, не очень настойчиво, так-на всякий случай, но какое-то тепло между ними сохранилось.
Шестидесятилетний Никита Михайлович Семигоров, крупный, загорелый от лысины до кончиков пальцев, в голубом адидасовском костюме, встретил её с радостью.
В гостинной, отделанной вагонкой, он усадил её за старинный круглый стол, придвинул блюдечко с малиной, выключил телевизор. Причесался перед зеркалом, аккуратно уложив поперек темной лысины серебристую и единственную прядь. Заметив взгляд Марии Петровны, подмигнул:
- Все, что осталось на голове. Я думаю, и в голове у меня теперь тоже одна извилина. И тоже поперечная.
- Что вы, Никита Михайлович. Вы прекрасно выглядите.
- Спасибо. Давление иногда подводит. Но не жалуюсь. Отдыхаю превосходно. Один, без раздражителей. Зинаида приезжает только по субботам. Угощайтесь. Это без химии. А как Григорий Иванович поживает? Все в хлопотах, да в командировках? Самое время за вами приударить, а, Маша Петровна? Но у меня давление, к сожалению, черт бы его побрал.
- Не говорите так о давлении. А то действительно черт услышит, улыбнулась Мария Петровна, а про себя подумала:пить надо было меньше, старый разбойник.
- Вы правы. Какие новости? У меня телефон не работает, где-то кабель поврежден. Угощайтесь, угощайтесь. Что-нибудь Зинаиде передать?
- Нет спасибо. Я просто мимо ехала, решила навестить. Неужели, действительно, не скучно? Время-то какое горячее. Гриша мой, тот почти не бывает дома.
- Жара большая, даже к выпивке не тянет. Вот, привыкаю к трезвости и безделью. И, знаете, не так уж и плохо, столько ясных мыслей приходит, когда не суетишься, когда выскочишь наконец из этого чертова колеса. Какая-то просветленность наступает, будто выздоровел. И тянет к словам, к исповеди, честное слово.
- Как интересно! - Мария Петровна закинула ногу на ногу.
А Семигоров продолжал расписывать прелести безделья.
- Ничего общественно полезного не делаю, представляете?
Ну просто в принципе ничего. Ложусь рано, встаю поздно. Брожу по саду. От свежего воздуха спать хочется. А чем больше спишь, тем ещё сильне тянет. Заколдованный круг. Газет не читаю. Глаза берегу. Мелкий шрифт. Да и врут много. Особенно обидно, что мелким шрифтом врут. Разбираешь, разбираешь, все глаза надорвешь, а там вранье. Каково? А главное-сплошные причитания и истерики . Золотая пора для кликуш. "Народ озлоблен, народ озлоблен" - если это каждый день читать поневоле озлобишься. Обвиняют народ в долготерпении, просто подталкивают к драке. Э-хе-хе. Так и накаркать можно. Писаки эти хуже политиканов всех злят, клянусь. И откуда такое презрение к собственной стране? И говорят-то как, в третьем лице: "в этой стране, в этойстране", вроде бы сами нездешние...
- Я была в Москве. Ходят жуткие слухи, чуть ли не о государственном перевороте.
- Накаркать все можно. Газетчики усиленно это раздувают. Им-то хочется развлечений, иначе - скучно, никто и покупать не будет их писанину. Но мне это теперь абсолютно не интересно: меня, можно сказать, выставили за дверь.
- За что, Никита Михайлович? Такого орла...
- Если бы кому другому, сказал бы - за правду. Но тебе... Можно на ты?
- Спрашиваешь...
- Но тебе скажу честно - за язык. За орган, так сказать, звука. За язык в нашем государстве можно и на самую вершину взлететь, и в подземелье очутиться, и высшую меру схлопотать. Бес попутал.
- Расскажи, Никита Михайлович, я сгораю от любопытства.
- В двух словах... Проник ко мне как-то один журналист из центральной газетенки и говорит. Вот если бы вы, говорит, стали самым большим начальником, как бы вы стали бороться с коррупцией. И я, представляешь, старый идиот, клюнул! Будто затмение нашло, просто гипноз. Подловил он меня просто на голый крючок. Основал бы, говорю, фонд помощи большим чиновникам. Чтоб в казну не лазили. Ну и ещё чего-то наговорил, вместо того, чтобы сказать, что у нас в правительстве - честнейшие люди. Особенно премьер. Надо было тявкнуть, а я дал петуха. Журналист, конечно-спасибо, спасибо и смотался. А через пару дней в газете статья с нашей беседой. Вот так... А ты говоришь - орел. Старееем помаленьку. Время бежит. Время - это не деньги, это - все, это - жизнь, дорогая Маша.
- За такую мелочь, за шутку? - Мария Петровна сделала изумленные глаза.
- Не за это конечно, просто я перестал кое-кого устраивать, ну и плюс возраст. Я и раньше позволял себе разные нестандартные мысли и даже выражения. Мне всегда была противна вся эта политиканская возня. То один наверху, то другой, все болтают, а ничего не меняется, даже хуже становится. В общем, когда мне предложили отставку, я даже обрадовался, словно проснулся после какого-то дикого сна. Все-таки политика-это такое дело, которое только портит людей. Не улучшает, а портит. Стоит даже нормальному человеку заняться политикой, и вот он уже надувается от тщеславия и утрачивает и обычный человеческий язык, и нормальные чувства. Понятия типа совесть там вообще не в ходу: не политическая категория. У них иная система координат. Власть - другое дело, это им понятно. Потому что у нас приобщение к власти - это возможность пожить красиво. Безпроигрышная лотерея. Есть и второй способ - бандитизм, но он слишком рискован. Знаешь, что на самом-то деле произошло?
- Нет, конечно, откуда мне знать? - Мария Петровна красиво округлила глаза.
- Гигантский раскол номенклатуры. А это, я тебе доложу, очень неприятная вещь, похуже землятрясения, это - вторая холодная война. Да, да - холодная гражданская война. Пока - холодная.
- Ты меня не запугивай, я ж не за этим приехала.
- Я тебе точно говорю. А вот когда начнутся настоящие номенклатурные разборки, вот тогда - то всех и затрясет. Итальянские мафиози рядом с ними обыкновенные урки: идеологически не подкованы, общественно-политической терминологией не владеют. В общем, примитив. Когда-то номенклатура цементировала общество. А сейчас? Номенклатура правая, левая, патриотическая, либеральная, на любой вкус и цвет.
- А ты какой выбрал? - спросила Мария Петровна.
- Я? Чихал я на них. . . Я на них всех смотрю, как на полоумных. Я специалист, технарь, случайно оказавшийся наверху. Мне, если начистоту, любая власть противна, потому что она почти всегда оказывается не в тех руках. У нас чаще всего в конце концов побеждает случай, а не истина.
- Ох, какой ты злющий и опасный человек, настоящий смутьян, - Мария Петровна игриво погрозила пальцем. Закинув ногу на ногу, она внимательно слушала Семигорова, стараясь уловить в этой массе слов скрытое междусловье. Ее слегка приподнятые брови, широко раскрытые глаза, подвижные яркие губы выражали удивленное восхищение. Она аккуратно двумя пальцами брала малину и задумчиво отправляла её в рот. Семигоров действительно был в ударе:
- Я волей-неволей был частью системы, но у меня другой угол зрения, я вижу то, чего не видно другим. Я вижу, все это на бытовом, так сказать, домашнем уровне. Потому и не желаю впутываться в их потасовку. Иные думы давят череп мне. Можете продолжать без меня, сказал я им. Странно, правда: бьются за благо народа, а наживаются сами? Здесь недалеко есть одно коровье стадо, откуда большое начальство снабжается экологическим молоком. Слышала наверно, без нитратов и пестицидов. Там специальный луг, особый, проверенный спецнавоз и другие прелести. А обхаживает их профессор ветеринарных наук. Так вот, все сведется к тому, что у этих буренок просто поменяются клиенты. А спецсиськи останутся.
- Фу, - поморщилась Мария Петровна.
- Да, да. Идет битва за спецсиськи, за льготную жизнь. На всех этажах, снизу до верху. От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей. А писаки все это обкладывают теориями. Политологов всяких развелось, каких-то велеречивых социологов, оборзевателей ожиревших, политологов с ограниченной ответственностью. И все, как на подбор, либо ещё неоперившиеся, либо уже ощипанные.
- Ну и язычок у тебя, иногда даже завидно, - Мария Петровна восхищенно качнула головой.
- Давно не виделись, ты просто отвыкла. Так вот. Больше всего им нравится в игры играть. То одну карту разыграют, то другую. У них, я думаю, даже вместо любви, извини, что-нибудь тоже игрушечное придумано. Их даже женщины не вдохновляют. Недееспособность - вот главное их качество. Полная недееспособность. А история - дама и с характером, и с юмором. Оглянись, назови хотя бы одного нашего деятеля, над которым она бы не посмеялась. Сначала над побежденными, потом над победителями. И так каждый раз. Ну хватит, о чем это я толкую с прекрасной гостьей. Позор. Значит действительно старею. Но знаешь в одиночестве лучше думается. Мыслей много приходит интересных, а поговорить не с кем. Ты б хоть иногда заезжала. Ты ешь малину. Не скучно? Не торопишься?
- Нет, нет, что ты. С таким собеседником. Тебе ещё придет
ся выставлять меня. Неужели кругом так плохо? Неужели некому задуматься о будущем?
- Ах Маша Петровна. Да что мы японцы что ли какие-нибудь, чтобы о будущем думать? Мы взад смотрим. Сколько можно ходить по собственным следам.
- А я знаю, что нас спасет. Обыкновенная любовь. Любовь мужчины и женщины. Любовь к детям, к внукам. К своему дому.
- Хорошая мысль, но... Годится для тоста, а не для жизни. Слишком просто.
- Грише недавно влетело, за какой-то сверхновый узел связи, - Мария Петровна решила слегка подправить отклонившийся от курса разгровор.
- Он звонил мне неделю назад, я ему все объяснил. Но чтоб ругать, он мне ничего не говорил.
- Он не скажет. А что это за узел?
- Обеспечивает высший эшелон. Да не переживай ты, ничего страшного.
- Я не переживаю. В моем возрасте уже ничего не страшно, Никита Михайлович. Вот разве за внуков. А теперь и за Гришу.
- Пусть держится от них подальше. Идеи у многих из них может и хорошие, но... С ними очень легко тонуть, милая Маша Петровна, ни за что не выплывешь. Пусть берет пример с меня. Вот отдохну немного, успокоюсь и - в санаторий. Чихал я на них. Знаешь, чем отличаются нормальные люди от идиотов? Нормальным тоже приходят в голову идиотские мысли, но они их отгоняет. А идиоты им следуют. Да что мы все о политике да о политике. Нет бы о чем-то приятном. Я вот давно хотел уточнить, у вас кто, кобелек или сучка? - внезапно спросил Семигоров.
- Что, что? - Мария Петровна опешила от такого разворота.
- Собака мне твоя понравилась. Вид устрашающий, а характер положительный.
- Букан? Кобель, - она произнесла это с удовольстувием, словно выругалась. - Без родословной. Помесь кого-то с кем-то. И не очень-то он спокойный. Если увидит... эту самую, собачью мадам, цепь оборвет. Неужели все кобели такие?
- Все, Маша Петровна. Все до единого, смею тебя уверить. Жаль конечно, а то мы бы кутенка взяли. Глядишь и породнились бы, - он захохотал.
- Да ну тебя. Когда ты только станешь серьезным? Ведь пенсионер уже.
- Это неистребимо, Маша Петровна. Органика.
Семигоров пошел провожать её и не спеша топал сзади, мурлыча под нос какую-то бодрую строевую классику. У машины он церемонно раскланялся и приложился к ручке.
Мария Петровна захлопнула дверцу и через минуту уже мчалась по шоссе. Визит был полезным, хотя ничего существенного она и не узнала. Теперь она твердо была уверена, пора вмешаться, иначе будет поздно. Сопоставив факты, слухи, разговоры знакомых, она не сомневалась, что Гриша успел ввязаться в потасовку. Она снова ощутила холодок в сердце, но уже не тоскливый, а бодрящий, похожий на тот, который испытывают перед прыжком с высокого берега в море.
Ей вдруг остро, как никогда, захотелось оказаться в родном городе. Там все выглядит таким же ласковым, как в детстве: прикосновение ветра, солнечный свет, даже крики грачей на тополях. Вечером в сиреневых сумерках над парком все также ярко горят крупные звезды, и под шелест листьев легко приходят воспоминания: полузабытые песни и голоса, прежние привязанности и порывы. Жизнь снова кажется долгой, в ней проступают глубина и смысл. Нужно чаще бывать в городе детства, тогда человек не сойдет с ума, поймет величие простых истин и, почувствовав огромность мира и силу вечности, успокоится душой и станет добрее. Ах, милый мой генерал Гриша, объясни мне, думала она, где в вашей государственности место для простой любви? Для семьи, для детей и внуков? Неужели у спускового крючка, в окопе? Объясни на простом человеческом языке. Не можешь? А я могу. Дом - вот мое государство. А в нем - ты, я, наши дочь и внучка, наши альбомы и книги, наш сад и все эти милые места, где мы живем. И плевать я хотела вон с того высокого дуба на вашу возню, на всех этих лидеров, спикеров, председателей и премьеров. Набив карманы, они возомнили себя пророками, властителями дум, решили, что это они определяют мою жизнь, а моя собственная душа - ничто. Они всерьез думают, будто нужны нам, что мы без них не проживем, не сообразим, кого любить, чему радоваться, чему горевать, когда смеяться, а когда молчать. Вообразили, что знают что-то такое, чего не знаем мы. Что имеют право управлять нами. Что кругом слепцы, верящие их фальшивым улыбкам и сладким речам, написанным за деньги сочинителями. Нет, Гриша, никуда я тебя не пущу.
Глава 12. ТЕРРОРИСТ
Красильников сидел на скамье у вивария и курил. Больше месяца с подачи златозубого Седлецкого он проработал здесь на благо науки.
Несмотря на ласковое солнце и птичий щебет, доносившийся со стороны леса, на душе было тоскливо. Радоваться было нечему: он только что отнес в кочегарку на сжигание ещё двух белых кролей - не смог он их выходить, как ни старался. И кислород не помог. Теперь в живых остался один, последний. А в кармане уже хрустели казенные деньги для закупки ещё двух десятков. Для новых опытов и диссертаций. А эти бедняги даже и не подозревают, что над ними творят. Они-то думают, что так и надо. Что такова жизнь. Нет, с него хватит. Сдать деньги и уволиться немедленно. Жаль, конечно, место хорошее, спирт дармовой перепадает, буфет дешевый. Сытное место, но бесчеловечное, невмоготу. И скелет его исторический никому оказался не нужен. Кому интересно, что в нем немецкие осколки? И вообще, кому интересно, что он воевал и был одним из лучших взрывников в восемьсот сорок восьмом отдельном саперном батальоне.
Красильников хотел было подняться, но заметил, как от спецкорпуса к нему направился Белохин, перетравивший в виварии не один десяток кроликов и едва не отправивший на тот свет и его котов. Молодой, а уже лысый, тоже, видать, нанюхался своей химии, подумал Красильников и насторожился.
- Добрый день, Иван Иванович, - Белохин протянул пачку сигарет. Угощайтесь.
- Спасибо, только что отсмолил, - Иван Иванович хлопнул себя по карманам брюк.
- Как подопечные, живой есть кто - нибудь?
- Все сдохли. Все - дружно, как один, на том свете. Разве уцелеешь, если такой спец, как ты за это дело возмется.
- А баран? - спросил Белохин.
- А что баран? - возмутился Иван Иванович. - Ты же с кроликами работаешь.
- Что здесь частная лавочка, или государственный виварий? - хмыкнул Белохин.
- Вот именно - не частная. А ты прешься, как к себе домой.
- У нас плановая тема горит. Жив он останется баран, - спокойно сказал Белохин, - ничего с ним не случится. Еще здоровее станет. Введем ему новый препарат и запишем на пленку электрофизиологию. Вот и все.
- Это ты можешь девку так уговаривать, а не меня, понял? Я-то знаю твои препараты. Это Фокин мне привез зверя. Из Чистых Ключей, понял?
- Что за чушь! - не выдержал Белохин. - Он его в институт привез, а не тебе. Причем, за деньги. В понедельник я принесу письменное распоряжение начальника. Устроит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15