- Да, рассказал. Он говорит, что вы с Сергеем собирались развестись. Это правда?
Нина снова не ответила, и вновь воцарилась тишина. Теперь ее прервал я:
- Объясни, почему ты мне не веришь, словно подозреваешь в чем-то или боишься?
Я не предполагал, какой опасной темы коснулся, иначе ни за что не полез бы в расставленную самим собой ловушку.
- Ты не тот, за кого себя выдаешь, - негромко, но отчетливо сказала Нина.
- То есть как это не тот?
- Ты играешь какую-то роль, Володя, и сам не замечаешь, как при этом фальшивишь.
- Какую еще роль? - Я старался говорить как можно естественней, чтобы не выдать охватившей меня паники.
- Не притворяйся. - Она посмотрела на меня и тут же отвела взгляд. Я не знаю какую. Только чувствую, что здесь что-то не так. По отдельности - мелочи, а в сумме... Например, книга, которую ты принес. Это предлог, я сразу догадалась. Догадалась, что это как-то связано со смертью Сергея. Не знаю как, но связано. Ты ведь об этом не из газеты узнал, верно?
Я не нашел, что ей ответить.
- Не отрицай. Ты узнал об этом раньше, до того, как пришел сюда. Может быть, еще раньше, чем я. А вчера... Я не хотела этого говорить. Вчера кто-то рылся в шкафу, на полках. Если ты что-то искал, почему не сказал, не спросил? И еще: где ты раздобыл адрес библиотеки? В городе десятки библиотек, откуда ты узнал, в какой из них я работаю? Ты сказал, что прочел адрес на штампе, но в доме нет книг с библиотечными штампами. Я хорошо это помню, а когда пришла, специально проверила...
Ночь разоблачений, начало которой часом раньше положил Вадим, продолжалась. Нина исполнила свое желание внести ясность и сделала это предельно убедительно. Все, о чем она говорила, было справедливо. За исключением обыска, к нему-то я не имел никакого касательства.
На мне висело слишком много собственных грехов, чтобы нести ответственность за чужие, и я собрался возразить, но Нина не дала мне этой возможности - самую вескую улику она приберегла напоследок:
- Вчера я еще сомневалась, а сегодня... У нас на работе хранятся подшивки старых газет. Я просмотрела все, где есть объявления о размене квартир...
Она могла не продолжать - я прекрасно понимал, чем должна была закончиться такая проверка, - но Нина довела свою обвинительную речь до конца.
- Твоего объявления там нет, - сказала она.
Отпираться не имело смысла. Пришла, как видно, пора пожинать плоды своей самостоятельности, и валить вину было не на кого. Я явился на Приморскую по личной инициативе, не подстраховавшись, даже не посоветовавшись, а ведь Симаков предупреждал, что самонадеянность в нашем деле хуже глупости. Но не это меня огорчало: из самого щекотливого положения можно выкрутиться, по крайней мере теоретически, а вот завоевать доверие, если тебе запрещено говорить в открытую, - задача едва ли выполнимая.
- Ты молчишь, - проронила Нина. - Значит, я права...
Секунду-другую она еще ждала ответа, потом безвольно опустила плечи.
- Помнишь, ты читал мне про Ричарда Львиное Сердце? Но ведь он скрывался от врагов. А ты? От кого скрываешься ты, Володя?
Что я мог сказать?
Что завидую Ричарду, твердо знавшему, где друг, а где враг - пусть беспощадный, пусть коварный и могущественный, но зато конкретный, зримый и осязаемый.
- Я хотела тебе верить, хотела... - Голос ее дрогнул. - А ты лжешь, лжешь даже в мелочах...
Ее глаза наполнились слезами. Однажды я уже видел, как она плакала, но сейчас причиной был я, а это совсем другое дело.
- Не надо, успокойся...
Но Нина меня не слышала:
- Я устала. Я запуталась и перестала понимать, что происходит. Помоги же мне... Не молчи, скажи что-нибудь!
- Ты можешь мне верить, - сказал я, хотя и не собирался говорить ничего подобного. И повторил: - Мне хочется, чтобы ты мне верила.
Очевидно, это были единственные слова, способные пробить брешь в разделявшей нас стене взаимного недоверия.
- Я боюсь, - прошептала она. - Мне страшно, Володя...
- Это пройдет, пройдет, - сказал я, очень смутно представляя, что имею в виду: ее страх или свое бессилие помочь ей от него избавиться...
- Володя, я хочу знать правду, - сказала Нина чуть погодя. - Даже самую тяжелую, самую жестокую, но правду. Слышишь?
Я слышал. Слышал и пытался еще пусть ненадолго продлить короткий миг, когда не надо лукавить, не надо отвечать на вопросы, заведомо зная, что не сможешь на них ответить, а если и ответишь, это ничего не изменит, потому что тебе неведома та "самая жестокая правда", ты сам ее ищешь, а она разбросана по крупицам, и если даже известна кому-то из нас двоих, то скорее Нине, чем мне.
- Я не требую, я прошу...
- Видишь ли, есть обстоятельства, - начал я издалека, но Нина меня остановила.
- Не надо про обстоятельства. Обстоятельства есть всегда. Я хочу верить людям, хочу верить тебе - только и всего, неужели это так много?
Того же хотел и я.
- Разве ты сама всегда говоришь правду?
- Мне нечего скрывать.
- А Вадим? Зачем ты сказала ему, что я приезжал к вам раньше, что останавливался у вас?
- А ты не понял? - Нина еще выше подтянула ворот свитера. - У меня просто не было другого выхода. Он видел, что я нервничаю, спросил, вот и пришлось сказать.
- Это и есть обстоятельства...
- Но он чужой, - перебила она. - Ему безразлично, давно мы с тобой знакомы или нет.
- Мне так не показалось.
Я почувствовал, как между нами вновь пробежал холодок отчуждения.
- Скажи, почему ты уходишь от ответа? Почему?! Ведь я боюсь назвать тебя по имени - оно может оказаться такой же выдумкой, как и все, что ты мне говорил до сих пор.
После разоблачительных обвинений, которые она предъявила получасом раньше, мне трудно было что-либо возразить. Я не нашел ничего лучшего, как брякнуть:
- Но меня действительно зовут Владимир.
- Что ж, спасибо и на этом. - Нина хотела встать, но я ее удержал. Я надеялась, что ты все объяснишь, поможешь...
- Как я могу помочь, если ты не веришь ни единому моему слову. Как?
- А ты попробуй. Представь, что рядом с тобой не враг. Хотя бы на секундочку представь.
- Не говори глупости. Просто я не вижу способа доказать тебе, что я не шпион, не диверсант, что это не я копался в твоих вещах, не я шарил по полкам...
- Не ты?!
- Вот видишь, ты не веришь.
- Это правда не ты? Дай честное слово!
- Да за кого ты, черт возьми, меня принимаешь?! - Я сказал это громче, чем сам того хотел, но, похоже, именно это и убедило Нину.
- Почему же ты молчал?! Но если это правда не ты... это все меняет. Подожди, послушай меня. Я постараюсь объяснить... Когда ты пришел тогда, с книгой, я почему-то сразу подумала, что ты из милиции... Молчи, не перебивай...
Предупреждение совершенно излишнее - даже при желании я не смог бы выдавить из себя ни слова.
- Не знаю, почему я так решила, - продолжала Нина. - Может, потому, что нуждалась в поддержке, а поддержки ждать неоткуда - не могла же я пойти в милицию и сказать: защитите меня, мне страшно. Может, из-за твоей настойчивости или из-за книги - она полгода пылилась в букинистическом магазине, я сама видела, а ты сказал, что привез ее с собой...
"Еще один прокол", - автоматически отметил я.
- В общем, я сразу подумала, что ты оттуда. И разрешила остаться. Ты свалился больной, и я даже заподозрила, что ты притворяешься. Потом у тебя начался жар. Ты лежал такой слабый, беспомощный, и все равно мне было спокойно, как давно уже не было. Я была уверена, что ты сумеешь меня защитить. Глупо, да?
- Ну почему, - неопределенно промычал я.
- Вчера я уже хотела все тебе рассказать. Все-все. И вдруг этот обыск. Он и сбил меня с толку. Ну, думаю, влипла, наверно, он тоже из этой банды...
- Какой банды?
- Сейчас, Володя, сейчас. - Она взяла со скамейки какой-то пакет. Сейчас ты все поймешь. Я знаю, Сергея подозревают в каком-то преступлении. Мне не сказали прямо, но несколько раз допрашивали и постоянно интересовались, откуда у него столько денег, где он их брал. Денег у него действительно было много, я сама удивляюсь: тех двух тысяч, что он выиграл в лотерею, не могло хватить на все эти вещи - квартира забита его одеждой, обувью, магнитофонами. После того выигрыша с ним вообще творилось что-то странное. Просто помешался на лотереях. Десятками покупал билеты, заполнял карточки, составлял таблицы. Завел специальный блокнот и записывал туда тиражи "Спортлото"...
Нина снова поежилась, но это было скорее нервное: ночь была теплая, даже душная, и от земли шел влажный, напитанный запахами трав воздух.
- Ему не везло, но он продолжал играть. Я просила, убеждала, говорила, что это нехорошо, что нельзя ставить всю свою жизнь в зависимость от слепого случая. Мне всегда казалось, что есть в этом что-то безнравственное, что ли: заплатить копейки и ждать, что взамен получишь тысячи. Ведь это незаработанные деньги, шальные, они не могут принести счастья. Мы с девчонками даже на комсомольском собрании как-то об этом говорили. А ты как считаешь?
- Пожалуй.
Я никогда не смотрел на лотерею с этой точки зрения, но мысль Нины показалась мне любопытной.
- Ну вот. Я просила его бросить, не играть. Он злился. Мы ссорились, а на следующий день он снова приносил билеты, заполнял свои карточки. И все тащил и тащил в дом барахло, просто как помешанный. Принес, например, как-то туфли итальянские, а они оказались велики, на несколько размеров больше, чем нужно. Так он их на четыре пары носков надевал, лишь бы оставить у себя. В последний год он вообще сильно изменился, стал совсем другим. Я просто его не узнавала - напустил на себя таинственность, замкнулся. К нему зачастили друзья. Они часами обсуждали, кто во что одет, какая фирма лучше, какая хуже, и так без конца, одно и то же. А потом... ты знаешь, что случилось потом. А начиная с семнадцатого я стала получать вот эти письма. - Нина положила сверток мне на колени. - После его смерти они приходили каждый день. Каждый день, пока не появился ты...
- Можно посмотреть? - спросил я.
- Конечно.
Я развернул сверток. В нем лежала пачка конвертов. Я раскрыл тот, что лежал сверху, и вытащил оттуда сложенный вдвое листок.
Глаза успели привыкнуть к темноте, и я без труда разобрал два слова, составленные из крупных, вырезанных из газетных заголовков и наклеенных на бумагу букв:
"ГДЕ ДЕНЬГИ"
Вопросительный знак отсутствовал, но было ясно, с каким вопросом обращались к Нине анонимные отправители.
- Остальные можно не читать, они все одинаковые. Только последнее отличается. Оно снизу.
Я вытащил нижний конверт.
"ЖДИ, МЫ ПРИДЕМ", - гласило послание, выполненное тем же, не блещущим оригинальностью способом. Правда, пунктуация на этот раз была соблюдена полностью: и запятая стояла на месте, и точка.
- Теперь ты понимаешь?
Теперь я понимал. Еще как понимал! Я догадывался, кто составлял эти письма, кто подбрасывал их в почтовый ящик, кто обещал прийти и выполнил свое обещание.
- Они следили за мной, - продолжала Нина. - Ночью я услышала, как они бродят по двору, возле дома. Несколько раз звонили на работу - возьму трубку, а там молчание или смех, злой, издевательский. После таких звонков домой идти боялась. Надо было, конечно, сообщить в милицию, но я испугалась, ведь они могли отомстить.
- Ты видела кого-нибудь из них в лицо?
- Нет. Просто ощущение, что за спиной все время кто-то стоит, дышит тебе в затылок.
Ощущение, хорошо мне известное.
- Вчера ты об этом хотела мне рассказать?
- Да.
- И побоялась, что я имею отношение к этим письмам?
Нина кивнула.
- Я подумала, что они выполнили угрозу... - Она не договорила, и я закончил вместо нее:
- И послали меня за деньгами?
Она закрыла лицо руками:
- Я не знаю, чего они хотят от меня, о каких деньгах пишут...
Только теперь я в полной мере осознал, какой ценой дался ей этот разговор. Три дня сомнений, колебаний, страха и неуверенности. Три дня рядом с человеком, в котором видела то друга, то заклятого врага. А разве раньше было легче? Одиночество, муж, ушедший в мир, где счастье определяется номером и серией лотерейного билета, его внезапная смерть, преследования, угрозы.
Хотелось сказать: "Потерпи, потерпи немного. Ты не одна. Сейчас десятки людей заняты тем, чтобы на твоем лице чаще появлялась улыбка, чтобы жизнь не казалась мрачной и опасной загадкой". Хотел, но не сказал это было бы равносильно признанию своей причастности к расследованию, которое ведется органами правосудия, а на такое признание я не имел права.
Вместе с тем перелом, который произошел в разговоре, давал мне кое-какие преимущества: я мог, не таясь, задавать вопросы и рассчитывать получить на них прямой и честный ответ.
- Ты сказала, что в последний год к нему зачастили друзья. Ты имела в виду Стаса?
- Да, он приходил чаще других.
- А ты не допускаешь, что письма - дело его рук?
- Не знаю, - сказала она.
- Ну хорошо, а остальные? Вадим, Стас, кто еще?
- Кроме Стаса, приходили еще двое. А Вадим, последний раз он приезжал, кажется, весной, в мае. С тех пор я его не видела.
- Какие они из себя?
- Кто?
- Ну эти двое?
- Один такой толстый, прыщавый и глаза крохотные, как пуговки.
- А другой?
- Другой худощавый. Одет всегда строго. Все время резинку жует.
- Витек?
- Имени я не знаю. Он часто приносил с собой спиртное. И всегда такие необычные бутылки с яркими этикетками. Они и сейчас в сарае стоят.
- А Тофик? Тофик Шахмамедов? Брюнет, среднего роста, прическа такая шаром, он бывал у вас?
- Приходил несколько раз. Я имя запомнила. Он, по-моему, на такси работает.
- Больше никто?
- Кажется, нет.
Итак: Стас, Витек, Герась и Тофик - "невидимки", друзья, которых мы искали.
Круг, кажется, установился.
- Нина, после пятнадцатого Сергей где-то скрывался почти двое суток. Как ты считаешь, он мог прятаться у кого-нибудь из своих приятелей?
- Конечно, мог. - Она подняла голову, улыбнулась устало: - Еще есть вопросы?
О вопросы! Я был напичкан ими, как задачник по математике. Но стрелки уже подбирались к трем, и пора было закругляться.
- А почему ты так уверена, что мы с Вадимом договорились встретиться?
- Как видишь, я тоже кое-что понимаю. Ты не мог пропустить возможности пообщаться с ним, верно? Ведь он знал Сергея как никто другой - они с детства дружили.
- А дача? С чего ты взяла, что он должен был позвать меня на дачу?
- Он любит похвастать своей аппаратурой, коллекцией пластинок. Он меломан.
- Между прочим, твой меломан вручил мне контрамарку на открытие фестиваля. На две персоны.
- Ты что, хочешь меня пригласить?
- А ты против?
- Я не против, Володя, - с каким-то особым выражением сказала она. Только боюсь загадывать на будущее, я каждую минуту жду, что что-нибудь случится и...
По Приморской, шурша шинами, проехала машина. Где-то в районе магазина "Канцтовары" она остановилась, и оба мы невольно замерли, вслушиваясь в наступившую тишину.
Машина отъехала. По асфальту застучали каблучки. Звук шагов постепенно стих, удаляясь.
Мне стало неловко, словно своим молчанием я лишний раз подтвердил, насколько реальна опасность, о которой только что говорила Нина. Глупо, конечно: молчи не молчи, а самые веские доказательства этой опасности находились сейчас у меня в руках.
Я вложил листок обратно в конверт и протянул пачку Нине.
- Оставь себе, - сказала она. - Мне они ни к чему, а тебе могут пригодиться.
Глава 5
1
Ночь я провел в сарае.
Это была кирпичная, примыкающая к дому постройка, сухая и теплая. Внутреннее ее убранство состояло из сваленной в углу пустой стеклотары, двух стульев, тумбочки и стола. Стену украшало старое, побитое оспой зеркало в тяжелой резной раме.
Пока я болел, Нина из жалости оставляла меня в доме, предоставив в мое распоряжение мягкие диванные пружины, но теперь, когда я выздоровел, она деликатно напомнила о поставленном с самого начала условии и переселила меня в сарай. Здесь было бы даже уютно, если б не тусклая, свисавшая с потолка лампочка и раскладушка, на которую и указала мне Нина, прежде чем пожелать спокойной ночи.
Погасив свет и забравшись в постель, я долго ворочался с боку на бок, а когда глаза наконец начали слипаться, заказал себе сон без сновидений.
Действительность превосходила самые смелые фантазии - добавлять к ней что-либо было лишним.
Разбудил меня солнечный луч, ненароком проникший сквозь узкую дверную щель.
Зажмурившись, я с минуту лежал неподвижно, витая где-то на грани между сном и реальностью. В памяти обрывками всплывали дождь и навес, беседка, залитая лунным светом, и точно камертон, отозвавшийся на верно взятую ноту, внутри возникло легкое, ни с чем не сравнимое чувство радости. Оно росло и ширилось, вытесняя последние остатки сна, и вскоре заполнило всего, с головы по самые пятки. Отбросив одеяло, я вскочил с раскладушки.
Было уже девять. На тумбочке, у изголовья, рядом с пачкой анонимных писем лежал ключ от входной двери, а под ним записка.
В помещении стоял полумрак. Лампу включать не хотелось. Я распахнул дверь и, как был, в одних трусах выбежал на яркий дневной свет.
На четвертушке вырванного из ученической тетрадки листа было написано:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28