Расчеты математиков под руководством Я. Зельдовича показали, что давление нужно как минимум на два порядка большее. Уменьшить его можно было смешав дейтерий с ещё более тяжелым изотопом водорода - тритием. Но производство трития стоило колоссальных затрат. Тем не менее, "отец" американской аводородной бомбы Эдвард Теллер пошел именно этим путем. Для получения трития были построены новые ядерные реакторы.
В СССР молодые ученые Андрей Сахаров и Виталий Гинзбург, ученики академика Тамма, выдвинули альтернативную идею - соединить в одном устройстве плутониевый заряд и дейтерий. Атомный взрыв плутония и одновременная термоядерная реакция дейтерия, совместившись, давали искомый водородный взрыв. Но его мощность имела пределы, нарастить её свыше определенного лимита оказалось невозможно. Теоретически водородная бомба должна быть мощней атомной в тысячу раз. Модель Сахарова-Гинзбурга давала увеличение в 20-40 раз. Зато она получалась достаточно компактной. Развивая свою идею, молодые ученые пришли к идее послойного заряда из плутония и дейтерия. Эта конструкция получила в научном обиходе название "слоеный пирог". При этом Гинзбург предложил вместо дейтерия использовать в тысячу раз более дешевый изотоп литий-6.
В ноябре 1952 года на одном из тихоокеанских атоллов было взорвано термоядерное устройство Теллера - трехэтажный монстр весом 60 тонн. Измерения показали, что энергия взрыва в 1000 раз превысила мощность бомбы, сброшенной на Хиросиму и достигла 10 мегатонн. Наши специалисты сразу строили бомбы, годные к боевому применению. Сходную с американской они испытали в 1955 году, но она помещалась в корпусе бомбы и была сброшена с самолета. Вот тогда и стало окончательно ясно, что взрыв одной единственной бомбы способен смести огромный промышленный район. И лучше в таком случае иметь другой про запас.
Резервный атомный центр решено было развернуть на Урале. Во-первых, самая середина России, далеко от границ, а, во-вторых, рядом находятся крупнейшие предприятия атомной промышленности. Значит, есть научная и производственная база, квалифицированные специалисты, специализированные строительные управления и инфраструктура. Но ученые-физики и конструктора понимали, что гораздо важней может оказаться фактор конкуренции. Соревнование двух научных центров могло ускорить создание новых образцов ядерного оружия, породить новые идеи.
Место для нового центра подобрал его первый директор Дмитрий Ефимович Васильев. Начинался НИИ-1011 с так называемой "21-й площадки" в 15 километрах от Челябинска-70. Здесь, в месте выхода радоновых источников, раньше располагался небольшой санаторий местного значения. После войны его помещения отдали под биостанцию. Когда знаменитого генетика Тимофеева-Ресовского вытащили из ГУЛАГа, поскольку он оказался единственным радиобиологом на территории Советского Союза, он был привезен сюда, и возглавил исследования. Выезжать куда-либо ему строго запретили, и "Зубр" безвылазно провел здесь не один год, поливая, как он выражался, грядки стронцием. Исследовал влияние радиации на живые организмы. Знающие люди утверждают, что журналы наблюдений, записи, черновики и прочая документация этой биостанции до сих пор лежит в единственном сохранившемся с тех времен сарае. Остальные корпуса давно снесены, а на их месте выстроены современные здания.
Сначала народу было немного. Собрали математиков, физиков-теоретиков и экспериментаторов. Занимались расчетами. А воплощать свои расчеты ездили в Арзамас-16. Там находился "филиал" НИИ-1011 - конструктора и газодинамики. Там же уральские разработки превращались в "изделия".
Научным руководителем и главным конструктором был назначен Кирилл Иванович Щелкин. Имя этого выдающегося ученого и организатора долго скрывалось под покровом секретности и в результате чуть не было забыто. А ведь это один из трех "китов", на которых держалась программа создания атомного оружия в Советском Союзе. Игоря Курчатова и Юлия Харитона знают сейчас очень широко, а вот их друга, единомышленника и соратника Кирилла Щелкина почти никто. А ведь их всех троих за одни и те же достижения одними и теми же указами награждали Золотыми Звездами Героев Социалистического Труда - после взрыва первого советского атомного устройства в 1949, после первой авиабомбы, принятой на вооружение в 1951, и, наконец, когда через два года после этого испытали водородную бомбу.
Кирилл Иванович Щелкин родился в Грузии, в Тбилиси. Перед войной закончил пединститут в Симферополе. Но стать учителем ему не привелось. Пришлось заниматься оборонными исследованиями в Институте химической физики Академии Наук СССР, директором которого был Н. Н. Семенов. Тот самый, что первым описал цепную химическую реакцию. У него Щелкин занимался физикой горения и взрыва. Молодой ученый, занимаясь классической теорией детонации, пришел к выводу, что многие её положения ошибочны и требуют пересмотра. Эти смелые утверждения пришлось подтверждать не только расчетами и формулами, но и многочисленными экспериментами. Вскоре К. И. Щелкин стал признанным авторитетом в области физики взрыва и науки о взрывчатых веществах. Именно поэтому он был назначен заместителем главного конструктора и научного руководителя "Приволжской конторы" (КБ-11) Юлия Харитона. На этой должности он занимался экспериментальной отработкой взрывных систем и устройств автоматики ядерного оружия. К. И. Щелкин своими руками вставил первый детонатор в атомную бомбу 29 августа 1949 года и последним покинул испытательную площадку перед взрывом. Исследуя процессы детонации взрывчатых веществ, он открыл своеобразные явления, которые получили название "детонации Щелкина".
Получив назначение в Челябинск-70, став главным конструктором резервного исследовательско-конструкторского центра с "резервным" номером НИИ-1011, К. Н. Щелкин постарался превратить его в институт широкого профиля, не замыкаться на военной тематике. Пять первых, самых трудных лет становления, он руководил центром, собирал людей и задавал направление работы. Он покинул должность из-за болезни. А вместе с ней покинул и любимое дело. Уехав в Москву, оказался не у дел. Поразительно, как Советское государство разбрасывалось людьми. Выдающегося ученого, трижды Героя, попросту списали, отрешив от большой науки, опутав при этом секретностью, связав ею по рукам и ногам. Он продолжал заниматься физикой на "домашнем" уровне, написал книгу "Физика микромира", но настоящей большой работы ему не хватало. Потом не выдержало сердце... А научные идеи К. И. Щелкина до сих пор продолжают развивать его ученики и последователи.
Творческий настрой в Уральском ядерном центре, заданный Кириллом Щелкиным, поддержал и развил Евгений Иванович Забабахин. На Урал он попал в сентябре 1941 года, поступив в Военно-инженерную академию имени Н. Жуковского, которая разворачивалась тогда на новом месте - в Свердловске. Перед этим командир инженерного взвода Забабахин строил укрепления на Смоленском направлении, а до армии успел закончить техникум и поработать на шарико-подшипниковом заводе.
Конечно, он рвался на фронт, но командование, направляя его на учебу, наверное, понимало, что из молодого офицера должен получиться классный специалист. И Евгений Забабахин не просто старательно учился, а с головой погружался в науку. В 1944 году он с отличием закончил факультет авиационного вооружения. Занимаясь поражающим действием авиабомб, написал диссертацию о сходящихся детонационных волнах. Диссертация капитана Забабахина попала на отзыв в Институт химической физики, где вызвала большой интерес у Якова Зельдовича. Но ещё больше - у работников режимного отдела. "Где вы храните свои рукописи?" - спросили они. "Дома, в комоде," ответил Евгений Иванович, приведя режимников в транс. После соответствующих нахлобучек и объяснений молодого кандидата физико-математических наук откомандировали вместе с рукописями в Арзамас, где имелась надежная охрана. Скоро Е. Забабахин стал "главным газодинамиком объекта". Его роль в решении "проблемы №1" очень велика.
Он прибыл на "объект" в Арзамасе-16 в 1948 году и почти сразу включился в процесс конструирования первой бомбы. Сталин требовал как можно скорей испытать собственное ядерное оружие, поэтому Курчатов распорядился делать копию американской бомбы, опираясь на документы, добытые советской разведкой. Естественно, документы были достаточно общего характера, и всю конструкцию все равно приходилось обсчитывать и прорабатывать заново. И уже в процессе проектирования стали видны недостатки американской конструкции. Но сроки были жесткие, оставили как есть. Но параллельно вырабатывались новые принципы конструкции ядерных зарядов.
Следующая бомба РДС-2 имела уже советскую конструкцию. В ней было использовано предложение Я. Б. Зельдовича, Е. И. Забабахина и В. А. Цукермана по созданию внешнего нейтронного инициатора. Таким образом резко повышались коэффициент полезного действия заряда и мощность взрыва. Бомбу испытали на Семипалатинском полигоне 24 сентября 1951 года. Действительно, КПД поднялся почти в два раза, дав мощность в 38 килотонн. Серия из пяти таких бомб, в три тонны весом каждая, была изготовлена и положена на хранение в арсенал. Советская стратегическая авиация получила на вооружение супероружие.
Атмосфера в Уральском центре сложилась особая. Дело в том, что подавляющее большинство в институте составляла молодежь. Не зря его называли "комсомольским". И это легко объяснимо. Молодых специалистов привлекала не только научная перспектива, но и квартиры. В Арзамасе-16, где народа хватало, молодым в лучшем случае давали комнату. О возможностях карьерного роста нечего и говорить. Здесь не довлел авторитет "стариков", имелась возможность немедленной реализации самых смелых идей. Е. И. Забабахин умело поддерживал творческую атмосферу.
Молодежный коллектив работал очень эффективно. За три первых года работы в НИИ-1011 разработали и испытали 14 зарядов, на основе которых были сконструированы серийные боеголовки к ракете Р-13 и ядерные авиабомбы 245Н и 246Н. Это очень высокие показатели для вновь образовавшегося научного центра.
В 1958 году Н. Хрущев в одностороннем порядке объявил мораторий на ядерные испытания. Это был смелый шал, но, возможно, не вполне продуманный. Запад оставался в состоянии холодной войны. США, Франция и Великобритания продолжали создавать и испытывать новые боевые заряды. Испытание - один из важнейших этапов создания ядерного оружия. Без этого невозможно оценить параметры взрыва и даже просто работоспособность "изделия". Кстати, случалось, что взрыв не получался. Заряд сгорал в замедленной цепной реакции, срабатывал частично или его показатели не совпадали с расчетными.
Америка имела значительное преимущество в количестве ядерных боеприпасов и намеревалась это преимущество наращивать. Советский Союз, находившийся в кольце американских баз, был гораздо слабее и более уязвим. В конечном счете, Н. Хрущев понял, что Америка не намерена прекращать наращивание ядерных сил, и отменил мораторий на испытания. Вслед за этим псоледовал демонстративный взрыв советской супербомбы в 200 мегатонн. Хрущев стучал каблуком по трибуне ООН и кричал: "Если вздумаете на нас напасть, мы вас закопаем!" Первую часть этой фразы на Западе, а с некоторых пор и у нас, цитировать не принято. Противостояние двух мировых систем вошло в самую свою острую фазу и в результате Карибского кризиса едва не переросло в обмен ядерными ударами. Президент Кеннеди знал о своем преимуществе в бомбах и боеголовках, но не рискнул развязать третью мировую войну. Хрущев тоже отступил, убрав советские ракеты с Кубы. Мир опять уцелел не только благодаря здравомыслию политиков, но и благодаря страху перед ответным ударом. А перед советскими атомщиками была поставлена задача достичь ядерного паритета с Соединенными Штатами.
С 1 сентября 1961 года СССР возобновил ядерные испытания. На Новой Земле и под Семипалатинском последовали серии взрывов на земле и в атмосфере. Все, что приготовили ядерщики, срочно испытывалось, чтобы наверстать отставание от Запада, допущенное за три года моратория.
К этому времени в Челябинске-70 уже не только занимались теорией и проектированием, но и непосредственно созданием "изделий". Первое "изделие", не только спроектированное, но и построенное на Урале, было испытано в октябре 1961 года. Оно стало прототипом для авиабомб, довольно долго находившихся на вооружении советской авиации. Всего до конца 1961 года на Семипалатинском полигоне было испытано 9 ядерных зарядов и устройств, разработанных в Уральском центре. На Новоземельский ядерный полигон был совершен пуск баллистической ракеты Р-13 с термоядерным зарядом, разработанным в НИИ-1011 и принятом на вооружение РВСН. Испытание прошло успешно. Там же испытывались новые термоядерные заряды в авиабомбах типа 245. Всего на Новой земле испытали 5 уральских "изделий". Тогда же была отработана сверхмощная авиабомба типа 202 в 100 мегатонн тротилового эквивалента, созданная по предложению академика А. Д. Сахарова.
Но из этих 14 испытаний в 6 случаях был получен отрицательный результат. Все это были новые разработки, и заряды взорвались в нерасчетном режиме. Во время взрывов физические процессы протекали совсем не так, как рассчитывали физики-теоретики. Это стало серьезной неудачей всего института. Если бы не бесполезный хрущевский мораторий, то при плановых испытаниях вовремя проявились бы ошибочные направления. А так оказалось, что время и средства, потраченные на развитие новых идей, суливших заметное увеличение энергии взрыва, пропали зря. Конкуренты из Арзамаса-16 ликовали: "Все заледенело и не забабахнуло". Смеялись над Забабахиным и Леденёвым, назначенным директором центра после смерти Васильева.
Горечь столь масштабного поражения слегка подсластили удачные испытания боеголовки для баллистической ракеты УР-200, сделанной в конструкторском бюро академика В. Н. Челомея. Термоядерный заряд в ней не отличался оригинальностью, зато новой была его компоновка, позволившая втиснуть в ограниченное пространство боеголовки мощный заряд. Это позволяло создать разделяющуюся головную часть с тремя зарядами. Но работы по этой ракете не были доведены до конца, и идея разделяющихся боеголовок была отложена почти на десять лет.
В 1962 году испытания продолжались не менее интенсивно. В августе и сентябре было взорвано 30 ядерных зарядов и устройств, спроектированных и изготовленных в Уральском центре. 15 испытали на Новой Земле, столько же на Семипалатинском полигоне. Последнее испытание этого года произвели 24 декабря. Этот термоядерный взрыв стал последним в Советском Союзе, произведенным в воздушной среде. Больше мы не отравляли нашу землю радиоактивными осадками.
Термоядерный заряд, разработанный в НИИ-1011 имел общую массу 10 тонн и размещался в корпусе авиабомбы 202Н. 24 декабря, в день зимнего солнцестояния, когда в Заполярье стояла сплошная ночь, бомбу сбросили с самолета на мыс Бурливый архипелага Новая Земля. Наземной аппаратуры на этом участке не было, и все параметры снимались самолетами-лабораториями. Согласно замерам энерговыделение термоядерного взрыва точно соответствовало расчетам уральских ученых.
Об этом событии написал в своих воспоминаниях академик А. Д. Сахаров. Дело в том, что он активно выступал против испытания этой бомбы, сделанной на Урале. Почти такой же заряд был спроектирован и построен в Арзамасе-16 под его руководством, и конфликт здесь объяснялся не только элементарной научной ревностью или конкуренцией двух "контор". Идея подобного заряда была впервые предложена в Челябинске-70 группой физиков в составе Е. Н. Аврорина, А. А. Бунатяна, Б. М. Мурашкина, М. П. Шумаева, Л. П. Феоктистова, а уже потом сотрудником А. Д. Сахарова Б. Н. Козловым в КБ-11. Но задание на разработку получили оба института и "изделия" получились сходными. Но одно существенное различие имелось. Уральский заряд был на 8% тяжелее за счет усиления прочностных характеристик конструкции. Госкомиссия приняла решение об испытаниях обоих зарядов. А. Д. Сахаров решительно выступал против, доказывая, что уральское "изделие" испытывать не стоит. Сначала он пытался добиться от руководства НИИ-1011 отказа от испытаний, но ничего не добился. Потом с этой же просьбой обратился к министру Е. П. Славскому. Но испытания никто не отменил. Энерговыделение "арзамасского" заряда опрелили в 20 мегатонн, "уральского" - 19 мегатонн. Пятипроцентная разница, в принципе, могла возникнуть из-за элементарной погрешности апаратуры, достигавшей в то время 10%. Да и самолеты-лаборатории весьма отличаются от стационарных измерительных комплексов, которые можно размещать непосредственно в точке подрыва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
В СССР молодые ученые Андрей Сахаров и Виталий Гинзбург, ученики академика Тамма, выдвинули альтернативную идею - соединить в одном устройстве плутониевый заряд и дейтерий. Атомный взрыв плутония и одновременная термоядерная реакция дейтерия, совместившись, давали искомый водородный взрыв. Но его мощность имела пределы, нарастить её свыше определенного лимита оказалось невозможно. Теоретически водородная бомба должна быть мощней атомной в тысячу раз. Модель Сахарова-Гинзбурга давала увеличение в 20-40 раз. Зато она получалась достаточно компактной. Развивая свою идею, молодые ученые пришли к идее послойного заряда из плутония и дейтерия. Эта конструкция получила в научном обиходе название "слоеный пирог". При этом Гинзбург предложил вместо дейтерия использовать в тысячу раз более дешевый изотоп литий-6.
В ноябре 1952 года на одном из тихоокеанских атоллов было взорвано термоядерное устройство Теллера - трехэтажный монстр весом 60 тонн. Измерения показали, что энергия взрыва в 1000 раз превысила мощность бомбы, сброшенной на Хиросиму и достигла 10 мегатонн. Наши специалисты сразу строили бомбы, годные к боевому применению. Сходную с американской они испытали в 1955 году, но она помещалась в корпусе бомбы и была сброшена с самолета. Вот тогда и стало окончательно ясно, что взрыв одной единственной бомбы способен смести огромный промышленный район. И лучше в таком случае иметь другой про запас.
Резервный атомный центр решено было развернуть на Урале. Во-первых, самая середина России, далеко от границ, а, во-вторых, рядом находятся крупнейшие предприятия атомной промышленности. Значит, есть научная и производственная база, квалифицированные специалисты, специализированные строительные управления и инфраструктура. Но ученые-физики и конструктора понимали, что гораздо важней может оказаться фактор конкуренции. Соревнование двух научных центров могло ускорить создание новых образцов ядерного оружия, породить новые идеи.
Место для нового центра подобрал его первый директор Дмитрий Ефимович Васильев. Начинался НИИ-1011 с так называемой "21-й площадки" в 15 километрах от Челябинска-70. Здесь, в месте выхода радоновых источников, раньше располагался небольшой санаторий местного значения. После войны его помещения отдали под биостанцию. Когда знаменитого генетика Тимофеева-Ресовского вытащили из ГУЛАГа, поскольку он оказался единственным радиобиологом на территории Советского Союза, он был привезен сюда, и возглавил исследования. Выезжать куда-либо ему строго запретили, и "Зубр" безвылазно провел здесь не один год, поливая, как он выражался, грядки стронцием. Исследовал влияние радиации на живые организмы. Знающие люди утверждают, что журналы наблюдений, записи, черновики и прочая документация этой биостанции до сих пор лежит в единственном сохранившемся с тех времен сарае. Остальные корпуса давно снесены, а на их месте выстроены современные здания.
Сначала народу было немного. Собрали математиков, физиков-теоретиков и экспериментаторов. Занимались расчетами. А воплощать свои расчеты ездили в Арзамас-16. Там находился "филиал" НИИ-1011 - конструктора и газодинамики. Там же уральские разработки превращались в "изделия".
Научным руководителем и главным конструктором был назначен Кирилл Иванович Щелкин. Имя этого выдающегося ученого и организатора долго скрывалось под покровом секретности и в результате чуть не было забыто. А ведь это один из трех "китов", на которых держалась программа создания атомного оружия в Советском Союзе. Игоря Курчатова и Юлия Харитона знают сейчас очень широко, а вот их друга, единомышленника и соратника Кирилла Щелкина почти никто. А ведь их всех троих за одни и те же достижения одними и теми же указами награждали Золотыми Звездами Героев Социалистического Труда - после взрыва первого советского атомного устройства в 1949, после первой авиабомбы, принятой на вооружение в 1951, и, наконец, когда через два года после этого испытали водородную бомбу.
Кирилл Иванович Щелкин родился в Грузии, в Тбилиси. Перед войной закончил пединститут в Симферополе. Но стать учителем ему не привелось. Пришлось заниматься оборонными исследованиями в Институте химической физики Академии Наук СССР, директором которого был Н. Н. Семенов. Тот самый, что первым описал цепную химическую реакцию. У него Щелкин занимался физикой горения и взрыва. Молодой ученый, занимаясь классической теорией детонации, пришел к выводу, что многие её положения ошибочны и требуют пересмотра. Эти смелые утверждения пришлось подтверждать не только расчетами и формулами, но и многочисленными экспериментами. Вскоре К. И. Щелкин стал признанным авторитетом в области физики взрыва и науки о взрывчатых веществах. Именно поэтому он был назначен заместителем главного конструктора и научного руководителя "Приволжской конторы" (КБ-11) Юлия Харитона. На этой должности он занимался экспериментальной отработкой взрывных систем и устройств автоматики ядерного оружия. К. И. Щелкин своими руками вставил первый детонатор в атомную бомбу 29 августа 1949 года и последним покинул испытательную площадку перед взрывом. Исследуя процессы детонации взрывчатых веществ, он открыл своеобразные явления, которые получили название "детонации Щелкина".
Получив назначение в Челябинск-70, став главным конструктором резервного исследовательско-конструкторского центра с "резервным" номером НИИ-1011, К. Н. Щелкин постарался превратить его в институт широкого профиля, не замыкаться на военной тематике. Пять первых, самых трудных лет становления, он руководил центром, собирал людей и задавал направление работы. Он покинул должность из-за болезни. А вместе с ней покинул и любимое дело. Уехав в Москву, оказался не у дел. Поразительно, как Советское государство разбрасывалось людьми. Выдающегося ученого, трижды Героя, попросту списали, отрешив от большой науки, опутав при этом секретностью, связав ею по рукам и ногам. Он продолжал заниматься физикой на "домашнем" уровне, написал книгу "Физика микромира", но настоящей большой работы ему не хватало. Потом не выдержало сердце... А научные идеи К. И. Щелкина до сих пор продолжают развивать его ученики и последователи.
Творческий настрой в Уральском ядерном центре, заданный Кириллом Щелкиным, поддержал и развил Евгений Иванович Забабахин. На Урал он попал в сентябре 1941 года, поступив в Военно-инженерную академию имени Н. Жуковского, которая разворачивалась тогда на новом месте - в Свердловске. Перед этим командир инженерного взвода Забабахин строил укрепления на Смоленском направлении, а до армии успел закончить техникум и поработать на шарико-подшипниковом заводе.
Конечно, он рвался на фронт, но командование, направляя его на учебу, наверное, понимало, что из молодого офицера должен получиться классный специалист. И Евгений Забабахин не просто старательно учился, а с головой погружался в науку. В 1944 году он с отличием закончил факультет авиационного вооружения. Занимаясь поражающим действием авиабомб, написал диссертацию о сходящихся детонационных волнах. Диссертация капитана Забабахина попала на отзыв в Институт химической физики, где вызвала большой интерес у Якова Зельдовича. Но ещё больше - у работников режимного отдела. "Где вы храните свои рукописи?" - спросили они. "Дома, в комоде," ответил Евгений Иванович, приведя режимников в транс. После соответствующих нахлобучек и объяснений молодого кандидата физико-математических наук откомандировали вместе с рукописями в Арзамас, где имелась надежная охрана. Скоро Е. Забабахин стал "главным газодинамиком объекта". Его роль в решении "проблемы №1" очень велика.
Он прибыл на "объект" в Арзамасе-16 в 1948 году и почти сразу включился в процесс конструирования первой бомбы. Сталин требовал как можно скорей испытать собственное ядерное оружие, поэтому Курчатов распорядился делать копию американской бомбы, опираясь на документы, добытые советской разведкой. Естественно, документы были достаточно общего характера, и всю конструкцию все равно приходилось обсчитывать и прорабатывать заново. И уже в процессе проектирования стали видны недостатки американской конструкции. Но сроки были жесткие, оставили как есть. Но параллельно вырабатывались новые принципы конструкции ядерных зарядов.
Следующая бомба РДС-2 имела уже советскую конструкцию. В ней было использовано предложение Я. Б. Зельдовича, Е. И. Забабахина и В. А. Цукермана по созданию внешнего нейтронного инициатора. Таким образом резко повышались коэффициент полезного действия заряда и мощность взрыва. Бомбу испытали на Семипалатинском полигоне 24 сентября 1951 года. Действительно, КПД поднялся почти в два раза, дав мощность в 38 килотонн. Серия из пяти таких бомб, в три тонны весом каждая, была изготовлена и положена на хранение в арсенал. Советская стратегическая авиация получила на вооружение супероружие.
Атмосфера в Уральском центре сложилась особая. Дело в том, что подавляющее большинство в институте составляла молодежь. Не зря его называли "комсомольским". И это легко объяснимо. Молодых специалистов привлекала не только научная перспектива, но и квартиры. В Арзамасе-16, где народа хватало, молодым в лучшем случае давали комнату. О возможностях карьерного роста нечего и говорить. Здесь не довлел авторитет "стариков", имелась возможность немедленной реализации самых смелых идей. Е. И. Забабахин умело поддерживал творческую атмосферу.
Молодежный коллектив работал очень эффективно. За три первых года работы в НИИ-1011 разработали и испытали 14 зарядов, на основе которых были сконструированы серийные боеголовки к ракете Р-13 и ядерные авиабомбы 245Н и 246Н. Это очень высокие показатели для вновь образовавшегося научного центра.
В 1958 году Н. Хрущев в одностороннем порядке объявил мораторий на ядерные испытания. Это был смелый шал, но, возможно, не вполне продуманный. Запад оставался в состоянии холодной войны. США, Франция и Великобритания продолжали создавать и испытывать новые боевые заряды. Испытание - один из важнейших этапов создания ядерного оружия. Без этого невозможно оценить параметры взрыва и даже просто работоспособность "изделия". Кстати, случалось, что взрыв не получался. Заряд сгорал в замедленной цепной реакции, срабатывал частично или его показатели не совпадали с расчетными.
Америка имела значительное преимущество в количестве ядерных боеприпасов и намеревалась это преимущество наращивать. Советский Союз, находившийся в кольце американских баз, был гораздо слабее и более уязвим. В конечном счете, Н. Хрущев понял, что Америка не намерена прекращать наращивание ядерных сил, и отменил мораторий на испытания. Вслед за этим псоледовал демонстративный взрыв советской супербомбы в 200 мегатонн. Хрущев стучал каблуком по трибуне ООН и кричал: "Если вздумаете на нас напасть, мы вас закопаем!" Первую часть этой фразы на Западе, а с некоторых пор и у нас, цитировать не принято. Противостояние двух мировых систем вошло в самую свою острую фазу и в результате Карибского кризиса едва не переросло в обмен ядерными ударами. Президент Кеннеди знал о своем преимуществе в бомбах и боеголовках, но не рискнул развязать третью мировую войну. Хрущев тоже отступил, убрав советские ракеты с Кубы. Мир опять уцелел не только благодаря здравомыслию политиков, но и благодаря страху перед ответным ударом. А перед советскими атомщиками была поставлена задача достичь ядерного паритета с Соединенными Штатами.
С 1 сентября 1961 года СССР возобновил ядерные испытания. На Новой Земле и под Семипалатинском последовали серии взрывов на земле и в атмосфере. Все, что приготовили ядерщики, срочно испытывалось, чтобы наверстать отставание от Запада, допущенное за три года моратория.
К этому времени в Челябинске-70 уже не только занимались теорией и проектированием, но и непосредственно созданием "изделий". Первое "изделие", не только спроектированное, но и построенное на Урале, было испытано в октябре 1961 года. Оно стало прототипом для авиабомб, довольно долго находившихся на вооружении советской авиации. Всего до конца 1961 года на Семипалатинском полигоне было испытано 9 ядерных зарядов и устройств, разработанных в Уральском центре. На Новоземельский ядерный полигон был совершен пуск баллистической ракеты Р-13 с термоядерным зарядом, разработанным в НИИ-1011 и принятом на вооружение РВСН. Испытание прошло успешно. Там же испытывались новые термоядерные заряды в авиабомбах типа 245. Всего на Новой земле испытали 5 уральских "изделий". Тогда же была отработана сверхмощная авиабомба типа 202 в 100 мегатонн тротилового эквивалента, созданная по предложению академика А. Д. Сахарова.
Но из этих 14 испытаний в 6 случаях был получен отрицательный результат. Все это были новые разработки, и заряды взорвались в нерасчетном режиме. Во время взрывов физические процессы протекали совсем не так, как рассчитывали физики-теоретики. Это стало серьезной неудачей всего института. Если бы не бесполезный хрущевский мораторий, то при плановых испытаниях вовремя проявились бы ошибочные направления. А так оказалось, что время и средства, потраченные на развитие новых идей, суливших заметное увеличение энергии взрыва, пропали зря. Конкуренты из Арзамаса-16 ликовали: "Все заледенело и не забабахнуло". Смеялись над Забабахиным и Леденёвым, назначенным директором центра после смерти Васильева.
Горечь столь масштабного поражения слегка подсластили удачные испытания боеголовки для баллистической ракеты УР-200, сделанной в конструкторском бюро академика В. Н. Челомея. Термоядерный заряд в ней не отличался оригинальностью, зато новой была его компоновка, позволившая втиснуть в ограниченное пространство боеголовки мощный заряд. Это позволяло создать разделяющуюся головную часть с тремя зарядами. Но работы по этой ракете не были доведены до конца, и идея разделяющихся боеголовок была отложена почти на десять лет.
В 1962 году испытания продолжались не менее интенсивно. В августе и сентябре было взорвано 30 ядерных зарядов и устройств, спроектированных и изготовленных в Уральском центре. 15 испытали на Новой Земле, столько же на Семипалатинском полигоне. Последнее испытание этого года произвели 24 декабря. Этот термоядерный взрыв стал последним в Советском Союзе, произведенным в воздушной среде. Больше мы не отравляли нашу землю радиоактивными осадками.
Термоядерный заряд, разработанный в НИИ-1011 имел общую массу 10 тонн и размещался в корпусе авиабомбы 202Н. 24 декабря, в день зимнего солнцестояния, когда в Заполярье стояла сплошная ночь, бомбу сбросили с самолета на мыс Бурливый архипелага Новая Земля. Наземной аппаратуры на этом участке не было, и все параметры снимались самолетами-лабораториями. Согласно замерам энерговыделение термоядерного взрыва точно соответствовало расчетам уральских ученых.
Об этом событии написал в своих воспоминаниях академик А. Д. Сахаров. Дело в том, что он активно выступал против испытания этой бомбы, сделанной на Урале. Почти такой же заряд был спроектирован и построен в Арзамасе-16 под его руководством, и конфликт здесь объяснялся не только элементарной научной ревностью или конкуренцией двух "контор". Идея подобного заряда была впервые предложена в Челябинске-70 группой физиков в составе Е. Н. Аврорина, А. А. Бунатяна, Б. М. Мурашкина, М. П. Шумаева, Л. П. Феоктистова, а уже потом сотрудником А. Д. Сахарова Б. Н. Козловым в КБ-11. Но задание на разработку получили оба института и "изделия" получились сходными. Но одно существенное различие имелось. Уральский заряд был на 8% тяжелее за счет усиления прочностных характеристик конструкции. Госкомиссия приняла решение об испытаниях обоих зарядов. А. Д. Сахаров решительно выступал против, доказывая, что уральское "изделие" испытывать не стоит. Сначала он пытался добиться от руководства НИИ-1011 отказа от испытаний, но ничего не добился. Потом с этой же просьбой обратился к министру Е. П. Славскому. Но испытания никто не отменил. Энерговыделение "арзамасского" заряда опрелили в 20 мегатонн, "уральского" - 19 мегатонн. Пятипроцентная разница, в принципе, могла возникнуть из-за элементарной погрешности апаратуры, достигавшей в то время 10%. Да и самолеты-лаборатории весьма отличаются от стационарных измерительных комплексов, которые можно размещать непосредственно в точке подрыва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23