Ну не удавалось ее, слезу эту самую, выжать даже когда ой как хотелось. Когда без неё, окаянной, совсем тошно. Когда друга выковырянного, или точнее сошкрябанного по кускам из обугленного кокпита сшибленной стингером вертушки, в запаянном цинковом гробу отправляешь на "Черном тюльпане" "двухсотым" грузом на родину. Душа ревет и стонет, а глаза режет под веками всухую как стекольной крошкой и один только выход, одно вечное российское, всеармейское общечеловеческое лекарство - медицинский спирт, который, раздирая в клочки медленно ворочающееся сознание и память, опрокидывает в благословенное, темное небытиё сна.
Размяк видать за океаном на заморских харчах. И не хотел, а что-то такое изменилось в лице, может если не закапало, то повлажнело под глазами, но стоящий за стойкой продавец-ли, владелец всего музейного добра моментально усек меня. Выхватил не рукой, жестким прицельным взглядом, из толпящеся массы. Перехватил своим глазом, словно на мушку цель посадил, и тонкой рукой протянул кобуру.
- Твоя? ... Твоя! Возьми, если твоя, - неожиданно сказал на приличном русском, с легким, каким-то чертовски неприятым, знакомым, но забытым акцентом, сухой, поджарый продавец, с гладковыбритым смуглым лицом, одетый в кожаную куртку.
С трудом удержался, не подал виду что поражен, более того, сражен наповал содержанием и формой, в которой он выразил свое предложение. Не знаю удалось ли скрыть удивление, но постарался,
воспользовавшись заминкой, получше рассмотреть продавца. Невысок. Неширок в кости, строен. Короткая стрижка - перец с солью, на висках соли больше. Лицо мне не знакомо, но глаза ... Где же я видел эти глаза? Нет, не вспомнить...
В той, прошлой биографии его не было, факт. В этой, нынешней с ним тоже жизнь не сталкивала. Следовательно, вопрос он задал на засып, на удачу, выгорит, клюнет - прошло, не выгорит, мимо - "Sorry! " - " No problem! That's OK!" - всех то делов.
Нет проблемы. В этом случае мне тихо отчаливать и уже навсегда, без возврата к прошлому. Но кобура-то - здесь. Чем черт не шутит, а вдруг открою клапан и там впрямь мои инициалы, выдавленные на новой замшево-подобной обратке в далеком, ох неправдоподобно далеком, году, в день получения первого офицерского личного оружия на складе начальника стрелкового и артвооружения печального пьяницы лейтенанта Кушинова.
Кушинов, наверное был самым старым лейтенантом Советской Армии. И самым безответным. Его била и презирала жена, его игнорировали солдаты и сверхсрочники. Казалось начальство просто забыло о существовании лейтенанта, а платили ему автоматически, не повышая содержания,словно подавали нищему. То-ли поэтому он пил, то-ли потому что пил все произошло, но так получалось. Никто ответа не знал и никого это не волновало. Пил Кушинов тихо, не буянил - ну и ладушки.
Говорили про него, что ходит и мух во рту носит. Бродил он действительно словно тень, бочком проскальзывая между солдатами в своих нечищенных, потрескавшихся сапогах с задранными носками, в складчатом пропыленном пэша со съехавшей набок портупеей, в нахлобученной по уши полевой фуражке.
Тогда он был один такой - урод в семье. Но после Афгана, Тбилиси, Карабаха и Чеченского позора, Российская Армия постепенно превратилась в сборище и прибежище таких Кушиновых. Ко всему притерпевшихся, со всем смирившихся, перманентно и глубоко несчастных серых неудачников. Бедных, не получающих месяцами жалкого, нищенского довольствия людей, подрабатывающих, ради куска хлеба для семьи, грузчиками и охранниками на наглых, самодовольных нуворишей - новых русских. На ту новую высокомерную вороватую элиту, которую, по идее, новая "демократическая" Российская Армия и призвана в первую очередь защищать. Она защитит, как же, раззевай рот пошире.
Растаял Кушинов в гомоне оружейного балагана, как будто и не было его никогда на Земле...
- Возьми. - Повторил продавец, по русски. - Вижу - узнал, шурави. Твоя - дарю. ... Понимаю. ... Память.
- Нет уже шурави.- Ответил ему, - были да все кончились.
Однако, кобуру взял, хватило дури. Отстегнул клапан, проверил. Инициалы оказались на месте. Память, о будь она трижды проклята, не подвела. Но вспомнив здешнюю, брайтоновскую, присказку о бесплатном сыре и мышеловке, повертел в руках и положил на прилавок. Мягко положил - не кинул.
- Спасибо, но подарки мне не по карману. - Повернулся уходить.
- Ну, не хочешь подарок, купи. Дешево отдам, пять долларов всего. Купи шурави.
- Разве, что с пистолетом. - Попробывал, превратить все в шутку. Но вышло неудачно. Продавец, черт его побери, вытащил из под прилавка сверток, сунул мне в руки и ткнул большим пальцем себе за спину, в сторону дощатой двери, ведущей в подсобку за стендом увешанным охотничьими ружьями с исцарапанными тусклыми прикладами.
- Там посмотри. Сам. Я тебе доверяю, шурави.
- Ладно, посмотрю, спасибо.
Только лишнее это все, какой из меня покупатель. Лох я, а не покупатель. Но кому расскажешь как обманула богатенькая итальянка, которой мы с земелей перекрасили и оклеили обоями весь дом. Изрядный такой, двухэтажный домишко. Неделю пахали как проклятые, с утра до ночи, а когда осталось последний угол докрасить, попросила стервозная баба лайсенз, иншуренс. А какой у нас к черту иншуренс, а тем более лайсенз?
- Нет? Тогда, - говорит, - Вам работать нельзя, уходите, а то я полицию вызову.
У меня от такой наглости просто язык отнялся, онемел. Подумал, может не понял чего, неправильно перевел, но увидев как побледнел старший в артели, осознал - плакали наши денежки. А начиналось все нормально, улыбки, пивко в ланч из холодильника. Самое дешевое правда. Сигарет пачку на день.
Может прав был старшой и действительно обиделась тетка. Ведь несмотря на все потуги мы ее не оттрахали. А как хотела она этого, ох как хотела... без бинокля было видно. Разгуливало по дому чучело с фарфоровыми челюстями, высушенное ежедневной аэробикой, в одной рубашке покойного муженька на голое тело. Время от времени "девушка" то влезала на стремянку, то наклонялась пониже к полу, якобы проверяя работу, а на самом деле - демонстрируя два печеных яблочка с куском пегой мочалки между ними. Сначала мы стеснительно отворачивались, уважая ее преклонные годы, а затем просто перестали замечать, словно стол или шкаф.
Мы, хоть и безденежные эмигранты, но, пардон, офицеры и джентельмены, а не геронтофилы...
Если бы старая сучка не заплатила жалкие пятьсот долларов - четверть от договорной суммы, трахнули бы ее точно, но по голове и больно, а так утерлись и ушли. Обманула, стерва, да нам не привыкать стать. Правда раньше нас дурили свои, родные...
Да, покупатель из меня никакой.
Зачем же взял тогда этот сверток? Зачем зашел в ту комнату с замасленным столом для чистки оружия? Наверно судьба была такая. Но не жалею. Не хочу отказываться от того первого шага. Да и поздно.
Разворачивая сверток, знал, что лежит в нем.
Видимо, пъяный прапор запродал на корню позабытый, никому не нужный склад военной, поношенной амуниции, оставшейся после поспешно разбежавшейся части, а вместе со складом и мой, забытый, так и не вынутый из кобуры, в силу вселенского бардака и развала, пистолет.
Слава Богу, что хоть не бандитам достался, а неизведанными путями вслед за хозяином пересек океан. В те же руки опять попал. Во истину не исповедимы пути Господни!
Пистолет в кабуре был отдан как залог в обмен на отпускное, жалкое пособие. Случилось это то-ли еще в СНГ- овской, то ли уже в новенького, самостийного государства, воинской части, отдаленно напоминавшей вертолетный полк. Сюда занесло меня с остатком изношенных до предела машин и полусотней пилотов, бомбандиров и бортмехаников - ошметками когда-то гвардейского вертолетного штурмового авиаполка. Здесь, среди чужих уже гор, выяснилось, что мы свободны от присяги, что страна, которой служили, разодрана на части и пропита амбициозными кухаркиными детьми, выдавшими себя за отцов нарождающейся демократии. Плохая была страна? Хорошая? Наверно разная, как и сама жизнь, поворачивающаяся к людям чересполосьем то светлых, то темных сторон....
Развернул замасленный сверточек, хотя шестое, звериное чувство подсказывало - не надо, не бери, уходи отсюда подобру-поздорову.
Может внутренний голос, может ангел-хранитель, вернувшийся на мгновение, может предки с того света умоляли меня. Все одно кто - не внял, развернул. Как чувствовал, что там вечный спутник и надежный друг "макар" старого образца, тайными тропами пробравшийся к хозяину. Взял в руки, погладил по тусклой щеке.
Бесшумно отворилась дверь и рядом в комнате появился продавец оружия.
- Бери шурави, дарю. Зачем мне твои деньги? Он здесь все равно никому не нужен. Что эти, - он брезгливо дернул плечом, - понимают в настоящем оружии? Им подавай игрушки. Извращенцы они все. - Он прижал ладонь руки к левой стороне груди. - Это тебе шурави подарок от меня. Бери, бери, не стесняйся. Ты, шурави, если хочешь, поговори со мной. Ты не бойся, поговори.
Придвинул мне стул, приглашая присесть к столу, а сам плавно повернувшись, через мгновение проявился чернильным силуэтом в затененном, висевшей под потолком слабосильной лампой, углу комнаты.
- А не хочешь говорить - попей чай. Я знаю вы, шурави, любите чай. Это настоящий чай, хороший, крепкий и сладкий. Ты посмотри какой у него цвет. Посмотри - он густой и одновременно прозрачный, он пахнет букетом душистых и очень целебных трав, растущих в самых отдаленных уголках света. Чай освежает язык и рот, очищает кровь, заставляет ее быстрее струиться по жилам, возвращает молодость телу и легкость мыслям. Вы - шурави, часто пьете простой дешевый чай, а запиваете его водкой... и счастливы. Нам - водку пить нельзя. Поэтому Аллах оставил нам хороший чай.
Говорил, а сам застилал стол чистой скатерочкой, ставил на него чайничек, пиалы, блюдца, тарелочки с печеньем.
Говорил продавец оружия как бы исподволь, не настаивая, а убеждая. Не слышалось в его голосе фальши или заискивания. Вроде бы не настаивал, не уговаривал, оставляя окончательный выбор за мной, - хочешь иди, хочешь оставайся. Плавно, без перерывов и пауз текла его речь, успокаивала, завораживала. Журчала, как вода в древнем арыке.
Чай, заваренный в небольшом фарфоровом чайнике с бледными розами по бокам, источал действительно невероятно приятный аромат цветов, трав и еще чего-то неведомого, экзотического, прянного. Напиток просвечивал через тончайшие стенки китайского фарфора, янтарными отбликами в лучах падающего от лампы неяркого света. Сама комната оставалась в полумраке, скрадывавшем убогость стен и стеллажи с оружием.
Куда-то изчезла с преобразившегося стола первопричина всего происходящего - кобура, отделяя прошлое, железное, страшное, подводя к сиюминутному домашнему и уютному чаепитию, настраивая на неспешный и необязательный восточный разговор.
Истосковался, видать, человек, хочет поговорить, отвести душу. Что ж, можно и поговорить под чаек. Тем более, как теперь говорят, на халяву. Ведь не пустяк - оружие дарит. Наконец, хоть что-то опуститься в желудок, не избалованный последнее время деликатесами. Чай не водка - язык не развяжет. Надоест, пойдет разовор не так - встану и уйду. Всего-то делов.
Остался я, не ушел. Пили чай. Сидели. Говорили....
- Кто твои уважаемы родители, шурави? Живы ли они? - задал вопрос продавец оружия... Тогда я промолчал, не ответил, а он и не настаивал, не дождавшись ответа продолжил разговор сам. Говорил медленно и негромко, перемежая плавную восточную вязь паузами. Странное дело, но никто и ничто нам не мешало. Ярмарка, бурлившая и шуршащая голосами и шагами за фанерными стенами комнаты, казалась отрезанной напрочь. За дверь не проникало ни звука из суматошного внешнего суетного мира.
- Ты удивлен, шурави, что я говорю по русски. Но удивлен еще больше, и именно это не дает тебе покоя, что по русски я говорю правильно. Да, я потратил много времи на освоение вашего языка и, могу сказать откровенно, знаю его много лучше, чем большинство твоих земляков - простых и необразованных людей.
Круговым, легким, касательным движением он отпил маленький глоток и плавно отвел руку с пиалой.
- Я жил в твоей стране, шурави. Так уж получилось, что мои родители выросли в семьях марксистов-революционеров, в столице Афганистана, в Кабуле, и сами, когда выросли и получили образование, стали марксистами и революционерами. Я тоже рос марксистом, комсомольцем и революционером. Поэтому, когда победила революция, меня одного из первых направил Нур Мухаммед Тараки, тогдашний лидер партии и государства, в вашу страну, учиться на авиаинженера, в один из лучших вузов - в Харьковский авиационный.
Внутренний голос, твердил мне - молчи, не подавай вида, засунь свой язык поглубже в задницу, попей чай и уходи, не вдаваясь в подробности, откажись от подарка и беги отсюда неоглядываясь. Но редко мы следуем хорошим советам своего второго "Я". Чаще всего приказываем ему самому заткнуться.
Или , в лучшем случае, обещаем, да не выполняем обешанного, сожалея потом всю жизнь об нереализованных возможностях и поспешных, глупых решениях. Только малая часть людей, те кого остальные считают везунчиками и удачниками, на самом деле просто честно следует голосу то-ли природы, то-ли ангелов-хранителей.
Обычный советский человек, ушедший от Природы, отвернувшийся от Бога и не достигший Коммунизма, не слышит, не желает слышать этот тихий голос, за что получает полной мерой. Я - такой человек. Поэтому, расслабленный мирной обстановкой, теплотой янтарного чая, нежным вкусом печенья и полумраком, располагающим к откровению, размяк и раскрылся душой, как тот цветок, решивший что прилетела пчела, а оказалось - навозный жук.
- Знаю ХАИ. Я его тоже закончил, правда заочно. Да и сам из Харькова. Родился правда далеко-далеко от него, за Полярным кругом, но школу заканчивал и в училище уходил оттуда. Хороший, зеленый, спокойный и чистый город... был.
- Какое совпадение, шурави! Это ли не знак судьбы, посылаемый путникам, случайно забредшим в оазис среди знойной пустыни? Я не предлагаю тебе спиртного, но крепкий чай и спокойная беседа - основа хорошего настроения, поднятия духа, а не это ли и есть цель достигаемая с помощью алкоголя? Но в отличие от алкоголя, чай не убивает клетки мозга, не притупляет восприятие окружающего мира.
- Кто ты, шурави? Где твоя семья? - вновь спросил продавец оружия....
Не дождавшись ответа хозяин взял мою пиалу и вытряхнув остатки чая на пол, подлил свежего напитка из чайничка. Затем вздохнул и сказал.
- Моих родителей, да будем им спокойно в садах Аллаха, поймали в захолустном пригороднем кишлаке, после переворота, подлые собаки Амина. Они забили их до полусмерти, они смеялись, вбивая им в рот марксисткие идеалы вместе с обломками зубов и сгустками крови, а вдоволь натешившись, объявили приговор " революционного трибунала", поставили на колени лицом к выгребной яме и расстреляв обоих, скинули трупы в жижу.
- Я очень любил их, особенно мать. Она была такой нежной, так понимала меня. Об их последних минутах мне случайно проболтался приехавший из Афганистана на учебу в училище МВД один из тех, кто убивал. Он был пьян на вечеринке землячества, не знал кому описывает свои подвиги. Я зарезал его в темном углу Конного рынка. Его труп нашли утром. Милиция решила, что пьяного афганца убила и ограбила местная шпана. Его мертвого, действительно кто-то решился обокрасть. Было проведено расследование. Воришку поймали. Выбили показания. Некоторые из наших присутствовали на том суде. Пойманному пареньку дали высшую меру. Тем дело и закончилось. На каникулы я улетел в Кабул. Никого не найдя из семьи, поехал в Хост, к Пакистанской границе. Мне расхотелось быть авиатором. Меня перестали интересовать самолеты. Месть стала целью жизни. Сначала святая месть Амину и его подручным.
- Значит когда наши спецназовцы убрали Амина и его "правительство" ты снова пришел в Кабул?
- Нет, шурави. Обладая тем, чего небыло у большинства маджахедов знаниями вашего языка, вашей техники, ваших нравов, ваших людей, наконец, я очень пришелся ко двору в Пешаваре, в одном из учебных центров. Там "друзья-американцы" преподавали "бедным, но гордым борцам за демократию" науку запускать "Стингеры", ставить мины, владеть стрелковым оружием. Обучали старательно, показывали как пользоваться оружием наиболее эффективно, как быстро и бесшумно убивать, как правильно закладывать взрывчатку и взрывать, много чего преподавали... Сначала учился, потом учил других. Переводил с английского инструкции для подаренного оружия, с русского - захваченного в боях советского .
Он задумался, подперев сухую, точеную будто у породистого коня, голову, украшенную шрамом.
- Так вот, ты каков, парень! Враг! Душман! Дух проклятый! - Я положил на стол сверток и сжав кулаки резко поднялся из-за стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30