Себастьян ехал рядом.
– Поздравляю, – сказал он, тяжело дыша и вытирая пот со лба. – Я думал, Дэмиан преувеличивал, когда говорил, что ты была настоящей амазонкой, но признаю: я был неправ, – он замолчал и задержал на ней взгляд немного дольше, чем необходимо. – Твоя шляпа слетела, но это не беда. Без нее даже красивее…
Розовая от жары и его похвалы, она спешилась, все еще ласково похлопывая кобылу, которая восстанавливала дыхание. Горячий воздух из ее ноздрей обдувал кожу Беренис; влажная морда лошади прижалась к ее плечу.
– Прекрасное животное, – сказала Беренис, взглянув на нее, затем отвела глаза. – Нам нужно найти воду, чтобы напоить их. Они оба хорошо потрудились.
– Да. Ну а это Прекрасное животное зовут Сэнди. – Он вытащил ногу из стремени и спрыгнул на землю. Затем достал из куртки кошелек и вручил его Беренис. – Это мой подарок тебе. Она твоя. И это тоже твое. Двадцать пять фунтов, полагаю.
Себастьян намеренно выбрал местом финиша эти деревья, зная, что поблизости есть вода. Пришло время отдыха, и Беренис достала еду, которую положила в дорожный мешок: маисовые лепешки, фрукты, холодных цыплят и батат, а также фляжку рома и сок лайма для него и бутылку вина для себя. После того, как они поели, Себастьян лег на спину, заложив руки за голову и глядя на качающиеся верхушки деревьев.
– А позже, m'amie, ты воочию сможешь убедиться, не разучился ли я управляться с ружьем, – сказал он, глядя на нее с каким-то ленивым удовольствием. – Может быть, у тебя появится желание поучиться обращению с огнестрельным оружием?
– А ты думаешь, я не умею? – она дерзко вскинула голову.
– Умеешь? – Его брови приподнялись, а губы недоверчиво изогнулись.
– Милостивый государь, мой отец, маркиз, постоянно охотится в своем поместье на фазанов, куропаток. Как только я научилась ходить, мне разрешили держать в руках ружье сколько заблагорассудится. Лесник был мне ближе, чем нянька.
– Вопрос исчерпан, – буркнул он, взял ружье и исчез в лесу.
К полудню он подстрелил двух оленей и был очень удивлен, обнаружив, что она уже знает, как сдирать с них шкуру и разделывать их. Беренис наблюдала за уверенными движениями Себастьяна, слушала и училась так же, как она делала это в имении отца, и доброе, теплое чувство росло в ней с каждой минутой. Здесь, среди этой щедрой дикой природы, казалось, что они – единственные мужчина и женщина, живущие на земле, и это наполняло ее радостью.
Закончив работу, они сели у глубокого озера, затененного деревьями, и Себастьян, объявив о том, что собирается поплавать, безо всякого стеснения сбросил с себя одежду.
Беренис поспешила отвести глаза, но желание посмотреть становилось непреодолимым. Повернувшись к нему, она залюбовалась его движениями, ибо, несмотря на высокий рост и мощное телосложение, в нем была мягкая грация пумы. Солнце блестело на его тяжелых веках, гордом изгибе носа, чувственных губах. Он стоял, наслаждаясь солнечным теплом, и его обнаженное тело было великолепным. Беренис не могла сдержать восхищения при виде его широкой груди и плеч, его узкой талии, твердых мускулов его рук, поросших мягкими, черными волосками, мощных и длинных ног.
Обнаженный, он выглядел еще более властным. Эта зрелая мужественность его тела пугала и возбуждала Беренис, и пульс ее участился. Он поймал ее пристальный взгляд и усмехнулся, сверкнув белыми зубами. Она стала пунцовой от смущения и опустила голову так, что волосы упали на лицо.
– Ты идешь? – спросил он, и когда Беренис еще раз взглянула на него, улыбка исчезла с его лица. Она испугалась, увидев страсть, сверкающую в его изумрудных глазах.
Она кивнула и с бешено колотящимся сердцем повернулась к нему спиной, потом, невероятно смущенная, сняла с себя одежду. Она с облегчением вздохнула, услышав всплеск, когда он нырнул, и торопливо спустилась с берега, слегка вскрикнув, когда ледяная вода коснулась ее кожи. В несколько длинных, ленивых взмахов он подплыл к ней, отбросив назад мокрые волосы, и на время они забыли о постоянных спорах и столкновениях и, счастливые, словно дети, гонялись друг за другом, плескались и смеялись. Потом Беренис потеряла его из виду, когда Себастьян глубоко нырнул, и испуганно вскрикнула, почувствовав на себе его руки, а потом увидела и его самого.
Смех замер у нее на губах, когда она заглянула в его глаза. Руки его становились все настойчивее, и она ощущала рядом это твердое, влажное тело, его грудь и плечи, покрытые искрящимися на солнце каплями. Не в силах больше сдержаться, Себастьян сильно и страстно прижал ее к себе, и его губы сомкнулись на ее губах – холодные, как лед, и в то же время горячие.
Тело Беренис обмякло, и она покорно откинула голову, когда его рот исследовал ее лицо, подбородок, скользя по благоухающей, влажной коже вниз, к ее шее и груди. Она испытывала совершенное наслаждение и чувство опустошения, когда его рот снова нашел ее губы. Он словно вбирал ее душу – так, что она становилась частью его, сливаясь с его душой в этих поцелуях. Ее приоткрытые губы улыбались, глаза были закрыты. Одна рука обвилась вокруг его шеи, другой Беренис обхватила его за пояс. Она казалась себе необыкновенно маленькой, хрупкой и баззащитной перед этой настойчивостью, чувствуя его частое дыхание и дрожащие руки на своем теле.
Не выпуская Беренис из крепких объятий, словно боясь, что это ослепительное сияние солнечного света в воде может встать между ними, Себастьян понес ее на берег. Там он на мгновение отпустил ее, расстелил свой плащ под огромным деревом и притянул ее к себе. Кожа его была прохладной, и вода тонкими струйками стекала с волос. Она вдыхала свежий, чистый запах его тела и слабый аромат вина.
Солнце согрело и высушило ее кожу, и Беренис с наслаждением вытянулась, мурлыкая, словно кошка, когда его руки и губы двигались по ее лицу и телу и словно приходили в восторг от ощущения ее атласной кожи. Еще ни разу они не испытывали вместе такого блаженства. Причиной тому, быть может, была радость свободы обнаженных тел, подобная чувствам двух первобытных людей в лесу, где солнце ласкало их кожу, мягкий ветерок шелестел листвой и слышалось тихое журчание воды. Быть может, так происходило потому, что они были, наконец, одни, и ничто не напоминало им о прошлом.
Какова бы ни была причина, в этот раз волна любви вынесла их на совершенно иную вершину близости, сорвав все покровы. Теперь они познавали друг друга, уже больше не будучи чужими, сливаясь в единое целое, и оба начинали верить, что их единение уходит корнями во что-то более прекрасное и долговечное, чем простая потребность плоти. Беренис никогда прежде не ощущала такой жажды слиться с ним. Себастьян не мог думать ни о чем, кроме счастья ее нежной покорности и блаженства ее губ.
«Я люблю его, – думала она. – Зачем бороться с этим?» С каждой его лаской ее все глубже затягивал водоворот желания, и она встречала его страсть, больше не играя пассивную роль. Смело и несдержанно ловила она своими губами движения его рта, скользила кончиками пальцев по его спине, спускаясь к бедрам, счастливо возбужденная тем, как это мускулистое тело вздрагивает от ее прикосновений.
Себастьян раздвинул коленом ее бедра, и она застонала от удовольствия, когда он скользнул в нее. Вскоре Беренис уже не ощущала ничего, кроме его движений в ней, его рук, охватывающих ее бедра, поднимая их навстречу каждому своему толчку, унося ее в мир сказочного блаженства тела, души и разума.
Время потеряло значение. Возможно, прошли мгновения, а возможно и часы – она не знала, и ей это было безразлично. Наконец, когда они тихо лежали в сладкой истоме отхлынувшей страсти, Себастьян пошевелился и с нежной улыбкой сказал:
– Mon amour, твои чары заставляют меня забывать о моих обязанностях. Но мы должны немедленно отправляться, если хотим попасть в Бакхорн-Хаус до захода солнца.
Он поднялся, быстрыми, рассчитанными движениями натянул бриджи, рубашку и просунул руки в рукава куртки. Следуя его примеру, Беренис тоже оделась, хотя и неохотно. Если бы можно было продлить эти чудесные мгновения их телесной и духовной близости…
Они уже были почти готовы отправиться в путь, когда какой-то едва различимый звук заставил Себастьяна резко обернуться и сжать кулаки в инстинктивной готовности отразить нападение. Беренис ошеломленно застыла, когда раскрашенный, в перьях, молодой индеец выскочил из-за деревьев. Его темное лицо исказила злоба, а синевато-багровый шрам, пересекающий щеку, придавал ему еще более свирепое выражение. Его голова была украшена алыми перьями, а из-за пояса свисали огненно-рыжие кудри белой женщины, которую он скальпировал, за что и получил свое имя. Все произошло с ужасающей быстротой. Рука воина взметнулась, томагавк просвистел в воздухе, и Себастьян испустил проклятье, когда лезвие разрезало рукав куртки, пригвоздив его левую руку к сосне за спиной. Индеец прыгнул. Себастьян рывком освободил руку, и кровь растеклась по рукаву, когда он встретил его удар. Он ударил индейца по ногам и свалил его на землю.
Они катались, сцепившись в яростной схватке, по траве, быстрые, словно сражающиеся змеи. Себастьян оказался придавленным к земле, но его стальные пальцы нашли горло индейца и стали сжимать с неумолимой силой. Отчаянными усилиями воин пытался освободиться от этой мертвой хватки, извиваясь и пытаясь приподняться. Беренис опомнилась, схватила ружье Себастьяна с луки седла и направила ствол в лицо индейца. Он сразу же прекратил сопротивляться, и Себастьян тоже поднялся и сел рядом с ним на колени.
– Медный Волос! – крикнул он, тяжело дыша, все еще не отпуская его горло. – Кто тебя послал убить меня?
– Модифорд! – выдохнул Медный Волос, не сводя глаз с ружья.
Себастьян расслабился, поднялся на ноги и, не отрывая взгляда от воина, взял оружие из рук Беренис.
– Я так и думал! Следовало бы убить тебя, но я не сделаю этого ради твоего отца – моего старого друга Зоркого Сокола. Но беги быстро, пока я не передумал!
Медный Волос поднялся на ноги. С выражением, полным неприкрытой ненависти, он исчез в лесу так же быстро и бесшумно, как и появился. Беренис рывком повернулась к Себастьяну, выхватила свой носовой платок и попыталась остановить струю крови, вытекающей через разрез в куртке.
– О, любовь моя! – воскликнула она. – Благодарение Богу, что на тебе была надета эта куртка! Она спасла тебя от более глубокой раны.
– Именно поэтому мы предпочитаем кожу, – ответил он, скривившись от боли, – а не только для того, чтобы покрасоваться, как Грег, должно быть, внушал тебе. – Его глаза сверкнули гордостью. – Ты вела себя очень храбро, cherie! Никогда бы не подумал, что ты способна на такое. Становишься настоящей американкой, да?
Он вглядывался в лицо Беренис, полное озабоченности, когда она осматривала рану. То, что она назвала его «любовь моя», поразило Себастьяна. Его кровь размазалась по ее лицу, когда она прижалась щекой к его раненой руке. Несмотря на то, что Беренис была мертвенно-бледной и дрожала, она пыталась улыбаться, радуясь, что он жив. Она умоляла позволить ей промыть и перевязать рану, но он предпочел не задерживаться и настоял, чтобы они немедленно сели на лошадей и вернулись домой, пока Медный Волос не привел подкрепление и не повторил нападение.
Это была сумасшедшая скачка. С каждой минутой Себастьян слабел от потери крови. Под конец Беренис пришлось вести его лошадь, в то время как он почти лежал на ее шее. Беренис трепетала от страха, ожидая, что в любой момент на них может напасть отряд индейцев, и вздохнула с огромным облегчением, когда из-за деревьев, наконец, показался Бакхорн-Хаус. От усталости она едва держалась на лошади, когда, въехав во двор, наконец позвала на помощь.
Подбежали Адам и Квико; обеспокоенные домочадцы засуетились в тревожном волнении. Тут же появился Грег, и Себастьян, меряя шагами кухню, рассказал ему о том, что произошло.
Доктор сказал:
– Прекрати метаться, словно лев в клетке, и дай мне осмотреть твою руку.
– Позже! Похоже, скоро что-то случится! – возбужденно объявил Себастьян, но все-таки остановился у очага, опершись о каменную стену, и носком сапога подтолкнул полено в огонь.
– Ты ведешь себя как безумец! – Грег остановился прямо перед ним. – Сядь, пока не свалился. Из тебя хлещет кровь, как из кабаньей туши!
Себастьян последовал его совету, сев на стул у огня. Грег приступил к делу, снимая с него куртку. Беренис в ужасе смотрела на кровь, просачивающуюся сквозь рукав его рубашки. Она встретилась с ним взглядом и попыталась сказать что-то, но язык не слушался ее; она так дрожала, что вынуждена была крепко прижаться к спинке стула. Ей стало жарко и дурно. Затем в глазах потемнело, все завертелось, и она соскользнула на пол в глубоком обмороке…
Когда Беренис пришла в себя, возле нее хлопотала Далси. Как раз в это время Грег промывал рану ромом, и Себастьян, не выдержав, вскрикнул:
– Боже! Как больно!
Это окончательно привело Беренис в сознание. Далси улыбнулась и сказала:
– С ним будет все хорошо. А вот вам нужно отдохнуть, миледи!
Беренис застонала:
– Господи! Как мне плохо! Что это со мной? Наклонившаяся к ней с забавными искорками в глазах Далси прошептала:
– Это из-за вашего ребенка, миледи…
Глава 11
Слова Далси поразили Беренис, как удар грома. Она не шевелилась, затаив дыхание. Как это могло случиться? Но затем она осознала, что очень даже могло. В самом деле, было бы странно, если бы этого не случилось.
Она подняла глаза и уставилась в улыбающееся лицо Далси. Служанка кивнула, обняла ее за талию и помогла встать. Беренис все еще не могла опомниться от шока. Все было так неожиданно, что она едва могла поверить, что Далси права. Трудно было сосредоточиться и потому, что она все еще была охвачена ужасом при воспоминании о той схватке в лесу – злобный Медный Волос и Себастьян, дерущиеся насмерть… А теперь и эта сногсшибательная новость!
– Ты уверена? – она говорила как можно тише, хотя остальные были так заняты Себастьяном, что никто не обращал внимания на женщин.
– Я уже давно заподозрила. У вас ведь не было месячных с тех пор, как мы приехали в Каролину, не так ли?
В обязанности горничной входило снабжать свою госпожу каждый месяц фланелевыми салфетками, которые после использования кипятились, сушились, гладились и возвращались в ящик комода до следующего раза. Так что если служанка вела счет дней, то часто могла догадаться о беременности своей хозяйки раньше нее.
– Я не думала об этом, – запинаясь сказала Беренис, приложив ладонь к своему горячему лбу.
– Сначала я относила это на счет перемены климата, но в последнее время заметила некоторые изменения: корсаж стал сидеть на вас туже, вы жалуетесь на головокружение, – Далси не знала, как Беренис воспримет это открытие, но не могла скрыть собственной радости. Иногда дети скрепляют семьи, и ей ужасно хотелось увидеть, как Беренис и Себастьян, наконец, соединят руки, объявят о «прекращении враждебных действий» и заживут вместе в мире и согласии.
Грег и Квико попытались помочь Себастьяну встать на ноги, но он, стыдясь своей слабости, оттолкнул их и, шатаясь, пошел через кухню и холл к своей спальне без их помощи. Беренис схватила Далси за руку:
– Мы поговорим об этом позже. Сейчас я должна идти к нему!
– Я иду с вами! – объявила Далси, хотя больше беспокоилась о своей госпоже, чем о господине. Она была убеждена, что уж он-то сделан из стали и выживет в любом случае, в то время как Беренис, принимая во внимание ее воспитание и утонченную натуру, была более ранима и сейчас нуждалась в любви и понимании больше, чем когда-либо.
Квико отвернул простыню, и Себастьян тяжело опустился на кровать. Индеец стащил с него сапоги и посоветовал:
– Отдохните. Вы потеряли много крови. Мы сами обо всем позаботимся.
Грег стоял у кровати, невозмутимый и строгий, открывая свою медицинскую сумку. Беренис, запаниковав, схватила его за руку:
– Господи, он умрет от потери крови! Сделайте же что-нибудь!
Глаза ее были широко открыты, одежда в беспорядке, но Грег лишь улыбнулся, выкладывая инструменты на стол:
– Успокойтесь, графиня! Как приятно, когда на тебя такой спрос. Пожалуй, я превращу вашу спальню в больничную палату, чем она и является в последнее время – сначала вы, теперь вот он. Будьте добры, принесите бренди – надо добавить в него опиума. Когда я начну зашивать рану, будет чертовски больно. А он и так уже проклинает меня на чем свет стоит, грозясь вырвать мое сердце и съесть его, тушеное с тминными семечками.
– Ты мясник, Грег, – проворчал Себастьян, не терпящий никакого ограничения свободы, мешающего ему действовать в полную силу.
– Заткнись ты, старый дьявол! – парировал Грег насмешливо. – Ты рычишь, как гризли, раненый в зад. На вот, выпей это и дай нам всем отдохнуть от тебя! – и он сунул стакан Себастьяну под нос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43