Наконец, уставший мозг отказался от борьбы, позволив ей погрузиться в сон.
Беренис была больна много дней – такая жалкая и несчастная, что смерть, казалось, была бы для нее блаженством. Она никогда не думала, что переживет эту пытку. Далси тоже жестоко страдала и, судя по стонам и жалобам, доносившимся из каюты Перегрина, он также стал жертвой морской болезни. Но к тому времени, когда на горизонте показались Канарские острова, Беренис уже могла, шатаясь, добраться до поручней «La Foudre». С содроганием она смотрела вниз на монотонно поднимающуюся и опускающуюся поверхность моря, вспоминая, как молила Бога успокоить эти ужасные волны, обещая за это что угодно. Она перегнулась через фальшборт в то время как «La Foudre» плясала на волнах, как будто заигрывала с ними, подскакивая и ныряя, словно резвая молодая кобыла. Впереди виднелись туманные очертания острова, розовым облаком лежащего на горизонте. Земля! Неужели это действительно земля?
Внезапно ей захотелось найти Себастьяна и умолять его позволить сойти на берег, хотя бы на короткое время, чтобы она могла почувствовать благословенную твердую почву под ногами. Ветер прояснил ее сознание, стали всплывать какие-то смутные воспоминания: вот он наклоняется к ней с мягкой нежностью в глазах, вот касается ее ласковыми, как у женщины, руками. Она потрясла головой, чтобы прогнать эти видения. Нет, ей, должно быть, это приснилось! Как мог ее вечно насмехающийся, бессердечный муж превратиться в доброго ангела? Эта мысль была абсурдной, и Беренис отбросила ее как галлюцинацию, вызванную бредовым состоянием.
Ей не пришлось искать его, потому что он сам появился рядом и, укутывая ее в свой плащ, сказал:
– Будь осторожна, cherie! Ты еще слаба и можешь простудиться.
– Я хочу на берег! Мне нужно почувствовать под ногами твердую почву, а не эту ужасную, бесконечно двигающуюся воду. Можно мне сойти? – она просила, забыв гордость, умоляла его об этой единственной услуге.
Он посмотрел на ее изнуренное болезнью, бледное лицо с огромными глазами, окруженными синими кругами:
– Не сейчас, doucette! Мы не будем задерживаться в Тенерифе – вино для нас уже приготовлено. Но когда достигнем Мадейры, то ненадолго там остановимся. Я сам возьму тебя не берег, и мы навестим моего старого друга дона Сантоса, – пообещал он, затем мягко взъерошил ей волосы. – Бедняжка! Морская болезнь – ужасное бедствие, не так ли?
– А Далси может пойти? Она тоже больна…
Себастьян пожал плечами и улыбнулся, радуясь, что доставил ей удовольствие. Приятно было сознавать, что она зависит от него и хотя бы на этот раз не огрызается и не рычит.
– Конечно. Не такой уж я ужасный монстр, как видишь!
Тогда Беренис решила попытать счастья, добавив:
– А можем мы взять с собой Перегрина? Далси говорит, что ему тоже очень плохо…
Себастьян убрал руку, которая поддерживала ее.
– Если это ваше желание, мадам, – ответил он ледяным тоном.
– Да, сэр. – Ее руки сжимали поручень, плащ по-прежнему укрывал ее, но теперь чего-то не хватало – тепла тела Себастьяна.
В шесть часов утра дозорный на стеньге увидел на горизонте землю. Мадейра! Безмолвный корабль сразу ожил. Матросы начали мыть шваброй палубу, обливать водой лестницы, полировать поручни, все чистить и драить. Работа спорилась, потому что все были рады предстоящей высадке на берег.
Часа через два Беренис стояла на палубе, ожидая, когда они причалят. Рядом с ней стояла бледная, все еще страдающая тошнотой Далси, наблюдая, как навстречу им из бухты устремились плоты, нагруженные бочками. Люди Себастьяна подняли бочки на борт. После того, как было загружено вино и питьевая вода, предоставилась возможность сделать и другие приобретения. На корме стюард и повар стояли, словно под орудийным обстрелом: со всех сторон слышались гортанные окрики на пиджин-инглиш, доносившиеся с окруживших корабль катеров, нагруженных овощами и фруктами. Их хозяева чуть ли не бросались в прозрачное желтовато-зеленое море в своем рвении продать товар. Маленькие красно-голубые веселые лодки подпрыгивали на волнах, и мальчишки ныряли с них за серебряными монетами, бросаемыми с корабля. Ни один из них ни разу не промахнулся, но вся эта затея выглядела чрезвычайно опасной. Беренис боялась за них, хотя и поощряла их бесстрашие, бросая деньги в море.
Погода была восхитительно жаркой, и волосы Беренис нежно шевелил легкий ветерок, смягчающий палящий солнечный зной. Воды залива были так не похожи на шумящие вдали волны, казавшиеся отсюда обманчиво-спокойными. Вдалеке виднелись горы, вершины которых скрывались в облаках, и дома, покрывающие зеленые склоны, словно хлопья снега. Перегрин отважился выйти наружу, еле передвигаясь вверх по трапу. Кожа его приобрела желтоватый оттенок, он выглядел сильно истощенным. Они с Беренис обменялись сочувственными взглядами. Молодые люди привыкли путешествовать на баржах по Темзе – действительно, зачастую это был самый быстрый способ передвижения в Лондоне. Но сейчас речь шла об их первом опыте столкновения с вечным океанским могуществом.
Дэмиан, напротив, вел себя как прирожденный моряк, не подверженный болезни. Он проводил большую часть времени с кормчим, наслаждаясь видом огромных волн и вдыхая свежий морской воздух. Сейчас он шел через палубу к Беренис, Далси и Перегрину, и его походка была поступью опытного, закаленного моряка.
– Ты поправилась, сестричка? – весело крикнул он. Его рубашка была расстегнута у шеи, вязаный берет с небрежным изяществом сдвинут набок.
– Немного, – ответила она, раздраженная его энтузиазмом и интересом ко всему, что касалось жизни на корабле. – Не могу дождаться, когда ступлю на твердую землю.
– Ты скоро привыкнешь к качке. – Как человек, без труда приспособившийся к ней, он хотел успокоить Беренис, но это только еще сильнее раздражало ее. Дэмиан сел верхом на швартовую тумбу, вдыхая ветер и изображая бывалого моряка.
– Это хорошо лишь для тех, у кого железный организм, – пробурчал Перегрин, негодующе взглянув на него. – Лично мне сейчас даже понюшка табака не доставляет удовольствия. Меня от всего тошнит…
– Ничего, капитан Огилви скоро сделает из тебя настоящего матроса! – казалось, Дэмиан утратил обычное сочувствие к страданиям других людей.
Перегрин пожал плечами:
– Нет, большое спасибо! Я не намерен провести остаток дней, живя на бисквитах, кишащих долгоносиком, солонине и противной воде, спать в гамаке и быть высеченным за каждый проступок!
Дэмиан рассмеялся:
– Ты преувеличиваешь, Перегрин! На мой взгляд, это самая захватывающая профессия. Себастьян учит меня навигации, и мы идем по кратчайшему пути в Америку. Он называется маршрутом Верразано.
– О Бог мой, это далеко? – Далси выглядела заметно взволнованной, а Перегрин застонал при мысли о предстоящей многодневной пытке.
– Сотни миль, или скорее, узлов, я бы сказал, – весело откликнулся Дэмиан. – И не исключена возможность шторма!
Беренис схватилась руками за живот и придвинулась ближе к Перегрину.
– Скоро мы будем чувствовать себя лучше, я уверена, – сказала она в утешение.
Беренис не знала, что Себастьян наблюдал за происходящим, сидя высоко на рее, где он проверял оснастку, и не видела выражения его лица, когда он заметил, как она накрыла своей ладонью руку красавчика. Он крикнул, чтобы спустили шлюпку на воду, и сам спустился вниз по веревке, проворный, как обезьяна, босой, в полотняных брюках и рубашке.
– Пора идти, мадам, – сказал он жестко. – Вы готовы?
– Да, сэр, – ответила она с большей уверенностью, чем в действительности чувствовала.
Ей никогда не приходилось делать ничего более жуткого, чем спускаться вниз по трапу, который раскачивался и ударялся об отвесный борт корабля. Шлюпка, казалось, была за сотню миль внизу. Под конец Себастьян потерял терпение из-за ее робости. Он просто-напросто перебросил Беренис через плечо. Затем, словно стальным обручем, обхватил ее одной рукой под ягодицами, другой придерживая за спину, помедлил, выбрав удачный момент между волнами, и ловко прыгнул в шлюпку, раскачивающуюся под ним вверх и вниз с пугающей скоростью.
– Подождите меня, миледи! – пронзительно закричала Далси, но прежде чем замерли ее слова, Квико подхватил ее своими крепкими руками.
– Отпусти меня! – чуть не задохнулась от возмущения служанка.
– Ты хочешь упасть? – лаконично спросил Квико.
– Конечно же нет, дурья твоя башка!
– Тогда делай, как я говорю! – И не успела Далси опомниться, как обнаружила, что висит где-то между кораблем и морем, пока, наконец, ее ноги не почувствовали дно шлюпки.
На море было сильное волнение, и шлюпка с восемью гребцами подпрыгивала на волнах, грозя опрокинуть и затопить своих пассажиров, но, в конце концов, все благополучно добрались до берега, и Себастьян помог Беренис подняться по скользким каменным ступеням на набережную. Она стояла, дрожа, и чувствовала себя так, словно все еще находилась на палубе «La Foudre». Она была рада, когда Себастьян взял ее за руку и не отпускал, пока они шли по мощеной улице, ведущей от пристани, где их ожидали торговцы, предлагая плетеные столы, стулья, корзинки и местное кружево.
Женщины были одеты в традиционные костюмы: юбки из дорогих тканей, вышитые жилеты и рубашки, украшенные национальным орнаментом. Кругом толпилось множество нищих, даже больше, чем Беренис приходилось видеть на лондонских улицах. Зрелище больных и изуродованных детей, так бесстыдно выставляемых напоказ, расстроило ее, и Беренис опустошила свой кошелек, пока ходила среди них. Почему-то нищета выглядела намного ужаснее в этом тропическом раю, где море и небо были голубыми, а земля изобиловала цветами.
– Не принимай близко к сердцу, Беренис, – посоветовал Себастьян, подводя ее к ожидавшему их экипажу. – Некоторые из них действительно бедны, но много и мошенников. Тебе придется быть жестче. Могу поклясться, что Далси способна отличить настоящих от поддельных!
Он остановился возле девушки, держащей в руках корзину с цветами, и поразил улыбающуюся темнокожую красавицу, купив у нее орхидеи все до единой, и вручил их не менее удивленной Беренис.
– Это мне?.. – произнесла она с ноткой изумления.
– Это тебе, – ответил он с медленной улыбкой. Другим сюрпризом было ландо, сверкающее темно-красным глянцем и золотом отделки, с обитыми богатой пестрой тканью сиденьями. Каждое движение четверки прекрасных выхоленных лошадей вызывало нежный перезвон колокольчиков. Этим открытым экипажем управлял чернокожий кучер в униформе и массивной шляпе, сидящей высоко на макушке. Сопровождали ландо два стоящих на запятках форейтора в красных ливреях.
Один из них спрыгнул на землю, открыл дверцу и опустил подножку. Все заняли места на удобных сиденьях. Далси села напротив хозяйки, а Квико запрыгнул на козлы рядом с кучером. Щелкнул хлыст, лошади тронулись, и экипаж выехал с набережной, обгоняя неповоротливые телеги, запряженные волами, управляемые возницами в соломенных шляпах, и легкие повозки, которые быстро неслись вниз по крутым мощеным улицам.
Они миновали главную улицу, выехали на окраину порта и вскоре оказались на другой улице – широкой и тенистой. По обе стороны ее тянулись сады, огороженные высокими стенами с железными решетчатыми воротами, за которыми виднелись прохладные дворики, зеленые лужайки и фонтаны. Повсюду были цветы, свисающие с оград, буйно разросшиеся на декоративных каменных горках, живой яркой гирляндой оплетающие фронтоны белых домов.
Они подъехали к внушительным двустворчатым воротам, которые открывались внутрь с помощью какой-то невидимой силы. Усыпанная гравием подъездная дорожка вилась впереди, упираясь в полукруг у основания широкой каменной лестницы, ведущей на веранду большого дома с причудливыми железными балконами и голубым мозаичным узором, украшающим фасад.
Навстречу вышел мужчина – высокий, худой и старый. Но спина его все еще оставалась прямой, словно древко копья. Он не надел шляпы, и серебристо-белые волосы ниспадали на плечи. На нем был серый сюртук, такого же цвета брюки и фиолетовый жилет, поверх которого развевались концы свободно повязанного шарфа. Когда Себастьян вышел из ландо, старик протянул руки, воскликнув:
– Монсеньор граф! Добро пожаловать, добро пожаловать! Мой дом – твой дом, как говорят в Испании!
– Дон Сантос! Как приятно снова видеть вас! – Себастьян взял его руки, тепло пожимая их.
Он вернулся к карете, и Беренис сошла, опершись кончиками пальцев на его протянутую руку. Жара текла из расплавленного неба, и она раскрыла зонтик, держа над головой. Почтенный джентльмен тепло улыбнулся ей.
– Ваша жена, монсеньор? – спросил он. Его темные глаза мерцали на благородном лице, покрытом сетью морщинок.
– Моя жена, дон Сантос.
– Для меня большая честь, графиня. Я вижу перед собой женщину, ясную как утро, с грацией лесной лани и классической красотой Аспазии Афин и Лукреции Рима. Пожалуйста, входите! – и дон Сантос повел всех вверх по ступеням, через веранду, а затем под арку, в просторный и прохладный холл.
Несколько ошеломленная таким приветствием, Беренис медленно двигалась по терракотовому полу, наслаждаясь обилием света и воздуха в величественном доме дона Сантоса. И это чувство становилось все сильнее по мере того, как он вел их из комнаты в комнату, каждая последующая из которых была красивее предыдущей, и все полны сокровищ.
Они завтракали на балконе, с которого открывался вид на великолепный сад и бухту, и Беренис никогда не видела более прекрасного зрелища. Это было совсем не похоже на Англию. Ей пришло в голову, что райский сад, вероятно, напоминал это место. Дон Сантос был джентльменом культурным и высокообразованным, дворянином старой закалки, относящейся к тем временам, когда мир еще не перевернулся вверх дном, потрясенный Великой французской революцией, в огне которой, впервые после событий в Англии 1649 года, народ восстал против своего монарха и казнил его.
– И в вашей стране было нечто подобное, графиня, – напомнил дон Сантос, когда они с Себастьяном обсуждали ситуацию во Франции и правление Наполеона Бонапарта. – Парламент Карла I восстал, и началась гражданская война.
– Я немного знаю историю, сэр. Мои предки поддерживали короля и потому пострадали во время междуцарствия, которое последовало за казнью короля, – ответила она, облокотившись на стол из каррарского мрамора.
Каждая вещь в этом доме была прекрасного качества. Роскошный ленч подали на милтонском фарфоре, а вино, которым славился остров, гости пили из хрустальных кубков с золотыми ободками. Стена за балконом была облицована цветным кафелем, привезенным из Португалии – бледно-желтым, лазурным, нежно-зеленым, оранжевым – сверкающим, словно драгоценные камни в лучах яркого солнечного света. Себастьян, с его умением всегда и везде чувствовать себя свободно, прекрасно вписывался в окружающую обстановку, по-прежнему небрежно одетый в белые холщовые брюки и рубашку. Но, кажется, здесь, в тропиках, подобную одежду предпочитало большинство джентльменов.
Дон Сантос любезно улыбнулся Беренис, явно наслаждаясь обществом образованной англичанки.
– Я большой почитатель вашей родины, – сказал он, щелкнув пальцами лакею, который вошел, неся серебряный кофейник, изящные фарфоровые чашки и графин с бренди. – И в особенности ваших писателей – доктора Джонсона и, конечно же, несравненного Вильяма Шекспира. Нельзя не восхищаться глубиной его понимания человеческой натуры. Вы согласны?
Беренис кивнула, роясь в памяти в поисках какой-нибудь мудрой и умной фразы. На самом деле, она мало что читала из творений Эйвонского барда, хотя видела их на театральной сцене. Воспоминания тотчас нахлынули на нее – освещенный свечами зал, щеголи в партере, великолепные дамы в ложах. Неужели это было всего несколько недель назад? Казалось, целая эпоха минула с тех пор, как Себастьян ворвался в ее жизнь, словно огненная разрушительная комета.
– Я видела игру актера Эдмунда Кина в театре на Друри-Лейн, – сказала она, обмахиваясь веером из павлиньих перьев.
– Неужели? – Темные глаза дона Сантоса светились, отчего он казался намного моложе. – Ради Бога, скажите же, какую роль он исполнял?
Беренис на мгновение задумалась, затем ее осенило.
– Ричарда III! – ответила она торжествующе. Она покажет этому противному французу, что он здесь не единственный образованный гость!
Себастьян сидел с непроницаемым выражением на красивом лице, и Беренис заметила, что его кожа стала еще темнее. «Словно цыган, – подумала она презрительно, – или какой-нибудь лудильщик, живущий на обочине дороги вместе со своей телегой, горшками и мисками…»
– Ах, как замечательно, сударыня! – воскликнул дон Сантос, всплеснув худыми и длинными руками. – Мне всегда хотелось увидеть это произведение на сцене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Беренис была больна много дней – такая жалкая и несчастная, что смерть, казалось, была бы для нее блаженством. Она никогда не думала, что переживет эту пытку. Далси тоже жестоко страдала и, судя по стонам и жалобам, доносившимся из каюты Перегрина, он также стал жертвой морской болезни. Но к тому времени, когда на горизонте показались Канарские острова, Беренис уже могла, шатаясь, добраться до поручней «La Foudre». С содроганием она смотрела вниз на монотонно поднимающуюся и опускающуюся поверхность моря, вспоминая, как молила Бога успокоить эти ужасные волны, обещая за это что угодно. Она перегнулась через фальшборт в то время как «La Foudre» плясала на волнах, как будто заигрывала с ними, подскакивая и ныряя, словно резвая молодая кобыла. Впереди виднелись туманные очертания острова, розовым облаком лежащего на горизонте. Земля! Неужели это действительно земля?
Внезапно ей захотелось найти Себастьяна и умолять его позволить сойти на берег, хотя бы на короткое время, чтобы она могла почувствовать благословенную твердую почву под ногами. Ветер прояснил ее сознание, стали всплывать какие-то смутные воспоминания: вот он наклоняется к ней с мягкой нежностью в глазах, вот касается ее ласковыми, как у женщины, руками. Она потрясла головой, чтобы прогнать эти видения. Нет, ей, должно быть, это приснилось! Как мог ее вечно насмехающийся, бессердечный муж превратиться в доброго ангела? Эта мысль была абсурдной, и Беренис отбросила ее как галлюцинацию, вызванную бредовым состоянием.
Ей не пришлось искать его, потому что он сам появился рядом и, укутывая ее в свой плащ, сказал:
– Будь осторожна, cherie! Ты еще слаба и можешь простудиться.
– Я хочу на берег! Мне нужно почувствовать под ногами твердую почву, а не эту ужасную, бесконечно двигающуюся воду. Можно мне сойти? – она просила, забыв гордость, умоляла его об этой единственной услуге.
Он посмотрел на ее изнуренное болезнью, бледное лицо с огромными глазами, окруженными синими кругами:
– Не сейчас, doucette! Мы не будем задерживаться в Тенерифе – вино для нас уже приготовлено. Но когда достигнем Мадейры, то ненадолго там остановимся. Я сам возьму тебя не берег, и мы навестим моего старого друга дона Сантоса, – пообещал он, затем мягко взъерошил ей волосы. – Бедняжка! Морская болезнь – ужасное бедствие, не так ли?
– А Далси может пойти? Она тоже больна…
Себастьян пожал плечами и улыбнулся, радуясь, что доставил ей удовольствие. Приятно было сознавать, что она зависит от него и хотя бы на этот раз не огрызается и не рычит.
– Конечно. Не такой уж я ужасный монстр, как видишь!
Тогда Беренис решила попытать счастья, добавив:
– А можем мы взять с собой Перегрина? Далси говорит, что ему тоже очень плохо…
Себастьян убрал руку, которая поддерживала ее.
– Если это ваше желание, мадам, – ответил он ледяным тоном.
– Да, сэр. – Ее руки сжимали поручень, плащ по-прежнему укрывал ее, но теперь чего-то не хватало – тепла тела Себастьяна.
В шесть часов утра дозорный на стеньге увидел на горизонте землю. Мадейра! Безмолвный корабль сразу ожил. Матросы начали мыть шваброй палубу, обливать водой лестницы, полировать поручни, все чистить и драить. Работа спорилась, потому что все были рады предстоящей высадке на берег.
Часа через два Беренис стояла на палубе, ожидая, когда они причалят. Рядом с ней стояла бледная, все еще страдающая тошнотой Далси, наблюдая, как навстречу им из бухты устремились плоты, нагруженные бочками. Люди Себастьяна подняли бочки на борт. После того, как было загружено вино и питьевая вода, предоставилась возможность сделать и другие приобретения. На корме стюард и повар стояли, словно под орудийным обстрелом: со всех сторон слышались гортанные окрики на пиджин-инглиш, доносившиеся с окруживших корабль катеров, нагруженных овощами и фруктами. Их хозяева чуть ли не бросались в прозрачное желтовато-зеленое море в своем рвении продать товар. Маленькие красно-голубые веселые лодки подпрыгивали на волнах, и мальчишки ныряли с них за серебряными монетами, бросаемыми с корабля. Ни один из них ни разу не промахнулся, но вся эта затея выглядела чрезвычайно опасной. Беренис боялась за них, хотя и поощряла их бесстрашие, бросая деньги в море.
Погода была восхитительно жаркой, и волосы Беренис нежно шевелил легкий ветерок, смягчающий палящий солнечный зной. Воды залива были так не похожи на шумящие вдали волны, казавшиеся отсюда обманчиво-спокойными. Вдалеке виднелись горы, вершины которых скрывались в облаках, и дома, покрывающие зеленые склоны, словно хлопья снега. Перегрин отважился выйти наружу, еле передвигаясь вверх по трапу. Кожа его приобрела желтоватый оттенок, он выглядел сильно истощенным. Они с Беренис обменялись сочувственными взглядами. Молодые люди привыкли путешествовать на баржах по Темзе – действительно, зачастую это был самый быстрый способ передвижения в Лондоне. Но сейчас речь шла об их первом опыте столкновения с вечным океанским могуществом.
Дэмиан, напротив, вел себя как прирожденный моряк, не подверженный болезни. Он проводил большую часть времени с кормчим, наслаждаясь видом огромных волн и вдыхая свежий морской воздух. Сейчас он шел через палубу к Беренис, Далси и Перегрину, и его походка была поступью опытного, закаленного моряка.
– Ты поправилась, сестричка? – весело крикнул он. Его рубашка была расстегнута у шеи, вязаный берет с небрежным изяществом сдвинут набок.
– Немного, – ответила она, раздраженная его энтузиазмом и интересом ко всему, что касалось жизни на корабле. – Не могу дождаться, когда ступлю на твердую землю.
– Ты скоро привыкнешь к качке. – Как человек, без труда приспособившийся к ней, он хотел успокоить Беренис, но это только еще сильнее раздражало ее. Дэмиан сел верхом на швартовую тумбу, вдыхая ветер и изображая бывалого моряка.
– Это хорошо лишь для тех, у кого железный организм, – пробурчал Перегрин, негодующе взглянув на него. – Лично мне сейчас даже понюшка табака не доставляет удовольствия. Меня от всего тошнит…
– Ничего, капитан Огилви скоро сделает из тебя настоящего матроса! – казалось, Дэмиан утратил обычное сочувствие к страданиям других людей.
Перегрин пожал плечами:
– Нет, большое спасибо! Я не намерен провести остаток дней, живя на бисквитах, кишащих долгоносиком, солонине и противной воде, спать в гамаке и быть высеченным за каждый проступок!
Дэмиан рассмеялся:
– Ты преувеличиваешь, Перегрин! На мой взгляд, это самая захватывающая профессия. Себастьян учит меня навигации, и мы идем по кратчайшему пути в Америку. Он называется маршрутом Верразано.
– О Бог мой, это далеко? – Далси выглядела заметно взволнованной, а Перегрин застонал при мысли о предстоящей многодневной пытке.
– Сотни миль, или скорее, узлов, я бы сказал, – весело откликнулся Дэмиан. – И не исключена возможность шторма!
Беренис схватилась руками за живот и придвинулась ближе к Перегрину.
– Скоро мы будем чувствовать себя лучше, я уверена, – сказала она в утешение.
Беренис не знала, что Себастьян наблюдал за происходящим, сидя высоко на рее, где он проверял оснастку, и не видела выражения его лица, когда он заметил, как она накрыла своей ладонью руку красавчика. Он крикнул, чтобы спустили шлюпку на воду, и сам спустился вниз по веревке, проворный, как обезьяна, босой, в полотняных брюках и рубашке.
– Пора идти, мадам, – сказал он жестко. – Вы готовы?
– Да, сэр, – ответила она с большей уверенностью, чем в действительности чувствовала.
Ей никогда не приходилось делать ничего более жуткого, чем спускаться вниз по трапу, который раскачивался и ударялся об отвесный борт корабля. Шлюпка, казалось, была за сотню миль внизу. Под конец Себастьян потерял терпение из-за ее робости. Он просто-напросто перебросил Беренис через плечо. Затем, словно стальным обручем, обхватил ее одной рукой под ягодицами, другой придерживая за спину, помедлил, выбрав удачный момент между волнами, и ловко прыгнул в шлюпку, раскачивающуюся под ним вверх и вниз с пугающей скоростью.
– Подождите меня, миледи! – пронзительно закричала Далси, но прежде чем замерли ее слова, Квико подхватил ее своими крепкими руками.
– Отпусти меня! – чуть не задохнулась от возмущения служанка.
– Ты хочешь упасть? – лаконично спросил Квико.
– Конечно же нет, дурья твоя башка!
– Тогда делай, как я говорю! – И не успела Далси опомниться, как обнаружила, что висит где-то между кораблем и морем, пока, наконец, ее ноги не почувствовали дно шлюпки.
На море было сильное волнение, и шлюпка с восемью гребцами подпрыгивала на волнах, грозя опрокинуть и затопить своих пассажиров, но, в конце концов, все благополучно добрались до берега, и Себастьян помог Беренис подняться по скользким каменным ступеням на набережную. Она стояла, дрожа, и чувствовала себя так, словно все еще находилась на палубе «La Foudre». Она была рада, когда Себастьян взял ее за руку и не отпускал, пока они шли по мощеной улице, ведущей от пристани, где их ожидали торговцы, предлагая плетеные столы, стулья, корзинки и местное кружево.
Женщины были одеты в традиционные костюмы: юбки из дорогих тканей, вышитые жилеты и рубашки, украшенные национальным орнаментом. Кругом толпилось множество нищих, даже больше, чем Беренис приходилось видеть на лондонских улицах. Зрелище больных и изуродованных детей, так бесстыдно выставляемых напоказ, расстроило ее, и Беренис опустошила свой кошелек, пока ходила среди них. Почему-то нищета выглядела намного ужаснее в этом тропическом раю, где море и небо были голубыми, а земля изобиловала цветами.
– Не принимай близко к сердцу, Беренис, – посоветовал Себастьян, подводя ее к ожидавшему их экипажу. – Некоторые из них действительно бедны, но много и мошенников. Тебе придется быть жестче. Могу поклясться, что Далси способна отличить настоящих от поддельных!
Он остановился возле девушки, держащей в руках корзину с цветами, и поразил улыбающуюся темнокожую красавицу, купив у нее орхидеи все до единой, и вручил их не менее удивленной Беренис.
– Это мне?.. – произнесла она с ноткой изумления.
– Это тебе, – ответил он с медленной улыбкой. Другим сюрпризом было ландо, сверкающее темно-красным глянцем и золотом отделки, с обитыми богатой пестрой тканью сиденьями. Каждое движение четверки прекрасных выхоленных лошадей вызывало нежный перезвон колокольчиков. Этим открытым экипажем управлял чернокожий кучер в униформе и массивной шляпе, сидящей высоко на макушке. Сопровождали ландо два стоящих на запятках форейтора в красных ливреях.
Один из них спрыгнул на землю, открыл дверцу и опустил подножку. Все заняли места на удобных сиденьях. Далси села напротив хозяйки, а Квико запрыгнул на козлы рядом с кучером. Щелкнул хлыст, лошади тронулись, и экипаж выехал с набережной, обгоняя неповоротливые телеги, запряженные волами, управляемые возницами в соломенных шляпах, и легкие повозки, которые быстро неслись вниз по крутым мощеным улицам.
Они миновали главную улицу, выехали на окраину порта и вскоре оказались на другой улице – широкой и тенистой. По обе стороны ее тянулись сады, огороженные высокими стенами с железными решетчатыми воротами, за которыми виднелись прохладные дворики, зеленые лужайки и фонтаны. Повсюду были цветы, свисающие с оград, буйно разросшиеся на декоративных каменных горках, живой яркой гирляндой оплетающие фронтоны белых домов.
Они подъехали к внушительным двустворчатым воротам, которые открывались внутрь с помощью какой-то невидимой силы. Усыпанная гравием подъездная дорожка вилась впереди, упираясь в полукруг у основания широкой каменной лестницы, ведущей на веранду большого дома с причудливыми железными балконами и голубым мозаичным узором, украшающим фасад.
Навстречу вышел мужчина – высокий, худой и старый. Но спина его все еще оставалась прямой, словно древко копья. Он не надел шляпы, и серебристо-белые волосы ниспадали на плечи. На нем был серый сюртук, такого же цвета брюки и фиолетовый жилет, поверх которого развевались концы свободно повязанного шарфа. Когда Себастьян вышел из ландо, старик протянул руки, воскликнув:
– Монсеньор граф! Добро пожаловать, добро пожаловать! Мой дом – твой дом, как говорят в Испании!
– Дон Сантос! Как приятно снова видеть вас! – Себастьян взял его руки, тепло пожимая их.
Он вернулся к карете, и Беренис сошла, опершись кончиками пальцев на его протянутую руку. Жара текла из расплавленного неба, и она раскрыла зонтик, держа над головой. Почтенный джентльмен тепло улыбнулся ей.
– Ваша жена, монсеньор? – спросил он. Его темные глаза мерцали на благородном лице, покрытом сетью морщинок.
– Моя жена, дон Сантос.
– Для меня большая честь, графиня. Я вижу перед собой женщину, ясную как утро, с грацией лесной лани и классической красотой Аспазии Афин и Лукреции Рима. Пожалуйста, входите! – и дон Сантос повел всех вверх по ступеням, через веранду, а затем под арку, в просторный и прохладный холл.
Несколько ошеломленная таким приветствием, Беренис медленно двигалась по терракотовому полу, наслаждаясь обилием света и воздуха в величественном доме дона Сантоса. И это чувство становилось все сильнее по мере того, как он вел их из комнаты в комнату, каждая последующая из которых была красивее предыдущей, и все полны сокровищ.
Они завтракали на балконе, с которого открывался вид на великолепный сад и бухту, и Беренис никогда не видела более прекрасного зрелища. Это было совсем не похоже на Англию. Ей пришло в голову, что райский сад, вероятно, напоминал это место. Дон Сантос был джентльменом культурным и высокообразованным, дворянином старой закалки, относящейся к тем временам, когда мир еще не перевернулся вверх дном, потрясенный Великой французской революцией, в огне которой, впервые после событий в Англии 1649 года, народ восстал против своего монарха и казнил его.
– И в вашей стране было нечто подобное, графиня, – напомнил дон Сантос, когда они с Себастьяном обсуждали ситуацию во Франции и правление Наполеона Бонапарта. – Парламент Карла I восстал, и началась гражданская война.
– Я немного знаю историю, сэр. Мои предки поддерживали короля и потому пострадали во время междуцарствия, которое последовало за казнью короля, – ответила она, облокотившись на стол из каррарского мрамора.
Каждая вещь в этом доме была прекрасного качества. Роскошный ленч подали на милтонском фарфоре, а вино, которым славился остров, гости пили из хрустальных кубков с золотыми ободками. Стена за балконом была облицована цветным кафелем, привезенным из Португалии – бледно-желтым, лазурным, нежно-зеленым, оранжевым – сверкающим, словно драгоценные камни в лучах яркого солнечного света. Себастьян, с его умением всегда и везде чувствовать себя свободно, прекрасно вписывался в окружающую обстановку, по-прежнему небрежно одетый в белые холщовые брюки и рубашку. Но, кажется, здесь, в тропиках, подобную одежду предпочитало большинство джентльменов.
Дон Сантос любезно улыбнулся Беренис, явно наслаждаясь обществом образованной англичанки.
– Я большой почитатель вашей родины, – сказал он, щелкнув пальцами лакею, который вошел, неся серебряный кофейник, изящные фарфоровые чашки и графин с бренди. – И в особенности ваших писателей – доктора Джонсона и, конечно же, несравненного Вильяма Шекспира. Нельзя не восхищаться глубиной его понимания человеческой натуры. Вы согласны?
Беренис кивнула, роясь в памяти в поисках какой-нибудь мудрой и умной фразы. На самом деле, она мало что читала из творений Эйвонского барда, хотя видела их на театральной сцене. Воспоминания тотчас нахлынули на нее – освещенный свечами зал, щеголи в партере, великолепные дамы в ложах. Неужели это было всего несколько недель назад? Казалось, целая эпоха минула с тех пор, как Себастьян ворвался в ее жизнь, словно огненная разрушительная комета.
– Я видела игру актера Эдмунда Кина в театре на Друри-Лейн, – сказала она, обмахиваясь веером из павлиньих перьев.
– Неужели? – Темные глаза дона Сантоса светились, отчего он казался намного моложе. – Ради Бога, скажите же, какую роль он исполнял?
Беренис на мгновение задумалась, затем ее осенило.
– Ричарда III! – ответила она торжествующе. Она покажет этому противному французу, что он здесь не единственный образованный гость!
Себастьян сидел с непроницаемым выражением на красивом лице, и Беренис заметила, что его кожа стала еще темнее. «Словно цыган, – подумала она презрительно, – или какой-нибудь лудильщик, живущий на обочине дороги вместе со своей телегой, горшками и мисками…»
– Ах, как замечательно, сударыня! – воскликнул дон Сантос, всплеснув худыми и длинными руками. – Мне всегда хотелось увидеть это произведение на сцене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43