из смежной с гостиной комнаты доносился торопливый шорох.
Наконец появился Арно де Северье, одетый в отороченный мехом халат. Вид у него был заспанный, глаза щурились от яркого света, взъерошенные волосы делали его немного смешным. Разглядев, что перед ним его племянница, он раскрыл рот от изумления. Француз стоял, переводя взгляд с девушки с растрепанными волосами, в мятом мокром платье на молодого человека, у которого под распахнутым камзолом виднелась окровавленная рубаха.
– Господи милосердный, – заикаясь проговорил он. – Доминик! Как ты здесь очутилась? Боже! Но ты же… как твоя болезнь?
– Причиною моей болезни была опийная микстура и ложь. Они хотели заставить меня молчать, не дать рассказать всю правду Мадам, вам, дядя, и всем на свете. – Взволнованный рассказ Санчи о страшной картине, свидетельницей которой она стала в Виндзоре, поверг де Северье в ужас.
Хью опустился в кресло, почувствовав невероятную усталость. Он сидел, стараясь не думать о боли, вполуха слушая быструю речь Санчи и не понимая ни слова. Голова его была откинута, глаза закрыты.
Послышались оживленные женские голоса и шорох шелка. В комнате появилось несколько женщин. С радостными криками они бросились обнимать Санчу и мгновение спустя повели ее к двери.
Хью насторожился. Он смотрел, как уводят его жену, потом нерешительно подался вперед, словно собираясь встать. Ему пришло в голову, что он никогда больше не увидит ее. Но он не знал, какими еще словами можно удержать ее, заставить остаться с ним. И, поняв бесполезность дальнейших усилий, снова откинулся на спинку кресла.
А она даже не бросила на него прощального взгляда. Резкая, жгучая боль пронзила ему грудь. Не почувствуй он, как вновь из раны на плече потекла кровь, то решил бы, что у него разрывается сердце.
23
– Пусть Божья кара обрушится на меня, если я говорю неправду, – обратился де Северье к Хью, после того как женщины ушли. – Суинфорд одурачил меня. Я не подозревал о его предательстве.
Он принялся расхаживать по комнате. Выражение его лица, на которое наложила свою печать разгульная жизнь, поминутно менялось, отражая разнообразные чувства: скорбь, вину, печаль, горечь. Порой его глаза увлажнялись слезами, а голос прерывался. Несмотря на столь глубокие переживания или по причине их, Хью не очень верил в его искренность.
– Доминик будет в безопасности, никто не найдет ее среди женщин моей свиты, – сказал де Северье решительно и добавил, что его племянница станет большим утешением для Мадам на обратном пути во Францию. – Для такого нежного возраста Мадам слишком много пережила. Иногда она отказывается есть, не может спать. Я боюсь за ее здоровье, за ее рассудок, вы понимаете меня?
В жарко натопленной комнате плечо Хью разболелось еще сильней. Де Северье, заметив, что он морщится от боли, спросил, не послать ли слугу за епископским лекарем. Хью ответил отказом.
Из-за двери доносился слабый звук веселых женских голосов. Де Северье снова заговорил о племяннице:
– Вся вина за то, что случилось с Доминик, лежит на мне. Бедное дитя, ей пришлось столько испытать. Клянусь честью рода де Северье, как только она вернется во дворец короля, все изменится, я приложу к этому все силы. Я в большом долгу перед вами, месье, и готов вознаградить вас за все, что вы для нее сделали.
– Я не искал награды. Единственное, чего я хочу, – это чтобы вы поклялись оградить ее от опасностей, которые могут подстерегать ее в будущем.
– В этом я искренне вам клянусь. Я буду защищать ее, хотя бы это стоило мне жизни, – напыщенно произнес француз. Помолчав немного, де Северье снова спросил: – Не позволите ли послать за кем-нибудь, чтобы занялись вашей раной?
– Нет, – ответил Хью, поднимаясь. От сделанного усилия у него зашумело в ушах. – Мне предстоит долгий путь. Хочу попросить вас об одном одолжении. Не найдется ли у вас бумага и перо?
– Ну конечно. – Де Северье сделал знак маленькому бледнолицему слуге, который неслышно, как призрак, мгновенно встал со стула в углу и принес письменные принадлежности.
Хью с трудом подошел к столу, сел и спросил:
– Какого папу признает ваш король?
– Его святейшество Бенедикта, – ответил де Северье.
Хью принялся писать, быстро водя пером по бумаге. Закончив, он просмотрел написанное, не слишком уверенный в своем латинском, и протянул письмо де Северье.
– Удовлетворит ли это вашу курию?
Де Северье быстро пробежал глазами письмо. Подвижное его лицо выдавало все, что он в этот момент чувствовал. Он поднял голову и сказал:
– Несомненно, удовлетворит. Не предвижу никаких осложнений, и просьба расторгнуть брак будет удовлетворена. Это благородный поступок, месье. Теперь Доминик сможет снова выйти замуж. Вы уверены, что не желаете какого-либо вознаграждения?
– Уверен, – твердо ответил Хью. В движениях его появилась решимость, лицо стало бесстрастным. Он желал только одного – поскорее уйти. Оставался еще Суинфорд. Хью ничего не сказал ни о намерении Нортумберленда похитить королеву, ни о засаде, которая готовилась далеко отсюда, на юге. Он не мог заставить себя довериться де Северье.
У двери Хью остановился.
– Есть еще одно, что вы могли бы для меня сделать, – сказал он, шаря в кармане камзола в поисках кольца.
Наконец он нашел его, поглядел на кроваво-красный камень долгим взглядом, словно в чем-то сомневался, и протянул кольцо де Северье.
– Со временем у Доминик будет много прекрасных драгоценностей, больше, чем я мог бы надеяться предложить ей. Но этот рубин не похож на другие, его цвет глубок и чист. Передайте его ей от меня.
Мартин ждал во дворе, держа лошадей под уздцы.
– Куда теперь, в Эвистоун? – спросил он, передавая Хью поводья его вороного.
– Сперва мы должны посетить еще одно место – Челфордский монастырь.
– Челфордский? – удивился Мартин, поворачивая своего гнедого коня и направляясь за Хью к воротам.
– Да, я все расскажу по дороге.
Небо постепенно светлело. Мартин слушал, что ему говорил Хью. Наконец он покачал головой и спросил:
– Как вы полагаете, что теперь произойдет?
– Кто может сказать? – пробормотал Хью и сунул руку в карман камзола за ключами, которые передал ему Гилберт. Ключи были большие, и он нашел их сразу.
– Держи, они теперь твои.
Мартин поймал брошенные ему ключи.
– Что это?
– Ключи от Обри. Ты будешь там управляющим, по крайней мере до тех пор, пока я смогу балансировать между Нортумберлендом и Суинфордом.
Они ехали не торопясь: времени у них было достаточно. Челфордский монастырь находился всего в четырех лигах к востоку, и Хью намеревался дожидаться там де Северье, ибо решил, что должен взглянуть на Санчу в последний раз, хотя бы издалека. Конечно, это было глупо. Ведь надеяться было не на что, и эта встреча не могла принести ему ничего, кроме новой боли.
Их путь пролегал через деревушку, называвшуюся Фоули. Уже в столь ранний час там кипела деловая жизнь, раздавались крики купцов и скрип колес многочисленных повозок с товаром. Такое же оживление царило и на деревенском рынке. Мужчины и женщины суетились у лавок, открывая их и раскладывая товар; опьяняющий запах еды, готовившейся на открытом огне, плыл в редеющем тумане.
Мартин соскочил с лошади и отправился раздобыть чего-нибудь съестного. Хью остался с лошадьми. Когда Мартин вернулся, Хью спал. Мартин принес хлеба, кусок сыра и небольшой мех вина. Хью промыл вином рану, остальное они выпили.
В стенах Челфордского монастыря всадники увидели больше солдат Суинфорда, чем монахинь, и, пожалуй, еще больше – собак и кошек. Рыжебородый, со шрамом на лице солдат, охранявший двери покоев настоятельницы, подозрительно оглядел Хью, потребовавшего пропустить его к Томасу Суинфорду.
Суинфорд, когда ему доложили о молодом дворянине, желающем говорить с ним, вышел на порог своей комнаты. Увидев Хью, он страшно удивился, поспешил внутрь покоев и велел быстрей проводить молодого человека к нему.
– О Боже! – воскликнул Суинфорд. – Ну и вид у тебя – краше в гроб кладут!
– Я всю ночь провел в седле, – сказал Хью, опускаясь на обитую кожей скамью. Оглядев комнату, он увидел на противоположной стене сквозной орнамент из виноградных лоз и цветов, выточенный из камня; в отверстия орнамента видна была внутренность храма.
Слуга принес вино. На вопрос Суинфорда, отчего его рубаха в крови, Хью небрежно сказал, что был ранен копьем на турнире в Уоркворте, состоявшемся накануне. Пустяк, хотя и неприятный, потому что рана открылась от долгой скачки.
– У меня не было возможности снестись с вами, пришлось ехать самому, поскольку дело срочное, – объяснил он.
Хью коротко рассказал, как уехал из Уоркворта с одним лишь оруженосцем. Никто за ним не следил. По-видимому, Нортумберленд решил, что он отправился назад в Эвистоун. Затем поведал о замысле Нортумберленда похитить Изабеллу и перебить ее французский эскорт.
– Вы должны отложить отъезд королевы во Францию или, по крайней мере, задержать ее отъезд на юг.
Хью и Суинфорд еще разговаривали, когда появился слуга с известием, что прибыл представитель французского короля со свитой. Суинфорд вызвал капитана и нескольких сержантов, дал им указание собрать отряд в Пикеринге и отправиться по южной дороге, чтобы разгромить засаду.
– Мне нужны пленные, – предупредил Суинфорд своих командиров, – такие, что смогут дать показания против тех, кто послал их.
А перед этим во дворе монастыря к Мартину, стоявшему с лошадьми, подошел слуга и направил к задним воротам:
– Велено сказать, чтобы вы ждали своего господина там.
Мартин посмотрел, куда показывал слуга. Позади храма располагался сад, во много раз больший, чем в Эвистоуне. Он взял лошадей под уздцы, собираясь идти, куда ему приказали, и в это время лай собак и крики часовых возвестили о прибытии французов. Мартин задержался, наблюдая за прибывшими, желая узнать, нет ли среди них жены его господина. Охваченный любопытством, он пробился в первые ряды зевак.
Санча появилась в группе придворных дам, одетая в шелковое платье и поверх него – в бархатный плащ с капюшоном. Фрейлины вышли из кареты, неотличимые одна от другой: почти не видно лиц под низко надвинутыми капюшонами, в руках подарки для маленькой королевы. Мимо толпы солдат и слуг, стоявших с разинутыми ртами, они направились к храму.
Когда Санча увидела в первых рядах зевак доброе и открытое лицо Мартина, она возблагодарила небо за то, что ее молитвы были услышаны. Поравнявшись с Мартином, она поймала его взгляд и как бы ненароком наклонила корзинку с серебряными флаконами духов, которую держала в руке. Один флакон упал. Воспользовавшись замешательством спутниц, она склонилась к Мартину и с надеждой спросила:
– Он здесь?
– Конечно, здесь. – Мартин наклонился, поднял флакон и подал ей.
В ее глазах было выражение глубокого страдания.
– Я должна поговорить с ним, – прошептала Санча едва слышно.
К ним уже направлялся стражник, привлеченный небольшим происшествием.
– Мне велено ждать его у задних ворот, там, за садом, – только и успел сказать Мартин и растворился в толпе.
В дверях храма Санча оглянулась, но Мартина уже и след простыл.
Увидев слабую, хрупкую фигурку Мадам, молившейся в храме, Санча на время забыла о своих сердечных страданиях.
Де Северье устроил так, что она вновь оказалась с мадам Изабеллой, Мари и Алиной. Их воссоединение сопровождалось молчаливыми слезами и осторожными улыбками. Под внимательными взглядами стражей-англичан Санча шепотом поведала маленькой королеве о смерти Ричарда. Она умолчала о страшной сцене, свидетельницей которой стала, – истерзанное сердце Изабеллы не выдержало бы таких жутких подробностей. Но вспомнила все ужасные речи, которые подслушала; рассказала она и о том, как Болинброк и его приспешники постарались заставить ее молчать.
Изабелла слушала любимую фрейлину с побелевшим лицом, не показывая, что происходит у нее на душе, – девочка, которая пережила потерю подобно взрослой женщине. Бедное, печальное дитя. Что-то в ее глазах, может быть, спокойствие, скрывавшееся за болью, подсказало Санче, что Изабелла всегда знала, что он умер, что ее прекрасный золотоволосый Ричард потерян для нее навсегда.
Под пение монахинь, возносивших молитвы Пречистой Деве, Изабелла сжала своей холодной ручкой руку Санчи и тихо сказала:
– Ах, дорогая моя Санча, я боялась, что больше не увижу тебя. Не вини меня в том, что я дала согласие на твой брак. Мне сказали, что ты тяжело больна. Молодой человек, которого мне представили, поклялся, что будет заботиться о тебе. Может, я сделала неправильно, что отдала тебя ему?
– Нет, мадам. Он был мне верным защитником. И он отпустил меня, чтобы я могла быть с вами.
– Значит, он многим пожертвовал ради любви к тебе. Месье де Северье сказал, что ты возвращаешься со мной во Францию?
– Если таково будет ваше пожелание, мадам. – Мое единственное желание – чтобы ты была счастлива. Поедем со мной, если ты этого хочешь, но сперва спроси свое сердце, чтобы не пришлось потом сожалеть.
В комнате Суинфорда все еще велись переговоры. Хью с кубком в руке расхаживал по комнате и поглядывал сквозь каменную решетку на маленькую королеву и придворных ее отца, которые, преклонив колена, молились в храме. Глядя на неподвижные фигуры, Хью гадал, кто из придворных дам в широких плащах с капюшоном его жена – бывшая жена.
Наконец солдаты разошлись, и Суинфорд с Хью вновь остались одни, не считая молчаливого слуги. Суинфорд поинтересовался:
– Как ты узнал о готовящемся нападении?
– Позвольте не отвечать, сэр. Хотя вы можете догадаться, что тут замешан человек из ближайшего окружения Нортумберленда.
– Ага, все-таки это женщина? – хмыкнул Суинфорд.
– Разве это имеет значение?
– Конечно, нет, – сказал Суинфорд со смешком и, помолчав, спросил: – Как твоя жена?
– Неважно. Разум так и не вернулся к ней.
– Это прискорбно. Хочу сказать, ты оказал огромную услугу королю. И теперь самое лучшее для тебя – возвратиться на Север. Я не хочу, чтобы ты рисковал своим будущим из-за одного эпизода в настоящем. Желательно, чтобы ты время от времени наезжал ко мне. Этот старый пройдоха Нортумберленд, пока жив, ни за что не оставит мысли отобрать корону у Генри.
Суинфорд проводил Хью до двери.
– Уильям Кенби мудро поступил, предложив тебя в нужную минуту, ты очень похож на него. Желаю благополучно добраться до Эвистоуна. Храни тебя Бог!
Последние слова Суинфорда обожгли Хью, как раскаленное железо. Это правда, думал он с горечью. Все, что ему не нравилось в отце, он теперь находил в себе. Он доказал свое право на наследство, на Эвистоун и Обри, но какой ценой – потеряв ту, что любил больше всего на свете.
Слуга показал Хью дорогу через сад к задним воротам, где его ждал оруженосец. Хью шел через сад, освещаемый нежарким осенним солнцем. Сад напомнил ему о Санче, и вновь Хью почувствовал пустоту в груди и страстное желание увидеть ее.
Подходя к воротам, он краем глаза заметил какое-то движение сбоку от себя. Он остановился, повернул голову. Мимо деревьев с золотыми кронами, по тропинке, что огибала храм, к нему спешила фигурка в развевающемся плаще с капюшоном.
Сердце Хью бешено заколотилось. Он узнал эту легкую поступь, эти узкие плечи, улыбающиеся черные глаза под капюшоном, вздернутый носик – Санча!
Она бросилась к нему, споткнулась и чуть не упала, но его руки подхватили ее, крепко обняли.
– Я не могла оставить тебя, – говорила она, задыхаясь. – Кто бы стал заботиться о тебе? Бедный мой рыцарь, ведь ты даже не можешь отличить маргаритки от розы!
От радости Хью не мог говорить. Он зарылся лицом в бархат ее капюшона. Потом нежно поцеловал ее и, обняв за талию, повел по тропинке к воротам. Единственной его мыслью было – быстрей увезти ее отсюда. Домой – в Эвистоун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Наконец появился Арно де Северье, одетый в отороченный мехом халат. Вид у него был заспанный, глаза щурились от яркого света, взъерошенные волосы делали его немного смешным. Разглядев, что перед ним его племянница, он раскрыл рот от изумления. Француз стоял, переводя взгляд с девушки с растрепанными волосами, в мятом мокром платье на молодого человека, у которого под распахнутым камзолом виднелась окровавленная рубаха.
– Господи милосердный, – заикаясь проговорил он. – Доминик! Как ты здесь очутилась? Боже! Но ты же… как твоя болезнь?
– Причиною моей болезни была опийная микстура и ложь. Они хотели заставить меня молчать, не дать рассказать всю правду Мадам, вам, дядя, и всем на свете. – Взволнованный рассказ Санчи о страшной картине, свидетельницей которой она стала в Виндзоре, поверг де Северье в ужас.
Хью опустился в кресло, почувствовав невероятную усталость. Он сидел, стараясь не думать о боли, вполуха слушая быструю речь Санчи и не понимая ни слова. Голова его была откинута, глаза закрыты.
Послышались оживленные женские голоса и шорох шелка. В комнате появилось несколько женщин. С радостными криками они бросились обнимать Санчу и мгновение спустя повели ее к двери.
Хью насторожился. Он смотрел, как уводят его жену, потом нерешительно подался вперед, словно собираясь встать. Ему пришло в голову, что он никогда больше не увидит ее. Но он не знал, какими еще словами можно удержать ее, заставить остаться с ним. И, поняв бесполезность дальнейших усилий, снова откинулся на спинку кресла.
А она даже не бросила на него прощального взгляда. Резкая, жгучая боль пронзила ему грудь. Не почувствуй он, как вновь из раны на плече потекла кровь, то решил бы, что у него разрывается сердце.
23
– Пусть Божья кара обрушится на меня, если я говорю неправду, – обратился де Северье к Хью, после того как женщины ушли. – Суинфорд одурачил меня. Я не подозревал о его предательстве.
Он принялся расхаживать по комнате. Выражение его лица, на которое наложила свою печать разгульная жизнь, поминутно менялось, отражая разнообразные чувства: скорбь, вину, печаль, горечь. Порой его глаза увлажнялись слезами, а голос прерывался. Несмотря на столь глубокие переживания или по причине их, Хью не очень верил в его искренность.
– Доминик будет в безопасности, никто не найдет ее среди женщин моей свиты, – сказал де Северье решительно и добавил, что его племянница станет большим утешением для Мадам на обратном пути во Францию. – Для такого нежного возраста Мадам слишком много пережила. Иногда она отказывается есть, не может спать. Я боюсь за ее здоровье, за ее рассудок, вы понимаете меня?
В жарко натопленной комнате плечо Хью разболелось еще сильней. Де Северье, заметив, что он морщится от боли, спросил, не послать ли слугу за епископским лекарем. Хью ответил отказом.
Из-за двери доносился слабый звук веселых женских голосов. Де Северье снова заговорил о племяннице:
– Вся вина за то, что случилось с Доминик, лежит на мне. Бедное дитя, ей пришлось столько испытать. Клянусь честью рода де Северье, как только она вернется во дворец короля, все изменится, я приложу к этому все силы. Я в большом долгу перед вами, месье, и готов вознаградить вас за все, что вы для нее сделали.
– Я не искал награды. Единственное, чего я хочу, – это чтобы вы поклялись оградить ее от опасностей, которые могут подстерегать ее в будущем.
– В этом я искренне вам клянусь. Я буду защищать ее, хотя бы это стоило мне жизни, – напыщенно произнес француз. Помолчав немного, де Северье снова спросил: – Не позволите ли послать за кем-нибудь, чтобы занялись вашей раной?
– Нет, – ответил Хью, поднимаясь. От сделанного усилия у него зашумело в ушах. – Мне предстоит долгий путь. Хочу попросить вас об одном одолжении. Не найдется ли у вас бумага и перо?
– Ну конечно. – Де Северье сделал знак маленькому бледнолицему слуге, который неслышно, как призрак, мгновенно встал со стула в углу и принес письменные принадлежности.
Хью с трудом подошел к столу, сел и спросил:
– Какого папу признает ваш король?
– Его святейшество Бенедикта, – ответил де Северье.
Хью принялся писать, быстро водя пером по бумаге. Закончив, он просмотрел написанное, не слишком уверенный в своем латинском, и протянул письмо де Северье.
– Удовлетворит ли это вашу курию?
Де Северье быстро пробежал глазами письмо. Подвижное его лицо выдавало все, что он в этот момент чувствовал. Он поднял голову и сказал:
– Несомненно, удовлетворит. Не предвижу никаких осложнений, и просьба расторгнуть брак будет удовлетворена. Это благородный поступок, месье. Теперь Доминик сможет снова выйти замуж. Вы уверены, что не желаете какого-либо вознаграждения?
– Уверен, – твердо ответил Хью. В движениях его появилась решимость, лицо стало бесстрастным. Он желал только одного – поскорее уйти. Оставался еще Суинфорд. Хью ничего не сказал ни о намерении Нортумберленда похитить королеву, ни о засаде, которая готовилась далеко отсюда, на юге. Он не мог заставить себя довериться де Северье.
У двери Хью остановился.
– Есть еще одно, что вы могли бы для меня сделать, – сказал он, шаря в кармане камзола в поисках кольца.
Наконец он нашел его, поглядел на кроваво-красный камень долгим взглядом, словно в чем-то сомневался, и протянул кольцо де Северье.
– Со временем у Доминик будет много прекрасных драгоценностей, больше, чем я мог бы надеяться предложить ей. Но этот рубин не похож на другие, его цвет глубок и чист. Передайте его ей от меня.
Мартин ждал во дворе, держа лошадей под уздцы.
– Куда теперь, в Эвистоун? – спросил он, передавая Хью поводья его вороного.
– Сперва мы должны посетить еще одно место – Челфордский монастырь.
– Челфордский? – удивился Мартин, поворачивая своего гнедого коня и направляясь за Хью к воротам.
– Да, я все расскажу по дороге.
Небо постепенно светлело. Мартин слушал, что ему говорил Хью. Наконец он покачал головой и спросил:
– Как вы полагаете, что теперь произойдет?
– Кто может сказать? – пробормотал Хью и сунул руку в карман камзола за ключами, которые передал ему Гилберт. Ключи были большие, и он нашел их сразу.
– Держи, они теперь твои.
Мартин поймал брошенные ему ключи.
– Что это?
– Ключи от Обри. Ты будешь там управляющим, по крайней мере до тех пор, пока я смогу балансировать между Нортумберлендом и Суинфордом.
Они ехали не торопясь: времени у них было достаточно. Челфордский монастырь находился всего в четырех лигах к востоку, и Хью намеревался дожидаться там де Северье, ибо решил, что должен взглянуть на Санчу в последний раз, хотя бы издалека. Конечно, это было глупо. Ведь надеяться было не на что, и эта встреча не могла принести ему ничего, кроме новой боли.
Их путь пролегал через деревушку, называвшуюся Фоули. Уже в столь ранний час там кипела деловая жизнь, раздавались крики купцов и скрип колес многочисленных повозок с товаром. Такое же оживление царило и на деревенском рынке. Мужчины и женщины суетились у лавок, открывая их и раскладывая товар; опьяняющий запах еды, готовившейся на открытом огне, плыл в редеющем тумане.
Мартин соскочил с лошади и отправился раздобыть чего-нибудь съестного. Хью остался с лошадьми. Когда Мартин вернулся, Хью спал. Мартин принес хлеба, кусок сыра и небольшой мех вина. Хью промыл вином рану, остальное они выпили.
В стенах Челфордского монастыря всадники увидели больше солдат Суинфорда, чем монахинь, и, пожалуй, еще больше – собак и кошек. Рыжебородый, со шрамом на лице солдат, охранявший двери покоев настоятельницы, подозрительно оглядел Хью, потребовавшего пропустить его к Томасу Суинфорду.
Суинфорд, когда ему доложили о молодом дворянине, желающем говорить с ним, вышел на порог своей комнаты. Увидев Хью, он страшно удивился, поспешил внутрь покоев и велел быстрей проводить молодого человека к нему.
– О Боже! – воскликнул Суинфорд. – Ну и вид у тебя – краше в гроб кладут!
– Я всю ночь провел в седле, – сказал Хью, опускаясь на обитую кожей скамью. Оглядев комнату, он увидел на противоположной стене сквозной орнамент из виноградных лоз и цветов, выточенный из камня; в отверстия орнамента видна была внутренность храма.
Слуга принес вино. На вопрос Суинфорда, отчего его рубаха в крови, Хью небрежно сказал, что был ранен копьем на турнире в Уоркворте, состоявшемся накануне. Пустяк, хотя и неприятный, потому что рана открылась от долгой скачки.
– У меня не было возможности снестись с вами, пришлось ехать самому, поскольку дело срочное, – объяснил он.
Хью коротко рассказал, как уехал из Уоркворта с одним лишь оруженосцем. Никто за ним не следил. По-видимому, Нортумберленд решил, что он отправился назад в Эвистоун. Затем поведал о замысле Нортумберленда похитить Изабеллу и перебить ее французский эскорт.
– Вы должны отложить отъезд королевы во Францию или, по крайней мере, задержать ее отъезд на юг.
Хью и Суинфорд еще разговаривали, когда появился слуга с известием, что прибыл представитель французского короля со свитой. Суинфорд вызвал капитана и нескольких сержантов, дал им указание собрать отряд в Пикеринге и отправиться по южной дороге, чтобы разгромить засаду.
– Мне нужны пленные, – предупредил Суинфорд своих командиров, – такие, что смогут дать показания против тех, кто послал их.
А перед этим во дворе монастыря к Мартину, стоявшему с лошадьми, подошел слуга и направил к задним воротам:
– Велено сказать, чтобы вы ждали своего господина там.
Мартин посмотрел, куда показывал слуга. Позади храма располагался сад, во много раз больший, чем в Эвистоуне. Он взял лошадей под уздцы, собираясь идти, куда ему приказали, и в это время лай собак и крики часовых возвестили о прибытии французов. Мартин задержался, наблюдая за прибывшими, желая узнать, нет ли среди них жены его господина. Охваченный любопытством, он пробился в первые ряды зевак.
Санча появилась в группе придворных дам, одетая в шелковое платье и поверх него – в бархатный плащ с капюшоном. Фрейлины вышли из кареты, неотличимые одна от другой: почти не видно лиц под низко надвинутыми капюшонами, в руках подарки для маленькой королевы. Мимо толпы солдат и слуг, стоявших с разинутыми ртами, они направились к храму.
Когда Санча увидела в первых рядах зевак доброе и открытое лицо Мартина, она возблагодарила небо за то, что ее молитвы были услышаны. Поравнявшись с Мартином, она поймала его взгляд и как бы ненароком наклонила корзинку с серебряными флаконами духов, которую держала в руке. Один флакон упал. Воспользовавшись замешательством спутниц, она склонилась к Мартину и с надеждой спросила:
– Он здесь?
– Конечно, здесь. – Мартин наклонился, поднял флакон и подал ей.
В ее глазах было выражение глубокого страдания.
– Я должна поговорить с ним, – прошептала Санча едва слышно.
К ним уже направлялся стражник, привлеченный небольшим происшествием.
– Мне велено ждать его у задних ворот, там, за садом, – только и успел сказать Мартин и растворился в толпе.
В дверях храма Санча оглянулась, но Мартина уже и след простыл.
Увидев слабую, хрупкую фигурку Мадам, молившейся в храме, Санча на время забыла о своих сердечных страданиях.
Де Северье устроил так, что она вновь оказалась с мадам Изабеллой, Мари и Алиной. Их воссоединение сопровождалось молчаливыми слезами и осторожными улыбками. Под внимательными взглядами стражей-англичан Санча шепотом поведала маленькой королеве о смерти Ричарда. Она умолчала о страшной сцене, свидетельницей которой стала, – истерзанное сердце Изабеллы не выдержало бы таких жутких подробностей. Но вспомнила все ужасные речи, которые подслушала; рассказала она и о том, как Болинброк и его приспешники постарались заставить ее молчать.
Изабелла слушала любимую фрейлину с побелевшим лицом, не показывая, что происходит у нее на душе, – девочка, которая пережила потерю подобно взрослой женщине. Бедное, печальное дитя. Что-то в ее глазах, может быть, спокойствие, скрывавшееся за болью, подсказало Санче, что Изабелла всегда знала, что он умер, что ее прекрасный золотоволосый Ричард потерян для нее навсегда.
Под пение монахинь, возносивших молитвы Пречистой Деве, Изабелла сжала своей холодной ручкой руку Санчи и тихо сказала:
– Ах, дорогая моя Санча, я боялась, что больше не увижу тебя. Не вини меня в том, что я дала согласие на твой брак. Мне сказали, что ты тяжело больна. Молодой человек, которого мне представили, поклялся, что будет заботиться о тебе. Может, я сделала неправильно, что отдала тебя ему?
– Нет, мадам. Он был мне верным защитником. И он отпустил меня, чтобы я могла быть с вами.
– Значит, он многим пожертвовал ради любви к тебе. Месье де Северье сказал, что ты возвращаешься со мной во Францию?
– Если таково будет ваше пожелание, мадам. – Мое единственное желание – чтобы ты была счастлива. Поедем со мной, если ты этого хочешь, но сперва спроси свое сердце, чтобы не пришлось потом сожалеть.
В комнате Суинфорда все еще велись переговоры. Хью с кубком в руке расхаживал по комнате и поглядывал сквозь каменную решетку на маленькую королеву и придворных ее отца, которые, преклонив колена, молились в храме. Глядя на неподвижные фигуры, Хью гадал, кто из придворных дам в широких плащах с капюшоном его жена – бывшая жена.
Наконец солдаты разошлись, и Суинфорд с Хью вновь остались одни, не считая молчаливого слуги. Суинфорд поинтересовался:
– Как ты узнал о готовящемся нападении?
– Позвольте не отвечать, сэр. Хотя вы можете догадаться, что тут замешан человек из ближайшего окружения Нортумберленда.
– Ага, все-таки это женщина? – хмыкнул Суинфорд.
– Разве это имеет значение?
– Конечно, нет, – сказал Суинфорд со смешком и, помолчав, спросил: – Как твоя жена?
– Неважно. Разум так и не вернулся к ней.
– Это прискорбно. Хочу сказать, ты оказал огромную услугу королю. И теперь самое лучшее для тебя – возвратиться на Север. Я не хочу, чтобы ты рисковал своим будущим из-за одного эпизода в настоящем. Желательно, чтобы ты время от времени наезжал ко мне. Этот старый пройдоха Нортумберленд, пока жив, ни за что не оставит мысли отобрать корону у Генри.
Суинфорд проводил Хью до двери.
– Уильям Кенби мудро поступил, предложив тебя в нужную минуту, ты очень похож на него. Желаю благополучно добраться до Эвистоуна. Храни тебя Бог!
Последние слова Суинфорда обожгли Хью, как раскаленное железо. Это правда, думал он с горечью. Все, что ему не нравилось в отце, он теперь находил в себе. Он доказал свое право на наследство, на Эвистоун и Обри, но какой ценой – потеряв ту, что любил больше всего на свете.
Слуга показал Хью дорогу через сад к задним воротам, где его ждал оруженосец. Хью шел через сад, освещаемый нежарким осенним солнцем. Сад напомнил ему о Санче, и вновь Хью почувствовал пустоту в груди и страстное желание увидеть ее.
Подходя к воротам, он краем глаза заметил какое-то движение сбоку от себя. Он остановился, повернул голову. Мимо деревьев с золотыми кронами, по тропинке, что огибала храм, к нему спешила фигурка в развевающемся плаще с капюшоном.
Сердце Хью бешено заколотилось. Он узнал эту легкую поступь, эти узкие плечи, улыбающиеся черные глаза под капюшоном, вздернутый носик – Санча!
Она бросилась к нему, споткнулась и чуть не упала, но его руки подхватили ее, крепко обняли.
– Я не могла оставить тебя, – говорила она, задыхаясь. – Кто бы стал заботиться о тебе? Бедный мой рыцарь, ведь ты даже не можешь отличить маргаритки от розы!
От радости Хью не мог говорить. Он зарылся лицом в бархат ее капюшона. Потом нежно поцеловал ее и, обняв за талию, повел по тропинке к воротам. Единственной его мыслью было – быстрей увезти ее отсюда. Домой – в Эвистоун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34