».
Отвратительный край, где не имеют понятия ни о законах, ни о милосердии, дикий, с суровым климатом. Что до меня, то я буду счастливейшим из людей, когда смогу уехать отсюда на Юг, – признался сэр Уолтер.
Слуги бесшумно сновали вокруг стола; сэр Уолтер занимал гостей, рассказывая захватывающие истории.
– Собственные наши бароны не менее вероломны, – предупредил он. – Они так же не обременены совестью, как Черный Дуглас. Помяните мое слово, не миновать нам беды. Назревает гражданская война, и твой дорогой родитель, храни его Господь, окажется в самой гуще событий.
– Мой отец? – переспросил Хью, подумав, как мало он, в сущности, знает его.
– Да-да, твой отец. Он ведет опасную игру, обещая старому Нортумберленду одно, а Болинброку – другое. Это все равно что иметь двух любовниц сразу. В конце концов он предаст обоих. Не хотел бы я оказаться на его месте, когда это произойдет.
– Вы уверены, что вражда между Нортумберлендом и королем приведет к кровопролитию? – спросил Хью.
– Наш король Болинброк захватил страну силой. Есть люди, считающие себя более достойными королевского трона, поскольку они более высокого происхождения, нежели он. Не стоит забывать, что бароны, которые предали Ричарда, могут с такой же легкостью предать и Болинброка, если это принесет им выгоду.
Пока сэр Уолтер и Хью обсуждали положение в королевстве, женщины разговаривали о более простых вещах. Санча не принимала участия в общей беседе. Она молча водила вилкой по тарелке и обдумывала способы избежать ухаживаний мужа.
Уловки одна невероятнее другой приходили ей в голову и тут же отвергались, пока она не вспомнила, как в начале ее пребывания при дворе короля Ричарда некая дама придумала, как уклониться от близости с мужем, известным грубияном. Всякий раз, когда он появлялся во дворце, эта дама сказывалась больной, делала вид, что чуть ли не умирает, и требовала, чтобы камеристки неотлучно находились при ней. Но едва муж садился на коня, чтобы покинуть ее, как она тут же выздоравливала. Чем больше Санча думала над таким вариантом поведения, тем больше он ей нравился. Ведь, в конце концов, она и вправду больна.
Она немного успокоилась, придя к определенному решению, и прислушалась к разговору за столом. Ее поразили слова сэра Уолтера:
– Ричард жив, во всяком случае, ходят такие слухи.
До этого момента Санча была слишком занята своими мыслями, чтобы слышать, о чем говорят мужчины. Она ошеломленно уставилась на круглолицего, розовощекого хозяина дома. Ричард жив! Она молила Бога, чтобы это было так.
– Он мертв, и вы это хорошо знаете, – возразил Хью.
Мартин, бойко подбиравший кусочком хлеба остатки каши с тарелки, кивнул, соглашаясь с ним.
Сэр Уолтер лишь пожал плечами.
– Тем не менее есть люди, которые клянутся, что видели его. Согласен, что это скорее похоже на выдумки, порожденные вином и элем. Хотя нечто подобное я слышал и от более рассудительных людей. Они рассказывают, что Ричард бежал из своей тюрьмы и Болинброк в отчаянии послал оруженосца за неким монахом, который походил на Ричарда. Монаха умертвили, и это его тело возили по деревням.
– В Чипсайде я своими глазами видел тело Ричарда, лежащее в повозке, – сказал Хью, отпив из кубка.
– И что ты подумал? – поинтересовался сэр Уолтер.
– Что это был он.
– Ты видел его, нашего короля Ричарда, когда он был жив?
– Только однажды, – признался Хью, – на турнире, несколько лет назад.
– А тогда, в Чипсайде, ты видел тело вблизи? – настойчиво расспрашивал сэр Уолтер.
– Нет, площадь была забита народом. Но другие видели, и все убеждены, что это был он.
– Так уж и все? – усомнился сэр Уолтер. – Говорят, у Ричарда была родинка на щеке, а у трупа ее не было. – Неожиданно он засмеялся, и добродушное настроение вновь вернулось к нему. – Вынужден согласиться с тобой, вряд ли он жив. Думаю, даже у Болинброка не хватило бы духу подумывать о женитьбе сына на маленькой королеве– француженке, будь Ричард еще жив.
Санчу охватил ужас. Как только Болинброк посмел! Убийца! Все они – убийцы! Санча судорожно хватала ртом воздух. Хью обернулся к ней.
– Мне что-то нехорошо, – выдавила Санча.
Он взглянул, как ей показалось, удивленно и объявил сидящим за столом:
– Долгое путешествие утомило мою жену. – Он бросил на нее внимательный взгляд, словно пытаясь проникнуть в ее мысли. – Она просит извинить ее и разрешить удалиться.
Все взгляды устремились на Санчу, на мгновение потерявшую дар речи. Потом, бормоча извинения, она позволила Алисе, которая поддерживала ее за талию, вывести себя из столовой и проводить в спальню.
В коридоре, соединявшем зал с кухней, Алиса поймала за шиворот мальчишку-слугу и велела принести лампу. Он исчез в кухне, и тут Алиса вспомнила, что ей нужно вино, чтобы развести лекарство для госпожи.
Она окликнула проходившую мимо служанку и попросила принести чашку вина. Девушка бросилась выполнять просьбу. Минуты не прошло, как она примчалась обратно и протянула вино Алисе, которая, вместе с Санчей и насупленным слугой, ждала у нижней ступеньки лестницы.
Слуга тут же повернулся и неторопливо повел женщин по деревянной лестнице наверх, потом по другой – вниз и дальше через темные залы. Без провожатого они никогда бы не добрались до спальни. Когда они оказались в комнате, отведенной Хью и Санче, медлительный слуга зажег свечи и раздул огонь в камине, так что пламя загудело с новой силой. Затем, так и не произнеся ни слова, он удалился, унося с собой лампу.
Алиса помогла госпоже избавиться от платья и надеть ночную рубашку, потом отыскала в багаже украшенный драгоценными камнями ларчик и смешала госпоже лекарство.
Алиса старалась приготовить эликсир в точности, как учил ее лекарь: зачерпнула серебряной чайной ложечкой странно пахнущий порошок темно-красного цвета, пальцем выровняла его, отсыпав лишнее, и медленно смешала с вином. Занимаясь этим, она не заметила, что госпожа молится, стоя на коленях возле кровати, и ее прекрасные черные волосы, чья чернота казалась еще глубже от соседства с бледностью щек, рассыпались по плечам. Весь день она почти ничего не ела, и Алиса опасалась за ее здоровье.
Она подождала, пока Санча ляжет в постель, и протянула оловянную чашку с приготовленным питьем.
– Примите лекарство, госпожа… это вам поможет.
– Нет, – ответила Санча и, словно упрямый ребенок, отвернулась, отказываясь пить отвратительное снадобье. Она боялась приторного эликсира не меньше, чем ласк мужа. Всякий раз, как она пила его, с ней творилось что-то неладное. – Я больна, – простонала она, надеясь растрогать добросердечную Алису.
– Но, миледи, врач сказал, что нельзя пропускать ни дня. – Алиса и так и сяк уговаривала ее – все напрасно. Она не могла заставить свою госпожу поднести чашку ко рту и выпить микстуру.
– Нет, – отвечала Санча, упрямо мотая головой. – Меня обязательно опять стошнит. Потрогай мой лоб, – она уже плакала навзрыд, – у меня жар!
– Что вы, миледи, – успокаивала ее Алиса, тронув рукой лоб Санчи, – никакого жара у вас нет, лоб такой же холодный, как у меня.
– Нет, нет, нет, – лихорадочно твердила Санча. – Я вся горю! – Поняв, что служанку не убедить, сделала вид, что задыхается. – Ох! – застонала она, одной рукой схватившись за грудь, а другой цепляясь за Алису. – Ох! Эта боль меня убьет!
Голубые глаза Алисы испуганно округлились.
– Миледи, что с вами? Ой… миледи! Я позову господина!
– Не надо! – воскликнула Санча, судорожно сжимая ее крепкую руку. – Не оставляй меня одну. Боль начинает проходить. Теперь уже можно терпеть. Нет, не уходи! Ты должна сегодня ночью остаться со мной!
Когда через час Хью вошел в спальню, он увидел свою жену, накрывшуюся с головой одеялом, и Алису, которая, клюя носом, сидела на табурете возле постели. Заслышав скрип двери, Алиса вскочила на ноги, часто моргая.
– Милорд, госпожа больна. Она отказалась пить лекарство. Я боялась оставить ее одну. Не знаю, что и делать.
– Почему ты не позвала меня сразу? – строго спросил Хью. – Надо быть посообразительней. – Он снял темный шерстяной камзол, который надевал к ужину. – Где лекарство для леди?
– Вот оно, – показала Алиса на сундук.
В дверях бесшумно возник Мартин. Он поглядел мимо Алисы на господина, словно испрашивая позволения, и прошел через комнату в арку, к закуткам для прислуги.
Хью приблизился к кровати и склонился над женой. Осторожно потянул одеяло, открыв ее голову и плечи. Он уловил дразнящий аромат розовой воды и женского тела, и желание вновь обдало его горячей волной.
Санча лежала, не шевелясь и крепко зажмурив глаза, всем сердцем желая, чтобы он ушел, и зная, что не уйдет.
– Она жаловалась на жар, сэр, – доложила Алиса.
Хью пристально взглянул на Санчу.
– Тебе нездоровится? – спросил он.
Она не ответила. Хью положил большую прохладную ладонь ей на лоб.
– Ты должна выпить лекарство.
– Нет, – тихо произнесла Санча жалобным голосом. – Меня от него тошнит.
Какое-то мгновение Хью стоял, не произнося ни слова, глядя на прекрасное лицо и нахмуренные брови. Ему казалось, что она не очень-то похожа на больную, скорее уж на капризного ребенка. Он подумал, что, если не положить конец подобному поведению, пока оно не вошло у нее в привычку, жизнь его превратится в кошмар.
– Алиса, иди к себе, – сказал он мягко.
Санча тут же забыла о своей мнимой болезни, встрепенулась и села в постели, боясь, что останется с ним наедине.
– Алиса, не уходи! Я хочу, чтобы она осталась со мной! Алиса!
Алиса не знала, что ей делать. Чувство жалости к госпоже боролось в ее душе с боязнью ослушаться господина, и эта борьба отражалась на ее округлом лице. Поймав многозначительный взгляд Хью, она поспешно вышла из комнаты.
Санча смотрела ей вслед, потом в отчаянии бросилась на подушки.
– Почему ты не хочешь пить лекарство? – спросил Хью, ласково отводя волосы с ее лица.
Санча отдернула голову, не желая, чтобы он прикасался к ней, и еще глубже зарылась в подушки.
– Потому что это яд! – выкрикнула она со слезами в голосе.
Хью негромко вздохнул и присел на краешек кровати, думая, что, быть может, лекарь прав. Его красавица жена потеряла рассудок, и это безнадежно: она никогда не выздоровеет.
– Почему ты считаешь, что кто-то хочет отравить тебя? – спокойно спросил он. – Меня уверяли, что эликсир может помочь тебе выздороветь. И, уж конечно, он не причинит тебе вреда.
– Не стану я его пить! Не стану! Ни за что! – вскричала она и, не в силах больше сдерживаться, зарыдала во весь голос.
Хью выпрямился. Он сидел, сложив руки на коленях, растерянный, не зная, как успокоить одинокую молодую изгнанницу, оставшуюся без родины, без близких, которая горько плакала подле него. Казалось, его прикосновение, само его присутствие причиняют ей страдание. Наконец он сдался.
– Мы чужие друг другу, не так ли? Ты хотя бы знаешь, как меня зовут? – Он не думал, что она услышит его, но заметил, что Санча вдруг перестала плакать.
Санча зашевелилась под одеялом и оторвала голову от подушек, пораженная тем, что действительно не может вспомнить его имени. Она шмыгнула носом и помотала головой, тщетно напрягая память. Ведь кто-то, может быть, Алиса, говорил ей, как его зовут. Но ничего вспомнить не удавалось: ни имени, ни того, кто ей его сказал. В голове у нее царил полный сумбур. Ей хотелось сейчас одного: вернуться к прежней жизни, к Мари и Алине, к Мадам.
– Начнем с имени. Это будет уже кое-что. Я – Хью Кенби, третий сын… Нет, – резко перебил он себя, не желая приукрашивать правду. – Я запоздало признанный внебрачный сын лорда Уильяма Кенби. – Он наблюдал за ней, пытаясь по выражению лица понять ее реакцию. – Меньше всего я хочу причинить тебе страдания. Я поклялся королеве заботиться о тебе и сдержу клятву. Каким бы ни было мое происхождение, мое слово – это слово рыцаря. – Хью опять помолчал, внимательно глядя на нее. – Раз эликсир может вернуть тебе здоровье, значит, ты должна его принимать. Почему же ты упрямишься?
Санча осмелилась взглянуть на него, почти желая верить искренним серым глазам, доброму голосу.
По ее молчанию Хью понял, что одержал победу: она больше не спорила, не сопротивлялась. Он медленно встал, взял чашку с сундука и после секундного раздумья обернулся к ней.
– Если я выпью эликсир, – предложил Хью, – поверишь ли ты, что это не яд?
11
Санча посмотрела на него покрасневшими от слез глазами, но ничего не ответила. Хью вернулся к кровати и сел, как прежде, на краешек, касаясь бедром ее ноги под одеялом.
– Видишь, я пью, – и, глядя ей в глаза, он поднес чашку ко рту. Тошнотворно-приторная жидкость потекла в горло, желудок свел спазм. Каким-то чудом ему удалось не скривиться от отвращения. – Ну вот, никакой это не яд.
Она смотрела на него огромными печальными глазами.
– Теперь ты, – сказал он, протягивая ей чашку.
Санча осторожно привстала в постели, отодвинулась от него как можно дальше. Но когда он попытался сунуть чашку ей в руку, отказалась взять ее.
– Нет, – едва слышно сказала она. – Вы воспользуетесь… – Целомудренность не позволила ей договорить: настолько ужасны показались ей слова, сама непроизнесенная мысль.
– Ты боишься, что я поцелую тебя? – удрученно спросил он, беря ее за руку и вкладывая чашку.
Санча потупилась, она вся горела от стыда. Хью улыбнулся, а у нее дрожали губы, и она никак не могла унять их дрожь. Внезапно ее охватила ярость, ей захотелось закричать на него, высказать в лицо, что она думает о нем, чтобы все в доме слышали, но та же ярость не дала ей этого сделать, и Санча лишь пробормотала:
– Ты унизил меня…
– Я? – Он улыбнулся еще шире. – Да я скорее руку бы себе отрезал. – Хью рассмеялся. – По правде говоря, так чуть было и не случилось. По крайней мере, палец я себе почти отхватил. – Подняв руку, он показал глубокую рану в основании мизинца. – Никак не думал, что церемониальный кинжал будет острым, как сарацинский ятаган, – объяснил он. – Темно было, и в первый момент я подумал, что напрочь его отрезал. – Его серые глаза искрились от смеха, когда Хью предположил: – Если в таких случаях принимают во внимание количество крови, уверен, служанки Суинфорда объявили тебя невиннейшей из девственниц всего христианского мира.
Санча глядела на его красивое улыбающееся лицо, не понимая, что он имеет в виду. Когда наконец до нее дошел смысл его признания, она только и могла, что произнести, заикаясь:
– Твоя кровь? Но почему? Зачем?
– Я был пьян, как никогда, а ты спала как убитая. Было бы жалко потратить слишком много усилий на то, о чем потом ни ты, ни я и не вспомнили бы. Кроме того, – продолжал Хью, – мне больше нравится думать о любви как о даре, а не о чем-то, что делают по принуждению или по необходимости, вроде умывания по утрам или еды на скорую руку. – Он снова улыбнулся и сказал повелительно – Ну, пей свой эликсир.
Побежденная его доводами, бархатным голосом, искренним взглядом серых глаз, Санча послушно выпила отвратительную жидкость, вернула ему чашку и улеглась. Она смежила веки, но перед глазами живо стояло его открытое лицо, глубокая кровавая отметина на пальце. Неужели он пошел на это из-за нелепых предрассудков, чтобы избежать ненужных толков? Ей очень хотелось верить ему. Она была как натянутая струна, готовая порваться; лежала и слушала, как он ходит по спальне. Потом почувствовала, как кровать подалась под его тяжестью. Санча не собиралась так скоро засыпать, но, как во все последние дни, эликсир одержал победу над ее возбужденными нервами.
Улегшись рядом с ней, Хью почти тотчас же провалился в сон, но вскоре открыл глаза; сердце его взволнованно билось от сладостных картин, пригрезившихся во время недолгого забытья.
Он сел в постели, сожалея, что сон был так краток, и тут темная комната вдруг закружилась у него перед глазами. Он хотел потереть их, но не смог поднять руку.
– О Господи! – пробормотал Хью.
У него было такое ощущение, что голова живет отдельно от тела, словно он выпил бочку сладкой медовой браги. А может, и чего покрепче, потому что, когда он попытался остановить взгляд на еще мерцавшем камине, он увидел не один камин, а три. Он тяжело повалился навзничь и сомкнул веки в надежде, что окружающее перестанет плыть и дрожать перед глазами, и пытаясь понять, чем вызвано такое его состояние.
Он выпил за столом всего одну кружку эля; приписать это вчерашнему возлиянию тоже было нельзя. И тут Хью вспомнил вкус тошнотворно-сладкой микстуры. Она называла ее отравой. Может, так оно и есть? Он вдруг покрылся холодным потом, рот наполнился слюной, желудок свела судорога. Хью поднялся и, пошатываясь, побрел по коридору, тонувшему в непроглядной темени, в уборную, расположенную рядом с гардеробной; там его долго рвало, пока не заболело все внутри.
На шум вышел из своего закутка Мартин и сонно спросил:
– Это вы, сэр? – Ему пришлось повторить вопрос дважды, прежде чем Хью ответил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Отвратительный край, где не имеют понятия ни о законах, ни о милосердии, дикий, с суровым климатом. Что до меня, то я буду счастливейшим из людей, когда смогу уехать отсюда на Юг, – признался сэр Уолтер.
Слуги бесшумно сновали вокруг стола; сэр Уолтер занимал гостей, рассказывая захватывающие истории.
– Собственные наши бароны не менее вероломны, – предупредил он. – Они так же не обременены совестью, как Черный Дуглас. Помяните мое слово, не миновать нам беды. Назревает гражданская война, и твой дорогой родитель, храни его Господь, окажется в самой гуще событий.
– Мой отец? – переспросил Хью, подумав, как мало он, в сущности, знает его.
– Да-да, твой отец. Он ведет опасную игру, обещая старому Нортумберленду одно, а Болинброку – другое. Это все равно что иметь двух любовниц сразу. В конце концов он предаст обоих. Не хотел бы я оказаться на его месте, когда это произойдет.
– Вы уверены, что вражда между Нортумберлендом и королем приведет к кровопролитию? – спросил Хью.
– Наш король Болинброк захватил страну силой. Есть люди, считающие себя более достойными королевского трона, поскольку они более высокого происхождения, нежели он. Не стоит забывать, что бароны, которые предали Ричарда, могут с такой же легкостью предать и Болинброка, если это принесет им выгоду.
Пока сэр Уолтер и Хью обсуждали положение в королевстве, женщины разговаривали о более простых вещах. Санча не принимала участия в общей беседе. Она молча водила вилкой по тарелке и обдумывала способы избежать ухаживаний мужа.
Уловки одна невероятнее другой приходили ей в голову и тут же отвергались, пока она не вспомнила, как в начале ее пребывания при дворе короля Ричарда некая дама придумала, как уклониться от близости с мужем, известным грубияном. Всякий раз, когда он появлялся во дворце, эта дама сказывалась больной, делала вид, что чуть ли не умирает, и требовала, чтобы камеристки неотлучно находились при ней. Но едва муж садился на коня, чтобы покинуть ее, как она тут же выздоравливала. Чем больше Санча думала над таким вариантом поведения, тем больше он ей нравился. Ведь, в конце концов, она и вправду больна.
Она немного успокоилась, придя к определенному решению, и прислушалась к разговору за столом. Ее поразили слова сэра Уолтера:
– Ричард жив, во всяком случае, ходят такие слухи.
До этого момента Санча была слишком занята своими мыслями, чтобы слышать, о чем говорят мужчины. Она ошеломленно уставилась на круглолицего, розовощекого хозяина дома. Ричард жив! Она молила Бога, чтобы это было так.
– Он мертв, и вы это хорошо знаете, – возразил Хью.
Мартин, бойко подбиравший кусочком хлеба остатки каши с тарелки, кивнул, соглашаясь с ним.
Сэр Уолтер лишь пожал плечами.
– Тем не менее есть люди, которые клянутся, что видели его. Согласен, что это скорее похоже на выдумки, порожденные вином и элем. Хотя нечто подобное я слышал и от более рассудительных людей. Они рассказывают, что Ричард бежал из своей тюрьмы и Болинброк в отчаянии послал оруженосца за неким монахом, который походил на Ричарда. Монаха умертвили, и это его тело возили по деревням.
– В Чипсайде я своими глазами видел тело Ричарда, лежащее в повозке, – сказал Хью, отпив из кубка.
– И что ты подумал? – поинтересовался сэр Уолтер.
– Что это был он.
– Ты видел его, нашего короля Ричарда, когда он был жив?
– Только однажды, – признался Хью, – на турнире, несколько лет назад.
– А тогда, в Чипсайде, ты видел тело вблизи? – настойчиво расспрашивал сэр Уолтер.
– Нет, площадь была забита народом. Но другие видели, и все убеждены, что это был он.
– Так уж и все? – усомнился сэр Уолтер. – Говорят, у Ричарда была родинка на щеке, а у трупа ее не было. – Неожиданно он засмеялся, и добродушное настроение вновь вернулось к нему. – Вынужден согласиться с тобой, вряд ли он жив. Думаю, даже у Болинброка не хватило бы духу подумывать о женитьбе сына на маленькой королеве– француженке, будь Ричард еще жив.
Санчу охватил ужас. Как только Болинброк посмел! Убийца! Все они – убийцы! Санча судорожно хватала ртом воздух. Хью обернулся к ней.
– Мне что-то нехорошо, – выдавила Санча.
Он взглянул, как ей показалось, удивленно и объявил сидящим за столом:
– Долгое путешествие утомило мою жену. – Он бросил на нее внимательный взгляд, словно пытаясь проникнуть в ее мысли. – Она просит извинить ее и разрешить удалиться.
Все взгляды устремились на Санчу, на мгновение потерявшую дар речи. Потом, бормоча извинения, она позволила Алисе, которая поддерживала ее за талию, вывести себя из столовой и проводить в спальню.
В коридоре, соединявшем зал с кухней, Алиса поймала за шиворот мальчишку-слугу и велела принести лампу. Он исчез в кухне, и тут Алиса вспомнила, что ей нужно вино, чтобы развести лекарство для госпожи.
Она окликнула проходившую мимо служанку и попросила принести чашку вина. Девушка бросилась выполнять просьбу. Минуты не прошло, как она примчалась обратно и протянула вино Алисе, которая, вместе с Санчей и насупленным слугой, ждала у нижней ступеньки лестницы.
Слуга тут же повернулся и неторопливо повел женщин по деревянной лестнице наверх, потом по другой – вниз и дальше через темные залы. Без провожатого они никогда бы не добрались до спальни. Когда они оказались в комнате, отведенной Хью и Санче, медлительный слуга зажег свечи и раздул огонь в камине, так что пламя загудело с новой силой. Затем, так и не произнеся ни слова, он удалился, унося с собой лампу.
Алиса помогла госпоже избавиться от платья и надеть ночную рубашку, потом отыскала в багаже украшенный драгоценными камнями ларчик и смешала госпоже лекарство.
Алиса старалась приготовить эликсир в точности, как учил ее лекарь: зачерпнула серебряной чайной ложечкой странно пахнущий порошок темно-красного цвета, пальцем выровняла его, отсыпав лишнее, и медленно смешала с вином. Занимаясь этим, она не заметила, что госпожа молится, стоя на коленях возле кровати, и ее прекрасные черные волосы, чья чернота казалась еще глубже от соседства с бледностью щек, рассыпались по плечам. Весь день она почти ничего не ела, и Алиса опасалась за ее здоровье.
Она подождала, пока Санча ляжет в постель, и протянула оловянную чашку с приготовленным питьем.
– Примите лекарство, госпожа… это вам поможет.
– Нет, – ответила Санча и, словно упрямый ребенок, отвернулась, отказываясь пить отвратительное снадобье. Она боялась приторного эликсира не меньше, чем ласк мужа. Всякий раз, как она пила его, с ней творилось что-то неладное. – Я больна, – простонала она, надеясь растрогать добросердечную Алису.
– Но, миледи, врач сказал, что нельзя пропускать ни дня. – Алиса и так и сяк уговаривала ее – все напрасно. Она не могла заставить свою госпожу поднести чашку ко рту и выпить микстуру.
– Нет, – отвечала Санча, упрямо мотая головой. – Меня обязательно опять стошнит. Потрогай мой лоб, – она уже плакала навзрыд, – у меня жар!
– Что вы, миледи, – успокаивала ее Алиса, тронув рукой лоб Санчи, – никакого жара у вас нет, лоб такой же холодный, как у меня.
– Нет, нет, нет, – лихорадочно твердила Санча. – Я вся горю! – Поняв, что служанку не убедить, сделала вид, что задыхается. – Ох! – застонала она, одной рукой схватившись за грудь, а другой цепляясь за Алису. – Ох! Эта боль меня убьет!
Голубые глаза Алисы испуганно округлились.
– Миледи, что с вами? Ой… миледи! Я позову господина!
– Не надо! – воскликнула Санча, судорожно сжимая ее крепкую руку. – Не оставляй меня одну. Боль начинает проходить. Теперь уже можно терпеть. Нет, не уходи! Ты должна сегодня ночью остаться со мной!
Когда через час Хью вошел в спальню, он увидел свою жену, накрывшуюся с головой одеялом, и Алису, которая, клюя носом, сидела на табурете возле постели. Заслышав скрип двери, Алиса вскочила на ноги, часто моргая.
– Милорд, госпожа больна. Она отказалась пить лекарство. Я боялась оставить ее одну. Не знаю, что и делать.
– Почему ты не позвала меня сразу? – строго спросил Хью. – Надо быть посообразительней. – Он снял темный шерстяной камзол, который надевал к ужину. – Где лекарство для леди?
– Вот оно, – показала Алиса на сундук.
В дверях бесшумно возник Мартин. Он поглядел мимо Алисы на господина, словно испрашивая позволения, и прошел через комнату в арку, к закуткам для прислуги.
Хью приблизился к кровати и склонился над женой. Осторожно потянул одеяло, открыв ее голову и плечи. Он уловил дразнящий аромат розовой воды и женского тела, и желание вновь обдало его горячей волной.
Санча лежала, не шевелясь и крепко зажмурив глаза, всем сердцем желая, чтобы он ушел, и зная, что не уйдет.
– Она жаловалась на жар, сэр, – доложила Алиса.
Хью пристально взглянул на Санчу.
– Тебе нездоровится? – спросил он.
Она не ответила. Хью положил большую прохладную ладонь ей на лоб.
– Ты должна выпить лекарство.
– Нет, – тихо произнесла Санча жалобным голосом. – Меня от него тошнит.
Какое-то мгновение Хью стоял, не произнося ни слова, глядя на прекрасное лицо и нахмуренные брови. Ему казалось, что она не очень-то похожа на больную, скорее уж на капризного ребенка. Он подумал, что, если не положить конец подобному поведению, пока оно не вошло у нее в привычку, жизнь его превратится в кошмар.
– Алиса, иди к себе, – сказал он мягко.
Санча тут же забыла о своей мнимой болезни, встрепенулась и села в постели, боясь, что останется с ним наедине.
– Алиса, не уходи! Я хочу, чтобы она осталась со мной! Алиса!
Алиса не знала, что ей делать. Чувство жалости к госпоже боролось в ее душе с боязнью ослушаться господина, и эта борьба отражалась на ее округлом лице. Поймав многозначительный взгляд Хью, она поспешно вышла из комнаты.
Санча смотрела ей вслед, потом в отчаянии бросилась на подушки.
– Почему ты не хочешь пить лекарство? – спросил Хью, ласково отводя волосы с ее лица.
Санча отдернула голову, не желая, чтобы он прикасался к ней, и еще глубже зарылась в подушки.
– Потому что это яд! – выкрикнула она со слезами в голосе.
Хью негромко вздохнул и присел на краешек кровати, думая, что, быть может, лекарь прав. Его красавица жена потеряла рассудок, и это безнадежно: она никогда не выздоровеет.
– Почему ты считаешь, что кто-то хочет отравить тебя? – спокойно спросил он. – Меня уверяли, что эликсир может помочь тебе выздороветь. И, уж конечно, он не причинит тебе вреда.
– Не стану я его пить! Не стану! Ни за что! – вскричала она и, не в силах больше сдерживаться, зарыдала во весь голос.
Хью выпрямился. Он сидел, сложив руки на коленях, растерянный, не зная, как успокоить одинокую молодую изгнанницу, оставшуюся без родины, без близких, которая горько плакала подле него. Казалось, его прикосновение, само его присутствие причиняют ей страдание. Наконец он сдался.
– Мы чужие друг другу, не так ли? Ты хотя бы знаешь, как меня зовут? – Он не думал, что она услышит его, но заметил, что Санча вдруг перестала плакать.
Санча зашевелилась под одеялом и оторвала голову от подушек, пораженная тем, что действительно не может вспомнить его имени. Она шмыгнула носом и помотала головой, тщетно напрягая память. Ведь кто-то, может быть, Алиса, говорил ей, как его зовут. Но ничего вспомнить не удавалось: ни имени, ни того, кто ей его сказал. В голове у нее царил полный сумбур. Ей хотелось сейчас одного: вернуться к прежней жизни, к Мари и Алине, к Мадам.
– Начнем с имени. Это будет уже кое-что. Я – Хью Кенби, третий сын… Нет, – резко перебил он себя, не желая приукрашивать правду. – Я запоздало признанный внебрачный сын лорда Уильяма Кенби. – Он наблюдал за ней, пытаясь по выражению лица понять ее реакцию. – Меньше всего я хочу причинить тебе страдания. Я поклялся королеве заботиться о тебе и сдержу клятву. Каким бы ни было мое происхождение, мое слово – это слово рыцаря. – Хью опять помолчал, внимательно глядя на нее. – Раз эликсир может вернуть тебе здоровье, значит, ты должна его принимать. Почему же ты упрямишься?
Санча осмелилась взглянуть на него, почти желая верить искренним серым глазам, доброму голосу.
По ее молчанию Хью понял, что одержал победу: она больше не спорила, не сопротивлялась. Он медленно встал, взял чашку с сундука и после секундного раздумья обернулся к ней.
– Если я выпью эликсир, – предложил Хью, – поверишь ли ты, что это не яд?
11
Санча посмотрела на него покрасневшими от слез глазами, но ничего не ответила. Хью вернулся к кровати и сел, как прежде, на краешек, касаясь бедром ее ноги под одеялом.
– Видишь, я пью, – и, глядя ей в глаза, он поднес чашку ко рту. Тошнотворно-приторная жидкость потекла в горло, желудок свел спазм. Каким-то чудом ему удалось не скривиться от отвращения. – Ну вот, никакой это не яд.
Она смотрела на него огромными печальными глазами.
– Теперь ты, – сказал он, протягивая ей чашку.
Санча осторожно привстала в постели, отодвинулась от него как можно дальше. Но когда он попытался сунуть чашку ей в руку, отказалась взять ее.
– Нет, – едва слышно сказала она. – Вы воспользуетесь… – Целомудренность не позволила ей договорить: настолько ужасны показались ей слова, сама непроизнесенная мысль.
– Ты боишься, что я поцелую тебя? – удрученно спросил он, беря ее за руку и вкладывая чашку.
Санча потупилась, она вся горела от стыда. Хью улыбнулся, а у нее дрожали губы, и она никак не могла унять их дрожь. Внезапно ее охватила ярость, ей захотелось закричать на него, высказать в лицо, что она думает о нем, чтобы все в доме слышали, но та же ярость не дала ей этого сделать, и Санча лишь пробормотала:
– Ты унизил меня…
– Я? – Он улыбнулся еще шире. – Да я скорее руку бы себе отрезал. – Хью рассмеялся. – По правде говоря, так чуть было и не случилось. По крайней мере, палец я себе почти отхватил. – Подняв руку, он показал глубокую рану в основании мизинца. – Никак не думал, что церемониальный кинжал будет острым, как сарацинский ятаган, – объяснил он. – Темно было, и в первый момент я подумал, что напрочь его отрезал. – Его серые глаза искрились от смеха, когда Хью предположил: – Если в таких случаях принимают во внимание количество крови, уверен, служанки Суинфорда объявили тебя невиннейшей из девственниц всего христианского мира.
Санча глядела на его красивое улыбающееся лицо, не понимая, что он имеет в виду. Когда наконец до нее дошел смысл его признания, она только и могла, что произнести, заикаясь:
– Твоя кровь? Но почему? Зачем?
– Я был пьян, как никогда, а ты спала как убитая. Было бы жалко потратить слишком много усилий на то, о чем потом ни ты, ни я и не вспомнили бы. Кроме того, – продолжал Хью, – мне больше нравится думать о любви как о даре, а не о чем-то, что делают по принуждению или по необходимости, вроде умывания по утрам или еды на скорую руку. – Он снова улыбнулся и сказал повелительно – Ну, пей свой эликсир.
Побежденная его доводами, бархатным голосом, искренним взглядом серых глаз, Санча послушно выпила отвратительную жидкость, вернула ему чашку и улеглась. Она смежила веки, но перед глазами живо стояло его открытое лицо, глубокая кровавая отметина на пальце. Неужели он пошел на это из-за нелепых предрассудков, чтобы избежать ненужных толков? Ей очень хотелось верить ему. Она была как натянутая струна, готовая порваться; лежала и слушала, как он ходит по спальне. Потом почувствовала, как кровать подалась под его тяжестью. Санча не собиралась так скоро засыпать, но, как во все последние дни, эликсир одержал победу над ее возбужденными нервами.
Улегшись рядом с ней, Хью почти тотчас же провалился в сон, но вскоре открыл глаза; сердце его взволнованно билось от сладостных картин, пригрезившихся во время недолгого забытья.
Он сел в постели, сожалея, что сон был так краток, и тут темная комната вдруг закружилась у него перед глазами. Он хотел потереть их, но не смог поднять руку.
– О Господи! – пробормотал Хью.
У него было такое ощущение, что голова живет отдельно от тела, словно он выпил бочку сладкой медовой браги. А может, и чего покрепче, потому что, когда он попытался остановить взгляд на еще мерцавшем камине, он увидел не один камин, а три. Он тяжело повалился навзничь и сомкнул веки в надежде, что окружающее перестанет плыть и дрожать перед глазами, и пытаясь понять, чем вызвано такое его состояние.
Он выпил за столом всего одну кружку эля; приписать это вчерашнему возлиянию тоже было нельзя. И тут Хью вспомнил вкус тошнотворно-сладкой микстуры. Она называла ее отравой. Может, так оно и есть? Он вдруг покрылся холодным потом, рот наполнился слюной, желудок свела судорога. Хью поднялся и, пошатываясь, побрел по коридору, тонувшему в непроглядной темени, в уборную, расположенную рядом с гардеробной; там его долго рвало, пока не заболело все внутри.
На шум вышел из своего закутка Мартин и сонно спросил:
– Это вы, сэр? – Ему пришлось повторить вопрос дважды, прежде чем Хью ответил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34