«Как ты изменился! В прежнее время ты не позволил бы этому нахалу так унижать себя! Ты боролся за правду изо всех сил! Филипп, милый Филипп! Раньше ты никого не боялся!»
Судья отбросил ложную симпатию и мрачно уставился на Филиппа.
— Ты что, собираешься всю жизнь изображать из себя отвергнутого любовника с разбитым сердцем?!
— Мсье, позвольте спросить! — воскликнула Фелисите.
Судья очень обрадовался, ибо он формулировал свои вопросы так, чтобы вовлечь ее в обсуждение. Он кивнул и улыбнулся, напомнив Фелисите в этот миг кота, который уже собрался закогтить мышонка.
— Пожалуйста, мадемуазель. Суд готов вас выслушать. Девушка вышла вперед, чтобы ее было всем хорошо видно. Филипп заволновался и начал говорить:
— Мадемуазель, не стоит…
Судья разъярился и приказал ему не мешать свидетелю. Фелисите не сводила с Филиппа глаз и грустно думала: «Филипп, ты ничего не скажешь сам, и мне придется вступиться за тебя».
— Мадемуазель, что вы желаете нам сказать?
— Господин судья, желаете ли вы ввергнуть наш город в пучину смятения и хаоса, чтобы люди все время проводили в суде? Возможно, вы хотите, чтобы все пошло прахом?
Судья нахмурился.
— Этот… этот вопрос не имеет отношения к делу. Вы мешаете вершить правосудие.
— Напротив, — заявила Фелисите, — я задала прямой вопрос, и он связан с каждым жителем Монреаля.
Девушка оглядела зал и увидела, что все присутствующие очень внимательно ее слушают и одобряют смелость.
— Ни для кого не секрет, что закон о браке давно устарел, и его не применяли более тридцати лет. Всем также известно, что если закон не отменен, на него можно сослаться, как вы и делаете сегодня, господин судья. В таком случае у меня возникает еще один вопрос. Если этот закон действует, остаются в силу и другие законы, изданные в одно время с ним?
Судья кивнул.
— Все законы покойного короля действующие.
— Значит, если опираются на один старый закон, то можно опираться и на остальные законы? — радостно воскликнула девушка.
Присутствующие принялись изо всех сил поддерживать девушку, и судья долго не мог их успокоить, хотя он громко стучал по столу молотком. Затем судья мрачно посмотрел на Фелисите, схватил металлическую линейку и стал колотить ею по медной табличке.
— Если шум не прекратится, все тотчас освободят помещение! — заявил он.
Воцарилась мертвая тишина. Людям было интересно дослушать до конца.
Судья недовольно заявил Фелисите:
— Если я захочу, смогу применять старые законы в любое удобное для меня время. Вам все ясно, мадемуазель?
— Разумеется, но меня этот ответ не удовлетворяет. Я требую, чтобы сегодня вспомнили закон, согласно которому родители должны женить сыновей или выдавать замуж дочерей, иначе им придется платить штраф. Возраст вступления в брак юношей составляет двадцать лет, а девушек — шестнадцать! Господин судья, в городе немало родителей, нарушивших этот закон. А один уважаемый гражданин Монреаля, — она пристально взглянула на судью, и за ней повернули головы все присутствующие в зале, — имеет трех незамужних дочерей — девятнадцати, восемнадцати и семнадцати лет… Судья побагровел и грубо оборвал девушку:
— Упомянутый отец все, наверняка, сделал, чтобы выдать замуж своих дочерей.
— Господин судья, мы все на это надеемся, — ласково ответила Фелисите, — потому что он уже трижды нарушил закон, и ему придется худо, если вновь станут опираться на старые законы. Вы со мной согласны?
Судья насупил брови и не ответил.
— Теперь, господин судья, мне хотелось бы упомянуть о лицензии-разрешении держать домашних слуг. Существует положение, по которому все граждане, имеющие домашних слуг, должны приобретать соответствующую лицензию или платить штраф. Я знаю, господин судья, что у вас тоже есть слуга. Я не спрашиваю, имеется ли у вас лицензия, потому что было бы несправедливо выделять только одного человека, если нарушителей этого закона множество. Я точно знаю, что более двадцати лет в городе не покупались подобные лицензии. Если я ошибаюсь, прошу вас меня поправить!
Судья с такой злобой глядел на Фелисите, что она должна была испугаться. Но девушка пошла дальше.
— По приказу его величества короля Людовика XIV сумму в двадцать ливров обязались выплатить молодому человеку, женившемуся в двадцать лет, и девушке, если она выходила замуж в шестнадцать, — она обратилась к людям, находившимся в зале. — Кто из вас вступал в брак в этом возрасте?
Послышались крики: — Я! Я! И я!
— Но никто не получил двадцати ливров! Друзья мои, я предлагаю отправить королю петицию и потребовать, чтобы вам сейчас заплатили причитающиеся деньги. Хотя закон не применялся уже более тридцати лет!
В зале раздался страшный шум, и судье вновь пришлось воспользоваться линейкой.
— Теперь, что касается остальных выплат, — продолжила Фелисите. — Если в семье десять детей, то по существующему положению им должны платить пенсии из денег, посылаемых в Канаду его величеством. Это составляет триста ливров в год! Более того, если в семье двенадцать детей, сумма увеличивается до четырехсот ливров в год! Мне хотелось бы узнать, сколько казна задолжала многодетным семьям Монреаля, если этот закон действующий? Мсье судья, представьте себе сотни людей, стоящих у ваших дверей и требующих деньги, если вы по-прежнему ссылаетесь на старые законы!
Правительство Новой Франции обанкротится и придется закрывать суды, потому что никто не станет платить королевским судьям.
В зале поднялась буря негодования. Судья напрасно колотил линейкой. Затем он сделал знак судебному исполнителю, стоявшему у входа. Тот вытащил изо рта незажженную трубку, ибо в зале судебных заседаний не позволялось курить, и широко распахнул двери.
— Все сейчас покинут зал! — заорал судебный исполнитель. Его никто не услышал, но все поняли, что он имел в виду, и в зале воцарилась тишина.
Судья довольно долго размышлял над тем, что предпринять. Наконец он с отвращением заявил:
— Дело Филиппа Жерара считается закрытым, — и поднялся с кресла.
Бенуа удалось протолкаться в зал суда, и он с интересом следил за происходившими там дебатами. Увидев Фелисите и Филиппа, покидавших вместе зал суда, старый законник покачал головой, и подумал: «Эта девушка слишком хороша для сынка де Марьи!»
Даже зимним днем пляс д'Арме, служившая для города рынком, кишела людьми. Они стояли группками, о чем-то спорили и бурно жестикулировали. Через площадь проносились сани с колокольчиками, и кучера громко кричали и погоняли лошадей. В тавернах стоял шум и гвалт, и когда открывались двери, оттуда доносились дразнящие запахи.
Фелисите и Филипп, не обращая ни на кого внимания, направились в сторону рю Се-Пол. Они долго молчали, а потом Филипп заметил:
— Судья не на шутку обозлился.
— Ну и что? Это отвратительный, злобный старик! К тому же он несправедлив. Надеюсь, что ни одна из его дочерей никогда не выйдет замуж!
— Ты очень смелая, и я тобой любовался.
Они долго шли до часовни и, не сговариваясь, вошли внутрь. Там были люди, стоявшие на коленях перед святынями, и старый сутулый священник. Фелисите и Филипп уселись на заднюю скамью. Потом молодые люди преклонили колени, перекрестились и потупили головы к молитве.
Через несколько минут Фелисите прошептала, не поднимая глаз.
— Филипп!
— Да, Фелисите?
— Я должна тебе кое-что сказать.
Она оставалась в том же положении. Так было легче говорить неприятные вещи, но девушка не могла подыскать правильные слова.
— Филипп, мне придется выйти замуж…
Юноша долго был недвижим, и Фелисите подумала, что, возможно, он ее не расслышал, но потом он ответил голосом, в котором звучала безнадежность.
— Я знал, что такое когда-нибудь случится! А теперь все произойдет очень быстро.
Дверь открылась, и пламя свечей затрепетало. Молодые люди подождали, пока мимо них пройдут верующие.
— Кто этот счастливчик?
— Сын де Марьи. Я выйду за него летом в Париже.
— Сын де Марьи!
Казалось, он хотел еще что-то добавить, но после длинной паузы передумал и снова потупился.
Старый священник шаркал ногами, идя с закрытыми глазами вдоль прохода. Он остановился возле них и шепотом предупредил:
— Никакой болтовни, молодые люди. Сюда приходят для молитв и преклонения, а не для разговоров.
Они могли бы объяснить ему, что пришли в часовню помолиться и вместе прочитать бесчисленное количество раз общую молитву, поскольку в будущем им уже не придется ее читать вдвоем. Но они просто встали и вышли на улицу.
Фелисите и Филипп остановились у кропильницы, не в силах расстаться. Им следовало много сказать друг другу, но они молчали. Да разве можно было что-то объяснить обычными словами! Молодые люди, наверно, так и распрощались бы, если бы Фелисите не нарушила молчание:
— Ты помнишь, как когда-то я сказала, что если семейству ле Мойн понадобится помощь, то даже девушка вроде меня должна быть готова помочь им любым способом.
— Помню, — Филипп принужденно улыбнулся. — Значит, ты собираешься помочь им таким способом?
— Да, Филипп, — шепнула она ему. Они долго молчали.
— Я решил бросить все и отправиться в Луизиану. Возможно, принесу там какую-то пользу, — заявил Филипп.
— Я уверена, — девушка с трудом находила нужные слова, — тебе там будет лучше.
И тут они простились. Фелисите повернула направо, а Филипп — налево.
Глава 14
Завтрак был почти готов, когда Филипп вернулся с прогулки к пристани. Он никогда больше не проходил мимо дома на рю Сен-Пол. С тех пор как они расстались с Фелисите после молитвы в маленькой часовне, юноша ее не видел.
Филипп огляделся, испытывая удовлетворение. Так бывает, когда покончишь с трудным делом. Комнаты опустели, и в углу лежали его вещи и вещи Бонне, запакованные в парусину.
— Завтра на рассвете! — объявил он Бонне, стоявшему с куском мяса в руках и вилкой.
Карп Бонне грустно взглянул на него и кивнул.
— Хозяин, я надеюсь, что мы не совершаем ошибку. Есть ли незамужние женщины в Луизиане? Вы говорили об этом? Но хватит ли их мне?
Филипп собирался ему объяснить, что его это абсолютно не интересует, но потом вспомнил то, что с ним случилось во время прогулки.
— Карп, я сегодня видел приведение.
Здоровый глаз его помощника стал огромным и круглым, а вилка упала в сковородку.
— Это был дух мсье Жан-Батиста, — продолжил Филипп серьезно. — Призрак, потому что он не мог находиться в Монреале. И еще, Карп. Клянусь, что узрел его примерно полчаса назад.
— Но он, наверно, умер, — испуганно заявил Карп, — как мсье Д'Ибервилль.
— Он стоял на пляс д'Арме и оглядывался вокруг. Естественно, постарел и поседел. Но я не мог ошибиться. Это был мсье Жан-Батист. У него было то же выражение лица и та же походка.
Карп покачал головой.
— Нет, нет, хозяин, вы обознались. Только месяц назад до нас дошли слухи, что он снова стал губернатором. Если он все 'еще жив, то должен трудиться на своем посту.
— Привидение умеет откашливаться и нюхать табак? — поинтересовался Филипп. — Неужели оно может достать из кармана кусок сушеного мяса и начать его жевать? Кажется невозможным, чтобы он был в Монреале, в то время когда все семейство находится в замке, но я уверен, что видел его, и что он жив. Скажу тебе больше: он не хочет, чтобы кто-нибудь знал, что он здесь. Поэтому тебе лучше держать язык за зубами.
Карп сильно обиделся и спросил:
— Хозяин, я вам не подхожу?
После завтрака, когда они продолжали обсуждать виденное Филиппом, хозяин еще раз прошелся по комнатам, чтобы убедиться, что он ничего не забыл. Филипп нашел несколько деревянных фигурок, вырезанных им после того, как он очутился в Монреале. Они стояли в ряд на подоконнике его спальни и изображали солдат, священников, крестьян. Некоторые из них были раскрашены, а другие сохраняли естественный цвет. Казалось, они грустили, потому что их оставляли тут.
Филипп переводил взгляд с фигурки на фигурку. Кое-какими он мог бы гордиться, но про остальные подумал: «Я не очень талантлив».
Он собрал все скульптурки и понес их к мусорной корзине.
— Теперь у меня для этого не останется времени, — сказал он, выбрасывая фигурки, — даже если бы я был талантлив, я не стал бы заниматься подобной чепухой. Но меня Бог не наградил талантом.
Филипп словно разучился улыбаться, и на его лице застыло серьезное выражение. Карп привык к его улыбкам и шуткам, к веселому посвистыванию во время работы, а теперь никак не мог понять, в чем тут дело. Филипп сильно изменился.
— Хозяин, вам не хочется покидать Монреаль, — заметил подмастерье, убирая со стола. — Неужели вы передумали?
— Нет, нет! Я хочу отсюда уехать. Бог тому свидетель!
— Наверно, все дело в том, что мадемуазель Фелисите выходит замуж во Франции?
Филипп так сурово уставился на подмастерье, что тот смешался и замолчал.
— Запомни, Карп, мы никогда не станем обсуждать эту тему, — сурово заявил Филипп. Сам он подошел к корзине с мусором и начал торопливо искать что-то среди выброшенных фигурок. Вещь была незакончена, но глядя на нее, каждый сказал бы, что мастерство Филиппа растет. Он держал фигурку на ладони и внимательно рассматривал ее. Это был бюстик Фелисите.
— Я сохраню его и закончу работу по памяти, — решил Филипп.
Это будет совсем несложно. Ее облик навеки запечатлен в его душе. Почему он решил, что может выбросить память о ней? Он никогда не расстанется с фигуркой. Она — единственное, что у него осталось!
Барон осторожно постучался в дверь будуара жены. Он понимал, что ему лучше сюда не заходить, и, переступив порог, увидел, что в комнате кипит работа. Баронесса сидела в углу на кресле с прикрытыми покрывалом коленями, хотя на улице ярко светило майское солнце. Она что-то оживленно обсуждала с женщиной, напоминавшей пухлую подушечку для иголок и булавок. В руках модистки были охапки роскошных материй — атлас, парча, кружева, тафта. Фелисите находилась в глубине будуара, одетая в скромную белую полотняную рубаху до пят. Руки у нее были обнажены. На стуле рядом лежали перчатки, которые полагалось одевать с платьем с короткими рукавами. Перчатки были светло-серого цвета из мягчайшей замши и очень длинные. Их можно было зашнуровать легкомысленными розовыми тесемками с кисточками. Стол посреди комнаты был уставлен башмаками. Их было не менее дюжины, разных фасонов и расцветок, напоминающих забавных зверюшек. Там были изящные башмачки из тончайшей кожи белого и коричневого цветов, индейские мокасины, украшенные яркими бусинами. Некоторые были вышиты ярко-синим шелком, отделаны нитью желтого цвета со шнурками с кисточками. У всех башмаков были красные каблуки, — мода, господствовавшая целое столетие.
— Я с вами не согласна, мадам Фруто, — говорила баронесса, — венецианские кружева будут плохо смотреться в фалдах. Нет, они для этого не подходят. — В эту минуту она обратила внимание на стоявшего в дверях мужа. — Шарль, что ты хочешь?
— Мне надо сказать тебе, дорогая, пару слов. Вздохнув, баронесса поднялась с кресла. При ходьбе она опиралась на трость. Никто из докторов был не в силах облегчить ее ревматизм. Сама баронесса думала, что ей могут помочь только парижские врачи, и тогда она сможет ходить быстро и легко, как юная девушка. Она никогда не говорила об этом мужу, опасаясь, то он отошлет ее в Париж. В вестибюле барон прошептал жене:
— У нас нежданный гость.
— Дорогой, я не люблю сюрпризов. Кто он? Шарль ле Мойн улыбнулся.
— Я не могу упомянуть его имя, так как об этом может стать известно нашим врагам, — барон продолжал шептать. — Он в восточной башне.
Когда они появились в комнате, гость низко поклонился. Он сидел у стола на кресле, которое могло бы подсказать баронессе, кто же был этот человек.
Она его не сразу узнала. Умные глаза, высокий, худой. И хотя выглядел он усталым и обеспокоенным и у него сильно поседели волосы, порой производил впечатление достаточно молодого человека.
Баронесса заспешила к нему изо все сил, не обращая внимания на боль в суставах.
— Жан-Батист! — радостно воскликнула она. — Это ты! Какое счастье! Это просто чудо! А Шарль меня не предупредил. Разве так можно обращаться с бедной больной женщиной!
Де Бьенвилль горячо поцеловал ее руки. Затем обнял баронессу и прижался к ней щекой.
— Дорогая сестра, вы как всегда очаровательны. Я о вас часто вспоминал. И никогда не забуду, как вы были ко мне добры!
— Я уже не та, Жан-Батист, — вздохнула баронесса, — я не молода и постоянно испытываю боль и страдания. — Она тихо заплакала, уткнувшись ему в плечо. — Ты — губернатор новой колонии и стал мудрым и известным человеком. Где твой лавровый венок? Дорогой мой Жан-Батист!
— Для меня ты остался прежним, — объявил барон, пожимая руку брата. — Прошло двадцать лет после твоего отъезда! Двадцать лет! Чтобы написать только одну страницу в книге истории, требуется слишком много времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Судья отбросил ложную симпатию и мрачно уставился на Филиппа.
— Ты что, собираешься всю жизнь изображать из себя отвергнутого любовника с разбитым сердцем?!
— Мсье, позвольте спросить! — воскликнула Фелисите.
Судья очень обрадовался, ибо он формулировал свои вопросы так, чтобы вовлечь ее в обсуждение. Он кивнул и улыбнулся, напомнив Фелисите в этот миг кота, который уже собрался закогтить мышонка.
— Пожалуйста, мадемуазель. Суд готов вас выслушать. Девушка вышла вперед, чтобы ее было всем хорошо видно. Филипп заволновался и начал говорить:
— Мадемуазель, не стоит…
Судья разъярился и приказал ему не мешать свидетелю. Фелисите не сводила с Филиппа глаз и грустно думала: «Филипп, ты ничего не скажешь сам, и мне придется вступиться за тебя».
— Мадемуазель, что вы желаете нам сказать?
— Господин судья, желаете ли вы ввергнуть наш город в пучину смятения и хаоса, чтобы люди все время проводили в суде? Возможно, вы хотите, чтобы все пошло прахом?
Судья нахмурился.
— Этот… этот вопрос не имеет отношения к делу. Вы мешаете вершить правосудие.
— Напротив, — заявила Фелисите, — я задала прямой вопрос, и он связан с каждым жителем Монреаля.
Девушка оглядела зал и увидела, что все присутствующие очень внимательно ее слушают и одобряют смелость.
— Ни для кого не секрет, что закон о браке давно устарел, и его не применяли более тридцати лет. Всем также известно, что если закон не отменен, на него можно сослаться, как вы и делаете сегодня, господин судья. В таком случае у меня возникает еще один вопрос. Если этот закон действует, остаются в силу и другие законы, изданные в одно время с ним?
Судья кивнул.
— Все законы покойного короля действующие.
— Значит, если опираются на один старый закон, то можно опираться и на остальные законы? — радостно воскликнула девушка.
Присутствующие принялись изо всех сил поддерживать девушку, и судья долго не мог их успокоить, хотя он громко стучал по столу молотком. Затем судья мрачно посмотрел на Фелисите, схватил металлическую линейку и стал колотить ею по медной табличке.
— Если шум не прекратится, все тотчас освободят помещение! — заявил он.
Воцарилась мертвая тишина. Людям было интересно дослушать до конца.
Судья недовольно заявил Фелисите:
— Если я захочу, смогу применять старые законы в любое удобное для меня время. Вам все ясно, мадемуазель?
— Разумеется, но меня этот ответ не удовлетворяет. Я требую, чтобы сегодня вспомнили закон, согласно которому родители должны женить сыновей или выдавать замуж дочерей, иначе им придется платить штраф. Возраст вступления в брак юношей составляет двадцать лет, а девушек — шестнадцать! Господин судья, в городе немало родителей, нарушивших этот закон. А один уважаемый гражданин Монреаля, — она пристально взглянула на судью, и за ней повернули головы все присутствующие в зале, — имеет трех незамужних дочерей — девятнадцати, восемнадцати и семнадцати лет… Судья побагровел и грубо оборвал девушку:
— Упомянутый отец все, наверняка, сделал, чтобы выдать замуж своих дочерей.
— Господин судья, мы все на это надеемся, — ласково ответила Фелисите, — потому что он уже трижды нарушил закон, и ему придется худо, если вновь станут опираться на старые законы. Вы со мной согласны?
Судья насупил брови и не ответил.
— Теперь, господин судья, мне хотелось бы упомянуть о лицензии-разрешении держать домашних слуг. Существует положение, по которому все граждане, имеющие домашних слуг, должны приобретать соответствующую лицензию или платить штраф. Я знаю, господин судья, что у вас тоже есть слуга. Я не спрашиваю, имеется ли у вас лицензия, потому что было бы несправедливо выделять только одного человека, если нарушителей этого закона множество. Я точно знаю, что более двадцати лет в городе не покупались подобные лицензии. Если я ошибаюсь, прошу вас меня поправить!
Судья с такой злобой глядел на Фелисите, что она должна была испугаться. Но девушка пошла дальше.
— По приказу его величества короля Людовика XIV сумму в двадцать ливров обязались выплатить молодому человеку, женившемуся в двадцать лет, и девушке, если она выходила замуж в шестнадцать, — она обратилась к людям, находившимся в зале. — Кто из вас вступал в брак в этом возрасте?
Послышались крики: — Я! Я! И я!
— Но никто не получил двадцати ливров! Друзья мои, я предлагаю отправить королю петицию и потребовать, чтобы вам сейчас заплатили причитающиеся деньги. Хотя закон не применялся уже более тридцати лет!
В зале раздался страшный шум, и судье вновь пришлось воспользоваться линейкой.
— Теперь, что касается остальных выплат, — продолжила Фелисите. — Если в семье десять детей, то по существующему положению им должны платить пенсии из денег, посылаемых в Канаду его величеством. Это составляет триста ливров в год! Более того, если в семье двенадцать детей, сумма увеличивается до четырехсот ливров в год! Мне хотелось бы узнать, сколько казна задолжала многодетным семьям Монреаля, если этот закон действующий? Мсье судья, представьте себе сотни людей, стоящих у ваших дверей и требующих деньги, если вы по-прежнему ссылаетесь на старые законы!
Правительство Новой Франции обанкротится и придется закрывать суды, потому что никто не станет платить королевским судьям.
В зале поднялась буря негодования. Судья напрасно колотил линейкой. Затем он сделал знак судебному исполнителю, стоявшему у входа. Тот вытащил изо рта незажженную трубку, ибо в зале судебных заседаний не позволялось курить, и широко распахнул двери.
— Все сейчас покинут зал! — заорал судебный исполнитель. Его никто не услышал, но все поняли, что он имел в виду, и в зале воцарилась тишина.
Судья довольно долго размышлял над тем, что предпринять. Наконец он с отвращением заявил:
— Дело Филиппа Жерара считается закрытым, — и поднялся с кресла.
Бенуа удалось протолкаться в зал суда, и он с интересом следил за происходившими там дебатами. Увидев Фелисите и Филиппа, покидавших вместе зал суда, старый законник покачал головой, и подумал: «Эта девушка слишком хороша для сынка де Марьи!»
Даже зимним днем пляс д'Арме, служившая для города рынком, кишела людьми. Они стояли группками, о чем-то спорили и бурно жестикулировали. Через площадь проносились сани с колокольчиками, и кучера громко кричали и погоняли лошадей. В тавернах стоял шум и гвалт, и когда открывались двери, оттуда доносились дразнящие запахи.
Фелисите и Филипп, не обращая ни на кого внимания, направились в сторону рю Се-Пол. Они долго молчали, а потом Филипп заметил:
— Судья не на шутку обозлился.
— Ну и что? Это отвратительный, злобный старик! К тому же он несправедлив. Надеюсь, что ни одна из его дочерей никогда не выйдет замуж!
— Ты очень смелая, и я тобой любовался.
Они долго шли до часовни и, не сговариваясь, вошли внутрь. Там были люди, стоявшие на коленях перед святынями, и старый сутулый священник. Фелисите и Филипп уселись на заднюю скамью. Потом молодые люди преклонили колени, перекрестились и потупили головы к молитве.
Через несколько минут Фелисите прошептала, не поднимая глаз.
— Филипп!
— Да, Фелисите?
— Я должна тебе кое-что сказать.
Она оставалась в том же положении. Так было легче говорить неприятные вещи, но девушка не могла подыскать правильные слова.
— Филипп, мне придется выйти замуж…
Юноша долго был недвижим, и Фелисите подумала, что, возможно, он ее не расслышал, но потом он ответил голосом, в котором звучала безнадежность.
— Я знал, что такое когда-нибудь случится! А теперь все произойдет очень быстро.
Дверь открылась, и пламя свечей затрепетало. Молодые люди подождали, пока мимо них пройдут верующие.
— Кто этот счастливчик?
— Сын де Марьи. Я выйду за него летом в Париже.
— Сын де Марьи!
Казалось, он хотел еще что-то добавить, но после длинной паузы передумал и снова потупился.
Старый священник шаркал ногами, идя с закрытыми глазами вдоль прохода. Он остановился возле них и шепотом предупредил:
— Никакой болтовни, молодые люди. Сюда приходят для молитв и преклонения, а не для разговоров.
Они могли бы объяснить ему, что пришли в часовню помолиться и вместе прочитать бесчисленное количество раз общую молитву, поскольку в будущем им уже не придется ее читать вдвоем. Но они просто встали и вышли на улицу.
Фелисите и Филипп остановились у кропильницы, не в силах расстаться. Им следовало много сказать друг другу, но они молчали. Да разве можно было что-то объяснить обычными словами! Молодые люди, наверно, так и распрощались бы, если бы Фелисите не нарушила молчание:
— Ты помнишь, как когда-то я сказала, что если семейству ле Мойн понадобится помощь, то даже девушка вроде меня должна быть готова помочь им любым способом.
— Помню, — Филипп принужденно улыбнулся. — Значит, ты собираешься помочь им таким способом?
— Да, Филипп, — шепнула она ему. Они долго молчали.
— Я решил бросить все и отправиться в Луизиану. Возможно, принесу там какую-то пользу, — заявил Филипп.
— Я уверена, — девушка с трудом находила нужные слова, — тебе там будет лучше.
И тут они простились. Фелисите повернула направо, а Филипп — налево.
Глава 14
Завтрак был почти готов, когда Филипп вернулся с прогулки к пристани. Он никогда больше не проходил мимо дома на рю Сен-Пол. С тех пор как они расстались с Фелисите после молитвы в маленькой часовне, юноша ее не видел.
Филипп огляделся, испытывая удовлетворение. Так бывает, когда покончишь с трудным делом. Комнаты опустели, и в углу лежали его вещи и вещи Бонне, запакованные в парусину.
— Завтра на рассвете! — объявил он Бонне, стоявшему с куском мяса в руках и вилкой.
Карп Бонне грустно взглянул на него и кивнул.
— Хозяин, я надеюсь, что мы не совершаем ошибку. Есть ли незамужние женщины в Луизиане? Вы говорили об этом? Но хватит ли их мне?
Филипп собирался ему объяснить, что его это абсолютно не интересует, но потом вспомнил то, что с ним случилось во время прогулки.
— Карп, я сегодня видел приведение.
Здоровый глаз его помощника стал огромным и круглым, а вилка упала в сковородку.
— Это был дух мсье Жан-Батиста, — продолжил Филипп серьезно. — Призрак, потому что он не мог находиться в Монреале. И еще, Карп. Клянусь, что узрел его примерно полчаса назад.
— Но он, наверно, умер, — испуганно заявил Карп, — как мсье Д'Ибервилль.
— Он стоял на пляс д'Арме и оглядывался вокруг. Естественно, постарел и поседел. Но я не мог ошибиться. Это был мсье Жан-Батист. У него было то же выражение лица и та же походка.
Карп покачал головой.
— Нет, нет, хозяин, вы обознались. Только месяц назад до нас дошли слухи, что он снова стал губернатором. Если он все 'еще жив, то должен трудиться на своем посту.
— Привидение умеет откашливаться и нюхать табак? — поинтересовался Филипп. — Неужели оно может достать из кармана кусок сушеного мяса и начать его жевать? Кажется невозможным, чтобы он был в Монреале, в то время когда все семейство находится в замке, но я уверен, что видел его, и что он жив. Скажу тебе больше: он не хочет, чтобы кто-нибудь знал, что он здесь. Поэтому тебе лучше держать язык за зубами.
Карп сильно обиделся и спросил:
— Хозяин, я вам не подхожу?
После завтрака, когда они продолжали обсуждать виденное Филиппом, хозяин еще раз прошелся по комнатам, чтобы убедиться, что он ничего не забыл. Филипп нашел несколько деревянных фигурок, вырезанных им после того, как он очутился в Монреале. Они стояли в ряд на подоконнике его спальни и изображали солдат, священников, крестьян. Некоторые из них были раскрашены, а другие сохраняли естественный цвет. Казалось, они грустили, потому что их оставляли тут.
Филипп переводил взгляд с фигурки на фигурку. Кое-какими он мог бы гордиться, но про остальные подумал: «Я не очень талантлив».
Он собрал все скульптурки и понес их к мусорной корзине.
— Теперь у меня для этого не останется времени, — сказал он, выбрасывая фигурки, — даже если бы я был талантлив, я не стал бы заниматься подобной чепухой. Но меня Бог не наградил талантом.
Филипп словно разучился улыбаться, и на его лице застыло серьезное выражение. Карп привык к его улыбкам и шуткам, к веселому посвистыванию во время работы, а теперь никак не мог понять, в чем тут дело. Филипп сильно изменился.
— Хозяин, вам не хочется покидать Монреаль, — заметил подмастерье, убирая со стола. — Неужели вы передумали?
— Нет, нет! Я хочу отсюда уехать. Бог тому свидетель!
— Наверно, все дело в том, что мадемуазель Фелисите выходит замуж во Франции?
Филипп так сурово уставился на подмастерье, что тот смешался и замолчал.
— Запомни, Карп, мы никогда не станем обсуждать эту тему, — сурово заявил Филипп. Сам он подошел к корзине с мусором и начал торопливо искать что-то среди выброшенных фигурок. Вещь была незакончена, но глядя на нее, каждый сказал бы, что мастерство Филиппа растет. Он держал фигурку на ладони и внимательно рассматривал ее. Это был бюстик Фелисите.
— Я сохраню его и закончу работу по памяти, — решил Филипп.
Это будет совсем несложно. Ее облик навеки запечатлен в его душе. Почему он решил, что может выбросить память о ней? Он никогда не расстанется с фигуркой. Она — единственное, что у него осталось!
Барон осторожно постучался в дверь будуара жены. Он понимал, что ему лучше сюда не заходить, и, переступив порог, увидел, что в комнате кипит работа. Баронесса сидела в углу на кресле с прикрытыми покрывалом коленями, хотя на улице ярко светило майское солнце. Она что-то оживленно обсуждала с женщиной, напоминавшей пухлую подушечку для иголок и булавок. В руках модистки были охапки роскошных материй — атлас, парча, кружева, тафта. Фелисите находилась в глубине будуара, одетая в скромную белую полотняную рубаху до пят. Руки у нее были обнажены. На стуле рядом лежали перчатки, которые полагалось одевать с платьем с короткими рукавами. Перчатки были светло-серого цвета из мягчайшей замши и очень длинные. Их можно было зашнуровать легкомысленными розовыми тесемками с кисточками. Стол посреди комнаты был уставлен башмаками. Их было не менее дюжины, разных фасонов и расцветок, напоминающих забавных зверюшек. Там были изящные башмачки из тончайшей кожи белого и коричневого цветов, индейские мокасины, украшенные яркими бусинами. Некоторые были вышиты ярко-синим шелком, отделаны нитью желтого цвета со шнурками с кисточками. У всех башмаков были красные каблуки, — мода, господствовавшая целое столетие.
— Я с вами не согласна, мадам Фруто, — говорила баронесса, — венецианские кружева будут плохо смотреться в фалдах. Нет, они для этого не подходят. — В эту минуту она обратила внимание на стоявшего в дверях мужа. — Шарль, что ты хочешь?
— Мне надо сказать тебе, дорогая, пару слов. Вздохнув, баронесса поднялась с кресла. При ходьбе она опиралась на трость. Никто из докторов был не в силах облегчить ее ревматизм. Сама баронесса думала, что ей могут помочь только парижские врачи, и тогда она сможет ходить быстро и легко, как юная девушка. Она никогда не говорила об этом мужу, опасаясь, то он отошлет ее в Париж. В вестибюле барон прошептал жене:
— У нас нежданный гость.
— Дорогой, я не люблю сюрпризов. Кто он? Шарль ле Мойн улыбнулся.
— Я не могу упомянуть его имя, так как об этом может стать известно нашим врагам, — барон продолжал шептать. — Он в восточной башне.
Когда они появились в комнате, гость низко поклонился. Он сидел у стола на кресле, которое могло бы подсказать баронессе, кто же был этот человек.
Она его не сразу узнала. Умные глаза, высокий, худой. И хотя выглядел он усталым и обеспокоенным и у него сильно поседели волосы, порой производил впечатление достаточно молодого человека.
Баронесса заспешила к нему изо все сил, не обращая внимания на боль в суставах.
— Жан-Батист! — радостно воскликнула она. — Это ты! Какое счастье! Это просто чудо! А Шарль меня не предупредил. Разве так можно обращаться с бедной больной женщиной!
Де Бьенвилль горячо поцеловал ее руки. Затем обнял баронессу и прижался к ней щекой.
— Дорогая сестра, вы как всегда очаровательны. Я о вас часто вспоминал. И никогда не забуду, как вы были ко мне добры!
— Я уже не та, Жан-Батист, — вздохнула баронесса, — я не молода и постоянно испытываю боль и страдания. — Она тихо заплакала, уткнувшись ему в плечо. — Ты — губернатор новой колонии и стал мудрым и известным человеком. Где твой лавровый венок? Дорогой мой Жан-Батист!
— Для меня ты остался прежним, — объявил барон, пожимая руку брата. — Прошло двадцать лет после твоего отъезда! Двадцать лет! Чтобы написать только одну страницу в книге истории, требуется слишком много времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49