Санек и Блин на это неспособны. Можно девчонку выпускать.
- Я ей учебники достала, - вроде бы соглашаясь со мной, говорит Вика. Она фанатка: зубрит, головы не поднимает. Вчера, кстати, первый экзамен сдала, на четверку. Я ей платье свое давала. Мы, оказывается, один размер носим. Она такая хорошенькая в этом платье!
- Это ты к чему? Что из нас хорошая пара получится?
Вика молчит, но я чувствую, что именно это она и имеет в виду.
- Я перед Настей теперь чист, понимаешь? Освободил ее, что еще надо? Компенсировать моральные издержки?
- А хотя бы и так! У нее, может, на всю жизнь останутся в памяти те дни, когда она к трубе была прикована.
- Если так, то я вовеки не искуплю своей вины.
- А ты думал, так легко зачеркивать то, что было?
Мы впервые с Викой говорим на таких тонах. Это похоже на ссору. Я сдаюсь.
- Что ты предлагаешь?
- Помогать девочке столько, сколько мы можем.
- Вика, - говорю я. - Ты святая.
- Не издевайся, пожалуйста.
- И не думаю, - целую ее руку. - Я люблю тебя, честное слово.
Она зарывается пальчиками в мой чуб.
- Я старая. Наши отношения - это ненадолго и несерьезно. Рассеются тучи, ты хорошенько рассмотришь меня и уйдешь. Пока же нас только невезуха объединяет.
- Тучи рассеются не скоро. Мы успеем жизнь прожить...
26
А газеты, оказывается, читаю не только я.
Поздно вечером, когда уже собрался уходить домой, меня пригласил на пару слов Федор Савельевич.
- Позавчера статеечка одна была, любопытная, скажу тебе, статеечка. Сахар в чай бросать?
Я протестующе мотнул головой.
- Так вот, мужики по пьяни ножом друг друга поширяли, читал, нет?
- Сейчас столько об этом пишут. - Я почувствовал, как плохо мне удается выговаривать эти слова спокойно.
- Да, много. Вот и тут. Максимов, Корин... - Он испытующе посмотрел на меня. - Ты не знал их случайно?
- С какой стати я их должен знать?
- Не знал, значит... Странно, парень, получается. Ты мне рассказывал на днях о кольцах да брошках из ювелирного, а я по своим каналам узнаю, что магазин этот брал Макс... Я ведь, Костя, говорил уже тебе, что срок мотал, с тех пор и остались у меня связи того уровня. Мужики, которым милиция по осведомленности в подметки не годится. Они мне и шепнули, кто был на самом деле этот мясник.
- Кто?
- Ученичок одного солидного товарища... Ты знаешь, кто такой вор в законе? Нет? Одно скажу: с ним шутки плохи. А продавец вздумал-таки пошутить: не сразу признался, что магазин взял. И признался только тогда, когда у него коробку с драгоценностями увели. Совета запросил, падла.
- Падла, - согласился я. - Но ведь магазины сейчас грабят чуть ли не каждый день, Федор Савельевич. И если вы думаете, что я хоть как-то причастен к каждому...
Падунец хохотнул и заговорщицки подмигнул мне:
- Запомни, парень: если я говорю... И потом, даю тебе слово, никто, кроме меня, об этом не знает.
- А что это тебя так волнует, Федор Савельевич? Ты же вроде сказал, что завязал, начал новую жизнь?
- Начал. Поэтому все тебе и выкладываю. Так, говоришь, директору магазина триста миллионов вернул?
- Говорю.
- Ну-ну. А соседка, говоришь, блинами тебя кормит?
- Это-то тут при чем?
- Так, к слову. Просто я в самом деле подумал, что ты в деньгах нуждаешься, парень.
- Нуждаюсь, - сказал я уже сердито. - И если не буду получать свое, найду другую работу.
Посерьезнел и Падунец:
- Ладно, парень, забудем и замнем.
От метро к дому я шел пешком. Путь неблизкий, но хотелось подышать свежим воздухом и кое о чем поразмыслить. Что именно успел сказать Макс авторитету? Назвал мою фамилию? Почему заинтересовался всей этой историей Падунец? Ах да, тут понятно: по пьянке я не удержал язык за зубами. Значит, не умею пить, надо бросать... Поняв, что все мои вопросы останутся без ответов, поскольку я уже не узнаю, какой именно разговор состоялся у Макса со "старшим коллегой", я решил выкинуть все из головы и уснуть. Да, в дверь могут постучать в любую минуту, но нельзя же жить в постоянном страхе?!
В дверь постучали, то бишь позвонили. Я выхватил из-под матраса пистолет, на цыпочках приблизился к глазку.
На лестничной площадке стояла баба Варя.
- Костя, ты прости, что я так поздно. Я раньше наведывалась, да тебя не было. Ты не заглянешь ко мне?
- Сломалось что, баба Варя?
Я ей часто то утюг ремонтирую, то пылесос, то телевизор.
- Да нет, семьдесят семь лет мне сегодня стукнуло. Грешно одной отмечать-то. Дочь, внуки телеграммы прислали, но сами же далеко. А у меня наливка, блины твои любимые, пирог. Пойдем.
Седая, полненькая, улыбчивая старушка, лучшая подруга моей бабушки. И голос у нее такой же: звонкий, девичий:
- Ты, Костя, после операции прямо красавцем стал. Женился бы, а? Девочка, которую ты приводил, славненькая. Пара бы из вас была!.. Я люблю вот таких девчонок - некрашеных, русоволосых. И бабушка твоя, Сергеевна, их любила.
- А как ты к рыжим относишься, баба Варя?
- А чего! И среди них есть люди хорошие...
27
Когда я куплю машину, то, может быть, тоже начну беситься с жиру. К примеру, ежемесячно менять ее окраску. Или хотя бы ежесезонно. Зимой мои "Жигули" будут белыми, весной зелеными, летом красными... Сейчас лето, и потому я не жалею красной краски для тех, кто просит: "Перелицуй по собственному усмотрению".
Два дня назад с такой просьбой обратился разбитной парень цыганского вида: приехал на "шестерке". Была голубая - стала кумачовой. Сегодня он же прикатил "девятку". Брат увидел - понравилось: давай и ему революционный лимузин сотвори!" А чего не сотворить, если платят? Жалко только: ее родной - темно-синий - без помарочки, будто вчера с конвейера.
На серый "вольво" я поначалу не обратил внимания. Ну подъехал и подъехал, стоит и стоит. Федор Савельевич обычно принимал клиентов в кабинете, но тут, что меня удивило, совсем не начальственно выскочил и на полусогнутых заспешил к машине. Я поднял голову и через лобовое стекло узнал водителя. Тот самый, Толик - "ой ли", - стукнувший меня на Третьей Сигнальной. Толик равнодушно скользнул по мне взглядом - так смотрят на серую бетонную стену, ни за что не цепляясь - и поднял голову на подбежавшего Падунца. Меня он или не узнал, или, что скорее всего, не захотел узнать. Падунцу руки не подал, но хотя бы чуть кивнул. Что-то коротко сказал, не вынимая изо рта сигарету. Мой шеф откачнулся к левому крылу, заприметил, видно, на нем что-то интересное, махнул мне рукой: подойди, мол.
Я эту машину готов вылизать и обмыть так, как никакую другую. Я даже готов поцеловать в бампер эту машину, в то его место, куда врезалось когда-то велосипедное колесо. А уж помочь ей подлечить раненое крыло - это не только профессиональный долг, это жест друга.
Краска на нем была стесана, скорее всего, притершейся вплотную четырехколесной родственницей, причем стесана на совесть, до основания. Колер такой я подберу, даже блеском не будет выделяться. Потерпи, родненькая, потерпи...
Толик наконец вышел из салона и стоял теперь за моей спиной, дым сигареты раздражающе действовал на меня.
- Не сверли затылок.
- Это ты мне? - удивленно спросил он.
- Тебе. Я очень не люблю, когда заходят сзади.
Я закончил работу, распрямился и только теперь взглянул на хозяина "вольво". Он, как когда-то у озерца с карасями, крутит на пальце золотую тонкую цепочку, губы чуть вздрагивают в улыбке:
- Учту, авось на будущее сгодится.
Толик осматривает мою работу, глаза остаются по-прежнему сонные, неживые, но я все же угадываю, что видом крыла он доволен. Садится за баранку, поворачивает ключ зажигания, мотор оживает, но шумит не так, как мне хотелось бы.
- Выключи, - говорю я и иду к капоту. - Зажигание надо подрегулировать.
Он глушит двигатель, выходит из салона и теперь уже останавливается по другую сторону машины, наблюдает, что я делаю. А делов-то - пара пустяков. Я захлопываю капот.
- Как Эмма себя чувствует?
- Как надо. - Он открывает дверцу и, прежде чем сесть, говорит: - Я учту кое-что из твоих советов. Но и ты учти. Не говори никогда со мной приказным тоном и не задавай вопросов. Хотя, признаться, я доволен...
Чем он остался доволен, я так и не понял: "вольво" сорвался с места, выскочил на дорогу и тут же затерялся в потоке машин.
Подбежал Федор Савельевич:
- О чем вы говорили?
- Да так, о ремонте машин. Ты, кстати, с него деньги взял? С него можно и больше, как за срочный.
Падунец покрутил пальцем у виска:
- Ты что, парень! На деньги Толика и его папаши мы с тобой только и существуем: свои когда еще заработаем!
- А какой ему интерес вкладывать в эту мастерскую "бабки"?
- Так ведь знает, что ему все вернется, с процентами. Знаешь, как его кормят доходы от таких вложений? Он ювелирные магазины грабить не будет, он может скупить их на корню и не заметить, что в кармане меньше тугриков стало.
- Честный бизнес? - спрашиваю я.
- Если учесть, что у нас за рубли сажают, а не за миллионы, то честный.
28
Излет лета. Желтые цветы на лесной опушке, желтые кувшинки в воде, желтый открытый купальник на Вике. У Насти купальник пестрый, но и там есть желтые тона.
Мы загораем на Волге под Дубной, добрались сюда на электричке. Варим уху, пьем вино: отмечаем поступление Насти в институт. Падунец расщедрился и отпустил меня на два дня. "Ценю тебя, парень, и понимаю, что при таком адском труде нужен отдых". Платит он мне каждую неделю, и неплохо платит, как и обещал. Вообще я, кажется, не ошибся в нем: деловой мужик, хваткий. С техникой он, понятное дело, работать не умеет и не хочет, вместо этого сидит, шлифует ногти до зеркального блеска, но зато достает все, что надо.
Мы живем на острове, куда нас завез за бутылку водки лодочник и пообещал за такую же бутылку вывезти отсюда завтра к обеду. Сейчас первый вечер нашей робинзонады. Солнце уже налилось кровью, висит над горизонтом. Сладкий дым костра уходит строго вверх.
- Когда уха будет готова? - спрашивает Вика.
- Еще минут пятнадцать.
- Тогда мы искупнемся. Раздевайся, Настя.
И сама сбрасывает купальник, абсолютно нагая идет в обход костра к воде так, чтобы во всей красе предстать перед моими очами.
- Да нет, я в купальнике пойду, - стеснительно щебечет студентка.
Вика останавливается прямо против меня. Я любуюсь ею через дрожащий экран горячего воздуха. Вот она стряхивает с груди хвоинку, вызывающе смотрит на меня, а говорит Насте:
- Ну и напрасно, сушиться потом долго придется, ночи здесь сырые. Или ты Костика стесняешься?
Позирует, рыжая мадонна, поглаживает себя по бедрам. А почему бы и не попозировать с такой-то фигурой?
Настя не решилась снять все, осталась в плавочках, быстро семенит к воде по колючей тропинке, прикрывая ладошками груди. Я понимаю Вику, она хочет сказать: сравни меня с девочкой и еще раз убедись, что я у тебя самая-самая... А я и не хочу Вику ни с кем сравнивать...
Потом мы ели из одного котелка славнейшую тройную уху и запивали ее сухим вином. Настя опьянела. Всхлипывая, она в сотый раз повторяла, что никогда не встречала таких чудесных людей, которые из-за нее многим жертвуют, терпят неудобства.
- Вы ведь меня от смерти спасли, Константин! Этот... Эта скотина... Ублюдок... И тут вы ворвались, он вас увидел и упал. Представляешь, Вика, он увидел Константина и упал! Я, сколько буду жить, буду это помнить!
- Ты не "выкай" ему, - улыбается хитро Вика. - Вы же ровесники. Выпей на брудершафт, поцелуй его...
Ах Вика, ах ты славная моя ревнивая женщина! Да не буду я ни с кем целоваться, кроме тебя, никто, кроме тебя, мне не нужен!
- Настя, - говорю я, - ты ложись спать, в палатке все уже постелено. Ты забудь, что было! Мы выехали сюда, чтобы поздравить тебя с поступлением в институт, с началом новой жизни, и потому все старое и плохое забудь. Пусть оно к тебе никогда не вернется. Мы с Викой, Настя, тоже начинаем в некотором смысле с нуля, поэтому выпей и за нас... Теперь иди...
Вика закутала свое голое тело в махровое полотенце, сидит, прислонившись ко мне, подбрасывает в огонь зеленый лапник, отгоняя дымом комаров.
- Костик, если бы ты знал, как я хочу быть счастливой! Вот сегодня я счастливая. Спасибо, что ты притащил нас сюда. А за Настю прости, я с ней зло поступила, да? Но я баба, а бабу за это надо прощать. У нее, кстати, хорошая фигурка. Заметил?
- Я смотрел только на твою.
Она довольно прижимается к моему плечу.
- Господи, как я, оказывается, люблю природу!
- Мы купим с тобой дом в заброшенной деревне, будем ходить по грибы и выращивать картошку. Да, еще купим серый "вольво", чтоб время от времени ездить в Москву.
- Почему "вольво", и почему серый?
- Меня такой сбил. И в машине сидела, кстати, красивая счастливая пара.
- Это те, которые к тебе в больницу приезжали? Толик и Эмма?
- Да. Мне кажется, у них руки не в грязи, живут в свое удовольствие.
- А ты их хорошо знаешь?
- Нет, но мне так кажется.
- В удовольствие живут. У него отец - авторитет, у нее - вор в законе. Знаешь, какая у них свадьба была? Москва таких, наверное, еще не видела. К ресторану подъехали на карете с племенными рысаками, потом этих рысаков поили из ведра шампанским. Чистые руки...
- Грешно считать чужие деньги. На вора Толик, к примеру, не похож.
- Да, старушек он не грабит. И отец его тоже не этим промышляет. У отца другой бизнес: его люди машины воруют и перепродают.
- Это как?
- Не знаю как, я же не из их компании. Угоняют, где-то перекрашивают, перебивают номера, сдают скупщикам.
Я недоверчиво взглянул на Вику:
- Откуда тебе все это известно?
- От моего Белакова. Он, когда выпьет, откровенничать часто начинает. Кстати, и Белаков на свадьбе Толика и Эммы гулял.
- Он, политик, и ходит к ворам?
- Не будет ходить, чем кормиться станет?.. Ладно, Костик, в такую ночь нашли мы с тобой о чем говорить. Давай и вправду дом в деревне купим, забудем все... Дом и машину любой марки, любого цвета.
- Каждый новый сезон мы будем ее красить в новый цвет. Летом - в красный...
И тут я замолчал. Я вспомнил цыгана, пригнавшего в мастерскую два "Жигуленка" - "шестерку" и "девятку".
"Угоняют, перекрашивают..."
Да нет, это другой случай. Падунец ведь завязал, недаром же он полирует ногти - следит, чтоб руки оставались чисты. Это другой случай. Не надо подозревать всех и каждого. И вообще, даже думать об этом не надо в такую ночь, при такой луне, с такой женщиной...
Если Федор Савельевич хоть чуть причастен к автомобильным ворам - уйду сразу же, решаю я и ставлю на грязной теме точку. Лезу к Вике под махровое полотенце.
- Мы купим в деревне дом... Мы останемся чисты...
29
Расстались на Савеловском: Вика повезла Настю на свою подпольную квартиру, а я решил заскочить в мастерскую. Не то чтоб по делу соскучился, но захотел проверить одну свою версию.
Было уже поздно, механики работали при лампах.
- Помочь не надо? - спросил я.
- Свари кофе.
На тостере разогрел бутерброды с сыром, аджикой, позвал ребят: перекусите, мол, пока не остыло. Поинтересовался, много ли работы. Оказалось, порядочно. Завтра с утра меня ждет "Волжанка", из блондинки хочет стать брюнеткой.
- Побитая?
- Да нет, как новенькая.
Я вышел из кухни, подошел к машине. Игрушка. Поднял капот. Все верно. Как же я, дурак, раньше не мог догадаться?
На двигателе свежий срез - номер перебит.
Я тут же поехал к Падунцу объясняться. Дверь открыла кошка Зоя, по всей вероятности, недавно вылезшая из ванны. Влажные волосы, банный румянец, никакой косметики, сережек и колечек. Короткий махровый халат настолько небрежно схвачен пояском, что при желании можно увидеть, откуда у человека растут ноги.
- Костя? Заходи, я только-только чай заварила. Федор Савельевич с минуты на минуту подойдет, так что подождешь его. Хочешь перед чаем немного коньяка?
Что-то она слишком словоохотлива со мной сегодня и добра. Обычно мы в разговоры друг с другом не вступаем, лишь обмениваемся лучезарными змеиными взглядами.
- Спасибо, я решил завязать.
- Жаль, жаль.
Она усаживается напротив меня, и халатик при этом так топорщится и расходится, что и спину разглядеть можно. Впрочем, у Зои все одинаково - что спина, что грудь.
- Жаль не потому, что ты пить бросаешь, просто хотела пооткровенничать с тобой, а на сухую беседа не завяжется.
- А вдруг? - говорю я. - Бывают темы, объединяющие и врагов.
- Вот-вот, врагов. Почему ты меня ненавидишь, Кузнецов?
- Это громко сказано. Я не питаю ненависти ни к кому на всем белом свете.
- Ты всего-навсего терпеть меня не можешь, да?
- Все не так, - елейно улыбаюсь я. - У меня испорченные гастрономические вкусы. Я, к примеру, не ем ананасы, просто не ем, безразличен к ним, понимаешь?
- Я не предлагаю, чтоб ты меня съел, хотя... - еле уловимое движение, пола халатика вообще сползла с ноги. - Хотя, может быть, и не отказалась бы. Но мы делаем одно дело, и оно требует нашей солидарности...
- Постой-постой, - перебил я. - Какое одно дело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11