- Все-таки хорошая наша профессия, - сказал Толик. - Разве в Москве такое увидишь?
- Такое какое?
- Ну, тайгу... Смену времен года, этот ельник уютный.
- Нашел время!
- Это у меня сезонное, ничего не поделаешь, осень. Вот и лист полетел...
- До настоящего листопада ещё далеко.
- А вон, видишь, на той елке листья лежат. Уже вовсю опадают.
Вовик привстал, присмотрелся.
- Полный улом! - ошалело выдохнул он. - Листья... Но ведь вокруг одни елки! Елки-моталки. Как эти листья попали сюда? И почему только на одной елке? Почему?! - закричал он.
- Меченая? - не веря своим словам, сказал Толик.
- Она! Старик отметил ее!
Тяжело чавкая по грязи сапогами, бежали они к месту привала. Они задыхались, сбавляли темп, шли, то и дело оглядываясь, и говорили. Говорить после бега было трудно, но молчать было сейчас невозможно.
- Господи! - восклицал Вовка. - Неужели это не сон? - Он хлопал себя по карманам. - И в таком количестве! Ну дед! Явно покойников грабил.
- Он могильщиком был, - говорил Толик. - Помнишь, когда копали картошку, как он рассматривал нашу лопату? Профессионал.
- Черт с ним, с этим дедом! - перебивал Вовик. - Сейчас на всех парах надо рвать отсюда. Дед, когда мы ему показывали карту, мог запомнить, где базовый лагерь, тогда...
Сам понимаешь.
- Рвать! - покачал головой Толик. - Легко сказать. Наташка в таком состоянии... Серафима не вытянет.
- Вытянет, - уверенно произнес Вовик. - Я знаю, что делать. А в лагерь вернемся, тут же в Москву.
Предлог у нас есть, занятия уже начались.
Наталья не понимала, что происходит. Она лежала, завернувшись в палатку, и смотрела, как ребята выбрасывают из телеги мешочки с образцами грунтов; ради которых они претерпели столько лишений в этом нелегком маршруте. Летели в кусты и валунчики из ледниковой морены.
Наталья собралась с силами и спросила:
- Психи, вы что делаете?
Ей не ответили. Серафиму, которая в предчувствии скорой дороги стала энергичней хрупать траву, быстро впрягли, Наталью на палатке перенесли на телегу и двинулись в путь. В ногах у Натальи лежало целое состояние, о котором она и не подозревала. Ружье было заряжено картечью, его нес сильный Толик. По договоренности он в случае чего должен был передать "тулку" Вовику, а сам вооружиться топориком. Но они шли и шли, и никаких "случаев" не происходило все вымерло в этих краях.
Наконец им встретилась брошенная деревня.
- Давайте здесь заночуем, - еле слышно сказала Наталья.
- Опаздываем! - резко ответил Вовик, понимая, что им надо до темноты пройти как можно больше.
Ночевали в лесу. Огня не разводили. Ребята разложили кое-какой стол, выпили водки, но к "эликсиру" не прикоснулись. Предложили Наталье.
Она приняла водки с "каплями", но от картошки и сигарет отказалась. Ребята поужинали и забрались в сырые спальники, ружье и топор положили рядом. Нераспряженная, но со снятой уздой Серафима всхрапывала в темноте, и ребятам постоянно казалось, что кто-то прячется за деревьями.
"Сбылось! Сбылось!" - думал Вовик. Он всегда знал, что нечто подобное рано или поздно в его жизни случится. В такой он рубашке родился, такая звезда "него... Он это знал.
- Вовк, а Вовк? - позвал Толик. - А чего мы с ними будем делать? Как их продать-то? - Друг ничего не ответил. - Вов, а все-таки, кто этот старик? Я думаю, он ходит, могилы раскапывает, иначе откуда у него столько этого?
Вовка молчал, не хотелось в такие минуты думать о прозе жизни.
А Наталья, постанывая, мечтала о кружке чистой воды. Но уже не было сил окликнуть ребят.
Поутру стало ясно, что без медицинской помощи не обойтись. Но где её взять, эту помощь в этих таежных краях? Посмотрели карту и завернули в ближайшую жилую деревню. В первый попавшийся дом.
- Ктой-то там? - спросил из-за высоких глухих ворот стариковский голос.
- Откройте, геологи мы, - сказал Вовик.
- Знаем мы энтих геологов. Откудова вас занесло? И сколько вас там?
- Нас трое. И лошадь.
- Лошадь? Краденая небось? Ладно, лихие-то нынче с лошадями не ходют. Подведи её к дырке, я её морду пощупаю. Если не лошадь, то не открою, уж извиняйте
- Да вы что, дедушка, так, что ли, не видите?
- Дак че я увижу с моими глазами-то?
Глава 3
Хозяева, старик со старухой, были напуганы. Не каждый день в этой Богом забытой деревне вваливаются в дом незнакомые парни. Но, поняв в чем дело, тут же согласились оставить у себя больную Наталью.
- Фелшера у нас нету, вот беда, - сказала старуха. - Буду её по-нашенски лечить.
- Подлечите, бабушка, - попросил Толик, - а завтра-послезавтра за ней машина придет.
Наутро Наталья вдруг почувствовала улучшение. Лежать ей надоело, спать не хотелось, и, хотя всем телом, каждым пальцем девушка ощущала температуру, она встала, укутала шею и грудь большим махровым полотенцем и подошла к зеркалу. Большое зеркало напоминало Вселенную с яркими скоплениями звезд, с туманностями и черными бездонными дырами.
Под овальную раму были вставлены желтые фотокарточки. Наталья пыталась найти фотографии хозяев дома, но не смогла.
У печи стоял дед и, притопывая разбитым валенком, делал вид, что считает деньги, хотя они у него были десять раз пересчитаны. Серая застиранная рубаха навыпуск была на нем застегнута на все пуговицы, отчего казалось, что все в этом деде снизу вверх сужается, сужается и выклинивается продолговатой головой с острым затылком.
- Слышь, - окликнул старик, поправляя на носу очки, - у тебя случаем родственников в Венгрии нету?
- Нет, а что?
- Знавал я там одну во время войны. Копия ты! - Дед сунул деньги в пухлый, как мешок, карман брюк и добавил: - А вот ежели б мы были с тобой сродственниками, то я бы тебя сейчас этой авоськой пониже спины! - Старик покрутил хвостом авоськи.
- За что? - улыбнулась Наталья.
- За то, что лежать тебе надо, а не разгуливать. - Дед погрозил кривым пальцем и ушел.
Потом Наталья ходила смотреть, как старуха доит корову. Послушала незлой бабкин матерок в адрес нервной Вербы, вспомнила свой дом, свою бабушку и свою рыжую Дашку. Потом вышла за ворота, села на бревнышко. День обещал быть тихим и теплым, и Наталья подумала: "Хорошо, что осталась". Ей казалось, болезнь ослабевает, безвозвратно уходит, и состояние детской осенней грусти было приятным - до чего ж хорошо так сидеть на бревне, на краю деревеньки Якимовки, смотреть на реку и думать, что ты всеми забыта и брошена. Теперь-то уж точно все заметят, что ты и забытая, и брошенная. Там, на базе, это заметят и сделают соответствующие выводы.
Хотелось продлить свое состояние, греться на солнце и смотреть на остекленевшую речку - куда она течет?
Но ещё хотелось выпить чуть-чуть, ребята оставили ей "эликсир", а деду бутылку водки, которую он тут же спрятал в уголок за икону.
Наталья выпила стопку с "каплями"
и легла. Ночью у неё начался сильный жар. Она стонала, бредила, говорила о каком-то золоте, которое ей совсем не нужно. Ей мерещилось, что рядом стоит тот страшный старик.
Старуха проснулась и до утра уже не ложилась. Заварила земляничных листьев, добавила малины и каких-то капель, хранящихся под замком от деда, и поила этим лекарством Наталью через каждый час.
Следующий день Наталья лежала с пониженной температурой, то спала, то дремала, её будил дед и предлагал бульон из чьих-то, как он выражался, мозгов. Наталья отказывалась и только пила бабкин отвар. Дед тоже его пил "на всякий пожарный", деду хотелось поговорить.
- Я знаю, - говорил он, стоя у печки, пряча папиросу за спину, - никакая у тебя не простуда. Я-то знаю...
- А что же? - вяло спрашивала Наталья. Дед загадочно ухмылялся и спрашивал в свою очередь:
- Чего это ты о золоте-то в горячке вспоминала? Кто это тебе золотишко-то предлагал, мужик, что ль, какой? Совратитель?
- Совратитель, - горько усмехалась Наталья. - Где вы теперь таких встретите, чтобы золотом совращали?
- Может, в вашей спедиции? - неуверенно говорил дед.
- В экспедиции... Там нищета, как и везде... Ох Господи...
- Худо, что ли? - тревожился дед.
- Голова раскалывается.
- Так то давление. Хошь, поправлю? - Дед, мимоходом крестясь, направлялся в красный угол, доставал из-за иконы остатки водки. - Давай, девка, по пробирочке.
- Нет-нет, не могу...
- Значит, не давление, - констатировал дед и наливал себе. - А у меня вот давление.
Старуха вернулась из села с мешком хлеба. Дед сноровисто вскипятил самовар, втихую ещё раз приложился к бутылке и сел с бабкой пить чай. Та рассказывала последние новости:
- В Архангельске сняли кавказца с поезда. А у него чемоданище, что сундук моей покойной матушки. Ну, открыли ево, думали, деньги там или оружие... А оттель - вот такие вот крысищи! Что наша Мурка. И все с чумой, с холерой, со спидой! Во че они нам готовят! А французы. Дак те хочут хряпнуть атомную бонбу под землей, на том конце света. Чтобы, значит, заряд в землю ушел и вылетел где-нибудь тут, у нас, значит, под Архангельском. А?
- Ничего тут не вылетит, - вроде бы с некоторым разочарованием сказал дед и повторил убежденно: - У нас ничего никогда не вылетит. Свет, вон, четверть века обещают подвести, а на деле ждут, когда мы загнемся.
- А в районе объявились грабители, - продолжала старуха. - Ограбили зубного техника, снасильничали и скрылись.
- Во! - сказал дед. - Дожили, мужика даже снасильничали!
- Техник, это так говорят, - пояснила старуха. - На деле техничка.
- Это дело другое. Много взяли-то?
- Че было, то и забрали. Видать, деньги да золото. - Бабка не удержалась и взглянула на Наталью.
Та при этом разговоре чувствовала себя так, словно это она грабила зубного техника.
Вечером у неё вновь подскочила температура. И вторую ночь не спала старуха.
- Не надо, Сережа, - говорила Наталья, - не надо мне никакого золота...
- Господи, что ж это делается? - Бабка крестилась. - Что ж это золото к ей так прицепилось? Господи, прости её душу грешную.
Страшно было старухе. На дворе разгулялась непогода, ветер с дождем стучал в окна, в какую-то щелку задувало в избу, и лампада в красном углу тревожно мерцала. Мерцал лик чудотворца, а больная все бредила о каком-то Сереже, о золоте, о том, что не хочет обманывать.
Утром бабка ушла пасти Вербу, а дед остался ухаживать за Натальей, кормить её бульоном из чьих-то мозгов. Он допил на кухне вчерашние остатки, появился, встал в дверях, как в раме, довольный, с папироской во рту.
- И вот, значится, - начал он, словно продолжая неоконченную историю, - у меня тоже есть кое-что драгоценное. Мильенов эдак на десять!
Наталья приподнялась на локте и больными несчастными глазами посмотрела на старика.
- Ты, девка, лежи, не трепыхайся.
Незя тебе. Ты слухай меня. Невестка у меня" чуть постарше тебя, годков на осемь. Короче, сопля зеленая. Востроносенькая. Фырь-фырь! - Дед покрутил бедрами. - Ну и внук потому востроносенький. У сына-то к тому времени кровь от алкоголя ослабела, потому внук и в её. И вот оне приезжают в июне, уже после похорон, и начинается. "Это мы вот туды поставим, это сюды переставим, а то вон туды перенесем". Короче, загнали нас с бабкой за печку, здесь все вверх дном, иконы временно туды, зеркало сюды... Расположились, живем. Потом начинается. "А что дом? А как дом?
А на кого?" Каженный день с бабкой выслушиваем, что все мы смертны, что ей, востроносенькой, ничегошеньки не надо, что она только о нем, востроносеньком, и печется. Ах, думаю, етическая ты сила! Выбрал момент, когда мы с ней вдвоем, как вот с тобой, и говорю: "Ты зачем, сопля зеленая, все здеся перевернула? Что ж ты, голова парфюмерная, со мной не советуешься?" Обиделась, сил нет...
На лице деда отразилась тихая радость, он поскреб бок и продолжал:
- Боишься, говорю, что дом другим отпишу? Так ежель ты каженное лето будешь все мне тут переворачивать, то и отпишу. Тому же Ваське. Или Максимке, хотя оне и не пишут, сучкины дети. Обиделась, ходит, не разговаривает, только задом - фырьфырь. А перед отъездом вдруг говорит: "Ошиблися вы во мне. Не надо мне никакого вашего дома, это ему, востроносенькому, дом нужен, а мне подарите на память вот эту картинку.
А больше мне ничего от вас..." Что, говорю, на искусства потянуло? Мы тебе и так "Зингера" отдали, серебро берлинское отдали, хватит, наверно?
А это, говорю, пусть висит где висит.
Я не для того под пулями бегал, чтобы потом все это раздаривать. А там, значится, так... Мельничка такая, водяная. Омуточек такой чудесный, ей-Богу, бери удочку и забрасывай.
Водичка живая, ивы живые, даже видать, как ветерок их висюльки покачивает, шум воды, ей-Бо, слышится.
Потому, говорю, зимой как завоет... - Дед повыл, изображая зимнюю вьюгу. Я на эту кроватку приляжу и смотрю на мой омуток, на мельничку, об лете думаю. И так хорошо мне делается, будто в раю...
- Где же картина? - спросила Наталья, осматривая стены избы.
- Отдал... Выпил на проводах, разжалился и отдал.
- Вот это да, - сказала Наталья и надолго задумалась.
На следующее утро она услышала такой разговор. Говорил дед:
- Че же ты, коза, совсем хозяйствовать разучилась? Че ж ты меня раньше срока в могилу-то пхаешь? А, коза?
Чиркнула спичка. Молчание.
- Ты че ж, все деньги на её сульфимизины истратила? Ты че мне мозгу-то крутишь? Дай, говорю, три тыщи всего, я у Огрызихи бутылку возьму, у меня ж именины!
- У тебя каженный день именины.
- Да не мне это, Господи. Дружки-то забидются!
- Хоть бы оне совсем от тебя отвернулись, алкаши чертовы.
- Ты это брось, на дружков-то!
Крыша потекет, погляжу, что запоешь. Первая к им побежишь! Дай денег, кому говорю!
- Нету.
- Ну две дай.
- Нету! Да тихо ты, старый черт.
Дед с бабкой осторожно вошли в комнату, Наталья притворилась, что спит.
- Хорошо, что спит-то, - сказала старуха.
- А чего ей, поправляется, - сказал дед.
- Глянь-ка, румянец совсем другой.
- А чего ей, молодуха...
- Молодая. - Бабка осторожно поправила одеяло. И Наталья "проснулась". Старуха тут же пошла за лекарствами, а старик поинтересовался:
- Как голова? Бо-бо или не бо-бо?
- Не бо-бо, - улыбнулась Наталья.
- Ну и лады! А у меня именины.
- Поздравляю, - сказала Наталья.
- Да че там, - махнул дед черной ладонью. - Разе ж это праздник. Вот День Победы - всем праздникам праздник! Да... - Он присел на стул, закурил и, мечтательно глядя на дым, приготовился к философствованиям.
- Дедушка, - тихо позвала Наталья.
- Ай-я?
- Подойдите, что я скажу.
- Лечу! - Старик, держа под собой стул, засеменил к кровати. - В чем дело-то?
- У меня в рюкзаке две пачки патронов шестнадцатого калибра. Я вам их дарю по случаю именин.
Дед смутился и сказал:
- Спасибо, дочка, уважила. Да только не надо мне их. Оне вам в спедиции пригодятся.
- Берите, берите. В - рюкзаке, в полиэтилен завернуты.
- Ладно уж...
- Берите, говорю.
- Да я ведь теперя не вижу, с какой стороны ружо-то стреляет.
- И ничего. Зато позовет вас какой охотник на именины, а у вас уже и подарок готов.
- Мысля! - удивился дед.
- Или ещё проще, - сказала Наталья, - вы их прямо так дарите, а тот человек вас тоже как-нибудь отблагодарит...
- Вспомнил! У Иволгина как раз шешнадцатый!
Старик забрал патроны и исчез до полуночи.
Глава 4
Сергей Сергеевич не раз пробовал устроить свою личную жизнь. Не получалось... Груз опыта прожитых лет давил, не давал разбежаться и полететь. Он боялся любви, он её уже пережил со всеми вытекающими, как говорится, последствиями. Он уже разводился, судился, разменивал жилплощадь и платил алименты. Почти ежедневно он вспоминал дочь, очень серьезного шестилетнего человечка.
Что он нашел в Наталье? Он много думал об этом. Похоже, он видел в ней и свою дочь, с которой можно встречаться не раз в месяц, а каждый день, и ту подходящую женщину, о которой мечтал. С одной стороны, он наконецто позволил себе расслабиться, пооткровенничать, побыть самим собой, с другой стороны, он подтянулся, достал в таежном поселке чудом не выпитый "Биокрин" и на ночь втирал его в свою лысину, ругая себя за то, что не делал этого раньше.
Но все это в прошлом. Кончилось его любовное бабье лето. Оказывается, не он был ей нужен, а его московская жилплощадь. Что ж, это не ново...
Отлив в чайник спирта, Сергей Сергеевич развел костер и погрузился в раздумья. Как жить дальше? Вот как стоял вопрос. Завтра надо было ехать в Якимовку, забирать больную Наташку, и можно было послать машину с шофером, можно дать сопровождающего, а можно поехать и самому...
Так ехать самому или не ехать?
Кто-то приближался к костру, чьито сапоги шлепали по воде. Подошли шоферы, присели к огню, стараясь не смотреть на чайник. Начальник подумал и протянул им кружку.
- Давайте по капле. А тебя, Масимов, особенно прошу, поосторожнее с этим делом.
- Начальник, - обиженно прогудел пожилой шофер, - вы же знаете, Масимов теперь в полузавязанном состоянии, хорошо это или плохо...
Они выпили, закурили, подбросили в костер сушняка. Максимов вздохнул:
- Господи, за что ты меня наградил таким наказанием?
- Каким наказанием? - спросил Сергей Сергеевич.
- Да предвидеть все. Предвидетьто я предвижу, а вот пользоваться этим никак не научусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18