Его пестовали десятилетиями.
И он не просто возмужал и окреп, он - забронзовел.
И силы теперь недюжинной. Сама сложившаяся система отношений, вся сеть пирамидальных связей - питают его. Что вы? При таких методах, как сейчас, он не перестроится. Просто переждет волну. Потому что он не из тех, кто делает себе харакири.
- Страшно жить на этом свете, в нем отсутствует уют, ветер воет на рассвете, волкп зайчика грызут.
- Не понимаю... Кто вы? Защитник омертвелых догм? Примитивный пересмешник? Слепой исполнитель чужой воли? Кто? Чем живете?
- И вы догадываетесь, как победить человека, умноженного на минус единицу?
- Побеждать никого не надо. Было уже. Хватит.
Человек должен сам увидеть и осознать. Но для того чтобы он сам увидел, необходимы серьезные структурные преобразования. Революция не на словах, а на деле - сверху или снизу.
- Кругом только и слышу о революционных переменах.
- Пока это всего лишь гул. Слова. Общественное движение может вновь поменять знак - теперь с минуса на плюс - только в том случае, если будут соблюдены несколько необходимых условий. Во-первых, конечно, если идея будет владеть массами. Сама по себе идея - жива, целехонька. Но без веры она - музейный экспонат. Оживить верой идею, поднять человека с колен и направить к общему благу - непременно, чтоб сам шел, своей волей, без понуканий, подстегиваний, призывов - в нынешней ситуации задача архитрудная, но выполнимая.
- Вы наш человек.
- Прежде всего, необходимо усвоить, что вера, или наполнение идеей, противостоит концентрированной власти. Они - антагонисты. Или скорее как в сообщающихся сосудах: чем мощнее аппарат власти, тем слабее вера, тем дальше отстоит идея от живой жизни. И наоборот. Другими словами, необходимо, чтобы каждому живущему в нашей стране - подчеркиваю, каждому на этой несчастной земле - стало наконец ясно, что чрезмерная концентрация власти (она приемлема только в минуты крайние, в пору великих бедствий хотя и тогда не обязательна) - так вот, чрезмерная концентрация власти "неизбежно и неминуемо" ведет к разрушению, к распаду. По всем составляющим, включая человека. Необходимо усвоить простую мысль: наше спасение, выход из тупика - в глобальной, всеобщей децентрализации. Надо заразить человека этой мыслью: если мы не осуществим децентрализации, нас ждет идеологический, экономический, этнический, экологический и какой там еще есть - крах.
- Э, куда хватил. Нет, вы не наш человек. Дамы, рамы, драмы, храмы. Не согласен. Закон о социалистическом предприятии, кооперации. Слияние министерств.
Демократизация и гласность. Коренные преобразования на наших глазах. А вы сидите туг... в конуре, и рассуждаете, как о несбыточном.
- Упрекаете в слепоте? В незнании жизни?
- Мечтатель вы. Отшельник.
- Слияние министерств... Нет, Виктор Петрович, это не структурные преобразования. Меняют ступени эскалатора. И с каким скрипом... Ну, как вы не понимаете?
На редьке ананаса не вырастишь! Если пирамида сохранится - а она пока незыблема, то все равно рано или поздно новый первый секретарь райкома или обкома станет генерал-губернатором, единоличным и полноправным хозяином края. Неизбежно и неминуемо. И мы вновь будем удивляться через несколько лет - надо же, такой кристально чистый человек, и вдруг - перерожденец.
- Лев рычит во мраке ночи, кошка стонет на трубе.
Жук-буржуй и жук-рабочий гибнут в классовой борьбе.
- Я вижу, вы поклонник абсурда. Правильно, наш человек? Или это называется "черный юмор"?
- Значит, вера. Так. Децентрализация власти. Все?
- Из того, что я здесь наговорил, главное вот что: общественное движение может менять знак. Это принципиально. Что же до деталей... Нет, разумеется. Не все... Направляющее планирование вместо директивного. Перестань работать на предполагаемую войну - почему непременно мы должны противостоять проклятым милитаристам? Почему мы вообще должны кому-то противостоять? Это же установка на истощение.
- А вы разве не знаете почему?
- Э, Виктор Петрович. Школьные положения здесь не годятся. Многое просто устарело, превратилось в теоретическую труху.
- А ваши - годятся?
- Я ни на чем не настаиваю. Я всего лишь подаю голос.
- Понимаю.
- Еще иные, гораздо более свободные межнациональные связи, и не только внутри страны. И многоемногое другое. Вы знаете, что означает слово "культура"? В словарях: возделывание, обработка почвы, уход за ней. Но самое точное значение слова, которое вы не встретите ни в одном нашем словаре: упорядочение.
Вдумайтесь - упорядочение. Иначе говоря, культура - одна из тех мощных сил, которая противостоит хаосу.
распаду, разрушению. 1-1 не та ли забота у нынешней перестройки?.. Нет, Виктор Петрович, наш вы человек.
Если мы желаем добра и здоровья своей Родине, то, конечно же, должны все сделать для того, чтобы культурные ценности хотя бы не уничтожались. Восстановить разрушенный культурный слой - важнее, по-моему, сейчас задачи нет. И вы, и я, и все мы должны работать на это, на восстановление культурного слоя, потому что иначе расти будут одни сорняки.
- Умереть теперь готова и блоха, мадам Петрова.
- Возьмите проблему невостребованностк талантов, над которой вы тоже порядочно иронизировали. Если не ошибаюсь, мы единственная страна в мире, которая до сих пор отторгала талантливых людей. В советский период, я имею в виду. Вавилов, Бухарин, Тухачевский, Пастернак, Мейерхольд, Чаянов, Худенко - практически во всех сферах. А талант - это же способность видеть незримое, направление общественного развития в том числе. Уникальная способность генерировать свет, отвоевывать у тьмы все новые и новые пространства, новые прекрасные обиталища и дарить их людям, делать души зрячими. Скажите, кому плохо, если талантливый человек вовремя увидит и подскажет? Стране плохо, Отечеству? Народу, жителям страны, человеку? Нет.
Плохо только винтику на гранях пирамиды - только человеку, умноженному на минус единицу.
Кручинин помрачнел.
- Довольно... Я правильно понял? Человек, умноженный на минус единицу, - человек с двойной моралью.
- Удобный проводник сил зла.
- Но мораль у него двойная? Так?
- Может быть, и тройная, и четверная. А точнее - ее нет вовсе.
- Значит, - подмигнув, сказал Кручинин, - вы тоже человек, умноженный на минус единицу.
- Здрасьте вам, приехали, - изумился Изместьев. - Поговорили называется. С чего вы взяли?
- Вернемся к нашим баранам, - жестко сказал Кручинин. - Я внимательно вас выслушал и должен сказать, что теория ваша вредная. Я бы даже сказал, социально опасная. Ваше дело, конечно, соглашаться или не соглашаться. Но мой вам совет: держите свои мысли при себе. Еще лучше - выкиньте всю эту чушь из головы. Записали - уничтожьте.
- Но, Виктор Петрович. Душа умирает. Душа умирает в каждом из нас, если мы видим и молчим.
- Что-то там у вас, конечно, есть, - примирительнее сказал следователь. - Правда, путаное. Нечеткое.
И главное, несвоевременное - зачем вперед батьки в пекло? Можете помешать... В общем, как хотите. Но я вам рекомендую - уничтожьте.
- Никогда не понимал запретительных акций. Какой смысл? Все равно рано или поздно прорвется, никуда не денешься. Можно, конечно, запретить не замечать гору, которая у всех под носом, но надолго лн?
Другое дело, если бы вы сказали, что все наши умствования, вся паша так называемая работа мысли - ничто перед величием и мудростью живой жизни, природы. Что человек - только продукт ее, и теории его - продукт продукта. Что все его потуги на царствование, на верховную власть над ней - от невежества и гордыни. От неразвитости души.
- Человекобог, а не богочеловек?
- Именно.
- И тем не менее прислушайтесь. Не надо сейчас.
Ни к чему.
- Истина сноснее вполоткрыта, как говорил дедушка Крылов?
- А что вы думаете? - подхватил Кручинин. - Он прав. Когда такая рубка идет - вдвойне. Втройне прав.
- Жаль.
- Ну, я вас предупредил... Кстати, о знаках. Там, у озера, мне говорили, был дорожный знак... "Сквозной проезд запрещен". Или "кирпич". Стоял несколько лет и вдруг исчез.
- Очередное головотяпство. Зачем там дорожный знак, когда ни одна машина проехать туда не может.
- Почему он исчез, по-вашему?
- Понятия не имею.
- Сам знак мы нашли. Он согнут, помят. Л вот столб, на котором был прибит, исчез.
- Вопрос не ко мне... Там не столб. Заломалн молодую березу, врыли. Делают что хотят. Чтоб мотоциклисты не катались. А они все равно ездят что им какой-то знак?
- Скажите, Алексей Лукич, - спросил следователь, лукаво улыбаясь. - А тот плащ, в котором вы были в тот день... он сохранился?
Изместьев бросил быстрый взгляд на следователя.
- Он на мне.
- Разве?
Изместьев взорвался.
- Что вы хотите сказать?
- Нервничаете, - Кручинин подбросил шарик. - Неосторожно, Алексей Лукич, ох, как неосторожно. Нет тайного, что не стало бы явным.
- Я уже объяснял. - Изместьев был явно взволнован, ему никак не удавалось взять себя в руки, и оттого он еще необратимее досадовал на себя. - Ни лгать не хочу, ни свидетельствовать в вашу пользу,
- Потому что правосудие несправедливо?
- Несовершенно.
- А может быть, все дело в другом? - вкрадчиво спрашивал следователь. А, Алексей Лукич? Может быть, вы просто не хотите показаться передо мной тем, кто вы есть на самом деле?
- Я?
- Может быть... исполнилось тело желаний и сил, и черное дело я вновь совершил?
- Перестаньте. Вы в своем уме?
- К сожалению, Алексей Лукич, вы у меня не один.
Надо прощупать молодежь. Причем срочно. Иначе разбегутся, - и резко развернулся к Изместьеву. - Правду! Говорите правду! Ну?.. Где топор? Куда вы спрятали плащ? Быстро! Правду!
Они зло смотрели друг на друга. Изместьев побагровел - дышал тяжело, сипло.
- Аа, - махнул он и быстро зашагал в сторону дачного поселка. - Подите вы...
- Куда же вы? - рассмеялся Кручинин. - Алексей Лукич, голубчик?
- К дьяволу!
13
Они отпустили частника у центральных ворот дачного поселка. Дальше пехом.
Улица вилась по краю леса, номера прыгают, фонари разбиты.
- Шесть. Она.
- Не слабое сооружение.
- Однако на кладбище ветер свищет.
- Это еще надо проверить.
Они перемахнули через забор.
- Мать моя буфетчица, опять накол?
- Вскроем.
Окна плотно зашторены, ставни на зиму не забиты.
- Непруха.
- Tec, - прошептал Иван.
Андрей приложил ухо к двери.
- Есть! - и задергал. - Открывай!
- Чего надо?
Голос скрипучий, ломкий - обитатель дачи явно не рад был непрошеным гостям.
- Открывай! - Андрей затряс дверь так, что в ближайших окнах пискнули стекла. - Ну?
- Чего надо?
- Шоколада!
- Проваливайте, откуда прпшлн.
- Ты, что ли? Артем? Ну, кидало, божий одуванчик.
Обыскались. Слышь, давай без шума.
- От кого?.. Я вас не знаю.
- Открывай! Ну!
- Я принимаю по утрам... Завтра.
- Высадим!
За дверью замолчали. Затем неожиданно в замке хрумкнул замок, и правая створка с писком отошла и шмякнулась о перильце крыльца.
Севка первым шагнул в темноту.
- Как у чукчи.
- Не жмотничай! Зажги свет!
- Эй! - позвал Иван. - Ты где?
Внезапно под высоким потолком вспыхнула люстра, и они увидели справа у стены узкоплечего длинноволосого парня в джинсовой паре. Двумя руками он сжимал пистолет.
- Стоять! - визгливо вскричал он. - Стоять!
Андрей почесал у виска.
- Арте-е-ем. Золотой.
- Стоять!
- Ну, ты даешь.
- Дверь! - показал пистолетом Мамонов.
- Убери игрушку, - сказал Андрей. - Спрячь.
- Дверь!
- Понял, - Иван плотно прикрыл дверь.
- Лицом к стене! Живо! - командовал Мамонов. - Все! Лицом к стене!
- Не дури.
- Руки! - кричал Мамонов. - Выше! Все!
- Арте-е-ем. Ты чего?
- Барахла насмотрелся, - сказал Севка.
- Преклоняться перед Западом, - сказал Иван. - Это ж курам на смех.
- Молчать! Руки!.. От кого? Что надо?
- Разорался, - Андрей зло развернулся и двинулсч на Мамонова. Придурок. Сходку захотел? Чтоб народ привалил?
- Стоять! - отступая, взвизгивал Мамонов. - Я говорю: стоять!
- Дай сюда.
Мамонов трусливо пятился.
- Нет! Не подходи!.. Я тебе... Я...
- Кончай понтярить. Дай сюда.
- Стоять! - Мамонов зыркнул в стороны и вдруг побежал.
В два прыжка Андрей настиг его, сбил и прижал к полу.
- Отдашь... сволочь.
- Уййй, - застонал Мамонов. - Больно же.
- Хорош ты парень, да ни к черту не годишься, - сказал Андрей, поднимаясь и рассматривая пистолет. - Угадал. Зажигалка, - нажав на курок, щелкнул. - Эй, каскадеры! Кончай с жизнью прощаться!
Сидя на полу, Мамонов корчился от боли и потирал ушибленный локоть.
- Киноман. Перекушал западной пропаганды... Я рад, Артем, что мы в тебе не ошиблись.
- Бельмондо! - гаркнул Иван.
- Жлобье, - стонал Мамонов. - Скоты.
- Пошамать найдется?
Иван проверил под лестницей холодильник.
- Полно!
- Тащи.
Севка с грохотом передвинул стол на середину, под люстру. Вздернул Мамонова с пола, прихватив за ворот куртки, и невежливо усадил на стул.
- Да не дрожи ты. Большая жратва будет.
Иван принес пиво, огурцы, колбасу и хлеб. Отыскал в буфете ножи и стаканы.
- Тебе порезать, хозяин? Или кусочком?
Мамонов бросился к двери.
- Ку-уда-а? - Севка поймал его, смазал по щеке и снова швырнул на стул.
- Присаживайся, кидало. Уважь гостей.
Иван подтащил Мамонова к столу вместе со стулом.
- Погнали, братва.
Севка дорезал колбасы, Иван открыл пиво.
- Так, Артем, - сказал Андрей, открывая торжественный ужин. - У нас к тебе дельце. Понял, звездун ты наш дерганый? Не бойся, мы не из органов.
Иван поперхнулся пивом.
- В натуре, - сказал Севка. - Там не бьют.
- Привольное помнишь? Вот моя деревня, вот мой дом родной. Не забыл еще? А?.. Ты там случайно никого не кокнул?
Мамонов мрачно молчал, опустив голову.
- Знаем, знаем... Извини, мы юноши грубые.
- Что делать, - сказал Иван. - Жизнь заставляет.
- Так вот, Артем. Нам срочно понадобилась машинка. Та самая, которую ты спер. Ты нам ее возвращаешь, и мы - друзья. До гроба... Хочешь бутерброд?
- С колбаской?
- А похмелиться?
- Ты чего блеять перестал, козляк? - Андрей плеспул пивом Мамонову в лицо. - Научили вас врать!..
Смотри сюда, - он с хрустом переломил огурец. - Ручки, ножки. Шейка твоя блатная. Желаешь? И дождь смывает все следы. Обещаем. Сверху как целая, а внутри - хряп, - и он выразительно надкусил огурец.
- Ну? - сказал Иван. - Врубился?
Севка пальчиком, небрежно, поддел Артема за подбородок.
- Будем беседовать? Или будем в молчанку играть?
- Вы, - хриплым осевшим голосом спросил Мамонов, - "голубые береты"?
- Смотри-ка. Заговорил.
- Ну-ну, - сказал Севка. - Что вас еще интересует?
Мамонов пошевелил припухшими губами.
- Кто... навел?
Андрей прислонил ко лбу его огрызок огурца.
- Капитуляция безоговорочная, понял? Условия диктуем мы.
Мамонов уставился в пол.
- Сдал... Жду башлн... Должны подвезти.
- Подними! - рявкнул Андрей. - Подними глаза!
И смотри на меня!.. Так.. Быстро повтори, что ты сказал!
- Жду... Должны подвезти.
- Кино смотришь. Слыхал про детектор лжи? А?
Сам не пробовал?
Шваркнув по полу стулом, Иван поднялся и согнутой рукой обвел Мамонову шею.
- Кряк - и все. Хана рулю, как у вас говорят. Козлик прощается с нами. Или сомневаешься?
- Не надо, - попросил Мамонов.
- В глаза!
- Чтоб мне пыром брать.
- Врешь... Ну ладно. Растолкую, - Андрей заходил. - Попал ты, голуба. Посмотри на каскадеров - хороши ребята? Да и я, как ты понял, малый не промах.
Драпануть, увильнуть от нас - даже не мечтай.
- Еще никому не удавалось, - прихвастнул Севка.
- Если не врешь, подождем. Пусть подвезут. Пивка попьем.
- С хозяином. В бункере.
- Ты полный идиот, если думаешь, что вырвешься из такой клешни. И будь спокоен, мы возьмем то, что тебе не принадлежит. Плюс проценты, учти. За время.
За каждый лишний час. Хорошие проценты, приятель.
Севка хихикнул:
- Бесплатно ишачить - вредно.
- Ага. Здоровье не позволяет.
- Да, золотой, - сказал Андрей. - Я не поверил, - и громко приказал: Встать!
Мамонов испуганно и неуверенно приподнялся.
- Смирно!.. Вот, родненький. Сейчас мы гебя-быстренько разденем. Не бойся - догола. Пересчитаем клавиши. И не очень аккуратно оденем. Извини. Глаза у тебя плохие, князь... Тебе сколько лет? Тридцать натикало?
- Все мои.
- А с виду - пацан.
- Посмотрим, как сохранился. Готов? Вот и хоккей.
- Поехали, - сказал Иван, сдергивая с Мамонова куртку.
Развернув стул, Андрей сел и закинул ногу на ногу.
- Хилый ты, - подтрунивал on. - Недоедаешь?
Нищета заела? Плохой аппетит - совесть нечиста.
- Жуть, - качал головой Севка.
А Иван:
- Дряблый. Желтый.
- Нет, Артем, ты не прав. Одной киношкой сыт не будешь.
- Костлявый - тьфу.
- Такая голь, что и сечь неохота.
По мере того как его раздевали, Мамонов менялся в лице.
- Не злись - печенка лопнет.
- Эх, Артем, Артем. До чего ты себя довел. Смотреть противно... Между прочим, у тебя какой болевой порог? Низкий? Или высокий?
- Фашисты, - выдавил Мамонов, по-звериному ощерив зубы.
Андрей погрозил ему.
- Обзываться - нехорошо. Не люблю.
- Фашисты.
- Последний раз предупреждаю. Мной хоть полы мой, да не называй шваброй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10