– А кто тебя постриг? – спросил он.
– Я сама. – Она хотела сдвинуть назад его бейсболку, чтобы взглянуть на волосы, но он упорно натягивал пластиковый козырек на лоб.
– Не смотри. Меня тоже постригли. Только по-идиотски, – объяснил он. – Она отрезала их все, потому что сказала, что их слишком трудно расчесывать. Я хожу в школу в этой кепке, и мне все равно, что она говорит. Она говорит, что твой папа скоро вернется домой. И что он убил твою маму. Что, он правда это сделал?
Дженни сжала колени и уперлась локтями в живот.
– Нет.
– Тогда почему его посадили в тюрьму?
– Потому что судья решил, что он сделал это.
– Почему?
– Потому что он сказал, что сделал это.
– Значит, он это сделал?
– Джоуи? Джоуи Баттл, ты где?
Быстрый, как молния, Джоуи бросился прочь по улице. Дженни отвернулась, сгорбилась и втянула голову в плечи, чтобы Селена не заметила ее и не узнала, где был Джоуи. Она подождала, пока торопливый стук шагов не стихнет вдали. Потом встала и, все так же сгорбившись и чувствуя, как желудок скручивается узлами, зашагала домой.
Левая, правая, левая, правая. Она шла прямо, ставя одну ногу точно перед другой и пыталась распрямиться, как учили в журнале, но ее плечи отказывались разворачиваться, а когда она попыталась изгнать из головы переживания, в нее вторглось лицо Дардена – Дарден, и никакой работы, и волос тоже нет, и никакого спасения…
Она бросилась бежать, рыжий огонь волос бился в спускающемся тумане, она неслась что было сил, пока боль в боку не заставила ее замедлить шаг, но и тогда она не остановилась. Ей нужно было узнать, ждет ли ее Пит. Нужно узнать. Он – последнее светлое пятно в ее жизни.
Когда она добралась, наконец, до дома, ее охватило настоящее безумие. Она прорвалась сквозь туман, саваном окутавший дом, взлетела по ступеням боковой лестницы и ворвалась в кухню. Его там не было. Она бросилась в коридор, распахивая одну дверь за другой, пытаясь не дать ледяному ужасу захлестнуть сердце, – первый этаж, второй этаж, каждый уголок, каждый шкаф, даже под кроватью, если он вдруг решил подшутить над ней, хотя она знала, что он не поступил бы с ней так жестоко.
Тяжело дыша, она вцепилась руками в волосы. Если он уехал, это конец. Для нее в мире больше не будет ни утешения, ни тепла, ни намека на счастье, которым обладают все остальные. Если он уехал, ее мечты мертвы.
Содрогаясь от ужаса, она обхватила голову руками, зажмурилась и испустила вздох, почти стон, из самой дальней и жалкой части своей души.
Но тут перед ее глазами, сразу же широко распахнувшимися, возник образ соснового навеса на заднем дворе. Закрутившись на месте, она бросилась вон из комнаты и натолкнулась на большую мужскую фигуру.
Глава 12
Бостон
Перевернув последний лист рукописи и положив его в стопку, Кэйси поняла, что дрожит. Отчасти это объяснялось внезапным появлением большой мужской фигуры, но в основном – мыслью о том, что отец Дженни попал в тюрьму за убийство ее матери. У Кэйси никогда не было клиентов, связанных с убийством. Со смертью – да. Ей часто приходилось помогать людям пережить кончину кого-то из родителей, супруга или близкого друга. Но убийство – это совсем другое дело. Оно подразумевает такой уровень насилия, с которым Кэйси никогда не приходилось сталкиваться. Между ее родителями никогда не было насилия; да что там говорить, между ними и общения-то никакого не было. Не менее странным было то, что всякий раз, когда Кэйси пыталась описать это конкретное отклонение в различных психиатрических терминах, она приходила к выводу, что раздельная жизнь с наибольшей вероятностью порождает именно тот род ненависти, который может привести к убийству.
Но Конни написал, что Дженни – родственница. Поэтому данное конкретное убийство касалось и ее.
Нет. Кэйси одернула себя. На самом деле Конни написал, что «она» – родственница. Пока все, что было известно Кэйси, могло с тем же успехом свидетельствовать о том, что «она» относилось к тому, кто написал эти записки как литературное произведение, а «как помочь» – к помощи в их публикации. Здесь Кэйси помочь ничем не могла.
Но вместе с тем она не могла и отвернуться от Дженни Клайд. Мир вокруг Дженни сужался. Ее отчаяние росло. Кэйси должна была узнать, что случилось с ней дальше.
Что-то подсказывало ей, что Дженни – реальный персонаж. Но что-то вызывало у нее какое-то смутное чувство что-то в той части, которую она прочла только что. Но что именно это было, она не могла определить.
Когда ей казалось, что она почти ухватила нить, раздался телефонный звонок, заставивший ее вздрогнуть. Приглушенный звук доносился из кухни. Здесь, в зале, где она осталась после ухода Эмили Эйзнер, телефона не было. Не было здесь и часов, хотя она предполагала, что сейчас, должно быть, около десяти. Мег уже ушла, а друзья Кэйси обычно не звонили ей в такое время.
Обеспокоенная, она отложила страницы записок в сторону, пробежала через холл в кухню и схватила трубку.
Через десять минут быстрой езды по улицам, где движение, к счастью, было в этот час небольшим, Кэйси вбегала по ступеням в клинику и вверх на третий этаж. Лечащий врач ее матери был там, за столом дежурной; в ожидании Кэйси он изучал диаграммы Кэролайн.
Кэйси резко остановилась, в ушах глухо стучала кровь. Выражение лица врача было официальным и бесстрастным. Хотя она прекрасно знала, что это может быть следствием как воспитания, так и особенностей характера, ей казалось, что в данном случае внешняя строгость служит ему защитой от личных переживаний за судьбу пациентов – ведь ему лучше, чем кому-либо, было известно, что практически ни у кого из них нет надежды на выздоровление. Они могли существовать так, как Кэролайн, какое-то время, но в конечном итоге почти все умирали здесь.
Кэйси настороженно посмотрела на него. Он кивнул ей с легкой улыбкой, которая должна была ободрить ее.
– С ней все хорошо. На этот раз это продолжалось дольше, но она справилась сама.
Напряжение отпустило Кэйси, и она прислонилась к стене. Два года назад, когда Кэролайн пребывала в бессознательном состоянии уже достаточно долго для того, чтобы надежды на выздоровление стали призрачными, Кэйси распорядилась, чтобы в случае чего врачи не применяли реанимационных мер. Прежде чем решиться на этот шаг, Кэйси проконсультировалась с другими врачами, поговорила со священником из Провиденса, который знал Кэролайн, обсудила все «за» и «против» с ее друзьями. Умом Кэйси не раскаивалась в этом шаге. Однако она не была уверена, что будет испытывать, если Кэролайн умрет, хотя ее еще можно было бы спасти.
– Если она справилась сама, – сказала она врачу сейчас, – я полагаю, это что-то значит. Она не более готова умереть, чем я – отпустить ее.
Улыбка доктора стала грустной, но он ничего не сказал. Кэйси уважала этого человека. В противном случае она давно бы забрала Кэролайн из-под его надзора.
– Скажите мне, о чем вы думаете, – проговорила она.
– У нас с вами уже был такой разговор.
– По поводу инфекций. – За эти годы их было предостаточно. – А не по поводу приступов. Приступы – это что-то новое. – Ей не нравилось, как он смотрит на нее. – Вы думаете, она пытается умереть?
Врач слегка сморщил одну бровь, что должно было обозначать, что он нахмурился.
– Так часто бывает.
– Тогда почему она не умерла?
– По определению, тело пациента, находящегося в стабильном бессознательном состоянии, не имеет ничего общего с разумной жизнью. Вегетативные функции продолжают работать. И рефлекторные реакции – тоже. Благодаря этим рефлекторным реакциям, скорее всего, ваша мать и смогла пережить эту серию приступов.
– Серию? Не один? – в замешательстве переспросила Кэйси.
– Три, четыре, пять небольших в течение часа.
– Но небольших. И она справилась. Я все-таки думаю, что это что-то значит. – Она направилась к палате Кэролайн, но вернулась обратно. Как всегда, сердце боролось в ней с разумом. Кэйси сознавала: то, как она хочет воспринимать ситуацию, может не соответствовать истинному положению вещей. Если вы правы, – тихо спросила она, – то что происходит с ней сейчас?
– Возможно, ничего. Она может пережить этот кризис и остаться в таком же состоянии, как была, еще на какое-то время. Вы же читали истории болезни других пациентов.
Кэйси читала. Она узнала о Карен Энн Квинлан, Нэнси Крузан и десятках других, которые прожили долгие годы на искусственном питании и питье. Чтобы справиться с этим, она придумала собственный способ. Она была абсолютно рациональной женщиной, достигла успехов в профессиональной сфере, была активной, умела приспосабливаться, мыслить логически и была счастлива. Если одна часть ее души была заполнена болью, а она не в силах хоть что-то изменить, она вспоминала об этом только когда требовалось, но все остальное время запрещала себе думать на эту тему.
Она часто навещала Кэролайн. Находясь рядом с ней, она не думала ни о чем другом. Когда она покидала клинику, она закрывала за собой эту дверь. Ей не всегда удавалось держать ее закрытой, но если переживания одерживали верх, она прикладывала все усилия, чтобы взять себя в руки.
Было ли это холодностью и бесчувственностью? Возможно. Но она не представляла себе другого варианта. Если бы ей пришлось переживать боль, отчаяние, бессилие постоянно, каждый день, уже больше тысячи дней подряд, это бы уничтожило, раздавило ее.
Однако в данный момент она была здесь и она хотела разобраться.
– Если вы правы и моя мать пытается умереть, будут ли новые попытки?
– Возможно.
– С такими приступами?
– Не обязательно. У меня были пациенты, у которых проявлялся эпилептический синдром – серия продолжительных припадков, – но они переживали его, и в дальнейшем ничего подобного больше не наблюдалось. Об изменениях в состоянии могут сигнализировать и другие признаки. У пациентов, находящихся в постоянном бессознательном состоянии, обычно сохраняются циркадианные ритмы сна и бодрствования. У вашей матери тоже. У нее можно вызвать рефлекторную реакцию на вспышку света, когда она бодрствует, но нельзя, когда спит. Одним из признаков приближающейся смерти может быть изменение этой реакции. Периоды сна могут удлиняться, и ее будет сложнее разбудить. Это будет означать изменения в ее обмене веществ. Ее конечности могут стать холоднее, что будет свидетельствовать о нарушениях в системе кровообращения. Если ее автономные функции начнут ослабевать, в глотке может скапливаться слюна, и тогда ее дыхание станет более шумным и затрудненным.
– Превосходно, – с горькой иронией вставила Кэйси.
– Но она не страдает, – сказал врач с большим чувством, чем демонстрировал до этого момента. Очевидно было, что он согласился так подробно объяснить ситуацию только ради Кэйси. – Вы не должны об этом забывать. Она не чувствует боли. Она не чувствует вообще ничего. Уровень функционирования ее мозга недостаточен для этого.
– Значит, – заметила Кэйси, – если то, что происходит с ней сейчас, – это первый признак возвращения сознания, она может начать чувствовать боль?
– Если это произойдет, мы узнаем об этом. Даже если она не будет говорить, мы узнаем, если не я, то сиделки. На их чутье всегда можно положиться. Они всегда первыми узнают, когда пациент собирается в путь.
Собирается в путь. Он имеет в виду – умереть. Кэйси уже слышала об этом от самих сиделок и членов семей пациентов на этом самом этаже, и не раз. Сиделки все знали, поэтому она и не собиралась ничего спрашивать у них сейчас. Она не хотела знать ответ. Поэтому она кивнула врачу, выражая молчаливую благодарность, и жестом показала, что идет к Кэролайн.
В палате матери было тихо и сумрачно. Если что-то этим вечером и нарушило покой, единственным свидетельством этого была капельница, свисающая с держателя в изголовье кровати. Кэролайн лежала на боку, поддерживаемая в таком положении двумя удобно уложенными подушками.
Поцеловав ее в щеку, Кэйси почувствовала знакомый успокаивающий запах эвкалиптового крема, который сама покупала для нее и оставляла сиделкам. Она решила считать его символом жизни.
– Привет, мам, – прошептала она. – Как ты? Мне сказали, здесь было немного неспокойно?
Она взяла Кэролайн за руку, но она не казалась более холодной, чем обычно. Кэйси внимательно вглядывалась в лицо матери, но, с закрытыми глазами, оно было таким же спокойным, как всегда. Она прислушалась к ее дыханию, но не услышала никаких затруднений.
– Своими приступами ты просто напоминаешь им, чтобы не слишком расслаблялись, да? – улыбнулась она. – Это в твоем духе. Жесткие методы, как со мной, когда ты научила меня смотреть на счетчик бензина в машине. – Когда Кэйси было шестнадцать, она только получила права и каталась по окрестностям, где ей не угрожало ничего, кроме скуки. Однажды у нее кончился бензин. Кэролайн могла напомнить ей об этом заранее, но не стала этого делать.
Кэйси нежно сгибала взад-вперед запястье Кэролайн.
– Я думаю, нам стоит подумать о путешествии, – все так же шепотом продолжала она. – Ты всегда хотела побывать в Испании. Я думаю, мы должны это осуществить. – Кэролайн ничего не отвечала. – Конечно, мы не поедем прямо сейчас. Мы можем сделать это следующей весной, или летом, или даже еще через год. Я могу заказать тур, – она на самом деле сделала это в прошлом году, – а если мы передумаем, мы сможем отказаться. – Что ей и пришлось сделать затем. – На самом деле вовсе не обязательно ехать летом. Летом везде слишком много народа, поэтому можно поехать весной или осенью. Как ты на это смотришь, мам? По-твоему, это удачная задумка?
«А я буду уже в порядке?»
«Конечно».
«И смогу часами ходить пешком? Так делают все, кто отправляется в экскурсионный тур. Помнишь, как мы ездили в Вашингтон? Ты все время жаловалась, что умрешь от боли в ногах».
Кэйси вспоминала об этом с досадой. «Я была в седьмом классе. Мне не хотелось ехать с матерью в Вашингтон. Я хотела поехать туда с друзьями, которые были там на школьной экскурсии, но ты меня не пустила».
«Потому что мне хотелось быть вместе с тобой, Кэйси. Ты росла слишком быстро, и я знала, что ты будешь проводить с друзьями все больше и больше времени. И к тому же я не была уверена, что, если ты поедешь с друзьями, вы не набедокурите там».
В этом она была права. Когда Кэйси была с друзьями, они частенько безобразничали, и в половине случаев Кэйси оказывалась заводилой. Они то устраивали вечеринки с добытым обманом пивом, то пробирались на фильмы «до шестнадцати», то в год, когда баскетбольная команда их школы выиграла первенство штата, придумали выкрасить волосы в цвет формы спортсменов – зеленый.
– Мне нравилось вести себя вызывающе, – сказала она сейчас, – но ты же знаешь, ради чего было все это. Я устраивала проверку. Все время. Я хотела быть уверенной в том, что ты любишь меня, любую, хоть с зелеными волосами. К тому же какой интерес быть подростком, если ты не заставляешь родителей переживать?
«Ага. Оговорка по Фрейду, девочка моя. Ты сказала «родителей», во множественном числе. Этим, в основном, и объяснялись все твои хулиганства. Ты росла без отца. Ты обижалась на меня за то, что я не обеспечила тебя им».
«Я не хотела, чтобы ты меня им обеспечила. Мне был нужен мой настоящий отец».
Кэролайн не стала спорить. Она не могла сказать ничего, кроме того, что было уже сказано не раз, но теперь ситуация изменилась.
– Ты всегда говорила, что понятия не имеешь, как он живет. Но теперь его нет, а у меня есть его дом. И он может рассказать кое-что о нем, – проговорила она вслух.
Кэролайн молчала.
– Ты знала о том, что он играл на пианино? Или что он часами просиживал в одиночестве на балконе? Или о том, что его лучшим другом был кот? Мне кажется, он был очень одинок. То есть все эти годы, пока я негодовала из-за того, что он не желает меня признавать, моя жизнь, по всей вероятности, была куда счастливее, чем его.
Кэролайн молчала.
– Он умер скоропостижно, – выпалила она, размышляя, не добьется ли так хоть какого-то ответа. – Обширный инфаркт.
В течение этих трех лет у Кэролайн иногда наблюдались легкие подергивания головы, рук или губ, что было типично для пациентов в ее состоянии, но сейчас Кэйси не заметила ничего подобного. Ни движения век, ни дрожи, ни стона.
«Наверное, это лучше, чем так маяться», – прозвучал в голове Кэйси воображаемый ответ.
– Ты не маешься. Ты выздоравливаешь.
Кэролайн погрузилась в сон – по крайней мере так решила думать Кэйси. В противном случае она бы начала спорить с ней. Если Кэролайн жалела себя, Кэйси не хотела принимать в этом участия. Жалость к себе не может изменить ничего. А Кэйси хотела видеть Кэролайн здоровой.
Снова расчувствовавшись, Кэйси прошептала:
– Мне пора, мам. – Она поцеловала руку Кэролайн и осторожно опустила ее на простыню. – Я скоро еще приду к тебе. Тогда поговорим подольше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Я сама. – Она хотела сдвинуть назад его бейсболку, чтобы взглянуть на волосы, но он упорно натягивал пластиковый козырек на лоб.
– Не смотри. Меня тоже постригли. Только по-идиотски, – объяснил он. – Она отрезала их все, потому что сказала, что их слишком трудно расчесывать. Я хожу в школу в этой кепке, и мне все равно, что она говорит. Она говорит, что твой папа скоро вернется домой. И что он убил твою маму. Что, он правда это сделал?
Дженни сжала колени и уперлась локтями в живот.
– Нет.
– Тогда почему его посадили в тюрьму?
– Потому что судья решил, что он сделал это.
– Почему?
– Потому что он сказал, что сделал это.
– Значит, он это сделал?
– Джоуи? Джоуи Баттл, ты где?
Быстрый, как молния, Джоуи бросился прочь по улице. Дженни отвернулась, сгорбилась и втянула голову в плечи, чтобы Селена не заметила ее и не узнала, где был Джоуи. Она подождала, пока торопливый стук шагов не стихнет вдали. Потом встала и, все так же сгорбившись и чувствуя, как желудок скручивается узлами, зашагала домой.
Левая, правая, левая, правая. Она шла прямо, ставя одну ногу точно перед другой и пыталась распрямиться, как учили в журнале, но ее плечи отказывались разворачиваться, а когда она попыталась изгнать из головы переживания, в нее вторглось лицо Дардена – Дарден, и никакой работы, и волос тоже нет, и никакого спасения…
Она бросилась бежать, рыжий огонь волос бился в спускающемся тумане, она неслась что было сил, пока боль в боку не заставила ее замедлить шаг, но и тогда она не остановилась. Ей нужно было узнать, ждет ли ее Пит. Нужно узнать. Он – последнее светлое пятно в ее жизни.
Когда она добралась, наконец, до дома, ее охватило настоящее безумие. Она прорвалась сквозь туман, саваном окутавший дом, взлетела по ступеням боковой лестницы и ворвалась в кухню. Его там не было. Она бросилась в коридор, распахивая одну дверь за другой, пытаясь не дать ледяному ужасу захлестнуть сердце, – первый этаж, второй этаж, каждый уголок, каждый шкаф, даже под кроватью, если он вдруг решил подшутить над ней, хотя она знала, что он не поступил бы с ней так жестоко.
Тяжело дыша, она вцепилась руками в волосы. Если он уехал, это конец. Для нее в мире больше не будет ни утешения, ни тепла, ни намека на счастье, которым обладают все остальные. Если он уехал, ее мечты мертвы.
Содрогаясь от ужаса, она обхватила голову руками, зажмурилась и испустила вздох, почти стон, из самой дальней и жалкой части своей души.
Но тут перед ее глазами, сразу же широко распахнувшимися, возник образ соснового навеса на заднем дворе. Закрутившись на месте, она бросилась вон из комнаты и натолкнулась на большую мужскую фигуру.
Глава 12
Бостон
Перевернув последний лист рукописи и положив его в стопку, Кэйси поняла, что дрожит. Отчасти это объяснялось внезапным появлением большой мужской фигуры, но в основном – мыслью о том, что отец Дженни попал в тюрьму за убийство ее матери. У Кэйси никогда не было клиентов, связанных с убийством. Со смертью – да. Ей часто приходилось помогать людям пережить кончину кого-то из родителей, супруга или близкого друга. Но убийство – это совсем другое дело. Оно подразумевает такой уровень насилия, с которым Кэйси никогда не приходилось сталкиваться. Между ее родителями никогда не было насилия; да что там говорить, между ними и общения-то никакого не было. Не менее странным было то, что всякий раз, когда Кэйси пыталась описать это конкретное отклонение в различных психиатрических терминах, она приходила к выводу, что раздельная жизнь с наибольшей вероятностью порождает именно тот род ненависти, который может привести к убийству.
Но Конни написал, что Дженни – родственница. Поэтому данное конкретное убийство касалось и ее.
Нет. Кэйси одернула себя. На самом деле Конни написал, что «она» – родственница. Пока все, что было известно Кэйси, могло с тем же успехом свидетельствовать о том, что «она» относилось к тому, кто написал эти записки как литературное произведение, а «как помочь» – к помощи в их публикации. Здесь Кэйси помочь ничем не могла.
Но вместе с тем она не могла и отвернуться от Дженни Клайд. Мир вокруг Дженни сужался. Ее отчаяние росло. Кэйси должна была узнать, что случилось с ней дальше.
Что-то подсказывало ей, что Дженни – реальный персонаж. Но что-то вызывало у нее какое-то смутное чувство что-то в той части, которую она прочла только что. Но что именно это было, она не могла определить.
Когда ей казалось, что она почти ухватила нить, раздался телефонный звонок, заставивший ее вздрогнуть. Приглушенный звук доносился из кухни. Здесь, в зале, где она осталась после ухода Эмили Эйзнер, телефона не было. Не было здесь и часов, хотя она предполагала, что сейчас, должно быть, около десяти. Мег уже ушла, а друзья Кэйси обычно не звонили ей в такое время.
Обеспокоенная, она отложила страницы записок в сторону, пробежала через холл в кухню и схватила трубку.
Через десять минут быстрой езды по улицам, где движение, к счастью, было в этот час небольшим, Кэйси вбегала по ступеням в клинику и вверх на третий этаж. Лечащий врач ее матери был там, за столом дежурной; в ожидании Кэйси он изучал диаграммы Кэролайн.
Кэйси резко остановилась, в ушах глухо стучала кровь. Выражение лица врача было официальным и бесстрастным. Хотя она прекрасно знала, что это может быть следствием как воспитания, так и особенностей характера, ей казалось, что в данном случае внешняя строгость служит ему защитой от личных переживаний за судьбу пациентов – ведь ему лучше, чем кому-либо, было известно, что практически ни у кого из них нет надежды на выздоровление. Они могли существовать так, как Кэролайн, какое-то время, но в конечном итоге почти все умирали здесь.
Кэйси настороженно посмотрела на него. Он кивнул ей с легкой улыбкой, которая должна была ободрить ее.
– С ней все хорошо. На этот раз это продолжалось дольше, но она справилась сама.
Напряжение отпустило Кэйси, и она прислонилась к стене. Два года назад, когда Кэролайн пребывала в бессознательном состоянии уже достаточно долго для того, чтобы надежды на выздоровление стали призрачными, Кэйси распорядилась, чтобы в случае чего врачи не применяли реанимационных мер. Прежде чем решиться на этот шаг, Кэйси проконсультировалась с другими врачами, поговорила со священником из Провиденса, который знал Кэролайн, обсудила все «за» и «против» с ее друзьями. Умом Кэйси не раскаивалась в этом шаге. Однако она не была уверена, что будет испытывать, если Кэролайн умрет, хотя ее еще можно было бы спасти.
– Если она справилась сама, – сказала она врачу сейчас, – я полагаю, это что-то значит. Она не более готова умереть, чем я – отпустить ее.
Улыбка доктора стала грустной, но он ничего не сказал. Кэйси уважала этого человека. В противном случае она давно бы забрала Кэролайн из-под его надзора.
– Скажите мне, о чем вы думаете, – проговорила она.
– У нас с вами уже был такой разговор.
– По поводу инфекций. – За эти годы их было предостаточно. – А не по поводу приступов. Приступы – это что-то новое. – Ей не нравилось, как он смотрит на нее. – Вы думаете, она пытается умереть?
Врач слегка сморщил одну бровь, что должно было обозначать, что он нахмурился.
– Так часто бывает.
– Тогда почему она не умерла?
– По определению, тело пациента, находящегося в стабильном бессознательном состоянии, не имеет ничего общего с разумной жизнью. Вегетативные функции продолжают работать. И рефлекторные реакции – тоже. Благодаря этим рефлекторным реакциям, скорее всего, ваша мать и смогла пережить эту серию приступов.
– Серию? Не один? – в замешательстве переспросила Кэйси.
– Три, четыре, пять небольших в течение часа.
– Но небольших. И она справилась. Я все-таки думаю, что это что-то значит. – Она направилась к палате Кэролайн, но вернулась обратно. Как всегда, сердце боролось в ней с разумом. Кэйси сознавала: то, как она хочет воспринимать ситуацию, может не соответствовать истинному положению вещей. Если вы правы, – тихо спросила она, – то что происходит с ней сейчас?
– Возможно, ничего. Она может пережить этот кризис и остаться в таком же состоянии, как была, еще на какое-то время. Вы же читали истории болезни других пациентов.
Кэйси читала. Она узнала о Карен Энн Квинлан, Нэнси Крузан и десятках других, которые прожили долгие годы на искусственном питании и питье. Чтобы справиться с этим, она придумала собственный способ. Она была абсолютно рациональной женщиной, достигла успехов в профессиональной сфере, была активной, умела приспосабливаться, мыслить логически и была счастлива. Если одна часть ее души была заполнена болью, а она не в силах хоть что-то изменить, она вспоминала об этом только когда требовалось, но все остальное время запрещала себе думать на эту тему.
Она часто навещала Кэролайн. Находясь рядом с ней, она не думала ни о чем другом. Когда она покидала клинику, она закрывала за собой эту дверь. Ей не всегда удавалось держать ее закрытой, но если переживания одерживали верх, она прикладывала все усилия, чтобы взять себя в руки.
Было ли это холодностью и бесчувственностью? Возможно. Но она не представляла себе другого варианта. Если бы ей пришлось переживать боль, отчаяние, бессилие постоянно, каждый день, уже больше тысячи дней подряд, это бы уничтожило, раздавило ее.
Однако в данный момент она была здесь и она хотела разобраться.
– Если вы правы и моя мать пытается умереть, будут ли новые попытки?
– Возможно.
– С такими приступами?
– Не обязательно. У меня были пациенты, у которых проявлялся эпилептический синдром – серия продолжительных припадков, – но они переживали его, и в дальнейшем ничего подобного больше не наблюдалось. Об изменениях в состоянии могут сигнализировать и другие признаки. У пациентов, находящихся в постоянном бессознательном состоянии, обычно сохраняются циркадианные ритмы сна и бодрствования. У вашей матери тоже. У нее можно вызвать рефлекторную реакцию на вспышку света, когда она бодрствует, но нельзя, когда спит. Одним из признаков приближающейся смерти может быть изменение этой реакции. Периоды сна могут удлиняться, и ее будет сложнее разбудить. Это будет означать изменения в ее обмене веществ. Ее конечности могут стать холоднее, что будет свидетельствовать о нарушениях в системе кровообращения. Если ее автономные функции начнут ослабевать, в глотке может скапливаться слюна, и тогда ее дыхание станет более шумным и затрудненным.
– Превосходно, – с горькой иронией вставила Кэйси.
– Но она не страдает, – сказал врач с большим чувством, чем демонстрировал до этого момента. Очевидно было, что он согласился так подробно объяснить ситуацию только ради Кэйси. – Вы не должны об этом забывать. Она не чувствует боли. Она не чувствует вообще ничего. Уровень функционирования ее мозга недостаточен для этого.
– Значит, – заметила Кэйси, – если то, что происходит с ней сейчас, – это первый признак возвращения сознания, она может начать чувствовать боль?
– Если это произойдет, мы узнаем об этом. Даже если она не будет говорить, мы узнаем, если не я, то сиделки. На их чутье всегда можно положиться. Они всегда первыми узнают, когда пациент собирается в путь.
Собирается в путь. Он имеет в виду – умереть. Кэйси уже слышала об этом от самих сиделок и членов семей пациентов на этом самом этаже, и не раз. Сиделки все знали, поэтому она и не собиралась ничего спрашивать у них сейчас. Она не хотела знать ответ. Поэтому она кивнула врачу, выражая молчаливую благодарность, и жестом показала, что идет к Кэролайн.
В палате матери было тихо и сумрачно. Если что-то этим вечером и нарушило покой, единственным свидетельством этого была капельница, свисающая с держателя в изголовье кровати. Кэролайн лежала на боку, поддерживаемая в таком положении двумя удобно уложенными подушками.
Поцеловав ее в щеку, Кэйси почувствовала знакомый успокаивающий запах эвкалиптового крема, который сама покупала для нее и оставляла сиделкам. Она решила считать его символом жизни.
– Привет, мам, – прошептала она. – Как ты? Мне сказали, здесь было немного неспокойно?
Она взяла Кэролайн за руку, но она не казалась более холодной, чем обычно. Кэйси внимательно вглядывалась в лицо матери, но, с закрытыми глазами, оно было таким же спокойным, как всегда. Она прислушалась к ее дыханию, но не услышала никаких затруднений.
– Своими приступами ты просто напоминаешь им, чтобы не слишком расслаблялись, да? – улыбнулась она. – Это в твоем духе. Жесткие методы, как со мной, когда ты научила меня смотреть на счетчик бензина в машине. – Когда Кэйси было шестнадцать, она только получила права и каталась по окрестностям, где ей не угрожало ничего, кроме скуки. Однажды у нее кончился бензин. Кэролайн могла напомнить ей об этом заранее, но не стала этого делать.
Кэйси нежно сгибала взад-вперед запястье Кэролайн.
– Я думаю, нам стоит подумать о путешествии, – все так же шепотом продолжала она. – Ты всегда хотела побывать в Испании. Я думаю, мы должны это осуществить. – Кэролайн ничего не отвечала. – Конечно, мы не поедем прямо сейчас. Мы можем сделать это следующей весной, или летом, или даже еще через год. Я могу заказать тур, – она на самом деле сделала это в прошлом году, – а если мы передумаем, мы сможем отказаться. – Что ей и пришлось сделать затем. – На самом деле вовсе не обязательно ехать летом. Летом везде слишком много народа, поэтому можно поехать весной или осенью. Как ты на это смотришь, мам? По-твоему, это удачная задумка?
«А я буду уже в порядке?»
«Конечно».
«И смогу часами ходить пешком? Так делают все, кто отправляется в экскурсионный тур. Помнишь, как мы ездили в Вашингтон? Ты все время жаловалась, что умрешь от боли в ногах».
Кэйси вспоминала об этом с досадой. «Я была в седьмом классе. Мне не хотелось ехать с матерью в Вашингтон. Я хотела поехать туда с друзьями, которые были там на школьной экскурсии, но ты меня не пустила».
«Потому что мне хотелось быть вместе с тобой, Кэйси. Ты росла слишком быстро, и я знала, что ты будешь проводить с друзьями все больше и больше времени. И к тому же я не была уверена, что, если ты поедешь с друзьями, вы не набедокурите там».
В этом она была права. Когда Кэйси была с друзьями, они частенько безобразничали, и в половине случаев Кэйси оказывалась заводилой. Они то устраивали вечеринки с добытым обманом пивом, то пробирались на фильмы «до шестнадцати», то в год, когда баскетбольная команда их школы выиграла первенство штата, придумали выкрасить волосы в цвет формы спортсменов – зеленый.
– Мне нравилось вести себя вызывающе, – сказала она сейчас, – но ты же знаешь, ради чего было все это. Я устраивала проверку. Все время. Я хотела быть уверенной в том, что ты любишь меня, любую, хоть с зелеными волосами. К тому же какой интерес быть подростком, если ты не заставляешь родителей переживать?
«Ага. Оговорка по Фрейду, девочка моя. Ты сказала «родителей», во множественном числе. Этим, в основном, и объяснялись все твои хулиганства. Ты росла без отца. Ты обижалась на меня за то, что я не обеспечила тебя им».
«Я не хотела, чтобы ты меня им обеспечила. Мне был нужен мой настоящий отец».
Кэролайн не стала спорить. Она не могла сказать ничего, кроме того, что было уже сказано не раз, но теперь ситуация изменилась.
– Ты всегда говорила, что понятия не имеешь, как он живет. Но теперь его нет, а у меня есть его дом. И он может рассказать кое-что о нем, – проговорила она вслух.
Кэролайн молчала.
– Ты знала о том, что он играл на пианино? Или что он часами просиживал в одиночестве на балконе? Или о том, что его лучшим другом был кот? Мне кажется, он был очень одинок. То есть все эти годы, пока я негодовала из-за того, что он не желает меня признавать, моя жизнь, по всей вероятности, была куда счастливее, чем его.
Кэролайн молчала.
– Он умер скоропостижно, – выпалила она, размышляя, не добьется ли так хоть какого-то ответа. – Обширный инфаркт.
В течение этих трех лет у Кэролайн иногда наблюдались легкие подергивания головы, рук или губ, что было типично для пациентов в ее состоянии, но сейчас Кэйси не заметила ничего подобного. Ни движения век, ни дрожи, ни стона.
«Наверное, это лучше, чем так маяться», – прозвучал в голове Кэйси воображаемый ответ.
– Ты не маешься. Ты выздоравливаешь.
Кэролайн погрузилась в сон – по крайней мере так решила думать Кэйси. В противном случае она бы начала спорить с ней. Если Кэролайн жалела себя, Кэйси не хотела принимать в этом участия. Жалость к себе не может изменить ничего. А Кэйси хотела видеть Кэролайн здоровой.
Снова расчувствовавшись, Кэйси прошептала:
– Мне пора, мам. – Она поцеловала руку Кэролайн и осторожно опустила ее на простыню. – Я скоро еще приду к тебе. Тогда поговорим подольше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41