Свернуть или нет? Руки сами стали крутить руль влево. Чем ближе я подкатывал к тупику с мусорными баками, тем сильнее холодело внутри. А что, собственно, я хочу увидеть? Толпу милиционеров, окруживших «девятку», экспертов, машину «Скорой», носилки с телом Вергелиса, накрытым простыней? Когда впереди показались мусорные баки, я даже дышать перестал. Остановился, испугав добрый десяток разношерстных котов, которые копались в мусоре наравне с двумя бомжами. Развернулся в два приема, чтобы не задеть строй пустых бутылок, бережно выставленных у бордюра, и покатил в обратную сторону. «Девятки» не было. И вообще ничего не было, что бы напоминало вчерашние события. Не перепутал ли я улицу? Нет, не перепутал — Гувин-ская. Хотя ночью все здесь казалось иным, более масштабным и мрачным. Быстро, однако, сработала милиция!
Напротив того места, где я оставил «девятку», толкались, размахивали руками и очень звонко кричали мальчишки. Один был высокий и худой, второй чуть пониже, третий — совсем мелкий, как пенек. Мальчишки напоминали трубы церковного органа в момент исполнения мажорной фуги. Высокий периодически отвешивал подзатыльники среднему, а средний, в свою очередь, пинал по тощему заду самого маленького. Зато маленький громче всех кричал:
— Да ты че? С дуба рухнул? У него на затылке была рана! Его монтировкой долбанули!
— Вот козел! — пытался перекричать оппонента высокий мальчик. — Если не видел, так молчи! У него все лицо было в крови, он в лобовое стекло впечатался!
— В него из пистолета пальнули! — яростно перекрикивал обоих сразу средний мальчик. — Мне Сашка из восьмого дома сказал! У него в милиции братан работает, он все знает!
— Да молчите, бараны! — с высоты своего роста вещал самый длинный и в качестве дополнительных аргументов принялся раздавать оплеухи.
Я прибавил скорости. Наверняка нашлись свидетели, которые видели, что «девятку» приволокла сюда на буксире легковая машина. Номер в темноте вряд ли кто разглядел, но вот модель и цвет могли запомнить. Не исключено, что мой зеленый «Опель» уже в розыске.
На улицу Руданского въезд был закрыт «кирпичом», и я свернул к морвокзалу, чтобы оттуда попасть в начало Свердлова. Теперь я снова не мог думать ни о чем другом, как об убийстве водителя. Что делал и как себя вел Вергелис до того, как я перегородил ему дорогу на светофоре, я мог представить более или менее ясно. Но что произошло потом? К нему в салон ворвался злоумышленник и выстрелил в затылок? Интересно, откуда убийца мог знать, что именно в эту минуту, именно на этом светофоре я перекрою «девятке» дорогу? Нет, это шито белыми нитками. Преступник находился в машине еще задолго до того, как «девятка» встала на светофоре. Улица Свердлова. Я сбросил скорость, глядя на нумерацию домов… Значит, преступник подсел в машину к Вергелису вовсе не на светофоре. Вергелис громко разговаривал со мной, требовал, угрожал убийством, а человек, сидящий на заднем сиденье, разумеется, все слышал. И Вергелис не мог не знать, что пассажир все слышит. Значит ли это, что водитель не просто доверял пассажиру, а эти два человека — убийца и его жертва — были единомышленниками? Кстати, а почему я не нашел в салоне «девятки» черных очков, о которых упоминала девушка в красной юбке? Может, они упали водителю под ноги?
6
Я припарковался у дома номер восемнадцать и оставшуюся часть пути прошел пешком. Вот дом двадцать четыре. Кованая чугунная ограда под каменной аркой. Кладка старая, потемневшая от времени и влаги. Ступенька отполирована до блеска. Я зашел в узкий дворик, погруженный в тень. Над головой сплелись виноградные лозы. Гроздья еще зеленого, дымчатого винограда свисали сверху, будто замысловатые светильники. Тяжелая, обитая снизу латунной пластиной дверь скрипнула, ржавые пружины загудели, как струны музыкального инструмента. Широкие ступени по спирали поднимались вверх. Вот вторая квартира. Дверь уже потеряла былой рельеф из-за немыслимого количества слоев краски.
Я постучал: несильно, с большими паузами. В семье несчастье, громкие и требовательные звуки будут восприняты как оскорбление чувств. Никто не открыл, и я постучал еще раз. Тут снизу долетел скрип двери, и по лестнице стала медленно подниматься мелкая невзрачная женщина. Лицо ее было узким, бледным, нос тонкий и длинный, как у мыши.
—Здесь я, здесь, — произнесла она с одышкой. — Сил никаких… Вы ведь из милиции, я не ошиблась? Голова кругом идет. — — Она достала из тряпичной сумки ключ — большой «лепесток», похожий на те, какие в старину носили тюремщики. — Этот эксперт, он совсем ненормальный. «По каким признакам вы его опознали?» — спрашивает. А у меня на глазах слезы, я хватаю ртом воздух. «Вы, — говорю я, — женаты?» «Нет», — отвечает… Все ясно. У меня больше вопросов не было.
Она открыла дверь, зашла первой в темную прихожую, где рассохшиеся паркетины ходили ходуном независимо друг от друга, как кости домино, рассыпанные по полу. Кинула в угол сумку, побрела куда-то в мрачную утробу квартиры.
— Не разувайтесь, вы не первый и не последний. Соберу всю вашу грязь, а уж потом приберусь.
Я, стараясь производить как меньше шума, на цыпочках пошел за хозяйкой квартиры. Комната, куда мы зашли, была темной, плотные шторы, закрывающие окна, не пропускали и без того скудный дворовый свет. Женщина раздвинула шторы, села на потертый диван рядом с круглым одноногим столом и застыла в скорбящей позе. Я только раскрыл рот, чтобы осторожно спросить о муже, как она опередила меня.
— Две недели назад я похоронила брата, — произнесла она сильным голосом, в котором угадывалось сдержанное возмущение. — Ездили мы на похороны в Симферополь. А теперь вот я и мужа лишилась…Что происходит, вы можете мне сказать?.. Ой, только не надо меня успокаивать! Я и так веду себя как сытый ламантин. Хотите кофе? Только сами приготовьте, а то у меня никаких сил нет… И спрашивайте, спрашивайте, не молчите. Я ж теперь как «черный ящик» от разбившегося самолета — все последние дни Лени по часам пересказала: что он ел, что пил, кому звонил, куда ходил.
— К сожалению, мне придется задать похожие вопросы, — наконец произнес я.
— Ну что? Пересказать нашу жизнь? Меня уже и на магнитофон записали ваши коллеги… Никаких врагов у него не было, и никому его смерть была не нужна. Я думаю, его просто хотели ограбить. Я ж ему сто раз повторяла: смотри на людей, прежде чем впускать их в машину, не гонись за большими деньгами… Эх, что теперь изменишь?
— Он занимался частным извозом?
— Частный извоз! — усмехнулась женщина. — Как красиво звучит… Ну да, работал извозчиком. Днем около рынка находил клиентов, вечером — у набережной. И пьяных возил, и трезвых. Полгорода уже, наверное, перевез.
— Вы не замечали, в последние дни ваш муле не был чем-то озабочен? Его ничто не угнетало?
— В последние дни как раз он был в очень хорошем настроении.
— Он звонил вам вчера вечером?
— Как он мог позвонить, голубчик? Он из машины часами не выходит. Даже чай перед выходом из дома не пьет, чтобы лишний раз не останавливаться.
— Но ведь он мог позвонить вам из машины, с мобильного.
— С мобильного? — удивилась женщина и развела руками. — А мобильного у него отродясь не было. Эта штучка дорогая и нам не по карману. Да и о чем нам с ним говорить после двадцати лет совместной жизни?
— Странно, — произнес я.
— Ас чего вы взяли, что у него должен быть мобильный? — в свою очередь удивилась женщина и, как мне показалось, насторожилась.
На некоторое время в комнате повисла гнетущая тишина.
— Вы сказали, что в последние дни у вашего мужа было хорошее настроение, — продолжал я. — Были приятные новости?
— Он нашел богатого клиента, — ответила женщина, цепким и внимательным взглядом рассматривая мои руки. — Муж возил его с утра до вечера два дня подряд.
— И вчера?
— И вчера, по-моему, тоже, — кивнула женщина. —Ваши коллеги меня замучили, расспрашивая об этом человеке. И потому я вас сразу предупреждаю: я ничего о нем не знаю. Ни-че-го. Единственное, это то, что клиент очень хорошо платил. Дважды муле приносил домой по сто долларов.
— И вы даже не знаете, по какому маршруту ваш муж возил клиента?
— Я же вам сказала: я ничего о нем не знаю.
— Он расплачивался с вашим мужем после рабочего дня?
— Да. Муж два дня подряд уезжал куда-то к семи утра, а возвращался около десяти вечера. Я еще предупреждала, смотри, мол, не опоздай к своему благодетелю, а то он найдет себе другого водителя. Сегодня он тоже поехал к семи.
— Много бензина потратил за эти три дня?
— Муж обычно собирает и хранит в бардачке квитанции с бензоколонок. Следователь просмотрел их и сказал, что последний раз муж заправлялся четыре дня назад.
— Выходит, в эти дни он на большие расстояния не ездил?
— Выходит, что так…
— Никаких подозрительных предметов в карманах вашего мужа не нашли? — потеряв бдительность, спросил я, и с опозданием прикусил себе язык.
Женщина сразу обратила внимание на то, что вопрос нелепый. Она скрестила руки на груди, откинулась на спинку дивана и, не сводя с меня глаз, произнесла:
— Странно, что вы, работник милиции, меня об этом спрашиваете. Это я вас об этом должна была спросить. Это ведь вы вместе со своими коллегами обыскивали карманы Лени! Или я ошибаюсь?
— Видите ли, — начал я выкручиваться, — меня только что подключили к оперативной группе.
— Нет, ничего не нашли, — ответила женщина, кидая на меня пытливые взгляды, и я заметил в них хорошо спрятанное недоверие. — А его права, и записная книжка, и паспорт были так залиты кровью, что уже не все там разберешь… Господи, сколько крови! Я чуть в обморок не упала, когда мне машину показали. Это не машина, а какой-то цех по свежеванию…
И тут я заметил, что женщина смотрит вниз, на мои ноги, и лицо ее быстро меняется, глаза расширяются, губы размыкаются, словно ей хотелось крикнуть. Я невольно кинул взгляд на свои кроссовки.
— А в чем это они у вас выпачканы? — тихо произнесла она.
И тут к своему ужасу я увидел отчетливые бурые пятна крови на кайме подошв.
— Сам не знаю, — пробормотал я и убрал ноги под стул. — Может, кирпичная пыль? Я вчера на стройке рабочих опрашивал.
— Ну да, — произнесла женщина. Губы ее были напряжены. — Очень похоже на кирпичную пыль. Просто поразительное сходство…
Я встал, чувствуя, как начинает полыхать мое лицо.
— Больше не буду вас мучить своими вопросами, —пробормотал я, пятясь к выходу. Мною овладело жуткое желание снять с себя кроссовки и вышвырнуть их из квартиры.
— Я вас не провожаю, — произнесла женщина и прикрыла глаза.
Я быстро вышел из квартиры, закрыл за собой дверь, спустился вниз и там, у окна, внимательно осмотрел подошвы кроссовок. Проклятье! Это, конечно, кровь. И вдова это поняла сразу. Теперь мне остается только гадать, что она обо мне подумала и как скоро позвонит в милицию. Выходит, это я вчера выпачкался и до сих пор не обратил внимания. Позор мне! Такое головотяпство!
Я вышел на улицу, пересек проезжую часть и по ступенькам спустился в сквер Руданского. Газоны были влажными, всю ночь работали поливальные системы. Я пошел по траве, подошвы кроссовок со свистом скользили по ней. У неработающего фонтана, бордюр которого служил бомжам и нарами, и столом, я остановился и еще раз осмотрел подошвы. Вроде чисто. Но дотошная экспертиза может найти мельчайшие частички засохшей крови.
— Какой размер нужен? — спросил меня торговец обуви. — Сорок второй? Но носим сорок третий? Тогда возьми этот сорок первый, как раз будет.
Как ни странно, торговец совершенно точно определил размер моей ноги. Я примерил предложенные им кроссовки — почти такие же, как и мои, только с серыми вставками — и ноги почувствовали комфорт. Старые я положил в пакет и по пути на пункт приема платежей отправил их в мусорный бак.
Я зашел в офис, где принимали оплату за мобильные телефоны. На двери воззвание: «Закрывайте дверь, в зале работает кондиционер!» Судя по невыносимой духоте и жаре, в зале работал не кондиционер, а нагреватель для финской сауны. Я встал у бронированного стекла, за которым сидела оператор. Выдвинулся лоток для денег, словно загребущая ладонь попрошайки.
— Говорите номер, — сказала женщина через динамик.
Я по памяти назвал номер, который набрала на моем мобильнике девушка в красной юбке и который, по моему недавнему заблуждению, принадлежал убитому водителю «девятки» Вергелису. Оператор защелкала по клавиатуре компьютера, глянула на экран и уточнила:
— Зинчук Олег Иванович?
— Ага, — кивнул я.
Оператору что-то не понравилось, она нахмурила выщипанные донельзя ниточные брови, еще несколько раз щелкнула по клавиатуре и сказала:
— Ваш телефон временно заблокирован. Обратитесь в отдел финансового контроля.
Я сразу забыл про оператора, про финансовый контроль и вышел на улицу. Наконец-то туман немного развеялся и прояснились робкие контуры Истины. Я заполучил ФИО преступника, щедрого клиента Вергелиса, который два дня катался в его машине по городу, а на третий день влепил бедному водителю пулю в затылок. Этот человек, Зинчук, следил за агентством, требовал от Ирины номер моего телефона, подослал ко мне пуделя, а позже звонил мне, выдвигая свои требования. В тот момент, когда я перегородил «девятке» путь, Зинчук, испугавшись, что сейчас будет разоблачен, убил водителя и незаметно выбрался из машины. По злому умыслу или случайно, но тем самым он решил две задачи: убрал свидетеля и кинул на меня тень.
Вынув из чехла мобильник, я сжал его в ладони, словно гранату, которую собирался метнуть. История с наглецом, который пытался меня запугать, не закончилась. Она продолжается и уже оставила первые кровавые следы. Я включил телефон. Он быстро загрузился и пискнул, известив о приходе электронного письма. Латинскими буквами, но по-русски на дисплее было написано: «Ту zrja pytaeshsja sprjatat'sja ot menja. Ne delai sebe huzhe!» и второе сообщение: «Posmotri pochtu па Internete!» Вот же подонок! Он продолжает запугивать меня! Я остановился и прикусил кончик антенны. Оба сообщения были отправлены сегодня утром. Наверняка убийца пытался позвонить мне, но мой телефон был отключен.
Что самое скверное в этой истории — — негодяй Зинчук может расправиться с Ириной, как с легкостью поступил с водителем. Я немедленно позвонил ей домой и прослушал ровно десять длинных гудков. Ее нет дома или же не поднимает трубку. Вот же упрямая у меня сотрудница! Я позвонил Никулину.
— Опять с соседями пьянствуешь? — строго спросил я. — Да брось ты! — охрипшим голосом ответил Никулин. — Все расползлись. Боятся заразиться вирусом. Моя квартира напоминает им секретную биологическую лабораторию по созданию смертельных штаммов.
— Ты где слов таких нахватался? — усмехнулся я. Каждое мгновение бездействия угнетало меня, как и пустой разговор с больным сотрудником, но я не хотел демонстрировать Никулину своей озабоченности. Нечего пока поднимать панику, вызывать на себя шквал упреков и незаслуженных обвинений: «Ты чудовище! Ты же угробил девчонку!»
— Просьба к тебе, — нейтральным голосом произнес я. — Позвони Ирине, попроси ее срочно связаться со мной.
— А почему ты сам ей не позвонишь?
— Она определяет мой номер и не снимает трубку.
— А я, значит, должен исполнить роль троянского коня?
— Не самая ведь тяжелая роль, верно? И не часто я обращаюсь к тебе с просьбами.
— Никак не пойму, что между вами происходит? — проворчал Никулин, но я понял: он сделает, что я попросил.
7
Я должен был убедиться, что Ирина в безопасности. Надо попытаться вразумить ее, объяснить, что к угрозам человека, застрелившего водителя, надо относиться серьезно.
Я пил кофе в прибрежном кафе и не замечал его ужасного вкуса.
— Не отвечает Ирина, — сказал Никулин, когда я допил кофе. — Не отвечает ни по домашнему телефону, ни по мобильному. Это плохо. Очень плохо.
— Мобильный отключен или не отвечает? — уточнил я.
— Не отвечает.
Я кинул на стойку какую-то купюру и выбежал на улицу. Попытался призвать себя к спокойствию, но ничего не получилось. Какое, к черту, спокойствие! Быстрым шагом, чтобы не слишком привлекать к себе внимание, дошел до машины. К Ирине домой, как можно быстрее! Ее дом на улице Халтурина, рядом со сквером. С ее балкона, если чуть сдвинуть в сторону, как жалюзи, разросшийся виноград, видна полоска моря и корабли, похожие на расставленные по игровому полю фишки. В прошлом году, Восьмого Марта, мы с Никулиным приволокли к ней мангал, поставили его на балконе и стали жарить шашлыки. Пили «Киндзмараули», танцевали с Ириной по очереди…
Я звонил и стучался в дверь ее квартиры. Потом стал звать ее, прикоснувшись губами к замочной скважине. Эхо металось по этажам. Открылась дверь напротив. На пороге появился худой парень в кухонном фартуке, одетом на голый торс. Руки у него крупные, угловатые, красные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Напротив того места, где я оставил «девятку», толкались, размахивали руками и очень звонко кричали мальчишки. Один был высокий и худой, второй чуть пониже, третий — совсем мелкий, как пенек. Мальчишки напоминали трубы церковного органа в момент исполнения мажорной фуги. Высокий периодически отвешивал подзатыльники среднему, а средний, в свою очередь, пинал по тощему заду самого маленького. Зато маленький громче всех кричал:
— Да ты че? С дуба рухнул? У него на затылке была рана! Его монтировкой долбанули!
— Вот козел! — пытался перекричать оппонента высокий мальчик. — Если не видел, так молчи! У него все лицо было в крови, он в лобовое стекло впечатался!
— В него из пистолета пальнули! — яростно перекрикивал обоих сразу средний мальчик. — Мне Сашка из восьмого дома сказал! У него в милиции братан работает, он все знает!
— Да молчите, бараны! — с высоты своего роста вещал самый длинный и в качестве дополнительных аргументов принялся раздавать оплеухи.
Я прибавил скорости. Наверняка нашлись свидетели, которые видели, что «девятку» приволокла сюда на буксире легковая машина. Номер в темноте вряд ли кто разглядел, но вот модель и цвет могли запомнить. Не исключено, что мой зеленый «Опель» уже в розыске.
На улицу Руданского въезд был закрыт «кирпичом», и я свернул к морвокзалу, чтобы оттуда попасть в начало Свердлова. Теперь я снова не мог думать ни о чем другом, как об убийстве водителя. Что делал и как себя вел Вергелис до того, как я перегородил ему дорогу на светофоре, я мог представить более или менее ясно. Но что произошло потом? К нему в салон ворвался злоумышленник и выстрелил в затылок? Интересно, откуда убийца мог знать, что именно в эту минуту, именно на этом светофоре я перекрою «девятке» дорогу? Нет, это шито белыми нитками. Преступник находился в машине еще задолго до того, как «девятка» встала на светофоре. Улица Свердлова. Я сбросил скорость, глядя на нумерацию домов… Значит, преступник подсел в машину к Вергелису вовсе не на светофоре. Вергелис громко разговаривал со мной, требовал, угрожал убийством, а человек, сидящий на заднем сиденье, разумеется, все слышал. И Вергелис не мог не знать, что пассажир все слышит. Значит ли это, что водитель не просто доверял пассажиру, а эти два человека — убийца и его жертва — были единомышленниками? Кстати, а почему я не нашел в салоне «девятки» черных очков, о которых упоминала девушка в красной юбке? Может, они упали водителю под ноги?
6
Я припарковался у дома номер восемнадцать и оставшуюся часть пути прошел пешком. Вот дом двадцать четыре. Кованая чугунная ограда под каменной аркой. Кладка старая, потемневшая от времени и влаги. Ступенька отполирована до блеска. Я зашел в узкий дворик, погруженный в тень. Над головой сплелись виноградные лозы. Гроздья еще зеленого, дымчатого винограда свисали сверху, будто замысловатые светильники. Тяжелая, обитая снизу латунной пластиной дверь скрипнула, ржавые пружины загудели, как струны музыкального инструмента. Широкие ступени по спирали поднимались вверх. Вот вторая квартира. Дверь уже потеряла былой рельеф из-за немыслимого количества слоев краски.
Я постучал: несильно, с большими паузами. В семье несчастье, громкие и требовательные звуки будут восприняты как оскорбление чувств. Никто не открыл, и я постучал еще раз. Тут снизу долетел скрип двери, и по лестнице стала медленно подниматься мелкая невзрачная женщина. Лицо ее было узким, бледным, нос тонкий и длинный, как у мыши.
—Здесь я, здесь, — произнесла она с одышкой. — Сил никаких… Вы ведь из милиции, я не ошиблась? Голова кругом идет. — — Она достала из тряпичной сумки ключ — большой «лепесток», похожий на те, какие в старину носили тюремщики. — Этот эксперт, он совсем ненормальный. «По каким признакам вы его опознали?» — спрашивает. А у меня на глазах слезы, я хватаю ртом воздух. «Вы, — говорю я, — женаты?» «Нет», — отвечает… Все ясно. У меня больше вопросов не было.
Она открыла дверь, зашла первой в темную прихожую, где рассохшиеся паркетины ходили ходуном независимо друг от друга, как кости домино, рассыпанные по полу. Кинула в угол сумку, побрела куда-то в мрачную утробу квартиры.
— Не разувайтесь, вы не первый и не последний. Соберу всю вашу грязь, а уж потом приберусь.
Я, стараясь производить как меньше шума, на цыпочках пошел за хозяйкой квартиры. Комната, куда мы зашли, была темной, плотные шторы, закрывающие окна, не пропускали и без того скудный дворовый свет. Женщина раздвинула шторы, села на потертый диван рядом с круглым одноногим столом и застыла в скорбящей позе. Я только раскрыл рот, чтобы осторожно спросить о муже, как она опередила меня.
— Две недели назад я похоронила брата, — произнесла она сильным голосом, в котором угадывалось сдержанное возмущение. — Ездили мы на похороны в Симферополь. А теперь вот я и мужа лишилась…Что происходит, вы можете мне сказать?.. Ой, только не надо меня успокаивать! Я и так веду себя как сытый ламантин. Хотите кофе? Только сами приготовьте, а то у меня никаких сил нет… И спрашивайте, спрашивайте, не молчите. Я ж теперь как «черный ящик» от разбившегося самолета — все последние дни Лени по часам пересказала: что он ел, что пил, кому звонил, куда ходил.
— К сожалению, мне придется задать похожие вопросы, — наконец произнес я.
— Ну что? Пересказать нашу жизнь? Меня уже и на магнитофон записали ваши коллеги… Никаких врагов у него не было, и никому его смерть была не нужна. Я думаю, его просто хотели ограбить. Я ж ему сто раз повторяла: смотри на людей, прежде чем впускать их в машину, не гонись за большими деньгами… Эх, что теперь изменишь?
— Он занимался частным извозом?
— Частный извоз! — усмехнулась женщина. — Как красиво звучит… Ну да, работал извозчиком. Днем около рынка находил клиентов, вечером — у набережной. И пьяных возил, и трезвых. Полгорода уже, наверное, перевез.
— Вы не замечали, в последние дни ваш муле не был чем-то озабочен? Его ничто не угнетало?
— В последние дни как раз он был в очень хорошем настроении.
— Он звонил вам вчера вечером?
— Как он мог позвонить, голубчик? Он из машины часами не выходит. Даже чай перед выходом из дома не пьет, чтобы лишний раз не останавливаться.
— Но ведь он мог позвонить вам из машины, с мобильного.
— С мобильного? — удивилась женщина и развела руками. — А мобильного у него отродясь не было. Эта штучка дорогая и нам не по карману. Да и о чем нам с ним говорить после двадцати лет совместной жизни?
— Странно, — произнес я.
— Ас чего вы взяли, что у него должен быть мобильный? — в свою очередь удивилась женщина и, как мне показалось, насторожилась.
На некоторое время в комнате повисла гнетущая тишина.
— Вы сказали, что в последние дни у вашего мужа было хорошее настроение, — продолжал я. — Были приятные новости?
— Он нашел богатого клиента, — ответила женщина, цепким и внимательным взглядом рассматривая мои руки. — Муж возил его с утра до вечера два дня подряд.
— И вчера?
— И вчера, по-моему, тоже, — кивнула женщина. —Ваши коллеги меня замучили, расспрашивая об этом человеке. И потому я вас сразу предупреждаю: я ничего о нем не знаю. Ни-че-го. Единственное, это то, что клиент очень хорошо платил. Дважды муле приносил домой по сто долларов.
— И вы даже не знаете, по какому маршруту ваш муж возил клиента?
— Я же вам сказала: я ничего о нем не знаю.
— Он расплачивался с вашим мужем после рабочего дня?
— Да. Муж два дня подряд уезжал куда-то к семи утра, а возвращался около десяти вечера. Я еще предупреждала, смотри, мол, не опоздай к своему благодетелю, а то он найдет себе другого водителя. Сегодня он тоже поехал к семи.
— Много бензина потратил за эти три дня?
— Муж обычно собирает и хранит в бардачке квитанции с бензоколонок. Следователь просмотрел их и сказал, что последний раз муж заправлялся четыре дня назад.
— Выходит, в эти дни он на большие расстояния не ездил?
— Выходит, что так…
— Никаких подозрительных предметов в карманах вашего мужа не нашли? — потеряв бдительность, спросил я, и с опозданием прикусил себе язык.
Женщина сразу обратила внимание на то, что вопрос нелепый. Она скрестила руки на груди, откинулась на спинку дивана и, не сводя с меня глаз, произнесла:
— Странно, что вы, работник милиции, меня об этом спрашиваете. Это я вас об этом должна была спросить. Это ведь вы вместе со своими коллегами обыскивали карманы Лени! Или я ошибаюсь?
— Видите ли, — начал я выкручиваться, — меня только что подключили к оперативной группе.
— Нет, ничего не нашли, — ответила женщина, кидая на меня пытливые взгляды, и я заметил в них хорошо спрятанное недоверие. — А его права, и записная книжка, и паспорт были так залиты кровью, что уже не все там разберешь… Господи, сколько крови! Я чуть в обморок не упала, когда мне машину показали. Это не машина, а какой-то цех по свежеванию…
И тут я заметил, что женщина смотрит вниз, на мои ноги, и лицо ее быстро меняется, глаза расширяются, губы размыкаются, словно ей хотелось крикнуть. Я невольно кинул взгляд на свои кроссовки.
— А в чем это они у вас выпачканы? — тихо произнесла она.
И тут к своему ужасу я увидел отчетливые бурые пятна крови на кайме подошв.
— Сам не знаю, — пробормотал я и убрал ноги под стул. — Может, кирпичная пыль? Я вчера на стройке рабочих опрашивал.
— Ну да, — произнесла женщина. Губы ее были напряжены. — Очень похоже на кирпичную пыль. Просто поразительное сходство…
Я встал, чувствуя, как начинает полыхать мое лицо.
— Больше не буду вас мучить своими вопросами, —пробормотал я, пятясь к выходу. Мною овладело жуткое желание снять с себя кроссовки и вышвырнуть их из квартиры.
— Я вас не провожаю, — произнесла женщина и прикрыла глаза.
Я быстро вышел из квартиры, закрыл за собой дверь, спустился вниз и там, у окна, внимательно осмотрел подошвы кроссовок. Проклятье! Это, конечно, кровь. И вдова это поняла сразу. Теперь мне остается только гадать, что она обо мне подумала и как скоро позвонит в милицию. Выходит, это я вчера выпачкался и до сих пор не обратил внимания. Позор мне! Такое головотяпство!
Я вышел на улицу, пересек проезжую часть и по ступенькам спустился в сквер Руданского. Газоны были влажными, всю ночь работали поливальные системы. Я пошел по траве, подошвы кроссовок со свистом скользили по ней. У неработающего фонтана, бордюр которого служил бомжам и нарами, и столом, я остановился и еще раз осмотрел подошвы. Вроде чисто. Но дотошная экспертиза может найти мельчайшие частички засохшей крови.
— Какой размер нужен? — спросил меня торговец обуви. — Сорок второй? Но носим сорок третий? Тогда возьми этот сорок первый, как раз будет.
Как ни странно, торговец совершенно точно определил размер моей ноги. Я примерил предложенные им кроссовки — почти такие же, как и мои, только с серыми вставками — и ноги почувствовали комфорт. Старые я положил в пакет и по пути на пункт приема платежей отправил их в мусорный бак.
Я зашел в офис, где принимали оплату за мобильные телефоны. На двери воззвание: «Закрывайте дверь, в зале работает кондиционер!» Судя по невыносимой духоте и жаре, в зале работал не кондиционер, а нагреватель для финской сауны. Я встал у бронированного стекла, за которым сидела оператор. Выдвинулся лоток для денег, словно загребущая ладонь попрошайки.
— Говорите номер, — сказала женщина через динамик.
Я по памяти назвал номер, который набрала на моем мобильнике девушка в красной юбке и который, по моему недавнему заблуждению, принадлежал убитому водителю «девятки» Вергелису. Оператор защелкала по клавиатуре компьютера, глянула на экран и уточнила:
— Зинчук Олег Иванович?
— Ага, — кивнул я.
Оператору что-то не понравилось, она нахмурила выщипанные донельзя ниточные брови, еще несколько раз щелкнула по клавиатуре и сказала:
— Ваш телефон временно заблокирован. Обратитесь в отдел финансового контроля.
Я сразу забыл про оператора, про финансовый контроль и вышел на улицу. Наконец-то туман немного развеялся и прояснились робкие контуры Истины. Я заполучил ФИО преступника, щедрого клиента Вергелиса, который два дня катался в его машине по городу, а на третий день влепил бедному водителю пулю в затылок. Этот человек, Зинчук, следил за агентством, требовал от Ирины номер моего телефона, подослал ко мне пуделя, а позже звонил мне, выдвигая свои требования. В тот момент, когда я перегородил «девятке» путь, Зинчук, испугавшись, что сейчас будет разоблачен, убил водителя и незаметно выбрался из машины. По злому умыслу или случайно, но тем самым он решил две задачи: убрал свидетеля и кинул на меня тень.
Вынув из чехла мобильник, я сжал его в ладони, словно гранату, которую собирался метнуть. История с наглецом, который пытался меня запугать, не закончилась. Она продолжается и уже оставила первые кровавые следы. Я включил телефон. Он быстро загрузился и пискнул, известив о приходе электронного письма. Латинскими буквами, но по-русски на дисплее было написано: «Ту zrja pytaeshsja sprjatat'sja ot menja. Ne delai sebe huzhe!» и второе сообщение: «Posmotri pochtu па Internete!» Вот же подонок! Он продолжает запугивать меня! Я остановился и прикусил кончик антенны. Оба сообщения были отправлены сегодня утром. Наверняка убийца пытался позвонить мне, но мой телефон был отключен.
Что самое скверное в этой истории — — негодяй Зинчук может расправиться с Ириной, как с легкостью поступил с водителем. Я немедленно позвонил ей домой и прослушал ровно десять длинных гудков. Ее нет дома или же не поднимает трубку. Вот же упрямая у меня сотрудница! Я позвонил Никулину.
— Опять с соседями пьянствуешь? — строго спросил я. — Да брось ты! — охрипшим голосом ответил Никулин. — Все расползлись. Боятся заразиться вирусом. Моя квартира напоминает им секретную биологическую лабораторию по созданию смертельных штаммов.
— Ты где слов таких нахватался? — усмехнулся я. Каждое мгновение бездействия угнетало меня, как и пустой разговор с больным сотрудником, но я не хотел демонстрировать Никулину своей озабоченности. Нечего пока поднимать панику, вызывать на себя шквал упреков и незаслуженных обвинений: «Ты чудовище! Ты же угробил девчонку!»
— Просьба к тебе, — нейтральным голосом произнес я. — Позвони Ирине, попроси ее срочно связаться со мной.
— А почему ты сам ей не позвонишь?
— Она определяет мой номер и не снимает трубку.
— А я, значит, должен исполнить роль троянского коня?
— Не самая ведь тяжелая роль, верно? И не часто я обращаюсь к тебе с просьбами.
— Никак не пойму, что между вами происходит? — проворчал Никулин, но я понял: он сделает, что я попросил.
7
Я должен был убедиться, что Ирина в безопасности. Надо попытаться вразумить ее, объяснить, что к угрозам человека, застрелившего водителя, надо относиться серьезно.
Я пил кофе в прибрежном кафе и не замечал его ужасного вкуса.
— Не отвечает Ирина, — сказал Никулин, когда я допил кофе. — Не отвечает ни по домашнему телефону, ни по мобильному. Это плохо. Очень плохо.
— Мобильный отключен или не отвечает? — уточнил я.
— Не отвечает.
Я кинул на стойку какую-то купюру и выбежал на улицу. Попытался призвать себя к спокойствию, но ничего не получилось. Какое, к черту, спокойствие! Быстрым шагом, чтобы не слишком привлекать к себе внимание, дошел до машины. К Ирине домой, как можно быстрее! Ее дом на улице Халтурина, рядом со сквером. С ее балкона, если чуть сдвинуть в сторону, как жалюзи, разросшийся виноград, видна полоска моря и корабли, похожие на расставленные по игровому полю фишки. В прошлом году, Восьмого Марта, мы с Никулиным приволокли к ней мангал, поставили его на балконе и стали жарить шашлыки. Пили «Киндзмараули», танцевали с Ириной по очереди…
Я звонил и стучался в дверь ее квартиры. Потом стал звать ее, прикоснувшись губами к замочной скважине. Эхо металось по этажам. Открылась дверь напротив. На пороге появился худой парень в кухонном фартуке, одетом на голый торс. Руки у него крупные, угловатые, красные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29