— А для чего вам нужно в Адиш?
— Покататься на лыжах.
Следователь замолчал. Мое поведение во время ограбления было безупречным. Ну, скажем, почти безупречным.
— Скажите, Кирилл Андреевич, а как так получилось, что вы оказались единственным пассажиром, у которого бандиты не забрали мобильный телефон?
— А это надо у бандитов спросить. Они вам точно скажут.
— После того как бандиты ушли, вы позвонили в службу спасения, так?
Я кивнул. Знаю, о чем он сейчас спросит.
— Сразу позвонили?
— Сразу. Но было занято.
— Так не бывает, — на удивление приятно улыбнулся следователь.
— А у меня было, — гнул я свое.
Кто-то из милиционеров взял мой мобильник, покрутил его в руках и стал нажимать на кнопки. Наверняка решил проверить исходящие вызовы.
— А в памяти остался только один вызов на службу спасения, — сказал он голосом полным надежды на повышение по службе.
— Остальные вызовы я стер.
— Зачем? — спросил следователь. Меня атаковали уже с двух сторон.
— Нечаянно, — ответил я. — А это разве запрещено?
Человек в штатском передал следователю карту Кавказа, молча ткнув в нее пальцем. Следователь глянул, вскинул вверх седые брови.
— Зачем вы обвели поселок Эден кружочком? Вы же не собирались там останавливаться. Чем вас этот поселок заинтересовал?
Вот же невезуха! Я и забыл о том, что пометил Эден. Вопрос удачный. С ходу и не соврешь.
— Ну, так что? — спросил следователь, вынул из кармана пачку сигарет, закурил.
— Это не кружочек, — ответил я, почесывая щетину на щеке. — Это буква «О». Я с одной девчонкой на автобусной остановке в Минводах познакомился, ее Оксаной звали; хотел у нее номер телефона выпытать, и на карте его записать, так как другой бумажки под рукой не оказалось, а она в такси — прыг! — и укатила. А я так с карандашом в руке и застыл… Я там еще шашлык покупал, можете спросить шашлычника, он подтвердит. Следователь чувствовал, что я вру, но доказать это не мог.
— А ведь и спросим, — со скрытой угрозой пообещал он.
— Спросите, спросите! Смуглый такой парнишка с огромными ножами. У него свинина была очень жирная. Я все руки в жире испачкал.
— Да? — оживился следователь, поднял карту и посмотрел на свет. — А жирных пятен-то не видно.
— Так я руки вытер перед тем, как с девушкой знакомиться, — не моргнув глазом, выдал я. — Разве это не естественно? Вы бы стали знакомиться с девушкой с грязными руками?
Разговор перестал нравиться следователю. Его раздражала моя самоуверенность.
—"— Ладно, — прервал он, нахмурившись. — Подождите пока у автобуса, мы вас еще пригласим.
— А вещи свои можно забрать?
— Потом заберете… И позовите, пожалуйста, Изабеллу Федоровну.
Я пошел по ступенькам вниз. Не отпустят они меня, это ясно как Божий день. Они намерены пришить мне соучастие в ограблении — а ведь, в самом деле, похоже, что я выступал в роли наводчика и постоянно держал Дедов Морозов в курсе того, что происходит в салоне. Промурыжат меня дня два в «обезьяннике» и за это время узнают, что меня уже несколько дней кряду разыскивает милиция. И^-мне предстоит пережить нечто похожее на сход лавины: долго и мучительно придется выкапываться из завалов обвинений и улик.
Я остановился у водительского сиденья и обернулся. Сыщиков отсюда не видно, только слышны их приглушенные голоса: бу-бу-бу. Через дверной проем можно было полюбоваться на гидессу, завернутую в розовую шаль. Она стояла ко мне спиной, нервно топтала снег и курила.
Я кинул взгляд на сиденье. На спинке висит Ко-лина куртка — поношенная, с лоснящимися рукавами «аляска». Сойдет! А если вывернуть наизнанку, то вообще станет примером непостижимой западной моды. Что еще пригодится? Вымпелы городов! Роскошная коллекция! Есть и Лейпциг, есть и Франкфурт… Извини, Коля! Если выкарабкаюсь, в долгу не останусь… Я замотал вымпелы в куртку, сунул ее под мышку и незаметно вышел из автобуса. Хорошо, что стекла по-прежнему запорошены снегом. Никто не видел, как я вывернул «аляску» наизнанку, напялил ее на себя и навесил на шею вымпелы. Идиот идиотом! Теперь как можно быстрее уйти отсюда! Прочь! Но бегом нельзя, сразу привлеку к себе внимание… Снег скрипит, хрустит под ногами. Я уже почти дошел до лавинного конуса. Немцы все еще штурмуют его. Тяжелее всего двум спасателям с носилками. На меня оглядываются. Я оступаюсь и падаю в снег. Парень в оранжевом жилете, почти мальчишка, большими прыжками спускается ко мне. Вот он рядом. Какие участливые глаза! Как он тяжело дышит! Я делаю вид, что едва ворочаю языком и выдаю нечто, отдаленно похожее на немецкую речь:
— Гутен таг, дер ханд нах ахтунг, ди шлахт аусвайс, бир гессен нихт шиссен…У меня получается здорово. Спасатель верит, что я забытый всеми немецкий турист.
— Ни хрена не понимаю, что ты там лопочешь, — бормочет он, хватая меня под руку и помогая подняться на ноги. — Давай, передвигай костылями!
— Йа, йа, гут, гут, — тяжким голосом говорю я.
— Ага, тебе гут, а мне до ночи с тобой трахаться, — тихо ворчит парень, но при этом с состраданием и любовью смотрит на меня.
Вот это по-нашему, по-русски — всегда поможем, но матом обложим… Мы стали подниматься на снежную гору, догоняя группу. Я обернулся. Никто на нас не смотрел, никто за нами не гнался. Спасибо тебе, мой ангел-хранитель, за твое долготерпение!
21
Я обогнал группу и первым взобрался на гребень снежной горы. Там остановился, крепко пожал руку спасателю и направился вниз, к шоссе. Вымпелы — долой! «Аляску» — — долой! Я скинул ее с себя и втоптал в снег… Какая легкость в теле и душе! Какое облачное чувство свободы! Завтра утром, когда расчистят шоссе, я поеду через Эден в Мижарги. Оттуда пойду пешком в сторону ледника. И до встречи с Ириной останется совсем немного…
Но о чем я думаю? Эден, Мижарги… Я машинально хлопнул ладонью по пустому чехлу от мобильника. Какая скверная штука! Телефон-то остался у милиции. А они обязательно просмотрят список телефонных номеров. И, самое главное, прочитают последнее сообщение, которое я не успел стереть. Там все расписано, куда и каким маршрутом я пойду. Надо быть ослом, чтобы не выставить на пути к леднику милицейский наряд. Значит, надо искать другой путь к леднику. Надо пойти в обход…
Я начал замерзать. Не мудрено — рубашка-то с короткими рукавами, да и слаксы не предназначены для прогулок в заснеженных горах. Сделал глубокий вздох и побежал. Восемь километров до Ади-ша — какая, право, чепуха.
Я преодолевал подъемы, спуски, повороты, на бегу хватал пригоршни снега с обочины и прижимал его к разгоряченному лбу, взмахом руки отвечал на приветствие водителей авто, которые Протяжно сигналили и что-то кричали мне, должно быть, принимая меня за спортсмена-экстремала. Наконец, когда я согрелся настолько, что от меня уже начал валить пар, я увидел впереди огоньки поселка и застывшие над верхушками сосен и крышами домов тросы канатной дороги, и пустые кресла со страховочными цепочками, и уловил запах жилья, овечьего помета и печного дыма.
Рубашка промокла насквозь и не только не согревала меня, но даже доставляла мне больше страданий, чем если бы я был вообще голым по пояс… От дороги вправо поднимались ступени. Из-за стволов сосен доносилась музыка. Бар или ночной клуб… У меня дрожал подбородок, а влажную прядь волос уже прихватило морозом. Я шел на звуки музыки, как голодный пес на запах колбасного магазина.
Я стащил с себя рубашку и развесил ее на ветке сосны. Вперед, туда, где тепло! Потом я буду думать, как бы раздобыть денег и где переночевать. А сейчас надо только согреться. Я распахнул дверь. В тамбуре стояли два привратника в пятнистых ком-безах. Интересно, зачем охранникам ночного клуба маскировочный камуфляж? Они что, под столами засады устраивают? Преградили мне дорогу. По тупым лицам скользят отблески красной лампы.
— Привет! — сказал я, отталкивая руку охранника, как турникет. — Мой номер еще не объявили?
Пока они переваривали этот вопрос и тужились над ответом, я смешался с толпой танцующих. Вокруг лица — красивые и не очень, смуглые и обгорелые до цвета спелой малины; уши с серьгами и без; губы накрашенные и обветренные; носы, носики и шнобели, шелушащиеся, напудренные; и улыбки — ослепительные, ироничные, удивленные: парень по пояс голый! Я оказался в кругу восторженных девушек. Они кричали, пищали и в такт музыке топали. Грохот стоял такой, что на моей голове шевелились волосы. Я тоже начал танцевать — нечто дикарское, шаманское, жуткое, извиваясь, как пламя, приседая и вытягиваясь к черному потолку, по которому в бешеном круговороте вращались звезды. Круг расширялся, вовлекая в себя все больше и больше девушек. Я сделал сальто назад, потом сел в шпагат, но толпе этого было мало, меня подзадоривали все дружней, аплодируя и вопя. Парни, стоящие позади своих девчонок, смотрели на меня недружелюбно, я запросто притянул к себе внимание их подруг, которых они, должно быть, обрабатывали уже не один час… Я кружился как белка в колесе. Встал на руки, прошелся по кругу, словно циркач, под аплодисменты, сделал еще одно сальто, прыгнул вверх. Моему примеру последовал долговязый парень с оранжевыми волосами, он стащил с себя пуловер, обнажив покрытую веснушками грудь, но украденное у меня ноу-хау в его исполнении осталось невостребованным. Девчонки заводились все сильнее, и круг, который они отвоевали для меня, занимал уже едва ли не четверть зала. Я начал выдыхаться и на остатках сил сел в шпагат, уперся ладонями в пол, локти — в живот и медленно оторвал ноги от пола. Свист, аплодисменты! Я прыжком вернулся в нормальное положение, поклонился публике и пошел по кругу с протянутой рукой. Посыпалась мелочь, кто-то сунул мне бутылку пива, кто-то угостил шоколадкой, потом легла пятидесятирублевая бумажка (ого! Это уже что-то), потом… Шутка, что ли? Сто баксов!
Я поднял глаза, чтобы лицезреть столь щедрое создание и остолбенел. Она… То есть, конечно, она, но не помню, кто она есть, где и когда мы встречались. Очень знакомое, до боли знакомое лицо! Где же, где же?? Актриса? Продавщица? Стоматолог? Стоит передо мной, улыбается краешком губ. Платье до колен, плотно облегающее фигуру. Покрыто блестками, словно чешуйками. Личико хитрое, чуть вытянутое вперед, что отдаленно напоминает милую собачью мордочку…
Я врезал себя по лбу свободной рукой, и мысли тотчас пришли в порядок. Ага! Девушка в красной юбке! Та самая! Конечно, конечно. И она меня узнала.
— Ты? — задал я идиотский вопрос.
Круг смыкался. Начался новый танец, и пары затоптали мою арену. Какой-то парень сильно толкнул меня плечом, взял щедрую поклонницу моего таланта за руку и потянул к себе.
— Потанцуем?
— Я не танцую! — ответила она.
Мы всем мешали. Я соображал намного медленнее, чем мне бы хотелось. Откуда она здесь? Я взял ее под локоть и стал вместе с ней протискиваться сквозь танцующую толпу к столикам, где было немного свободного места. Парень, которого моя знакомая только что отшила, оказался перед моими глазами, словно осенний лист, налипший на ветровое стекло машины. У него было такое лицо, словно ему сильно наступили на ногу, но он сдержался и не закричал.
— Эй, чувак, — сказал он мне и сложил на груди руки, чтобы испугать меня своими бицепсами. — Это моя девушка. Внял?
В этом принципиальном вопросе следовало разобраться, и я спросил:
— Ты его девушка?
Моя знакомая отрицательно покачала головой.
— Тогда иди и закажи себе стакан кефира, — посоветовал я парню. — Я потом оплачу.
— Понял, —криво ухмыльнулся парень и плюнул мне под ноги. — Так и сделаю.
Он испарился. Мы подошли к стойке бара.
— Послушай, — сказал я. — Совсем из головы вылетело, как тебя зовут?
— Лера… Ты так здорово танцевал! А я смотрю — ты или не ты?
— Это я, Лера. Я… Очень хорошо…
Я пожирал ее глазами, пытаясь постичь тайну, которую эта девушка носила в себе. Или, может быть, не было никакой тайны, я сам придумал ее?
— Ты здесь какими судьбами, Лера?
— Да вот со своим парнем на райдерский тус прикатила… Слушай, а тебе не холодно? У тебя что-нибудь есть надеть?
— А что такое райдерский тус? — спросил я и заказал джин и шампанское.
— Ну, это компашка бордеров и прочих безбашенных элементов… На досках катаемся, ты что, не врубаешься?
Ее веселила моя непросвещенность.
— На каких досках, Лера? На гладильных? Или на стиральных?
Она заливисто рассмеялась, высоко подняв подбородок.
— На сноубордах!
— Теперь понял. Это такая одиночная широкая лыжа. У моего прадеда была такая. Ему в уссурийской тайге тигр ногу откусил, и с тех пор старикан на охоту на одной лыже ездил… А где твой парень?
— А он продрог сегодня на вышке, как цуцик, и в номере отогревается. А мне стало скучно, и я сюда пришла.
Мы выпили. Джин продрал мне горло так, будто я выпил сок жгучего перца. Лера долго не отрывала бокала от губ и смотрела на меня так же, как и я на нее, — вроде бы весело, и в то же время напряженно, будто мы поспорили, кто кого быстрее рассмешит, причем поспорили на очень большие деньги.
— Сто долларов я тебе обязательно верну, — пообещал я.
— А как же голый пойдешь на улицу?
— А я не пойду. Я тут останусь. Предложу себя бармену в качестве уборщика.
Лера поставила бокал на стойку, спустила бретельку платья с плеча и ближе подошла ко мне.
— Вот посмотри, — сказала она, глазами показывая на плечо. — Как тебе это нравится?
— Хорошее плечо, — оценил я. — Плавно переходит на предплечье, а спереди перетекает в грудь и выгодно подчеркивает ее округлость, объем и упругость…
— Какая упругость! — воскликнула Лера, немедленно возвращая бретельку на место. — Я тебе синяк показываю! Это я у тебя в машине его заработала, когда под сиденье свалилась. Здорово ты меня тогда покатал!
— Я сразу понял, что ты любишь экстрим.
— Экстрим люблю, а когда меня дурят — нет. Я уже потом поняла, что никакой ты не милиционер, а всего лишь на пушку меня брал. «Сатанисты…Тридцать четыре ритуальных трупа… Уголовный розыск на ушах…» Ты здорово врать умеешь.
— Спасибо, — ответил я, прикладывая ладонь к груди. — Спасибо за скромную оценку моих выдающихся достоинств.
Нет, она здесь неспроста. Второй раз оказаться в самом эпицентре событий — это уже не случайность. Закономерность! Но Л ера вовсе не кажется испуганной. Несколько напряжена — это да. И улыбка! Какая милая, какая насыщенная улыбка, будто девушка с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться.
— А хочешь я дам тебе мой свитер? — обрадован-но воскликнула она и легонько шлепнула меня по груди. — Я его в гардеробе оставила. А мне и пуховика будет достаточно.
А разве ты уже уходишь?
Я не могу надолго оставлять своего замерзшего друга, — ответила Лера и, словно прося у меня прощения, вздохнула. — Вот смотрю, как ты мурашками покрылся, и так жалко его становится, что скулить хочется… Пошли в гардероб!
Я позволил ей делать со мной то, что она хотела делать. Чем больше она проявит инициативы, тем быстрее раскроется. Лера стала решительно пробиваться к гардеробу. Я смотрел на ее плечи, пытаясь найти синяк. Вся эта гнусная история началась с нее. Она попросила у меня мобильник. Она выполнила волю человека, которого я до сих пор не могу ни увидеть, ни понять. Мужчина в темных очках, с узким лицом, заплативший ей сто баксов за пустяковую, в сущности, услугу. Там, у дверей ночного магазина, я позволил ей прикоснуться к моему мобильнику, и — понеслась катавасия! Словно она защелкнула на моем запястье наручники.
22
Мы пробились к гардеробу, словно сквозь могучий морской прибой к спасительному берегу. С голой грудью мне было легче, чем Лере, проталкивать себя сквозь потно-пьяную толпу танцующих. Обе лямки от платья висели у нее на локтях, а черные бархатные туфли были покрыты пыльными отпечатками протекторов спортивной обуви. Она кинула на прилавок номерок и протянула мне свой свитер — цвета морковки, с большим воротником. От свитера пахло духами и еще чем-то приятным и волнующим.
— Ты уверена, что он подойдет мне по размеру?
— Он растягивается.
Она накинула поверх платья ярко-красный пуховик. Я вспомнил ее юбочку, в которой она щеголяла по набережной. Точно такой же цвет. Нравится девушке красное… Если свитер и растягивался, то до разумных пределов. Мне удалось с превеликим трудом просунуть сквозь воротник голову и руки в рукава, которые едва достали мне до локтей. Дальше дело пошло хуже. На мою грудь (в обхвате метр двадцать пять) свитер решительно не хотел наползать и собрался складками под подбородком. Лера пришла мне на помощь.
— Ты его не тяни! Раскатывай!
Свитер трещал, но не рвался. Я выдохнул из груди воздух и поднял руки вверх.
— Самое интересное, как я буду его снимать.
— А ты не снимай. Спи в нем. А завтра мы встретимся, и я тебе помогу… Ой, кажется, немножко по шву разошлось…
— Я тебя провожу, — решил я.
Лера начала было возражать, но я устремился к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29