«Дышев А. Отходной маневр»: Книги «Искателя»; М.; 2004
ISBN 5-94743-212-9
Андрей ДЫШЕВ
ОТХОДНОЙ МАНЕВР
1
— Хватит врать, нет у тебя никакой жены, — сказала она, внимательно рассматривая книжные полки, безделушки и бутылки в стеклянном шкафу.
Я стоял посреди комнаты в халате, не успев как следует вытереться. Под ногами на ламинированном паркете растекалась лужица. Лучи заходящего солнца, нанизавшие на себя окно, отражались в ней. Она меня раскусила. Обычно бывает наоборот. Мужики, желая пофлиртовать, снимают обручальные кольца и божатся, что холостые. Глупость несусветная! Зачем давать женщине пустую надежду? Я, чтобы не брать грех на душу, всегда вру, что женат, что у меня куча детей и брак мой незыблем, как пирамида Хеопса.
— Зачем обманывал? — она повернулась ко мне, подбоченилась и чуть склонила голову набок. Пучок желтых волос прикрыл оголенное, с веснушками, плечо.
— Слушай, что ты от меня хочешь? — спросил я, плюхнулся на диван и положил ноги — крепкие волосатые ноги — на журнальный столик, на котором стояли бутылка коньяка, два бокала и тарелка с виноградом.
— Замуж, — ответила она и поджала и без того узкие губы. — А ты думал, что мне переспать не с кем? Что ты вот такой единственный и незаменимый плейбой?
Я с пониманием кивнул и потянулся за бутылкой. — Тогда ты не по адресу.
И где были мои глаза, когда я от скуки решил немного поболтать с ней? Ведь страшненькая, никакого эстетического удовольствия смотреть на нее! Мы летели из Владикавказа, и наши кресла были рядом. Когда приземлились и получили в багажном отделении сумки, я пригласил ее к себе поужинать. «Сегодня не могу, завтра», — с многообещающим кокетством ответила она. «Нет, завтра не получится, — ответил я. — Завтра жена из отпуска возвращается».
Мы приехали ко мне, но интерес к попутчице почему-то стал стремительно угасать. Она была напряжена, скована, а ее быстрые мышиные глазки с завидной скоростью осматривали аскетическое убранство моей холостяцкой берлоги. Я попросил ее постелить на диване и пошел в душ. И вот чем она занималась, пока я блаженствовал под холодными струями воды, — вынюхивала, женат я или нет!
— Ты наглый, хорошо откормленный кот, — охарактеризовала она меня и с гордым видом устремилась в прихожую. И надо же было именно в этот момент позвонить телефону! Я не успел встать, как моя гостья схватила с подоконника трубку и тоном хозяйки, которую отвлекли от важных домашних дел, произнесла:
— Аллеу! Вам кого?
— Дай сюда! — потребовал я и протянул руку, но конопатая стервоза, не выпуская трубку, попятилась в прихожую.
— Кирилла? — с деланным возмущением вопросила она, словно хотела выяснить, что за наглец смеет водить конфиденциальные дела с ее законной собственностью. — А он в ванной. Ненадолго — мыть-то особенно нечего. Перезвоните через две минуты.
Она опустилась на корточки, затолкала трубку в мой ботинок, подхватила свою дорожную сумку и вышла из квартиры. От грохота захлопнувшейся двери задрожали стекла в окнах.
Я с облегчением вздохнул, вытянулся на диване во весь рост и подложил под голову кожаную подушечку. Какое блаженство быть одному! Какое счастье таит в себе одиночество! Если бы не тягостные воспоминания о поездке на Кавказ, то я чувствовал бы себя на вершине блаженства, когда и тело, и дух расслаблены, спокойны и умиротворены.
Я человек впечатлительный, несмотря на то что жизнь меня изрядно потрепала и я не раз испытывал леденящее дыхание смерти. И во всем виновато мое излишне богатое воображение. В любой драме мне всегда видятся нечеловеческие муки и страдания. Потому, наверное, я возвращался с Кавказа совершенно разбитым, выжатым, опустошенным и бездумно приклеился к первой попавшейся дамочке. В другом случае на подобную глупость меня бы не потянуло. Целый месяц с группой добровольцев я вел поисковые работы на леднике Джанлак, который нежданно-негаданно сорвался со своего вечного пристанища. Никто до сих пор не знал точно, сколько людей было погребено заживо, сколько автомобилей смял, покорежил и расплющил чудовищный ледяной каток, но мое богатое воображение нарисовало леденящую душу картину и старательно отобразило детали трагедии. Я словно наяву видел, как с невыносимым грохотом ледяные глыбы падают на дорогу, с легкостью корежа легковушки и автобусы, и заглушают вопли и визг людей, и летят в пропасть тяжелые машины, словно игрушки, и кто-то погибает сразу, под многотонным прессом, превратившись в кровоточащую лепешку, а кто-то, заваленный многометровой толщей битого льда, продолжает жить. Погруженные в полный мрак и звенящую тишину, они истошно кричат из глубоких холодных недр и постепенно сходят с ума…
Но надо возвращаться к реальной жизни, надо входить в курс дел, погружаться в старые проблемы и снова осознать себя директором частного детективного агентства. Я вышел в прихожую и вытряхнул из ботинка телефонную трубку. Хорошо, не отправила ее в унитаз.
Я проверил последний входящий номер. Звонок, на который ответила конопатая, был от Ирины. Она звонила с работы. Как не вовремя! Интересно, что Ириша подумала? Надо немедленно ей позвонить, что-то сказать… Сделать это сию же минуту мне помешало какое-то странное чувство. Детское, неразвитое чувство, словно я в чужом доме нечаянно разбил вазу, но признаться в этом не спешил. Набрал номер Никулина, который оставался за меня, пока я долбил лед на Кавказе.
— Болею, — ответил Никулин гнусавым голосом и громко закашлялся. — Температура, сопли.
— Я пришлю тебе дагестанского коньяка, — пообещал я. — Будешь натирать им пятки.
— Шутишь? — прохрипел Никулин. — Это тебе пора уже и пятки, и еще кое-что натереть. Ирина целый месяц с ума сходила, ждала от тебя звонка. Металась по конторе как полоумная, слез не скрывала: «Где он? Почему не звонит? А вдруг его завалило?» Трудно было позвонить, чудовище?
Я неудачно сострил в ответ, что, мол, каждый день отправлял ей письма, но почта, наверное, запаздывает
— В агентстве как? — сменил я тему, но Никулин по крутой дуге снова перешел на прежний курс:
— В агентстве как обычно. Преступники падают в обморок при виде нашей таблички. Мыши со всех сторон обгрызли мышеловку. Мухи сошли с ума, массово кидаются на окно и кончают жизнь самоубийством. Дело о вымогателе буксует… А вот нервы у Ирины ни к черту. Ты хоть бы пожалел девчонку. Никто ж не просит тебя в любви ей изъясняться, мог бы хотя бы парочку эсэмэсок отправить: жив, здоров, дою коров…
— Пожалуй, я пришлю тебе не коньяк, а «Момент», — не вытерпел я. — Заклеишь себе рот и сразу перестанешь кашлять.
Мы с Никулиным привыкли к подобной манере общения, но еще ни разу я не кидал трубку, не попрощавшись. Достала меня эта Ирина! Ну в чем, в чем я виноват перед ней? Обещал позвонить? Да, обещал, но на леднике я работал, как раб, и мне было не до звонков. У меня из головы не выходили несчастные люди, чья жизнь оборвалась так страшно и трагически. А Ирина, подумаешь, волновалась за меня! Это ее проблемы. Я же не виноват, что у нее нервы ни к черту.
Я ходил вокруг телефонной трубки, как сапер вокруг мины неизвестного производства. Браться за нее или не стоит? Или все-таки рискнуть?
— Я сегодня не приеду, — сказал я Ирине, как только услышал ее тихий, бессильный, не отражающий никаких чувств голос.
— Правильно! — вдруг с неожиданной твердостью ответила Ирина. — И не надо! Отдыхай. Что тебе здесь делать?
— Понимаешь, я неважно себя чувствую.
— Я так и поняла!
Я знал, что если в нашем разговоре возникнет хотя бы короткая пауза, Ирина немедленно положит трубку.
— Работа была адская, — сказал я, надеясь пробудить в Ирине сострадание, заложенное в каждой женщине генетически. Прижав трубку к уху плечом, я потянулся к бутылке, плеснул себе в бокал. — Но откопали только два обломка машины да несколько стволов деревьев… Алло, ты слушаешь меня?
— Слушаю.
— Пробурили три шахты, но резко потеплело, и в двух обрушились стены. Потом приехали спецы из эмчеэс и запретили продолжать поиски до следующей осени. Я чувствую себя выжатым как лимон. Сил никаких.
— Естественно. Тебе надо обязательно сходить в поликлинику.
Раньше она бы сказала: «Хочешь, я приеду к тебе и побуду с тобой?» Сейчас же старательно показывала, как холод безразличия сковывает ее душу. Голос выдержанный, ровный, в нем сквозит насмешка. Нет, не насмешка, скорее, презрение. Но ведь я не слепой, я вижу ее насквозь, я знаю, что она очень соскучилась по мне.
Я положил трубку и выпил коньяк. Может, в самом деле, сходить к психиатру? Трубка вдруг пронзительно запищала в моих руках. Глянул на дисплей, где высветился номер. Опять Ирина! Не дай Бог скажет: «Хочешь, я приеду к тебе и побуду с тобой? »
— Я совсем забыла, — произнесла она тем же подчеркнуто холодным тоном — значит, можно вздохнуть с облегчением, она вовсе не собирается приехать, — звонил какой-то мужчина, спрашивал тебя..
Мурашки по коже от такого голоса! Словно электронная подсказка в боевых самолетах: «Убери шасси!», «Аварийный остаток топлива!» Раньше Ирина говорила со мной другим голосом. Ей запросто можно было работать на киностудии и озвучивать красавиц в постельных сценах. Мне все время казалось, что Ирина нарочно разговаривает со мной неким особым, волнующим тоном, разбавляя слова томным дыханием, делая головокружительные паузы между фразами. О, именно эти паузы впечатляли меня больше всего! Это ж надо уметь так молчать!
— И что этому мужчине надо было? — спросил я, пытаясь догадаться, зачем она мне позвонила.
— Он не сказал, но очень настойчиво просил твой домашний адрес и номер мобильного телефона. Если он еще раз позвонит, дать?
— Не надо! Предложи ему свою помощь. Скажи, что ты такой же частный детектив, как и я…
— Нет, ему нужен только ты. К тому же я больше не частный детектив.
— То есть? Как это понимать? А кто же ты?
— Я ухожу.
— Куда, Ириша?
Она ответила не без удовольствия:
— На руководящую и более высокооплачиваемую должность.
Вот это номер! Такого поворота событий я не ожидал. Видимо, Ирина крепко обиделась на меня.
— Что ж, это твое право, — ответил я. — Хотя такие решения нельзя принимать сгоряча…
— Только, пожалуйста, не надо давать мне советы, — оборвала меня Ирина. — Мое дело предупредить тебя.
— О чем предупредить, Ириша?
— Второй день под окнами офиса стоит машина.
Черная «девятка» с тонированными стеклами. Скорее всего, из нее следят за твоим агентством.
«Твоим агентством»… Детский сад какой-то! Отдавай мои игрушки и не писай в мой горшок. Наш разговор закончился. Ирина предоставила мне возможность послушать короткие гудки. Буженина из свиного окорока, который я, следуя старинному рецепту, натер солью, перцем и базиликом, подгорела в духовом шкафу. Я выставил дымящийся противень на подоконник и распахнул окно. Все будет хорошо. Все вернется в прежнее русло. Никуда Ирина не уйдет. Потому что не может жить без меня, этакого единственного и незаменимого плейбоя.
2
Я завернул буженину в пергаментную бумагу. Отнесу Бесте, сторожевой овчарке на автостоянке. Такой лакомый кусочек она проглотит не жуя. А сейчас приму душ, выпью чаю с медом и поеду в офис.
В агентстве царил привычный порядок. Из кабинета Ирины еще не успел выветриться запах духов. Я для проформы заглянул в ящик своего стола, а затем в холодильник. Вынул ополовиненную бутылку водки и наполнил пластиковый стаканчик. Водка простояла в холодильнике целый месяц, но, похоже, не выдохлась. За окнами стемнело. Багряный отблеск заката налип на стену. Я сидел за столом Ирины. Сквозняк играл листочками перекидного календаря. Она забрала все свои вещи, которые прежде были здесь всегда, :— маленькое зеркальце, малахитового кота, шариковую ручку, похожую на гусиное перо. Как тяжело на душе! Будто Ирина умерла. Мне ее было жалко, ее осиротевший стол источал добрую, теплую память.
Я придвинул к себе телефон и набрал номер ее мобильника. Я помнил его наизусть.
— Послушай, не звони мне больше, — ответила Ирина. Я слышал приглушенную музыку и гул автомобильного мотора.
— Ты забыла закрыть окно в своем кабинете, —сказал я с легким укором. Я пытался вести себя так, будто ничего не случилось: я начальник, она моя подчиненная, лучшая подчиненная, самая лучшая, на которую я никогда не повышал голос, а за мелкие огрехи лишь ласково журил.
— Я все закрыла! И мне по барабану твои проблемы! Она отключила связь,
В одной руке я продолжал держать трубку, другой стал массировать грудь. Я не ожидал, что наш разговор будет таким коротким. Встал из-за стола, взялся за него и развернул. Новый сотрудник будет сидеть лицом к двери, а не спиной, как это делала Ирина. И это будет мужчина. Никаких женщин в моем агентстве! И надо будет в ближайшие дни сделать в офисе ремонт. Причем начать с кабинета Ирины. Сорвать старые обои, выкинуть столы, стулья, цветы с горшками, дурацкие календари с котятами. Все на мусорную свалку! Ирина гордая, и я тоже гордый. Рубить так рубить…
На пульт охраны я позвонил уже с улицы. Какой теплый и душный вечер! Быть грозе. Да вот и всполохи на темном небе видны. Пока беззвучные, немые, словно отблески сварочного аппарата… Двор у нас тихий, темный. Оставь канализационный люк открытым — ни за что не заметишь. Нормальные люди стараются в сумерках обходить это место стороной. Даже вездесущие бомжи не обжили плотные кусты. И уж, конечно, никакой водитель не оставит здесь на ночь свою тачку, а если сделает это, то имеет много шансов утром найти ее «раздетой». Потому-то я с удивлением заметил в плотном мраке прижавшуюся к кустам «девятку». Она была черной как смола, плюс к этому тонированные стекла. Словом, черная кошка в темной комнате. Мне показалось, что боковое стекло с водительской стороны слегка опущено и где-то в непроглядной утробе машины, словно Марс на ночном небе, мерцает кровавый огонек сигареты.
Впрочем, я сразу забыл об этой машине. Забрался в свой «Опель», запустил мотор и медленно тронулся с места. На площади автовокзала развернулся и покатился в сторону набережной. У закрытых ворот центрального рынка, словно тени, бродили не то уборщики, не то бомжи. Они собирали картонные коробки, сплющивали их и складывали в стопку. Неопрятный сутулый мужчина кинул картонку под куст, опустился на нее на колени, затем повалился на бок, скрутился калачиком, как озябшая собака, и стал неподвижен. Две девушки голосовали проходящим мимо машинам, выйдя едва ли не на середину дороги. Легковушки притормаживали, аккуратно объезжали их. Девушки прыгали от нетерпения, курили, отхлебывали из жестяных баночек.
— Эй, мужчина! — громко крикнула одна из них и пригнулась, чтобы лучше рассмотреть меня через ветровое стекло. — Жизнь слишком коротка, чтобы отказывать себе в маленьких радостях…
Я часто подвозил Ирину домой после работы. Ослепленные фарами проститутки не сразу замечали рядом со мной девушку и кидались к машине, предлагая мне свои услуги. Ирина реагировала на это со святостью и чистотой взращенного в монастыре ребенка. Она дико смущалась, и выступивший на ее щеках румянец был заметен даже в сумерках. В ее молчании угадывалось необъяснимое чувство вины передо мной, будто она хотела сказать: наверное, я помешала тебе? наверное, ты хотел бы пригласить их в машину?
Я чуть не отдавил колесом смело выставленную ножку и, проехав мимо жриц любви, невольно посмотрел в зеркало заднего вида. Девушки кинулись на идущую следом машину, и только сейчас я увидел, что это была та же черная «девятка» с тонированными стёклами, во всяком случае, как две капли воды похожая на ту машину, что стояла в нашем дворе. В ответ на предложение девушек из окна «девятки» вылетел окурок и, прочертив малиновую дугу, разбился в искры об асфальт.
Может, это та самая машина, о которой говорила Ирина? Я не слишком вник в ее слова, когда она упомянула о какой-то «девятке»; я больше прислушивался к интонации, а само предупреждение о слежке воспринял лишь как желание Ирины испортить мне настроение. Меня покоробили слова «твое агентство», и ни о чем другом я уже думать не мог.
Я прижал машину к обочине и остановился. «Девятка» проехала мимо, свернула в какой-то проулок и исчезла за углом дома. Нет, никто за мной не следит. Никому я не нужен. Что я собой представляю, чтобы за мной следить? Я не политик, не банкир, у меня нет с собой чемоданчика, набитого баксами. Я руководитель частного детективного агентства, которое, по своей сути, является нелегальным филиалом следственного отдела местной милиции. В год у нас бывает не больше тридцати заказов, что приносит нам весьма скромную прибыль, но зато большие неприятности, где конфликты с милицией и криминальным миром — самые маленькие.
За строем пальм светилась витрина продуктового магазина. Надо что-то взять к ужину. Когда на душе тяжко, надо отягощать желудок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29