– А я имею честь быть офицером его величества.
– Тогда вам лучше помолчать, сэр, – небрежно ответил офицер. – Вашей карьере не послужит на пользу родство с предателем.
Капитан треснул кулаком по столу, отчего посуда задребезжала.
– Как вы смеете! Предупреждаю вас…
Амелия схватила его за руку. Майлс двинулся к выходу.
– Капитан Пенуорден никоим образом не сочувствует моим политическим взглядам, – твердо сказал он. – Его преданность и верность престолу непоколебимы. Что же касается меня, то я отвергаю обвинение в измене. Но я готов идти с вами и предстать перед судом. Вы наверняка потребуете у меня шпагу.
Офицер снова уставился на него, озадаченный таким спокойствием. Затем, словно впервые заметив присутствие дам, он небрежно поклонился им:
– Прошу прощения, леди. Меня предупредили, что преступник может оказать сопротивление.
Очнувшись от потрясения, Кэролайн возмущенно воскликнула:
– Мне кажется, сэр, произошла какая-то ошибка. Мистер Куртни джентльмен, а не какой-нибудь бандит.
Офицер одобрительно посмотрел на нее:
– Вам повезло, сэр, что у вас такая защитница. – Он протянул руку за шпагой Майлса.
Пирс вскочил и побежал, огибая стол.
– Нет, нет! Я не дам вам забрать его! С вами буду драться я, если Майлс не хочет.
Оттолкнув рукой дула мушкетов, он бросился под ноги офицера. Возмущенный помехой, тот отшвырнул мальчика ногой. Майлс ринулся на помощь. Солдат тут же прижал его с стене, приставив к горлу кинжал. Пирс поднялся и вновь ринулся в атаку.
– Папа! Тимоти! – в отчаянии закричала Кэролайн.
Капитан изрыгнул проклятие и с силой оттолкнул стул. Тимоти опередил его и выскочил вперед, вытаскивая шпагу из ножен.
Вспыхнул огонь, и раздался оглушительный выстрел. Грохот выстрела оглушил Кэролайн, и она зажала уши ладонями. Комната наполнилась дымом. Сквозь дым она увидела, как люди застыли, словно статуи. А около ее ног лежал Тимоти, по его синему камзолу расползалось красное пятно, а в голубых глазах застыло удивленное выражение. Не веря своим глазам, она упала рядом на колени.
– Господи, господи… – Она задохнулась слезами. – Я не хотела, я не хотела, прости меня!
Кэролайн положила голову Тимоти себе на колени и без конца окликала жениха по имени, чувствуя, как холодеет его рука, как тускнеет свет в голубых глазах. Он пытался что-то сказать. Она наклонилась поближе и услышала несколько слов:
– Ты позвала меня, Кэролайн.
На мгновение он стиснул ее пальцы, потом голова его упала, и он обмяк у нее на коленях. В отчаянии она прижимала его к себе, отказываясь верить, что он умер, пока ее корсаж не намок от крови. Вокруг звучали какие-то голоса, двигались люди. Несмотря на ее сопротивление, кто-то поднял ее. Комната стала кружиться перед ее глазами. Она закрыла глаза, чувствуя, что сознание покидает ее. В следующее мгновение ее поглотила душная темнота и она упала без чувств.
Глава 9
Кэролайн казалось, что она пытается вынырнуть на поверхность моря. Когда наконец ей удалось вырваться из темноты, она поняла, что лежит в своей кровати. Она медленно обводила взглядом стены, гобелены, знакомые резные статуэтки, плимутский фарфор. Ничего не изменилось. Может, ей просто приснился страшный сон?
В комнате было так тихо, что сначала девушка подумала, что одна в комнате, но тут увидела у окна свою мать, голова которой склонилась над шитьем.
Кэролайн села, но сейчас же закрыла глаза от внезапного приступа головокружения. Она прильнула к Амелии, которая подбежала к ней, и, когда комната снова остановилась, тревожно спросила:
– Мама, что произошло? Мне… мне трудно вспомнить.
– Ты заболела, дитя мое. Должно быть, у тебя уже поднимался жар, когда мы выезжали из Лондона, а потом столько всего произошло…
Кэролайн отодвинулась, внимательно вглядываясь в лицо Амелии, когда та красноречиво замолчала.
– Значит, мне это не приснилось? – прошептала она. – Это произошло на самом деле. Тимоти?
Амелия прижала дочь к себе и ответила чуть дрогнувшим голосом, пытаясь скрыть свои чувства:
– Тимоти похоронили два дня назад, а лорда Бренкомба через день после него.
Кэролайн вскрикнула, как от физической боли, и спрятала лицо на плече матери.
– Это из-за меня, – говорила она между рыданиями. – Я позвала его на помощь. Но я не хотела, чтобы он…
– Выхватил шпагу и бросился на офицера? Мы никогда не узнаем, почему он это сделал. Это было совершенно на него не похоже; думаю, он на время просто потерял голову.
– Это было какое-то безумие! На что он надеялся, выступив против трех вооруженных людей, не умея владеть шпагой?
Амелия вздохнула:
– Мы даже догадаться не можем, что происходило у него в голове. Может, вид мальчика…
Кэролайн высвободилась из объятий матери и устремила взгляд в окно.
– Нет, это потому, что я его позвала. Я хотела только, чтобы он оттащил Пирса, но, должно быть, он подумал… Я позвала его на помощь точно так же, как тогда на берегу реки, когда он спас девочку. Это я убила его, как будто выстрелила из ружья.
– Нет, дитя мое, нет. Ты не должна упрекать себя.
– Но это так, – слабо сказала она.
В душе Кэролайн воцарилась мертвящая пустота, в сердце затаилась тоскливая боль, которая только и ждала, чтобы напасть на нее. Пытаясь отодвинуть этот момент, она спросила:
– Что с Пирсом?
– Он здесь, в Трендэрроу.
– А с папой?
– Он вернулся в Лондон.
Она больше не могла терпеть и задала вопрос, который мучил ее:
– А что с Майлсом?
Амелия сжала ее холодные пальцы.
– Его заключили в Ньюгейт. Поэтому твой отец и вернулся в Лондон.
Смертельно побледнев, Кэролайн в отчаянии выдохнула:
– Но его не повесят? Мама, они поступают с изменниками ужасно жестоко. Но ведь Майлс не изменник! Он не желал причинить зло королю. Он только хотел обратиться к правительству. Да, он иногда неосторожно высказывался, доверял крамольные мысли бумаге, но…
– Боюсь, он доверил бумаге как раз самые свои безрассудные мысли. Отец говорит, что в том письме Майлс писал о своем намерении вернуться в Виргинию и поднять вооруженное восстание.
У Кэролайн вырвался отчаянный крик. Амелия заставила ее выпить приготовленную микстуру на травах й снова уложила.
– Я не стала бы говорить тебе об этом, дитя мое, но только ты еще больше волновалась бы от неизвестности. Постарайся успокоиться. Имя твоего отца имеет вес в обществе, у него есть друзья, которые ему помогут. Кроме того, здесь находятся мистер Франклин, лорд Чэтхем и Эдмунд Берк, они будут хлопотать за Майлса. В конце концов, Юстас всего лишь банкир.
– Юстас? – переспросила Кэролайн. – Значит, за всем этим стоял мистер Хардэйкр?
– У нас с отцом на этот счет имеются сильные подозрения.
– Мама, а мы можем вернуться в Лондон? Я могу чем-нибудь помочь Майлсу?
Амелия печально покачала головой:
– Ничем дитя мое, только молитвой. Думаю, женщины только это и могут делать: ждать и молиться. А теперь постарайся уснуть. Отдых поможет тебе восстановить силы.
Для чего ей восстанавливать свои силы? Чтобы встретить известие, что Майлса повесили? Чтобы посмотреть в глаза леди Бренкомб и прочесть в них немое обвинение? Чтобы на каждом шагу ей слышался смех юноши, одетого в голубое? Тимоти так боялся смерти! Только вчера… Или это было неделю назад? Он сказал: «Смерть, особенно насильственная, вызывает во мне отвращение и ужас». И она навлекла на него этот ужас. Он упал у ее ног, с раной в груди и с удивлением в глазах, потому, что она позвала его на помощь. Ее товарищ, так редко отваживающийся принимать самостоятельные решения, без колебаний бросился навстречу опасности по мановению ее руки. Кровь Тимоти обагрила ее платье, на нее легло бремя вины, которое будет угнетать ее до конца дней. Она, только она виновата в его смерти. Он безгранично доверял ей, а она готова была его предать. Несмотря на данное Тимоти обещание, она пыталась заставить Майлса полюбить себя.
Кэролайн уткнулась лицом в подушку и горько заплакала, молча и не чувствуя облегчения от слез. Амелия сидела рядом, держала ее за руку и гладила по волосам, но ничем не могла ее утешить.
Силы Кэролайн постепенно восстанавливались. Каждый день приносил ей новые силы, и, наконец, она спустилась в гостиную. Лекарство, которое давала ей Амелия, вызывало у девушки дремоту, таким образом смягчая неизбежный переход к действительности. Она неосознанно цеплялась за это сумеречное состояние, не желая сталкиваться с болью, тревогой и… с Пирсом.
Мальчик явно ее избегал. При встречах он быстро ей кланялся, осведомлялся о здоровье и, как только чувствовал, что может уйти, тут же исчезал. Чтобы хоть немного облегчить боль собственного приговора, она стала винить Пирса и за смерть Тимоти, и за арест Майлса. Если бы мальчик так не хвастался, Юстас Хардэйкр никогда бы не услышал про Майлса, у него не было бы причин преследовать его. Если бы он не набросился на того офицера, Тимоти сейчас был бы жив. Она разговаривала с мальчиком только в тех случаях, когда вынуждена была это делать, и предпочитала отделываться односложными замечаниями.
– Что с ним будет? – спросила она у матери. – Он останется здесь… пока не освободят Майлса?
– Это уж решать твоему отцу. Мальчик стал очень тихим и не причиняет никакого беспокойства. Но ему нужно учиться. Когда ты наберешься сил, ты сможешь с ним заниматься.
– Нет! – возразила Кэролайн. – Я не хочу иметь с Пирсом ничего общего. Он причинил слишком много бед.
Амелия с удивлением посмотрела на нее. Помолчав, она тихо сказала:
– Сегодня я получила письмо от твоего отца.
Кэролайн подалась вперед, сердце ее было готово выскочить из груди.
– Что он пишет?
– Очень мало. День суда еще не назначен. Очевидно, в таких делах часто бывают проволочки. Отец навестил Майлса в тюрьме и говорит, что тот чувствует себя хорошо.
– Он не передал никакой записки?
– Нет, только выразил сожаление, что принес нашей семье столько беспокойства.
– Я думала, что он напишет мне что-нибудь.
– По словам отца, Майлс считает, что ты никогда не простишь ему горе, которое из-за него перенесла.
Кэролайн встала и нервно заходила по комнате.
– Если бы он не появился в нашем доме, Тимоти был бы жив и бедный Бенджамен тоже. И папа отдыхал бы летом здесь, в Трендэрроу, вместо того, чтобы заниматься этим ужасным делом в Лондоне.
– А ты?
– Я была помолвлена и сейчас занималась бы приготовлениями к свадьбе и чувствовала себя такой же счастливой, как в день своего рождения.
Амелия опустила свое шитье.
– Ты обманываешь себя, дитя мое. На твой чистый небосклон набежала тучка сомнения, но слишком маленькая, чтобы ее распознать. Появление Майлса только открыло тебе глаза.
– Если бы он не приехал, – упрямо настаивала Кэролайн, – мы с Тимоти могли бы быть счастливы. И если у меня и были небольшие сомнения, они бы улеглись.
– Если! – резко воскликнула Амелия. – Это бессмысленное слово ни к чему не ведет. Майлс приехал. И ты узнала, что может по-настоящему значить для человека любовь. Хотя это принесло тебе боль и страдания, ты не можешь ничего изменить. В сожалении нет будущего.
Кэролайн уныло сказала:
– Будущего вообще нет. Просто надо жить день за днем.
Амелия встала прямая и суровая рядом с дочерью.
– Ты болела, поэтому я была с тобой терпелива. Теперь болезнь существует только в твоем воображении. Ты думаешь только о себе. А думаешь ли ты о своем отце, о Майлсе, которого ты якобы любишь… И о бедном мальчике, которого ты так старательно избегаешь? Тоскуешь ли ты о Тимоти? Разве мало того, что мы ходим в трауре, который он так ненавидел, чтобы ты еще мучилась чувством вины? Я достаточно долго старалась тебя утешить. Но теперь настала твоя очередь взять на себя эту роль.
Она собрала шитье и с каменным лицом вышла из комнаты. Кэролайн, пораженная и глубоко задетая, уставилась невидящим взглядом в окно, где пышно цвели великолепные розы, испуская дивный аромат. Вот на этой дорожке она стояла с Майлсом и рассказывала ему о юноше в голубом, который всегда был таким жизнерадостным фантазером и так любил разные шутки…
В небе над голубятней порхали белокрылые голуби. Как часто она заглядывала в эту голубятню, разыскивая своего дружка, или в туннель, где Майлс самоуверенно заявил: «Я никогда не дал бы себя схватить».
Но он сдался без малейшего сопротивления. Поклонившись, ни разу не повысив голос, он предложил забрать у него шпагу, спокойно отказался от свободы.
Она закрыла руками лицо. В Трендэрроу больше не было покоя. Дом и сад полнились воспоминаниями, в комнатах ей слышался смех Тимоти, она различала его голос в саду. Даже часовня…
Кэролайн подняла голову и сложила руки под подбородком. Тропинка в часовню усеяна камнями, и назад придется подниматься по крутому подъему, а она после болезни еще ни разу не покидала дом. Но мать, которая выходила ее с младенчества, сказала: «Болезнь существует только в твоем воображении».
Кэролайн взяла плащ и незаметно вышла из дому. В саду было тихо, если не считать неугомонного щебета птиц и монотонного жужжания пчел. Ноги ее были еще слабыми, и раза два она споткнулась. Дойдя до часовни, она немного постояла, опираясь на стену, вспоминая… Затем толкнула дверь.
На каменном полу стоял на коленях Пирс с низко опущенной головой. Плечи мальчугана вздрагивали. Раздававшиеся в тишине отчаянные рыдания ошеломили девушку, и она застыла как вкопанная. Сердце у нее сжалось и вдруг расширилось так, что едва не разорвалось. Она шагнула вперед и упала на колени рядом с мальчиком.
– Пирс! Дорогой мой!
Тот посмотрел на нее глазами, полными слез, в которых плескалось глубокое отчаяние. Она обняла мальчика, а он положил голову ей на плечо, снова превратившись в маленького ребенка, впервые столкнувшегося с горем, которое не в силах пережить один. Она подняла взор на алтарь и почувствовала, что силы вновь возвращаются к ней, что ее дух оживает и она готова встретить новые трудности.
Ровно через неделю возвратился из Лондона капитан. Кэролайн проверяла арифметические задачи, которые задала Пирсу, когда они услышали подъезжающую к дому карету. Они переглянулись, затаив дыхание, и, схватившись за руки, бросились бежать через двор к воротам. Они ждали, чувствуя дрожь друг друга, пока карета не подъехала ближе. Внезапно вспыхнувшая надежда тут же угасла, когда на землю спустился один капитан.
Кэролайн протянула к нему руки:
– Папа, как приятно видеть тебя. Ты привез… хорошие новости?
– Я привез новости, – мрачно сказал капитан. – Хотя хорошие они или плохие… – Он поймал тревожный взгляд побледневшего Пирса, застывшего в нескольких шагах. – Не бойся, мальчуган. Майлса не повесят. Тайбэрн-Три не для него.
Пирс с трудом перевел дыхание и заявил с оттенком ранее свойственной ему бравады:
– А я об этом и не думал, сэр. Даже британское правительство не может быть таким несправедливым.
Кэролайн, которой не терпелось забросать отца вопросами, заметила, что он слегка покачнулся и провел рукой по лбу. Она взяла его под руку.
– Папа, ты выглядишь таким усталым. Мы не будем приставать к тебе с расспросами, пока ты не усядешься в свое любимое кресло со стаканом портвейна.
Капитан похлопал дочь по руке:
– Я вижу, ты кое-чему научилась у своей матери. Где она?
– У реки, пошла навестить заболевшего рыбака. Она скоро вернется.
Они вошли в дом, Пирс принял шляпу капитана, стащил с него сапоги, нашел домашние туфли и придвинул низкую скамеечку ему под ноги. Не успел капитан усесться, как тут же появился однорукий Томас с бутылкой вина и стаканами. Капитан, вытянув уставшие ноги, шумно вздохнул:
– Как хорошо снова оказаться дома и знать, что за тобой поухаживают после тяжелой дороги. Квартира, которую я снял в Лондоне, оставляла желать лучшего, но после дома лорда Бренкомба, где хозяйствовал Тимоти… – Он осекся, покраснел и виновато взглянул на Кэролайн: – Прости, дорогая. Никак не могу привыкнуть…
– Понимаю, папа. Я тоже по временам… – Она закусила губу, не в силах продолжать.
Капитан смущенно кашлянул и обратился к Пирсу:
– Ты учишься ремеслу лакея, мальчик мой?
Пирс вытянулся:
– Вообще-то нет, сэр. Я только хотел выразить вам свою благодарность.
Единственный глаз капитана округлился от удивления.
– В самом деле? Это что-то новенькое. Черт, ты говоришь в точности, как Майлс. «Вообще-то нет, сэр. Вы неправильно меня поняли, сэр. Я только хотел повторить, что не желаю зла королю». Вот так он говорил в суде. Как его ни подстрекали, не смогли вырвать у него ни одного резкого слова, ни одного проклятия. Час за часом он отвечал им в своей медленной манере, от которой можно было сойти с ума. И в результате теряли терпение его обвинители, а не он. Он был так спокоен, будто произносил речь на Ассамблее у себя в Уильямсбурге, а не боролся за свою жизнь в английском суде.
«Боролся за свою жизнь». Кэролайн вдруг ясно осознала смысл этих слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
– Тогда вам лучше помолчать, сэр, – небрежно ответил офицер. – Вашей карьере не послужит на пользу родство с предателем.
Капитан треснул кулаком по столу, отчего посуда задребезжала.
– Как вы смеете! Предупреждаю вас…
Амелия схватила его за руку. Майлс двинулся к выходу.
– Капитан Пенуорден никоим образом не сочувствует моим политическим взглядам, – твердо сказал он. – Его преданность и верность престолу непоколебимы. Что же касается меня, то я отвергаю обвинение в измене. Но я готов идти с вами и предстать перед судом. Вы наверняка потребуете у меня шпагу.
Офицер снова уставился на него, озадаченный таким спокойствием. Затем, словно впервые заметив присутствие дам, он небрежно поклонился им:
– Прошу прощения, леди. Меня предупредили, что преступник может оказать сопротивление.
Очнувшись от потрясения, Кэролайн возмущенно воскликнула:
– Мне кажется, сэр, произошла какая-то ошибка. Мистер Куртни джентльмен, а не какой-нибудь бандит.
Офицер одобрительно посмотрел на нее:
– Вам повезло, сэр, что у вас такая защитница. – Он протянул руку за шпагой Майлса.
Пирс вскочил и побежал, огибая стол.
– Нет, нет! Я не дам вам забрать его! С вами буду драться я, если Майлс не хочет.
Оттолкнув рукой дула мушкетов, он бросился под ноги офицера. Возмущенный помехой, тот отшвырнул мальчика ногой. Майлс ринулся на помощь. Солдат тут же прижал его с стене, приставив к горлу кинжал. Пирс поднялся и вновь ринулся в атаку.
– Папа! Тимоти! – в отчаянии закричала Кэролайн.
Капитан изрыгнул проклятие и с силой оттолкнул стул. Тимоти опередил его и выскочил вперед, вытаскивая шпагу из ножен.
Вспыхнул огонь, и раздался оглушительный выстрел. Грохот выстрела оглушил Кэролайн, и она зажала уши ладонями. Комната наполнилась дымом. Сквозь дым она увидела, как люди застыли, словно статуи. А около ее ног лежал Тимоти, по его синему камзолу расползалось красное пятно, а в голубых глазах застыло удивленное выражение. Не веря своим глазам, она упала рядом на колени.
– Господи, господи… – Она задохнулась слезами. – Я не хотела, я не хотела, прости меня!
Кэролайн положила голову Тимоти себе на колени и без конца окликала жениха по имени, чувствуя, как холодеет его рука, как тускнеет свет в голубых глазах. Он пытался что-то сказать. Она наклонилась поближе и услышала несколько слов:
– Ты позвала меня, Кэролайн.
На мгновение он стиснул ее пальцы, потом голова его упала, и он обмяк у нее на коленях. В отчаянии она прижимала его к себе, отказываясь верить, что он умер, пока ее корсаж не намок от крови. Вокруг звучали какие-то голоса, двигались люди. Несмотря на ее сопротивление, кто-то поднял ее. Комната стала кружиться перед ее глазами. Она закрыла глаза, чувствуя, что сознание покидает ее. В следующее мгновение ее поглотила душная темнота и она упала без чувств.
Глава 9
Кэролайн казалось, что она пытается вынырнуть на поверхность моря. Когда наконец ей удалось вырваться из темноты, она поняла, что лежит в своей кровати. Она медленно обводила взглядом стены, гобелены, знакомые резные статуэтки, плимутский фарфор. Ничего не изменилось. Может, ей просто приснился страшный сон?
В комнате было так тихо, что сначала девушка подумала, что одна в комнате, но тут увидела у окна свою мать, голова которой склонилась над шитьем.
Кэролайн села, но сейчас же закрыла глаза от внезапного приступа головокружения. Она прильнула к Амелии, которая подбежала к ней, и, когда комната снова остановилась, тревожно спросила:
– Мама, что произошло? Мне… мне трудно вспомнить.
– Ты заболела, дитя мое. Должно быть, у тебя уже поднимался жар, когда мы выезжали из Лондона, а потом столько всего произошло…
Кэролайн отодвинулась, внимательно вглядываясь в лицо Амелии, когда та красноречиво замолчала.
– Значит, мне это не приснилось? – прошептала она. – Это произошло на самом деле. Тимоти?
Амелия прижала дочь к себе и ответила чуть дрогнувшим голосом, пытаясь скрыть свои чувства:
– Тимоти похоронили два дня назад, а лорда Бренкомба через день после него.
Кэролайн вскрикнула, как от физической боли, и спрятала лицо на плече матери.
– Это из-за меня, – говорила она между рыданиями. – Я позвала его на помощь. Но я не хотела, чтобы он…
– Выхватил шпагу и бросился на офицера? Мы никогда не узнаем, почему он это сделал. Это было совершенно на него не похоже; думаю, он на время просто потерял голову.
– Это было какое-то безумие! На что он надеялся, выступив против трех вооруженных людей, не умея владеть шпагой?
Амелия вздохнула:
– Мы даже догадаться не можем, что происходило у него в голове. Может, вид мальчика…
Кэролайн высвободилась из объятий матери и устремила взгляд в окно.
– Нет, это потому, что я его позвала. Я хотела только, чтобы он оттащил Пирса, но, должно быть, он подумал… Я позвала его на помощь точно так же, как тогда на берегу реки, когда он спас девочку. Это я убила его, как будто выстрелила из ружья.
– Нет, дитя мое, нет. Ты не должна упрекать себя.
– Но это так, – слабо сказала она.
В душе Кэролайн воцарилась мертвящая пустота, в сердце затаилась тоскливая боль, которая только и ждала, чтобы напасть на нее. Пытаясь отодвинуть этот момент, она спросила:
– Что с Пирсом?
– Он здесь, в Трендэрроу.
– А с папой?
– Он вернулся в Лондон.
Она больше не могла терпеть и задала вопрос, который мучил ее:
– А что с Майлсом?
Амелия сжала ее холодные пальцы.
– Его заключили в Ньюгейт. Поэтому твой отец и вернулся в Лондон.
Смертельно побледнев, Кэролайн в отчаянии выдохнула:
– Но его не повесят? Мама, они поступают с изменниками ужасно жестоко. Но ведь Майлс не изменник! Он не желал причинить зло королю. Он только хотел обратиться к правительству. Да, он иногда неосторожно высказывался, доверял крамольные мысли бумаге, но…
– Боюсь, он доверил бумаге как раз самые свои безрассудные мысли. Отец говорит, что в том письме Майлс писал о своем намерении вернуться в Виргинию и поднять вооруженное восстание.
У Кэролайн вырвался отчаянный крик. Амелия заставила ее выпить приготовленную микстуру на травах й снова уложила.
– Я не стала бы говорить тебе об этом, дитя мое, но только ты еще больше волновалась бы от неизвестности. Постарайся успокоиться. Имя твоего отца имеет вес в обществе, у него есть друзья, которые ему помогут. Кроме того, здесь находятся мистер Франклин, лорд Чэтхем и Эдмунд Берк, они будут хлопотать за Майлса. В конце концов, Юстас всего лишь банкир.
– Юстас? – переспросила Кэролайн. – Значит, за всем этим стоял мистер Хардэйкр?
– У нас с отцом на этот счет имеются сильные подозрения.
– Мама, а мы можем вернуться в Лондон? Я могу чем-нибудь помочь Майлсу?
Амелия печально покачала головой:
– Ничем дитя мое, только молитвой. Думаю, женщины только это и могут делать: ждать и молиться. А теперь постарайся уснуть. Отдых поможет тебе восстановить силы.
Для чего ей восстанавливать свои силы? Чтобы встретить известие, что Майлса повесили? Чтобы посмотреть в глаза леди Бренкомб и прочесть в них немое обвинение? Чтобы на каждом шагу ей слышался смех юноши, одетого в голубое? Тимоти так боялся смерти! Только вчера… Или это было неделю назад? Он сказал: «Смерть, особенно насильственная, вызывает во мне отвращение и ужас». И она навлекла на него этот ужас. Он упал у ее ног, с раной в груди и с удивлением в глазах, потому, что она позвала его на помощь. Ее товарищ, так редко отваживающийся принимать самостоятельные решения, без колебаний бросился навстречу опасности по мановению ее руки. Кровь Тимоти обагрила ее платье, на нее легло бремя вины, которое будет угнетать ее до конца дней. Она, только она виновата в его смерти. Он безгранично доверял ей, а она готова была его предать. Несмотря на данное Тимоти обещание, она пыталась заставить Майлса полюбить себя.
Кэролайн уткнулась лицом в подушку и горько заплакала, молча и не чувствуя облегчения от слез. Амелия сидела рядом, держала ее за руку и гладила по волосам, но ничем не могла ее утешить.
Силы Кэролайн постепенно восстанавливались. Каждый день приносил ей новые силы, и, наконец, она спустилась в гостиную. Лекарство, которое давала ей Амелия, вызывало у девушки дремоту, таким образом смягчая неизбежный переход к действительности. Она неосознанно цеплялась за это сумеречное состояние, не желая сталкиваться с болью, тревогой и… с Пирсом.
Мальчик явно ее избегал. При встречах он быстро ей кланялся, осведомлялся о здоровье и, как только чувствовал, что может уйти, тут же исчезал. Чтобы хоть немного облегчить боль собственного приговора, она стала винить Пирса и за смерть Тимоти, и за арест Майлса. Если бы мальчик так не хвастался, Юстас Хардэйкр никогда бы не услышал про Майлса, у него не было бы причин преследовать его. Если бы он не набросился на того офицера, Тимоти сейчас был бы жив. Она разговаривала с мальчиком только в тех случаях, когда вынуждена была это делать, и предпочитала отделываться односложными замечаниями.
– Что с ним будет? – спросила она у матери. – Он останется здесь… пока не освободят Майлса?
– Это уж решать твоему отцу. Мальчик стал очень тихим и не причиняет никакого беспокойства. Но ему нужно учиться. Когда ты наберешься сил, ты сможешь с ним заниматься.
– Нет! – возразила Кэролайн. – Я не хочу иметь с Пирсом ничего общего. Он причинил слишком много бед.
Амелия с удивлением посмотрела на нее. Помолчав, она тихо сказала:
– Сегодня я получила письмо от твоего отца.
Кэролайн подалась вперед, сердце ее было готово выскочить из груди.
– Что он пишет?
– Очень мало. День суда еще не назначен. Очевидно, в таких делах часто бывают проволочки. Отец навестил Майлса в тюрьме и говорит, что тот чувствует себя хорошо.
– Он не передал никакой записки?
– Нет, только выразил сожаление, что принес нашей семье столько беспокойства.
– Я думала, что он напишет мне что-нибудь.
– По словам отца, Майлс считает, что ты никогда не простишь ему горе, которое из-за него перенесла.
Кэролайн встала и нервно заходила по комнате.
– Если бы он не появился в нашем доме, Тимоти был бы жив и бедный Бенджамен тоже. И папа отдыхал бы летом здесь, в Трендэрроу, вместо того, чтобы заниматься этим ужасным делом в Лондоне.
– А ты?
– Я была помолвлена и сейчас занималась бы приготовлениями к свадьбе и чувствовала себя такой же счастливой, как в день своего рождения.
Амелия опустила свое шитье.
– Ты обманываешь себя, дитя мое. На твой чистый небосклон набежала тучка сомнения, но слишком маленькая, чтобы ее распознать. Появление Майлса только открыло тебе глаза.
– Если бы он не приехал, – упрямо настаивала Кэролайн, – мы с Тимоти могли бы быть счастливы. И если у меня и были небольшие сомнения, они бы улеглись.
– Если! – резко воскликнула Амелия. – Это бессмысленное слово ни к чему не ведет. Майлс приехал. И ты узнала, что может по-настоящему значить для человека любовь. Хотя это принесло тебе боль и страдания, ты не можешь ничего изменить. В сожалении нет будущего.
Кэролайн уныло сказала:
– Будущего вообще нет. Просто надо жить день за днем.
Амелия встала прямая и суровая рядом с дочерью.
– Ты болела, поэтому я была с тобой терпелива. Теперь болезнь существует только в твоем воображении. Ты думаешь только о себе. А думаешь ли ты о своем отце, о Майлсе, которого ты якобы любишь… И о бедном мальчике, которого ты так старательно избегаешь? Тоскуешь ли ты о Тимоти? Разве мало того, что мы ходим в трауре, который он так ненавидел, чтобы ты еще мучилась чувством вины? Я достаточно долго старалась тебя утешить. Но теперь настала твоя очередь взять на себя эту роль.
Она собрала шитье и с каменным лицом вышла из комнаты. Кэролайн, пораженная и глубоко задетая, уставилась невидящим взглядом в окно, где пышно цвели великолепные розы, испуская дивный аромат. Вот на этой дорожке она стояла с Майлсом и рассказывала ему о юноше в голубом, который всегда был таким жизнерадостным фантазером и так любил разные шутки…
В небе над голубятней порхали белокрылые голуби. Как часто она заглядывала в эту голубятню, разыскивая своего дружка, или в туннель, где Майлс самоуверенно заявил: «Я никогда не дал бы себя схватить».
Но он сдался без малейшего сопротивления. Поклонившись, ни разу не повысив голос, он предложил забрать у него шпагу, спокойно отказался от свободы.
Она закрыла руками лицо. В Трендэрроу больше не было покоя. Дом и сад полнились воспоминаниями, в комнатах ей слышался смех Тимоти, она различала его голос в саду. Даже часовня…
Кэролайн подняла голову и сложила руки под подбородком. Тропинка в часовню усеяна камнями, и назад придется подниматься по крутому подъему, а она после болезни еще ни разу не покидала дом. Но мать, которая выходила ее с младенчества, сказала: «Болезнь существует только в твоем воображении».
Кэролайн взяла плащ и незаметно вышла из дому. В саду было тихо, если не считать неугомонного щебета птиц и монотонного жужжания пчел. Ноги ее были еще слабыми, и раза два она споткнулась. Дойдя до часовни, она немного постояла, опираясь на стену, вспоминая… Затем толкнула дверь.
На каменном полу стоял на коленях Пирс с низко опущенной головой. Плечи мальчугана вздрагивали. Раздававшиеся в тишине отчаянные рыдания ошеломили девушку, и она застыла как вкопанная. Сердце у нее сжалось и вдруг расширилось так, что едва не разорвалось. Она шагнула вперед и упала на колени рядом с мальчиком.
– Пирс! Дорогой мой!
Тот посмотрел на нее глазами, полными слез, в которых плескалось глубокое отчаяние. Она обняла мальчика, а он положил голову ей на плечо, снова превратившись в маленького ребенка, впервые столкнувшегося с горем, которое не в силах пережить один. Она подняла взор на алтарь и почувствовала, что силы вновь возвращаются к ней, что ее дух оживает и она готова встретить новые трудности.
Ровно через неделю возвратился из Лондона капитан. Кэролайн проверяла арифметические задачи, которые задала Пирсу, когда они услышали подъезжающую к дому карету. Они переглянулись, затаив дыхание, и, схватившись за руки, бросились бежать через двор к воротам. Они ждали, чувствуя дрожь друг друга, пока карета не подъехала ближе. Внезапно вспыхнувшая надежда тут же угасла, когда на землю спустился один капитан.
Кэролайн протянула к нему руки:
– Папа, как приятно видеть тебя. Ты привез… хорошие новости?
– Я привез новости, – мрачно сказал капитан. – Хотя хорошие они или плохие… – Он поймал тревожный взгляд побледневшего Пирса, застывшего в нескольких шагах. – Не бойся, мальчуган. Майлса не повесят. Тайбэрн-Три не для него.
Пирс с трудом перевел дыхание и заявил с оттенком ранее свойственной ему бравады:
– А я об этом и не думал, сэр. Даже британское правительство не может быть таким несправедливым.
Кэролайн, которой не терпелось забросать отца вопросами, заметила, что он слегка покачнулся и провел рукой по лбу. Она взяла его под руку.
– Папа, ты выглядишь таким усталым. Мы не будем приставать к тебе с расспросами, пока ты не усядешься в свое любимое кресло со стаканом портвейна.
Капитан похлопал дочь по руке:
– Я вижу, ты кое-чему научилась у своей матери. Где она?
– У реки, пошла навестить заболевшего рыбака. Она скоро вернется.
Они вошли в дом, Пирс принял шляпу капитана, стащил с него сапоги, нашел домашние туфли и придвинул низкую скамеечку ему под ноги. Не успел капитан усесться, как тут же появился однорукий Томас с бутылкой вина и стаканами. Капитан, вытянув уставшие ноги, шумно вздохнул:
– Как хорошо снова оказаться дома и знать, что за тобой поухаживают после тяжелой дороги. Квартира, которую я снял в Лондоне, оставляла желать лучшего, но после дома лорда Бренкомба, где хозяйствовал Тимоти… – Он осекся, покраснел и виновато взглянул на Кэролайн: – Прости, дорогая. Никак не могу привыкнуть…
– Понимаю, папа. Я тоже по временам… – Она закусила губу, не в силах продолжать.
Капитан смущенно кашлянул и обратился к Пирсу:
– Ты учишься ремеслу лакея, мальчик мой?
Пирс вытянулся:
– Вообще-то нет, сэр. Я только хотел выразить вам свою благодарность.
Единственный глаз капитана округлился от удивления.
– В самом деле? Это что-то новенькое. Черт, ты говоришь в точности, как Майлс. «Вообще-то нет, сэр. Вы неправильно меня поняли, сэр. Я только хотел повторить, что не желаю зла королю». Вот так он говорил в суде. Как его ни подстрекали, не смогли вырвать у него ни одного резкого слова, ни одного проклятия. Час за часом он отвечал им в своей медленной манере, от которой можно было сойти с ума. И в результате теряли терпение его обвинители, а не он. Он был так спокоен, будто произносил речь на Ассамблее у себя в Уильямсбурге, а не боролся за свою жизнь в английском суде.
«Боролся за свою жизнь». Кэролайн вдруг ясно осознала смысл этих слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16